Моя война

– Ладно, лейтенант! Иди, жди. Буду звонить в твоё политуправление – пусть решают. Без квартиры в Афганистан не поедешь.

«Ух, ты! А где ж они мне там квартиру-то найдут? В дисбате? Там служебные бараки. В Новочеркасске или Ростове? Верится с трудом. А Ольга-то уже на чемоданах. Отец должен за ними приехать…» – возвращаясь в знакомый класс, размышлял я.

Зайдя в кабинет, я снова подошёл к карте Афганистана. Нашёл на ней город с непривычным моему слуху названием – Герат. Кажется, что совсем недалеко от границы с Советским Союзом. Вот рядышком наша Кушка, про которую в войсках ходила грустная поговорка: «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют!» Оказывается, что можно и дальше.

– Ну что, пехота, получил предписание? – услышал я за спиной голос моего недавнего знакомого, уже почти друга, майора Виктора Чехова. Он влетел в класс, сильно стукнув дверью о косяк, но нисколько не озаботясь этим.

– Нет, не получил. Почти получил. В Герат. Но у меня нет квартиры. Оказывается, что без квартиры не посылают. Теперь решают там… – доложил я на одном дыхании всю информацию.

– Ну, брат, а как же тебя отправили? Всегда у вас в пехоте бардак! – радостно заключил он, – а дальше-то что? Ждать сказали? А пожрать? Пошли в буфет!

Майор строчил, как из автомата, – задавал мне вопросы и сам же на них отвечал. Но в одном он был без сомнения прав – хотелось поесть. Спросив у проходящего мимо офицера штаба, где можно перекусить, мы отправились в столовую.

– У меня тоже засада. Не знают, куда груз пристроить, – настроение у Виктора менялось мгновенно: он то негодовал, то радовался всему вокруг. – Юрка! Смотри! Пюре с котлетой! Ё-моё! Ешь с запасом. Там охренеешь от тушенки с кашей.

Мы набрали еды. Пока завтракали, скорострельность слов у моего нового друга не уменьшалась. Тихо становилось только тогда, когда Виктор жевал. А жевал он так же быстро, как и говорил. Я то слушал его вполуха, думая о чём-то своём, то с интересом проглатывал очередной рассказ о службе в Афганистане.

– А ты какое училище закончил? – спросил Чехов, когда, как мне показалось, запас его историй несколько истощился.

– Новосибирское.

– Так у нас все замполиты из вашего училища, – он даже привстал со стула. – Уважаю. Мужики. Есть, конечно, и уроды. Но мало.

– Почему уроды? – мне тогда казалось, что из нашего военного училища не могут выпускаться плохие офицеры. По крайней мере из тех, кого я знал, все были отличные парни. Я в это твёрдо верил, поэтому слова майора воспринял как личную обиду. Чехов почувствовал это по моему тону.

– Да ладно, не обижайся. Ну, правда. Есть, мягко говоря… зануды. И не только. Хуже встречаются. Настоящие гады. Блин, своих же… закладывают. Да и вообще, если честно, вашего брата замполита не очень-то любят в войсках. Те, кто на боевые ходит, с солдатами пайку делит, – те в почёте. А кто только бумажки пишет да стучит начальству – уроды. Как таких уважать?! Так что ты больше с бойцами будь. Они в обиду не дадут.

Я расстроился. В первый раз после окончания училища я услышал такую нелестную оценку нашему брату замполиту.

После сытного завтрака мы опять вернулись в обжитый уже учебный класс. За Чеховым зашёл какой-то полковник, что заставило меня подскочить и вытянуться струной. Они переговорили и удалились. Прошло часа три. Обо мне все забыли. А я, прижав голову к столу, задремал. Разбудил меня голос «направленца за речку»:

– Лейтенант, подъём! – увидев, что я открыл глаза, он продолжал: – Так, пока твои кавказские начальники решают, что с тобой делать, иди, устраивайся в гостиницу КЭЧ. Завтра приходи часикам к десяти. Из бюро пропусков позвонишь мне на номер 5-16. Понял?

