Без времени

– Клянусь жизнью, – неожиданно произнес он и тоже хитро на нее посмотрел, – устраивает?

– Ты клянешься своей ничтожной жизнью? – улыбнулась она, задумалась, потом тихо произнесла, – теперь клянись и моей тоже…

Он, вздрогнул, замолчал. Сейчас она увлеченно играла в какую-то новую игру, была доведена до предела, играла с жизнью, бесшабашно и с радостью, делала это с удовольствием, словно крутила барабан русской рулетки, где непременно находился тот единственный патрон. Петр молчал.

– Трус! – гневно воскликнула она. – Ты мне не веришь? Неужели ты подумал, что я могу нарисовать что-то такое…, чего рисовать не стоило бы вовсе? – и снова повторила, – так, ты способен на это? – улыбнулась и мягко произнесла:

– После того, что было с нами,… со мной… После ужасной больницы… Потом флакон с таблетками! Это было чудо! Ты так ничего и не понял? Осталось совсем немного – неделька-другая. Я закончу их пить! Все будет в этой жизни! И теперь, когда я хочу все!.. А ты просто струсил…

– Нет…, – попытался возразить он, но она резко его оборвала:

– Тогда клянись! Какого черта! Как в детстве! По-настоящему!

Он смотрел на нее широко открытыми глазами и был покорен ее энергией, безумным взглядом, силой, которая дала ей это чудесное выздоровление. Смотрел и теперь абсолютно в это верил! Как он мог сомневаться? Она все сделала сама. Она справилась со смертельной болезнью. А он видел, но почему-то не верил! Чудеса бывают! Во всяком случае, этого чуда она оказалась достойна… А он не верил, лишь замечал, как она молодеет на глазах, становится красивой, юной, как и прежде!..

И пусть теперь рисует на своей чертовой картине все, что угодно! Бояться больше нечего!

– Клянусь, – воскликнул он.

– Все, что будет нарисовано на этой картине, сбудется! – продолжала она.

– Сбудется…

И тут, словно гора свалилась с плеч. Нет, не гора! Крест!.. Тот самый тяжелый крест! Он рухнул оземь. И Петр снова ощутил, сколько тот весил. Но поднимать его не слал! Теперь, когда этот короткий путь превращался в длинную жизнь, больше не измерялся километрами трасс черной горы или морскими милями, а долгими годами жизни, все стало просто. И он выдохнул:

– Ты идиотка! И игры твои безумные! Дурацкие игры!

– Клянись! – потребовала она.

– Клянусь двумя идиотскими жизнями, что всю твою мазню, всю ерунду, которую ты нарисуешь, я подарю тебе. Или куплю. Или украду! Устраивает? – торжественно произнес он.

– Украду? – удивилась она. – Ты такое ничтожество, что хочешь построить будущее своих детей на “украду”?

– Ты права! Заработаю! Сделаю! Устраивает?

– Да! – воскликнула она, оставшись очень довольной. Потом бросила взгляд на берег и капризно добавила:

– И долго ты еще собираешься меня тащить на этом скучном корабле? В ресторан не приглашаешь, на воздушном шаре не катаешь, даже мороженое и то не покупаешь, даже букетик цветов, самый захудаленький… И, что это за кавалер?…

– Гуляем! – воскликнул он и отдал команду причаливать. Где причаливать, зачем – теперь было не важно! Гуляем и все…

Прошло несколько дней. Больше он не считал эти таблетки. Он забыл о них, лишь иногда замечал, как по утрам Арина вынимала и по одной их пила, но это уже было не важно. Те все равно помочь не могли. Помогло что-то другое!..

И снова они носились по городам, незнакомым провинциям, дорогам. А по вечерам возвращались на корабль, и тогда Арина подходила к картине, а Петр издалека за ней наблюдал. А по ночам…

