Танцы на стеклах. Книга 2

– Ну, давай же… пожалуйста. Пожалуйста, Джаред, сними это… – слабым голосом прошептала я, снова нащупывая замок, прикованный к затылку. Мне никак не снять ее. Только вместе с головой.

Отчаянье накрывает меня лавиной, и я начинаю рыдать в полный голос, опуская руки в горячую воду. Я плачу навзрыд, не понимая, каким словом или действием я заслужила такую муку. Он мог бы просто снять ее… это было бы человечно. Боюсь, Джаред не представляет, как мне больно, и насколько сложно уснуть, испытывая не прекращаемые головные боли.

Я затыкаю рот ладонью, и впиваюсь зубами в костяшки пальцев, чтобы прекратить ужасный вой, идущий из самых глубин души. Не удивлюсь, если здесь есть камеры. Джаред будет в экстазе, если увидит это. Он еще ничего не успел сделать, а я уже сломалась.

Я наспех моюсь, и на какое-то время словно отключаюсь от реальности. Действую на автомате, в полном забвении. Я знаю, что только так можно избежать боли. Уйти в себя. Я сделала это однажды, могу сделать это и сейчас.

Но потом уже не будет возможности вернуться. Я стану куклой, манекеном, бесчувственной и опустошенной, если позволю себе выпасть из реальности окончательно. Доктор строго – настрого запретила мне впадать в подобное состояние. Иначе рецидива не избежать.

Никогда не забуду ее слова, которые миссис Ллойд сказала мне на одном из последних сеансов лечения, глаза в глаза.

«Отказаться чувствовать – значит отказаться жить, Мелания. Даже если испытываешь такое чувство, как боль. Уходя в себя, ты еще глубже погружаешься в депрессию. Это съесть тебя изнутри. И это несмотря на то, что физически ты абсолютно здорова. Но ты справишься, если позволишь себе поменять отношение к случившемуся. Иначе случившееся навсегда изменит тебя. Будь сильной.»

И тогда я собралась. Я могла бы остаться в психиатрической клинике навсегда, и никогда бы не поступить в Йель. Но мне удалось вернуться к нормальной жизни, и даже… простить его.

Простить их всех. Отчима, который меня разрушил.

Маму, которая меня предала.

И папу, который слишком рано меня оставил.

И сейчас вернусь. Лишь бы Джаред снял с меня маску. Уверена, все еще можно решить мирным путем…

Я пила воду из-под крана, чтобы служанки передавали Саадату, что я не ем и не пью. Хотя в первый день я возвращала служанкам почти пустые подносы – набрала еды, спрятала в шкафу, и теперь растягивала запасы, как могла. В тот день они были так дружелюбны и рады моему аппетиту. Когда я перестала прикасаться к еде, они забирали поднос, нахмурив брови, шепча на арабском что-то о том, что «хозяин будет не доволен».

Тогда где он? Где его недовольство и ярость? Почему он, черт возьми, не приходит?

Джаред снова забыл обо мне. Как тогда, после незабываемых для меня часов на яхте.

И неизвестно сколько дней, недель, или даже месяцев я просижу взаперти. У Джареда целый гарем шлюх. И здесь, я одна из них: одинокая, запертая, ожидающая своей… очереди.

Дни тянутся медленно, бесконечно. Каждая минута подобна вечности, и меня бросает то в жар, то в холод, то знобит, то я задыхаюсь от жажды, то плачу, то впадаю в ступор, глядя перед собой в одну точку часы напролет, то снова трясусь, как в лихорадке. Думаю, у меня поднялась температура. Организм сопротивляется, показывает, что мне нужно скорее поесть, снять маску, и подышать свежим воздухом… но теперь я не могу позволить себе такой роскоши. Я пытаюсь разбить окно, понимая тщетность своих усилий. Мне не выбраться отсюда. Я не могу любоваться морем и закатами, красотой этого места, пока страх и ожидания неизбежных пыток пожирают меня изнутри. Встаю под кондиционер, который лишь создает имитацию воздуха. Имитацию жизни.

Страх, боль, агония, отчаянье… Безумие. Я близка к тому, чтобы сойти с ума.

Иначе, как объяснить, что к концу второй недели, я больше не кляну Джареда, и почти смирилась со своим положением. И даже кожа под маской больше не раздражена так, как раньше.