– Так точно, товарищ подполковник!

Жаль было уходить, не попрощавшись с десантником Витей Чеховым. Но когда он появится – я не знал, поэтому мысленно сказал ему: «До свидания. Спасибо за доброе знакомство» – и отправился со своими чемоданами в военную гостиницу.

Гарнизонная гостиница больше напоминала госпиталь: бесконечный коридор с огромными палатами по обе стороны. Дежурная по этажу встретила меня усталым, равнодушным взглядом, записала в свой журнал и отправила в комнату на восемнадцать человек. Не все кровати были заняты. Я выбрал себе место у окна, сел на тумбочку и крепко задумался. «Вот, блин! Надо же было меня за три дня отправлять из дома, чтобы сидеть теперь в Ташкенте и ждать решения. А то, может, и обратно придётся лететь. Вот Ольга обалдеет». Я даже улыбнулся сам себе, представляя эту картину: «Здрасьте, вот и я!» Ну, никак не укладывалось у меня в голове, что мне могут дать квартиру.

За окном смеркалось. Хоть и по-летнему тепло на улице, но осень всё же. Стали подходить мои соседи – постояльцы этой «палаты». Поздоровавшись, они снимали военную форму, надевали гражданское платье и куда-то уходили. И вдруг я услышал в коридоре знакомый голос. Дверь в комнату открылась, и на пороге появился Витя Чехов. Вот кому я искренне обрадовался, как, впрочем, и он мне.

– Юрка, пехота! И ты здесь? А я уж думал, что ты в Герате на боевых, – он засмеялся, зашёл в комнату, плюхнулся рядом со мной на свободную кровать и ногой запихнул под неё свой мешок. Потом я узнал, что это совсем не мешок, а парашютная сумка. Виктор устало откинулся к стене, снял форменный галстук:

– У тебя-то что?

– Сказали ждать решения. Завтра утром снова в штаб.

– Так то завтра. А сегодня идём в ресторан. Надо же, наконец, союзной водочки выпить.

– А у вас что? Груз-то определили?

– Прекрати ты мне выкать… Хрен там! Определили, что я его сам должен доставить в какой-то Чил… Чик… короче, куда-то. Завтра дадут охрану, машину. Ты что сидишь?! Пошли!

– Вить, да я как-то не рассчитывал, что в Ташкенте задержусь… Денег у меня на ресторан нет, – мне было неудобно, но денег у меня действительно было мало. А ещё ведь неизвестно, сколько сидеть в Ташкенте.

– Так! Прекрати! Деньги есть, – Чехов произнёс это настоящим командирским голосом, не терпящим возражений, – я поменял чеки на рубли, на ресторан хватит.

Какие такие чеки он поменял на рубли, я не знал, но понял, что в ресторан мы идём.

– Что будете заказывать, молодые-красивые? – официантка, узбечка явно не юного возраста, с животиком, не умещающимся за кокетливым фартучком, но с ярким молодёжным макияжем и широкой улыбкой, появилась перед нашим столиком.

– Хорошо поесть. И выпить, конечно! – Витя даже не посмотрел в меню.

– «Афганцы»? – улыбка не сходила с губ женщины. Меня она «не замечала», сразу признав авторитет десантника. Видимо, воинские звания она знала хорошо – мои лейтенантские погоны её не интересовали.

– Ещё вчера в Кабуле пыль топтали, – майор подмигнул мне весело и оглядел зал. За столиками сидели в основном военные. Истолковав взгляд моего товарища по-своему, официантка, наклонившись к его уху, спросила:

– А с девушками не желаете отдохнуть?

– Вот говорили мне, что в Ташкенте сейчас с этим делом просто, а я не верил, – Витя посмотрел на меня, – что, Юрок, желаем мы с девушками отдохнуть?