Арина заканчивала картину, оставалось немного, и ее можно будет повесить на стену, а, может быть, тоже найти высокую гору, водрузив ее там. Арина ничего ужасного не нарисовала. Собственно, картину эту в своем воображении Петр рисовал многие годы. Он давно придумал эту сказку, эту мечту и поделился с ней. А теперь Арина запечатлела ее своей кистью, оставалось взять лопату, воткнуть в мягкую землю и на склоне замечательной горы вырубить маленькое, уютное гнездышко. Где небольшой дом нависал бы над морем со склона горы, а внизу угадывались очертания корабля – кораблика, белого и сказочного, почти такого, на котором они плыли сейчас. Но даже не это было главным. Арина впервые в жизни написала картину. Она умела рисовать, но на полотне красками делала это впервые, поэтому удивляло ее умение передавать сходство. А сходство поражало. Человек, который был похож на Петра, смотрел прямо перед собой, а когда Арина дописала эту часть картины, там появились дети. Мальчик и девочка одного возраста и еще один паренек постарше. Они были очень похожи на Петра. Как можно было нарисовать еще не рожденных людей – было непонятно. Как можно было определить их возраст, характеры? Но Арина смогла, вложив в эту картину свой материнский инстинкт, и сходство поражало. Он безумно был благодарен ей за это. За горы и белую лодку у пирса, за домик, свисающий со склона, а особенно за трех маленьких человечков, которые у нее так здорово получились. А еще, он был благодарен за силу, которую она в себе нашла, чтобы победить болезнь. Она отогнала судьбу на многие километры и расстояния. Отбросила жуткие границы и теперь была на долгие годы с ним… И с ними тоже. И теперь он смотрел на картину, где уже вырисовывался силуэт молодой красивой женщины. Та стояла в дверях дома, держась за ручку, и завершала этот простой сюжет. И Петр подумал, что без этой женщины картина была бы невозможна. Она теряла смысл. Оставалось совсем немного, несколько штрихов и лицо женщины засияет улыбкой, а глаза ее будут тепло смотреть на троих малышей… И на него.

Он смотрел на нее, любовался, не в силах отвести глаз.

Любил ли он ее? Спустя годы и десятилетие, знания и незнания, встречи и расставания, стены, которые разделяли их. Да! Любил!

– Я устала, – произнесла она, – отложив кисть.

– Осталось немного, – удивился он.

– Да, немного, – произнесла она. Потом встряхнулась и спросила:

– Ты помнишь, что мне обещал?

– Да, помню. Конечно, помню, – ответил он.

– Ну-ну, – ответила она. Больше не произнесла ни слова.

– Собирайся! – воскликнул он.

– Куда? Опять? Уже вечер!

– Да! Опять!

Все последние дни они носились по каким-то городкам, бродили по пляжам. На юге Испании уже попадались люди, которые загорали, даже купались. Здесь было очень тепло. Пляжи Марбельи славятся длинным сезоном, и туристы приезжают отдыхать сюда почти круглый год. Так они приплыли в чье-то лето. Но путь их был не окончен. Путь их ТОЛЬКО НАЧИНАЛСЯ. Вот уже пролив, а Средиземное Море осталось позади. Океан и прекрасный остров, на котором удивительный пик вулкана венчает верхушку горы, приглашая встретить рассвет. Остров Тенерифе. Остров, где всегда вечное лето, теплый Гольфстрим и нескончаемый отпуск для людей, которые могут себе это позволить. А они могли! Была бы воля…

Воля была. И желания устремлялись в сумасшедший безудержный бег или полет… А неизвестность манила…

Они мчались по наклонной куда-то вверх на немыслимую высоту. Дорога не петляла скучным серпантином, а чертила по прямой, угадывая настроение этих двоих, и предлагала свой короткий маршрут на серую макушку горы, где скоро наступит рассвет. Он наступит раньше, чем там внизу, и эти двое успеют насладиться первыми лучами утреннего солнца, пока океан и этот чудесный остров спят. Дорога прямиком, не петляя, возносила их к звездам, к зарождающемуся рассвету. В лобовом окне было видно только огромное черно-синее небо. Дорога скрывалась под колесами и, казалось, что они уже давно оторвались от нее и мчатся в небесах только вперед и ввысь.

– Сумасшедший! Вернись на Землю! – не выдержала она.

– Это только начало! – кричал он в ответ.

И теперь только ветер, минуя лобовое стекло, трепал их безжалостными порывами. Сносил остатки металла и пластика, бывшие раньше машиной, стирал загар с их кожи, выдувал мозги из безумных голов, срывал одежды, оставляя тела обнаженными и готовыми к этому неистовому полету, сохраняя лишь улыбки и задор на молодых счастливых лицах – лицах и счастливых глазах, которые должны успеть встретить рассвет на этой горе! И снова время послушно застыло. Оно замерло, оставшись там внизу навсегда.