Я никогда не умела бездельничать. Если случались часы бездействия и апатии, мне начинало казаться, что я деградирую, погибаю. А тут, столько дней… полной изоляции и одиночества. Я от скуки начала читать Коран, но меня хватило ненадолго. Не хочу ничего знать ни о его Боге, ни о его стране.

На долгое время я осталась наедине с собой, и со своими разбитыми мечтами, с разочарованием в первых настоящих чувствах и своим прошлым.

И в какой-то момент я поняла, что скучаю… по своему палачу.

Черт возьми, как?! Лишь на мгновение допускаю эту мысль, и тоска по Джареду наполняет сердце. Скучать по нему еще больнее, чем каждый день испытывать мигрени, одиночество и ясно осознавать собственную ничтожность, неспособность дать достойный отпор своему противнику.

Я лежала на дорогом пушистом ковре и дрожала, когда почувствовала, как боль во всем теле достигла пика. Чувствовала себя так, словно каждая косточка в теле была переломана. Лицо горело огнем. В мою комнату ворвались служанки, как всегда что-то бурно обсуждающие на арабском языке. При мне они иногда говорили на ломанном английском, но я хорошо их понимала.

– У нее жар, Самина, – краем уха услышала я, перед тем, как погрузиться в зыбкую тьму забвения. И снова я потерялась в калейдоскопе из голосов и специфических запахов лекарств, прикосновений чужих рук к моему телу. По внутреннему ощущению, очнулась я уже через несколько дней. Прислушалась к голосам в комнате. Мои служанки говорили на арабском. Кажется, они действительно были обеспокоены моим здоровьем. Даже служанкам я важна больше, чем Джареду. Неужели ему плевать на то, что он довел меня до грани?!

Девушки говорили о своем хозяине. Я разбирала только отдельные словосочетания. «День свадьбы», «Рания», «Свадебное путешествие», «Любовь», «Роскошный праздник».

И каждое слово оставляло шрам на моем сердце. Состоявшаяся свадьба Джареда задевала меня куда больше, чем я бы этого хотела. Все-таки женился… Конечно, да. Разве могло быть по-другому. Еще одна женщина, с которой он будет спать. После меня. Ласкать ее, улыбаться, просыпаться утром, заботиться, любить… Если он знает, если способен понять, что значит «любить».

Противно. Больно. Лучше даже не представлять. Воображение рисует такие картинки, от которых мне хочется выть.

– Вам нужно поесть, – душевно улыбается мне Самина, когда замечает, что я очнулась. – Иначе лекарства не помогут. Пожалуйста, bent[4]. Мы сделаем для вас все, что пожелаете. Хозяин приказал нам заботиться о вас. Если вы… если вы не поедите, мы будем наказаны, – в глазах девушки заблестели слезы, и я поняла, что больше не могу издеваться над ними. Я буду есть. Попытаюсь.

Тяжело вздохнув, я присела на кровати, и придвинула к себе поднос, на котором стояли неизвестные мне блюда. Еда пахла божественно, но аппетита у меня не было. Придется давиться.

– Вы можете снять с меня маску? – ковыряясь в тарелке с рисом, наконец, спрашиваю я.

– Нет, bent, только хозяин сможет помочь вам.

– Тогда почему он не приходит?

– Мы не можем знать, – отвечает вторая девушка, которую зовут Хана. – Он бы не одобрил, если бы я это сказала вам. Но он был очень зол, когда узнал, что вы отвергаете его дары.

У меня задергалось веко. Дары?!

Я судорожно выдохнула, справляясь с эмоциями.

– Передайте хозяину, что мне не нужны его дары. Мне нужно, чтобы он избавил меня от этой штуки, – я слегка постучала по платиновой маске.

– Хозяин уехал в свадебное путешествие со своей женой. Был большой праздник.

– Рании повезло, – мечтательно добавила другая девушка, поправляя свой платок. Очевидно, они считают везением выйти замуж за человека, который может держать кого-то в плену и мучить. – Heia kannt gamilah gedan[5], – добавила она на арабском, обращаясь к подруге.

– Heu lazem tehmal der asraa wakt es ela haitgawez aleha wajda tahnia[6], – добавила другая. Все ясно. Две сплетницы.

Мысль о беременности жены Джареда окончательно отбила у меня желание есть. Все куда серьезней, чем я думала. Для нас с Джаредом нет никакого светлого будущего.

Ни в одной из вселенных…

Следующие несколько дней прошли так же тоскливо и бесполезно. Я умирала изнутри. Просто лежала, утопая в собственных слезах и жалости к себе. Был лишь один случай, который мне запомнился. Хоть как-то разбавил мое бесполезное существование.