Увидев моё замешательство, Чехов, следуя своей привычке отвечать на собственные вопросы, продолжал:

– Ну, тебе, понятно, не надо. Ты из дома. Ещё женой пахнешь, а вот я… – было заметно, что он попал в такую ситуацию впервые, поэтому колебался в решении непривычного для себя вопроса.

– Не будем торопиться, красавица. Сначала выпьем по сто грамм фронтовых, а дальше видно будет.

После обращения «красавица» официантка, влюблено посмотрев на майора, прошелестела:

– Отдыхайте, мальчики. Сейчас всё принесу.

– Красавица, – я хмыкнул, когда она отошла от столика. – Вить, по-моему, она и сама не прочь с тобой… отдохнуть. Глазки так и строит.

– Ладно, не подкалывай. Тебе после Афгана все женщины будут казаться красавицами. А уж там и подавно – королевами! Слушай, но чтобы вот так просто: «Не хотите отдохнуть с девушками», – я не ожидал. Хотя все наши мужики рассказывают, что в Ташкенте теперь все живут за счёт афганцев: и таксисты, и официантки, и кассирши в аэропорту. Ну вот… и девушки для вечерка. Вот что наши чеки делают.

– А что такое «чеки»? – второй раз за вечер я услышал это слово, которое для меня ассоциировалось только с квадратной бумажкой в магазине из кассового аппарата.

Виктор достал что-то из кармана и протянул мне:

– Вот, смотри! Это твои деньги на войне. Получку в Афгане будешь получать чеками Внешпосылторга. Знаешь такие магазины – «Берёзка»? Хотя откуда ты знаешь… В них всё есть. Но за валюту. Или за эти вот наши чеки.

Банкнота, которую дал мне посмотреть Виктор, не произвела на меня никакого впечатления: не было на ней привычного Кремля или силуэта Владимира Ильича Ленина. Действительно, как чек из магазина. Друг мой продолжал:

– Кроме того, эти чеки в Союзе можно обменять на рубли. И хоть на них написано, что один чек равен одному рублю, – это ерунда. Меняют их один к трём. Вот ты сейчас держишь в руках десять чеков, а это уже тридцать рублей. Можно три дня в ресторане по полной программе гулять.

– И сколько я там буду получать?

– Ну, сколько? Как и здесь получал. Рублей двести?

Я кивнул головой.

– Значит, и в Афгане будешь получать двести чеков.

Для меня всё это ещё только будет. Где-то впереди. А пока Ташкент. Ресторан «Заравшан». И официантка с полным подносом вкусной еды. Я вернул деньги Виктору. Он разлил водку, поднял рюмку.

– За знакомство, пехота!

Мы выпили. Витёк даже зажмурился от удовольствия. Несколько минут молча закусывали. По-моему, майор Чехов молчал только тогда, когда ел. Вот настоящий замполит!

– Вить, а ты кто по должности?

– В оперативном отделе. А что? – он снова наполнил наши рюмки.

– Нет, ничего, – я улыбнулся, – ты, как политрук, всё время в… беседе.

Витька засмеялся, поднял бокал.

– Нет, Юрок, не такой уж я разговорчивый. Просто настроение совсем другое. Мирное, что ли. Восемь месяцев в Афгане. Одни и те же лица каждый день, одни и те же разговоры… А тут… как на другой планете. Ладно, давай выпьем! За женщин! За матерей, жён! Пусть ждут нас и… дождутся.

Выпив, Виктор снова оглядел весь зал, поворачивая голову почти на сто восемьдесят градусов.

– Кстати, о женщинах. Их-то пока и нет совсем. Только наш брат офицер гуляет. Кто в отпуск, кто из отпуска. А кто вот как ты – «чижик», в первый раз за речку.

– Почему «чижик»?

– А привыкай, брат. Так молодых там зовут. Первые три-четыре месяца. Или до первого Нового года.

Я даже не успел заметить, как Чехов снова налил нам водки. Вдруг лицо его стало серьёзным, каким-то печально-отрешенным. Он встал.