Арина была удивительно красива. Черные волосы переливались в новорожденных лучах, сверкая на солнце. Ее утомленные глаза от праздника и безумия, от бессонных дней и ночей горели ярким огнем, не давая ей уставать от юности и восторга этого утра. Петр любовался ею. Она и была для него сейчас и солнцем, и рассветом, а он готов был стать вулканом, горой под ее ногами и нести по жизни девочку с такими глазами на любой край света бесконечно долго…

– Как здорово, когда любишь, и можешь стоять на вершине, на самом краю, а дальше остается только взлететь, – думала она. – Когда этот человек рядом, держит тебя за руку, светит солнце, больше ничего не нужно…

– Нужно, – мысленно вторил он. – Хочется, чтобы рядом ходил маленький человечек, тот самый, с ее картины, и был похож на них, а остальное не имеет никакого значения. Рука в руке, тепло этого солнца и маленький человечек рядом… Нет, три человека…

– Так не бывает…

– Но это есть… Как хорошо, что теперь ты сможешь все! И даже больше! Ты стоишь на этой вершине, а другие горы ждут тебя, дальше только полет, – думал он, любуясь восходом, любуясь ею.

– Полет в никуда, в неизвестность, и только туда, наверх… Как жаль, что подняться выше невозможно, – думала она…

Утром следующего дня они находились на палубе корабля. Проснулись рано, и снова не хотелось пропускать рассвет. Пусть он был поздний этот рассвет, зимний, но солнце снова будет горячим, будет играть на их лицах, и они вместе будут его встречать. Так теперь будет всегда.

Картина стояла в стороне, и в сумерках зарождающегося утра ее краски совсем не поблекли. Они светились в темноте от яркого фонаря, оживая, и этот маленький дом и люди казались настоящими. Маленький крошечный мир, написанный чьей-то рукой – он помещался в рамке, в жизни этих людей. Оставалось лишь несколько мазков и глаза этой женщины засияют.

Неожиданно Петр произнес:

– Я хотел тебе сказать, – он волновался, поэтому запнулся. Он вел себя, как ребенок.

– Знаешь, коль скоро мы с тобой так давно знакомы… Уже почти месяц, я хотел тебе кое-что сказать… Я хотел сделать тебе предложение.

– Ты обезумел, мой хороший, – засмеялась она.

– Нет, не обезумел, все прошлое не считается. Давай начнем сначала. То есть, пройдем все это еще раз, но по-другому. Я делаю тебе предложение.

– Ты опоздал, глупый, ты сделал уже мне предложение, и теперь я занята. Уже десять лет! За-ня-та!

– Не совсем, – улыбнулся он. – Если ты, конечно, готова снова выйти за меня… Я поведу тебя под венец.

– Что?

– Через неделю мы вернемся и будем венчаться…

Снова улыбнулся и добавил.

– Так и быть, уговорила! Делаю тебе предложение,… во второй раз!

Она молчала, а он не понимал, лишь видел, как она волнуется. Разве может женщина, спустя столько лет, так воспринимать его слова? – поразился он. А сердце ее вырывалось наружу. Глаза светились невероятным блеском, она не могла вымолвить ни слова. Что-то хотела сказать. Сделать это прямо сейчас… Но почему-то молчала.

– Такое нужно отметить! – воскликнул он. – Шампанского!

– В девять утра?! – засмеялась она. Но он уже скрылся в дверях кают-компании, спускаясь в трюм, где находились их запасы. Повар спал, да и не нужен был сейчас этот повар. Петр быстро шел, он торопился вернуться к ней. Шел и думал о предложении, которое только что сделал. Как давно он не делал этой женщине предложения! Почему? Если ты способен произносить слово “Люблю” – делай такие предложения часто. Делай их каждый день…

Она стояла на корме, цепко держась за перила, вглядываясь в бесконечную даль океана. Стояла так уже целую вечность и смотрела туда, где небо соединялось с беспокойными волнами, где кончалась земля и начиналась какая-то другая стихия, другая жизнь. А ее длинные черные волосы развевались на беспокойном ветру. Солнце вставало из-за горизонта и уже освещало утренними лучами водную гладь, солнце начинало свой новый день над бесконечной равниной. Наступало то единственное мгновение, когда оно еще касалось горизонта, но уже готово было оторваться и устремиться на высоту, чтобы залить этот водный мир ослепительными лучами, подарить тепло и жизнь, и любовь. Этот миг был маленькой короткой сказкой, и сказку эту подарил ей Он. В такие мгновения не существует прошлого или будущего, есть только настоящее. Этот ослепительный миг и он твой… И Его тоже…

Только почему-то он не шел. Он находился в трюме этого маленького белого корабля или где-то еще, но не было его рядом, и это утреннее мгновение принадлежало только ей.