– Я выберусь отсюда! Чтоб тебя, Саадат! – меня накрыла вспышка неконтролируемого гнева, и взяв стульчик из ванной, я напала с ним на единственный выход из этого ада – окно.

Я замахивалась снова и снова, не жалея сил, представляя, как избиваю Джареда этим стулом. Мне просто необходимо было выплеснуть весь негатив, всю ярость, испепеляющую меня изнутри, сжигающую мое сердце, поедающую разум. Я должна избавится от гнева, если не хочу наброситься на него, когда наша долгожданная встреча, наконец, произойдет.

– НЕНАВИЖУ! ВСЕМ СЕРДЦЕМ НЕНАВИЖУ! – с диким ором, я замахнулась на стекло, тут же услышав громкий треск. Ох, да. С еще большим остервенением я начала портить имущество Саадата, но стекло разбиваться не собиралось. Не знаю, из чего оно сделано. Черт возьми, да разбейся же…

– Давай! Давай же… – в последний раз треснула по стеклу и с яростным рыданием отбросила стул в сторону. Что-то разбилось. Ваза с красивыми цветами, которую служанки принесли мне еще вчера.

Снова поддавшись отчаянью, я падаю на пол, впиваясь зубами в выпирающие коленки. Медленно раскачиваясь на полу, я пытаюсь справиться с дрожью и унять фантомные боли в груди.

Где ты, Джаред..? Ты мне нужен, – жалобно пронеслось в голове, и поэтому, как только я услышала, что дверь позади меня открылась, а за этим последовал звук тяжелых мужских шагов, я испытала целую гамму чувств.

Это он. Создатель моих мук, и мой спаситель. Точнее, единственный, кто способен вызволить меня их золотой клетки и платиновой маски, в которые он же и заковал.

Неужели я хотела, чтобы он увидел меня такой? Жалкой, исхудавшей, сломленной, заплаканной… до чего я себя довела?

Остается только надеяться, что такую «красавицу» он не захочет.

– Успокойтесь, – мягкий голос за спиной и тяжесть мужской руки на моем плече. Я вздрагиваю. Это не Джаред. Я его сразу чувствую… Первая мысль: а вдруг… я вообще не в плену у Саадата? Вдруг он продал меня кому-то другому?! Не знаю, как я не умерла от сковавшего все тело ужаса, допуская такую мысль.

От Саадата всего можно ожидать.

– Не трогайте меня! – я быстро повернулась боком, свернувшись калачиком. Облокотилась на стену, исподлобья смотря на мужчину. Я знаю его. Он был в самолете.

На вид, ему около шестидесяти – несмотря на спортивное тело, выдают глубокие морщинки. Мой взгляд скользит по аккуратной бороде и темной коже. Опускается ниже, изучая его одежду. Белая рубашка и черные брюки. Кобура на поясе… украсть бы у него пистолет…

Он не отрываясь глядел на меня – с жалостью, сочувствием и состраданием. Мужчина явно не понимал, как можно заковать лицо молодой девушки в маску.

– Мисс Йонсен, вам не стоит крушить мебель. Через окно вы все равно не сбежите, разобьетесь. Мой вам совет: ведите себя спокойно, и Адам снимет с вас это. Все будет хорошо.

– Выпустите меня, – я почти не слушаю его советы, которые не спасут меня от «торговли телом» в уплату долга. – Пожалуйста! Вы же добрый человек… я вижу. Он держит меня в плену. Незаконно. Моя семья ищет меня. Мои родители, мои подруги, моя жизнь… поймите же, ваш хозяин меня похитил, я не… – язык не поворачивался назвать последнее слово. Шлюха. Sharmutah sugaiarah.

– Я работаю на Саадатов столько лет, сколько вам нескоро исполнится, мисс Йонсен. Они – моя семья. Но я очень сочувствую вам, если это не то место, где вы бы хотели оказаться. Я многое видел за годы работы с отцом Адама и с ним самим. И скажу вам одно: злить восточного мужчину не стоит. Боюсь, вы не представляете, о чем я говорю. Я был в Америке, и прекрасно знаю ваш менталитет. Вы не понимаете, как далеко готов зайти восточный мужчина, чтобы укротить строптивую женщину. Мы привыкли к покорности и подчинению. Спокойствию и смирению. Отец Адама щедро одаривал своих женщин, но лишь с одной он превращался в зверя, в котором я не узнавал своего хозяина. Если хотите, чтобы маска была самым худшим, что случилось с вами здесь – будьте благоразумней. Ешьте, отдыхайте и ждите решения Адама, исполняйте его волю, и он будет милосерден к вам, – мягко произнес мужчина. Тошно было от его слов.