– Привыкай и к этому, Юрка. Третий тост. За тех, кого уже с нами нет. Молча. Всегда!

Я тоже встал. Офицеры за соседним столиком, увидев нас, затихли. Многие, если не все, в этом ресторане знали об этом законе «афганцев» – помянуть погибших товарищей третьим тостом. Поэтому никто не удивился нашему ритуалу. В тот момент мне казалось, что я вступаю в некий орден посвященных, в какую-то особую семью. И хотя я ещё ни дня не провёл за речкой, меня уже воспринимали как своего. И от этого становилось спокойнее в душе.

Виктор разбудил меня толчком в плечо часиков в шесть утра. Вечером, после ресторана, он куда-то исчез вместе с капитаном из Баграма в обществе двух довольно симпатичных девиц. Его довольная рожа в шесть утра говорила о том, что исчезновение было приятным.

– Юрка! – он снова ткнул меня: – Юрка, да проснись же! Мне же ехать пора. Уже машина пришла.

Я сел на кровати. Сон быстро улетучился.

– Что так рано-то?

– Да пока я куролесил, – Витька довольно хмыкнул, – позвонили дежурной в гостиницу из штаба и сообщили. Хорошо, что ещё сейчас пришёл, а то она – «останься, останься…».

– Ну и как ночка?

Витька показал большой палец. Вытащил из-под кровати свою парашютную сумку.

– Ладно, пехота, будь здрав! Рад знакомству. Будешь в Кабуле – приходи в гости. В десантную дивизию. Найдешь артполк, спросишь Чехова. Меня там все знают.

– Спасибо! Если получится – обязательно зайду.

Мы крепко пожали друг другу руки, и майор ушёл. Больше я никогда его не встречал. Но для меня он стал первым настоящим афганцем, который без раздумья принял меня в друзья, поделился своей звонкой добротой, дал много полезных советов.

Глава четвёртая

Три дня я приходил по утрам в штаб ТуркВО, сидел там целый день и слышал одно и тоже:

– Лейтенант! Вопрос решается. Жди.

Деньги у меня закончились. К вечеру третьего дня для того, чтобы хоть что-то перекусить, я продал за пятёрку проводнице автобуса единственное, что можно было продать – Ольгин подарок – импортные солнцезащитные очки. И хоть были они польскими, я без труда убедил кондукторшу, что они настоящие фирменные – американские.

Двадцать третьего октября я в очередной раз прибыл в штаб – ненавистный мне ташкентский пентагон. Хотелось только одного – какого-нибудь определенного решения.

– Заходи, лейтенант! – мой знакомый, почти родной, подполковник, увидев меня в коридоре, пригласил в свой кабинет.

– Ну вот. Поздравляю! Можешь лететь в Кабул. Квартиру тебе дали.

Я не понял, с чем он меня поздравил – то ли с убытием в Афганистан, то ли с получением жилплощади.

Взяв, наконец, в руки своё предписание, я поинтересовался:

– Товарищ подполковник, не подскажете, где мне квартиру дали?

– А я-то откуда знаю? Вот пришла телеграмма: «Вопрос с выделением квартиры лейтенанту Фадееву решён положительно». Так что теперь ты, Фадеев, счастливый человек. В отличие от некоторых, – он тяжело вздохнул и продолжил: – Теперь дуй в Тузель, на пересылку. Зарегистрируйся на самолёт. И, если повезёт, завтра в Кабул!

– Так мне в Герат.

– Все политработники сначала прибывают в штаб 40-й армии, в Кабул. Беседа с членом Военного Совета. Потом полетишь в свой Герат. Ну, давай, лейтенант, удачи! Возвращайся с орденами!

«Вернуться бы, – подумал я. – Какие там ордена? Пулю бы не схлопотать».

Забрав свои пожитки из гостиницы, узнав у дежурной, как добраться до военного аэродрома Тузель, я пошёл на автобусную остановку. Через час, с матами-перематами, проклиная чемоданы и вспоминая недобрым словом майора Цымбаря, я добрался до пересылки.