И тут она почувствовала, что больше так не может. Она так устала за это короткое путешествие и долгую жизнь, которую прожила. Сил не оставалось, а претворяться больше не могла…

Петр вернулся на палубу, неся бутылку шампанского, и не увидел ее. Удивленно оглянувшись, заметил двух французов его команды, которые зачем-то ринулись к корме и прыгнули в воду. Петр подбежал и в ужасе посмотрел вниз, откуда ребята-французы поднимали Арину. Она без сознания лежала на их руках, и те по трапу для пловцов, который капитан уже спустил на воду, поднимали ее на борт. Сначала он ничего не понял, подхватил ее и уложил на диван. Она открыла глаза и посмотрела на него. А лицо ее было покрыто морщинами, глаза ввалились, вокруг них были темные круги, нос заострился, а на голове после этого купания снова показались седые волосы. Их было много, очень много, и они предательски выдавали ее тайну.

Самолет уверенно набирал высоту, прощаясь с взлетной полосой, с морем и маленьким островом, с крошечным игрушечным миром и белым корабликом, который одиноко плыл по волнам, больше не выбирая маршрут. Он возвращался в свою гавань, откуда недавно начинал свое путешествие…

Арина сидела рядом, не скрывая усталости, не пытаясь что-то говорить, прятать неожиданно набежавшие морщинки и седые волосы. Он тоже молчал, думал и не понимал. Как она смогла утаить от него болезнь? Почему он ничего не замечал? Целых три недели он не верил, считал таблетки, потом поверил в чудо. Оно было таким реальным. И сейчас у него в душе все переворачивалось.

Лучше готовиться к худшему, – вспомнил он. И подумал:

– Снова ты о себе?

– Просто ты влюбился, дурачок, поэтому ничего не замечал, – неожиданно ответила Арина, словно он разговаривал не с самим собой, а с ней.

– Разве такое возможно?

– Если любишь – возможно все. У мужчин обычно так и бывает.

– Откуда ты это знаешь? – удивился он.

– Я очень…, – она немного помолчала.

– …очень-очень взрослая и мудрая женщина. Иногда мне кажется, что я знаю все.

И тут он понял, глядя в эти глаза, чего стоила ей эта поездка. Катание по черным трассам, бессонные ночи, бесконечные километры дорог. Он думал, что подарил ей это путешествие, обманул ее, придумал сказку, а оказалось, что это она, превозмогая усталость прожитых лет, дарила ему годы жизни своей, день за днем, думая только о нем. Знала и молчала, и просто любила. Но имел ли он право на это? Он украл ее из больницы, где, может быть, ей смогли бы помочь… Его предупреждали! А он!

– Не смей себя ни в чем винить! – вдруг произнесла она. – Ты сделал то, что мог, что должен был сделать. Что хотел. Спасибо тебе за все… Я люблю тебя!

И взяла его за руку, как маленького ребенка.

– Ты помнишь, что обещал мне? – вдруг жестко спросила она.

Он промолчал, с ужасом глядя в ее глаза, вспоминая картину, дом на горе и кораблик у пирса, маленьких детей, человека, похожего на него и… И тут словно увидел лицо той женщины! Там было лишь белое пятно. Пятно и все. Она так и не успела дорисовать. Не успела или не захотела?… Знала и молчала…

– Ты обещал. Ты мне поклялся! – тихо спокойно произнесла она.

– А картину эту ты дорисуешь сам.

И тут ему стало страшно.

– Что будет дальше? – хотел спросить он, но промолчал, спрашивать было некого. На этот вопрос даже она вряд ли знала ответ. На такой вопрос ответа нет. Теперь ему одному придется искать его. Но оставалось еще семь таблеток… Целых семь! Что бы там ни было, время еще оставалось…

А за окном далеко внизу летели белые облака, неслись навстречу заснеженные горы, зеленые лужайки, на них паслись маленькие коровки, и коричневые пятна были нарисованы на их боках. А за окном сыпался желтый песок. Он неумолимо заносил этот мир, превращая его в бесконечную пустыню, и звук сходящей лавины снова шумел в голове, давил на уши, застилая сознание. Песок уже доходил до шеи, до лица, и было трудно дышать…

Часть 3

16

– Я хочу, чтобы ты устроил меня в клинику к своему другу.