Покорность и подчинение. Хорошо. Я постараюсь. Чтобы усыпить его бдительность. Я буду спокойна, но если Джаред поднимет на меня руку, или будет принуждать «отрабатывать» долг… я за себя не отвечаю.

– Как вас зовут? – поджав губы, просто спросила я, соскучившись по человеческом общению. Мне нужно подружиться с ним. Это пригодится.

– Зовите меня Амир, мисс. Я здесь для того, чтобы оберегать вас.

– Вы хотите сказать: следить, за тем, чтобы я не сбежала?

– Вы не сбежите. Мы в Анмаре. У вас нет документов. И поверьте, если вы бы вышли на улицы Анмара в одиночку, вас ждала бы участь гораздо хуже… – протянул Амир, разглядывая мои… волосы. Потом он посмотрел мне прямо в глаза, и мне стало неловко… от того, что этот мужчина в возрасте смотрит на меня так, словно желает меня.

Они все здесь озабоченные извращены?! Как же я скучаю по Тому. Который никогда не давил, который просто был рядом.

Я скучаю по голосу мамы, по ночным разговорам с Сэм… а больше у меня никого и нет. Больше нет. После предательства Эйприл, мне не нужны новые друзья.

– Поэтому, будьте мудрее. Через полчаса Самина принесет вам поесть и уберет осколки. Не хочу, чтобы вы поранились, – Амир слегка поклонился, и ушел прочь, заперев меня снаружи.

Через полчаса Самина приносит мне ужин, и через силу справляясь с тошнотой, я поглощаю его, наблюдая за тем, как она убирается в моей комнате.

Не замечаю, как наступает следующее утро, вновь впадая в апатичное состояние. Самина и Хана принесли не только завтрак, но и какие-то крема, и масла, которые нужно было втереть в кожу.

Самина расчесывала мои волосы, приговаривая на арабском «платина», «шелк», и «красивая», но я была не рада таким комплиментам.

По многочисленным манипуляциям с моими волосами и телом, я поняла одно: сегодня ко мне придет Джаред.

И я не хочу его видеть.

Я боюсь, что, когда увижу его, боль будет слишком сильной. Что я не смогу быть покорной, наговорю лишнего, наброшусь на него и только усложню свою участь. Теперь он женат, и каждый раз глядя на него, я буду смотреть и думать, как еще несколько дней назад, он давал вечные клятвы перед Богом любить другую женщину.

Он говорил ей, что любит? А потом провел с ней брачную ночь, и уехал в свадебное путешествие. И ее он не трахал бесцеремонно на носу яхты. Возможно, их первая ночь была полна любви и нежности… все-таки жена, это не Sharmutah, о которую можно вытереть ноги.

Наверное, вот что самое обидное. Это не Беатрис, не очередная шлюха.

А его жена. Девушка из страны Джареда, девушка его уровня, девушка, с которой он может быть очень счастлив. Есть у Джареда чувства к ней, нет никаких чувств… это не имеет значения, потому что он будет делить с ней постель, обнимать по ночам, и рано или поздно, у них будет ребенок с такими же стальными, как у него, глазами.

Она всегда будет у него на первом месте. Не сомневаюсь, что соблюдая строгие традиции восточной страны, эта девушка сберегла себя, и он стал у нее первым.

«Ведь это мог быть я, Лана.» – я слышу слова Джареда из прошлого, и вспоминаю все разочарованные ноты в его голосе. Его жена станет для него тихой гаванью, миражом в пустыне, потому что она, как выразился Амир, привыкла к «подчинению, смирению».

Возможно, она станет для него всем, потому что я уверена, что в глубине души, даже Джаред нуждается в женщине, настоящей женщине, любимой… принадлежащей только ему без остатка. Не в дешевке из офиса или клуба. А только его женщине.

И эта женщина – не я. И это никогда не буду я.