– Нет, – коротко и зло бросил он. Арина уже несколько раз повторяла эту просьбу, но он неумолимо произносил свое “нет”, как будто в нем заключался какой-то смысл. Жестко и зло снова и снова.

– Но какой в этом смысл? – в отчаянии воскликнула она. Тысячи и тысячи людей находятся в больницах. Они лечатся, принимают таблетки, делают какие-то процедуры. Ты не можешь лишить меня элементарной медицинской помощи. В конце концов, я имею на это право…

– Нет, – снова отвечал он. – Тысячи и тысячи лежат там, но не все…

– Что? – устало спросила она.

– Ничего, – отмахнулся он. – Пойми, ты не больна! Ты совершенно здорова! Это мне сказал врач. Просто живешь немного быстрее, чем остальные, но у тебя болезни нет…

– Хватит! – остановила его она. – Давай спокойно поговорим. Я не хочу оставаться здесь. Я не могу больше видеть эти стены, зашторенные занавески, чертовы зеркала. Я хочу, чтобы ты отвез меня в больницу.

– Я тебе кое-что объясню, – произнес он. – Есть лекарство. Врач, тот самый, от которого мы уехали месяц назад, мне о нем рассказывал. Все просто. Это лекарство в тебе, в каждом из нас…

– Чушь какая-то, – перебила она.

– Нет, не чушь! Почему ты не хочешь мне поверить? Ты должна поверить и все вернется… Это же так просто.

– Я хочу в клинику.

– Ты хочешь в этой клинике…, – и он замолчал.

– Да, хочу! – не выдержала она, – я имею на это право, в конце концов, мне распоряжаться своей жизнью. – Потом тихо добавила: – Я не хочу, чтобы ты запомнил меня такой!

Замолчала и села на диван, отвернувшись. Он тоже молчал, наконец, произнес:

– Я не отпущу тебя. Я тебя не отдам. Ты не бездомная дворняга, чтобы в подворотне заканчивать свои дни. Тысячи сердобольных родственничков отправляют близких в больницы, зная, что они оттуда не вернутся! Неужели ты думаешь, что я способен на это? За кого ты меня принимаешь?

И уже громче продолжал:

– Ты должна помочь себе сама! Ты можешь хотя бы попробовать! Ты имеешь на это право! Не возиться со мной, как с мальчишкой, не уходить навсегда в эту чертову клинику, а подумать о себе!

– Я пробовала. Я пыталась…

– А теперь сделай это. Все просто. Какая-то невероятная штука заключена в одном слове, в четырех буквах, в таблетке по имени “Вера”. Сделай это для меня, в конце концов! Так тебя устраивает? Ты согласна?

– Да, да, конечно, – тихо и просто ответила она, – для тебя я сделаю все.

Он изумился не ожидая такого скорого и простого ответа. Она взяла в руки сумку, достала несчастный флакон и проглотила пилюлю. На дне оставалось еще пять таких же маленьких таблеток. Флакон в руке дрогнул, и таблетки с грохотом, ударившись друг о друга, зазвенели. Звук напомнил какой-то музыкальный инструмент. Только с каждым днем его звучание будет становиться все тише и тише, пока не умолкнет совсем. И лишь пустой стеклянный предмет останется в руке.

– Этого не будет! – мелькнуло в его сознании. – Этого быть не должно! Не должно и все!

На следующее утро Петр быстрыми шагами шел по улице, не выбирая дороги, и только цель путешествия неумолимо приковывала внимание. Там, вдалеке, золотыми куполами на зимнем солнце светился маленький Храм. Маленький или большой – сейчас это не имело значения. Главное – что это был Храм. Туда и держал он свой путь, туда понесли ноги, стоило только проснуться и выскочить на улицу. Под ногами скрипел декабрьский снег, он укутывал надоевшую серость тротуаров и дорог, скрывал мрачность города. Наступало короткое время в году, когда все вокруг замирало в ожидании скорого праздника, лица людей выражали нетерпение и радость в преддверии длинных каникул. Они оставляли свои ежедневные дела, надоевшие, словно вязкая грязь под ногами, в которой тонут ноги. Но вот уже первый снег, замерзшие белые улицы и надежды на будущее. На небольшой площади кто-то наряжал высокую елку, город готовился встретить Новый год, а потом еще один и еще…

А у них оставалось всего несколько таблеток. И на празднике этом он чувствовал себя чужим. Впервые в жизни его не интересовал снег, наряженные елки, праздник, веселье, подарки к Новому году. И только глаза смотрели туда, где стояла маленькая церквушка.

Он вошел внутрь и ощутил себя в необычном месте. Горели свечи, пахло воском, отовсюду на него смотрели лики святых. В сумеречной темноте их глаза светились особенным блеском, и на мгновение он почувствовал себя удивительно спокойно. Только сейчас понял, как устал за последние дни. Эти глаза были неравнодушны, они с пониманием и участием взирали на него, и он с трепетом вдыхал аромат этого намоленного места. Суета города осталась за каменными стенами, а здесь – умиротворение и покой. Посмотрел наверх. Церквушка снаружи казалась крошечной, но, стоя внутри, в самом ее центре, он подивился высоте стен и куполу, нависающему над ним. Это было словно другое измерение. Пространство сужалось к самому верху, устремляясь высоко в небо, оно уходило на недосягаемую высоту, и сейчас Петр ощущал себя частичкой неведомого, незнакомого ему мира, частицей вселенной, которая чудесным образом поместилась здесь, в конце улочки, внутри церквушки. Это был не маленький игрушечный мир, нарисованный детской рукой, не придуманный, а самый настоящий, и он поражал своими размерами. Его тело замерло, растворилось в удивительной атмосфере неведомой планеты, где воздух был другим, и даже притяжение не давило, пригибая к земле, а глаза, смотрящие с икон, не тревожили покой, не принижали, с пониманием глядели, зная, зачем он пришел. Он был словно в невесомости, тело стало легким, мысли другими. И на мгновение время остановилось вновь. Он чувствовал это, знал, что оставил его за стенами Храма, на улицах, занесенных снегом, на тротуарах и шоссе, по которым торопливо шли люди, проносились машины. Здесь все было по-другому. Уже пожалел, что не взял Арину с собой. Но, всему свое время…

Подошел к месту, где продавались свечи, спросил у служительницы, где находится расписание и когда проходит венчание. Та ответила, что служба недавно закончилась, поэтому можно подойти к батюшке и договориться о времени. Потом достала небольшой листик бумаги – это был прейскурант. Крещение младенца, крещение взрослого, отпевание и так далее… Глазами пробежав длинный список, наконец, нашел то, что искал – венчание. Посмотрел на цену. Посмотрел на остальные цены. Крещение стоило дороже, чем отпевание, а венчание дороже, чем крещение. В голову пришла мысль, что явиться на этот свет стоило дороже, чем из него уйти. А если ты решил соединить с кем-то свою судьбу, придется заплатить еще дороже. Нет, ему не было жалко этих денег. Не видел бы этих цен, заплатил бы намного больше. Это было естественно для него – пожертвовать на церковь. Но когда увидел цифры, напечатанные на листке бумаги, все стало обыденно и просто. Словно оказался не в святом месте, а в суетном мире, где все измеряется деньгами. И еще в голове промелькнуло – там, в Иерусалиме, в стенах Храма гроба Господнего он не видел прилавков и ценников. Крестик можно было купить лишь на улице, за его пределами, а свечку за здравие он взял бесплатно, та лежала в аккуратной стопочке рядом с иконкой на Голгофе, где и нужно было ее поставить. А здесь прейскуранты и цены… Может, просто нужно быть ближе к Богу, к гробу его Сына, тогда и деньги перестанут иметь значение. Вспомнил людей, бегущих с крестами паломников под мышкой и фотоаппаратами на шеях, их безудержное веселье, их топот по древним булыжным мостовым, по которым когда-то шел Он… Впрочем, все эти мысли мгновенно промелькнули в голове, и он не придал им большого значения. Главным сейчас были эти иконы, высокий купол над головой и вера, которая тогда у стен Старого города помимо воли, как само собой разумеющееся, пробудилась в нем.

Спустя пару минут, он уже уточнял у священника, когда можно будет прийти на венчание, и тот назначил время – через 2 недели.

– Слишком много пар записалось, – пояснил он, – раньше никак.

Тогда Петр неожиданно для себя произнес:

– Через две недели моей жены не будет в живых.

Услышав эти простые слова, которые сам только что произнес, подумал, что сошел с ума. Нельзя так просто говорить об этом. Нельзя не верить в иной исход. Но он почему-то так сказал. Сделал это просто, а теперь в ужасе замер, ожидая ответа.