Глава 3

Джаред

Свадьбы в Анмаре отмечаются с размахом – на широкую ногу, громко и дорого. К ним готовятся месяцами, если не годами, и мне сказочно повезло, что я приехал за неделю до грандиозного пиршества. Можно сказать, на все готовое. Подготовкой к церемонии занимались мои сестры, которых я не видел уже много лет, так как некоторые из них вышли замуж, другие – жили в домах своих матерей, и у меня не было повода с ними встречаться. К женщинам в моей стране особенное отношение, они живут или в отдельных домах, или на женской половине в доме отца или мужа, полностью зависимые от того, кто несет за них ответственность. В детстве, до девяти лет, именно до этого возраста девочкам и мальчикам разрешают играть вместе, я иногда общался с Сарой, младшей сестрой Али, и испытывал к ней подобие симпатии. Мы были ровесниками, и она единственная не смотрела на меня, как на прокаженного. С другими сестрами я практически не общался, а вот Сара запомнилась мне немного грустным, неуверенным ребенком с глазами, как у Бемби. Маленькая, угловатая, некрасивая. Я знаю, что она до сих пор не замужем, и представляю, сколько насмешек ей приходится терпеть в доме отца, который к своим дочерям относится не лучшим образом. Точнее, вообще, никак к ним не относится. Для него, как для монарха, самое главное – наследники мужского пола. Девочки – неудачное стечение обстоятельств. Догматическое, устаревшее заблуждение, которое до сих пор сидит в умах арабских мужчин. Чем больше родил мальчиков, тем больше ты сам состоялся, как мужчина. Моя мать говорила мне о том, насколько неправильно отношение арабов к женщине, она рассказывала, как ее любили и баловали родители, и я всегда представлял Англию, как некий сказочный оазис, в котором живут любящие друг друга счастливые люди.

Конечно, когда спустя годы я приехал в Лондон, увидел совсем другую реальность, но на тот момент, я уже не питал иллюзий. Мне было сложно находится в стране, где выросла моя мать. Я ходил по улицам, боясь узнать ее в лицах прохожих, и, в то же время, надеясь на это. Я не знаю, что сказал бы, о чем спросил, как бы повел себя. Моя память подкидывает мне слишком противоречивые воспоминания. Иногда я ее понимаю, иногда ненавижу. Но чаще испытываю боль и разочарование. Она была мне нужна сильнее, чем я мог себе в этом признаться. Я никогда не переставал задаваться вопросом, что со мной было не так, раз родная мать оставила меня по своей воле.

И сейчас, в день моей свадьбы, я бы хотел услышать ее совет, или хотя бы вспомнить ее лицо, а не размытый образ.

Сказки о кричащей роскоши и великолепии арабских свадеб в Анмаре превращаются в сверкающую бриллиантовым блеском реальность. Я много раз бывал на подобных мероприятиях, и примерно знал, чего ожидать от важного для каждого мужчины дня. Однако просчитался. Масштаб нашей Ранией свадьбы затмил многие, которые играли ранее. Оказалось, что именно Сара взяла все приготовления на себя и являлась главным координатором организации праздника. И, наверное, она сделал для меня все то, что хотела бы увидеть на своей свадьбе.

По традиции празднество происходило в нескольких шатрах, украшенных тысячами роз, которые издавали приторное благоухание. Женщины праздновали отдельно от мужчин, но, судя по музыке и смеху, которые доносилась из соседних шатров, им было даже веселее, чем нам.

Свадьба считается священным таинством, и в этот день я мог не ждать удара в спину от Али или других недоброжелателей. К тому же, со мной был Мэтт, который, не смотря на количество выпитого накануне, чувствовал себя весьма бодро, и с интересом наблюдал за происходящим. В какой-то момент, когда началась шоу-программа с участием известных исполнителей песен и танцоров, я даже стал испытывать подобие удовольствия от происходящего. Столы ломились от еды, гости восхваляли Аллаха, желая мира и благополучия мне, моему дому, моей жене и будущим детям. Со всех концов неслись громогласные:

– Allah akbar[7].

– Barak Allah fik[8].

– Djazakumu Allah hair[9].

По традиции, церемония заключения брака проводилась без невесты, документы подписывали ее представители, заверялись свидетелями. Наши отцы эмоционально и бурно поздравляли друг друга. Все остальные гости тоже шумно, и вполне искренне, выражали свою радость, наслаждаясь праздником и наедаясь вдоволь, не забывая хвалить хозяев. Я не знал и половины из собравшихся лично, но зато каждый торопился поздравить меня, произнося красноречивые и витиеватые тосты.

Но как только я надел на палец платиновое обручальное кольцо, вся временная эйфория от всеобщего веселья, смеха, песен, музыки и плясок, сошла на нет. Я словно оглох и ослеп, глядя на широкий платиновый ободок, ощущая нарастающую внутри волну неприятия, возмущения и отторжения. Мое сердце билось стремительно, заглушая пульс крови в венах, пальцы превратились в лед. Я переводил взгляд с одного улыбающегося лица на другое, чувствуя, как оглушительный гул взрывает мои барабанные перепонки. Может быть, мне не стоило пить вчера так много виски, но я подозреваю, что причина моего состояния сокрыта в другом. Превозмогая боль, сковавшую виски, снова опускаю взгляд на кольцо. Серебристый оттенок металла напоминал мне о шелковистых волосах девушки, которую я украл из чужой страны. Она предала меня, она была с другим мужчиной, а я продолжаю думать о ней даже на собственной свадьбе. И это не ненависть, не гнев, не ярость. Мое сердце разрывается от боли. Тот мальчик, которого моя мать нежно целовала перед сном, шепча ему о том, что однажды он вырастет настоящим мужчиной, способным защитить ее и свою избранницу, сейчас плакал глубоко внутри. И я не знаю, почему так происходит. Все дело в атмосфере всеобщего веселья вокруг меня, пожеланиях счастья и любви. Особой энергетике всеобщего веселья. Это особенный день для меня, и, отбросив затуманивающие разум эмоции, я вижу истину, которая сокрушает до основания мой непробиваемый панцирь бездушного эгоиста, который я создавал долгие годы.

Она ранила меня, но не убила. И я буду бороться, построю стены заново … но завтра. Сегодня я могу впустить грусть и боль в свое сердце.

Начиная игру, я был уверен, что наша история станет очередным приятным развлечением, я виртуозно рассчитывал шаги, как музыкант ноты, я был одержим желанием поставить Меланию Йонсен на колени, но, в итоге, вышло иначе.

И мы оба сошли с ума.

– Джед, ты в порядке? – Мэтт толкает меня в плечо. Я фокусирую на нем полуслепой взгляд, по губам определяя смысл вопроса. Отстраненно киваю, убирая руки в карманы брюк.

– Поздравляю, парень. Но неплохо бы на невесту взглянуть, – с улыбкой продолжает Калиган, – Чувак, ты женатый человек. Не думал, что доживу до этого дня. Как ощущения? – теперь он хлопает меня ладонью по плечу, приводя в чувство. Я стряхиваю остатки оцепенения, качая головой.

– На территории Анмара лицо моей невесты могу видеть только я и ее близкие родственники мужского пола.

– Ты серьезно? – изумленно спрашивает Мэтт.

– Я познакомлю тебя с Ранией, если она когда-нибудь приедет ко мне в Нью-Йорк.

Калиган не находит, что мне ответить. Он слишком много знает обо мне, чтобы поверить в происходящее. Но он забывает о важном моменте. В Америке я могу позволить себе вести себя не как араб, уклоняясь от обычаев и традиций своей страны, но здесь подобное исключено. Здесь – я сын своей страны, который обязан исполнять волю Аллаха и пророка Мухаммеда, чтить заповеди Корана, совершать молитву пять раз в день, обращая лицо в сторону Мекки и посещать мечеть по пятницам вместе с отцом и братьями. И, конечно, Мэтту странно видеть меня таким, но обе эти личности, американский бизнесмен и арабский шейх – я.

Но мое истинное «я» сокрыто даже от меня самого.

В глубине души я не принимаю ни то, ни другое. Я не принадлежу Анмару, потому что Анмар так и не принял меня, сына шармуты. Но и законы Америки, образ жизни ее жителей мне претят, хотя я сам с удовольствием пользуюсь всеми возможностями свободы, которая является главным символом Америки.

Несколько часов шумного веселья пролетают, как калейдоскоп сменяющихся клипов, я словно выпадаю из вереницы событий. Морально абстрагируясь от всего, словно со стороны наблюдая за происходящим пиром.

В сумерках приходит время заканчивать праздник и идти в шатер невесты, чтобы принять поздравления женщин и забрать супругу в свой дом.

Меня провожают улюлюканьем, свистом, барабанным грохотом, в небо летят фейерверки.

Вместе с моим отцом мы заходим в шатер невесты.

Женщины поют на разные голоса, хлопают, славят пророка, танцуют, смеются…

Рания в роскошном сверкающем белоснежном платье, расшитом драгоценными камнями, с длинным шлейфом, встала со своего трона и направилась ко мне в сопровождении своих подружек. Ее лицо было закрыто вуалью, и мне предстояло, согласно традиции, поднять легкую ткань.