На КПП сонный солдат лениво спросил у меня:

– В Афганистан?

Я кивнул головой.

– Зайдите в общежитие, сдайте вещи в камеру хранения, потом у диспетчера зарегистрируйтесь на борт и получите койку.

То, что все называли «пересылкой», оказалось трёхэтажной казармой. Но жили в ней не солдаты, а офицеры и прапорщики, ожидающие вылета в Афганистан. Всюду грязь. Десятки, нет – сотни пустых бутылок! Окурки. Остатки еды. Казалось, что под хмельком были все: и убывающие, и обеспечивающие убытие. Дежурный диспетчер, помятый капитан с лётными эмблемами, записал меня на утренний самолёт, попросил сигарету и спросил:

– Откуда, лейтенант?

– Из Ростова-на-Дону.

– Хороший город. Бывал когда-то. Ну, иди. Пей напоследок.

Действительно, общим лозунгом жизни тузельской пересылки был девиз: «Пей, братцы! Едем на войну».

Когда я вошёл в комнату, где мне определили кровать, первым делом увидел пять мужиков, поднимающих стаканы.

– О! Заходи, братан! – ко мне повернулся первый, опустошивший свою посуду.

Все были без формы. В майках или футболках. Один в тельняшке. Судя по возрасту – не лейтенанты. На двух кроватях прямо в одежде крепко спали, одинаково звучно храпя, видимо, уже «созревшие».

– Здорово, пехота! Садись к столу, – ко мне обратился тот, на ком была тельняшка. «Наверное, опять десантник», – подумал я, вспомнив, как обращался ко мне Витя Чехов. Сняв китель и рубашку, я подсел к столу, на котором кроме двух бутылок водки был только графин с водой.

– Юра, – представился я.

Саня. Игорь. Ещё Игорь. Кажется, Алексей. Они называли свои имена хором, поэтому я сразу никого не запомнил.

– Куда путь держишь? – спросил Игорь.

– В Афган, – вопрос показался мне глупым.

– Да это и так понятно. Хотя, тут есть и те, кто в Африку летит… В Афгане-то куда?

– А-а. В Герат. В мотострелковый полк.

Игорь кивнул. Остальные опять хором:

– А я в Кундуз.

– В Кандагар.

– Кабул.

Мне налили полстакана водки. Я поводил глазами по столу, надеясь всё же обнаружить хоть какую-то закуску. Кроме воды, ничего не было. «Да-а, доза ударная. Ещё и на голодный желудок. Вот меня сейчас бахнет!» – но отказываться было нельзя просто по определению: это сразу вычеркнуло бы меня из списка «своих» – «братанов», как тут все называли друг друга.

Выпили. Как я и ожидал, в голове мгновенно заиграла весёлая музыка, приглашающая на танец. Мир вокруг похорошел, настроение порозовело. Я постарался сразу принять участие в разговоре, но понял, что надо больше слушать. Язык во рту потяжелел. Оказывается, за столом по-дружески выпивали два капитана и три прапорщика. Тот, который сидел в тельняшке, действительно был десантником, из какого-то «сорок пятого» Баграмского полка. Служил там старшиной роты. Он единственный из нас, кто летел в Афганистан не в первый раз. Игорь возвращался из отпуска. В основном все мы слушали его рассказы о службе и жизни «за речкой». Игорь говорил об Афгане так, что казалось, будто он тосковал по нему весь отпуск.

– Игорь, ты что, соскучился, что ли, по своему Баграму? – я искренне не мог понять его радости по поводу возвращения на войну.

– Юрка, ну причём здесь Баграм?! Я по пацанам своим соскучился. По роте своей. Знаешь, какие у нас мужики?! С ними, блин, как в сказке говорится, – и в огонь, и в воду!

Мы выпили уже не раз и не два. Выкурили сотню сигарет. Закусили двумя графинами воды. Короче, подружились. Игорёха твердил нам:

– Мужики, вы можете, конечно, и не верить. Но вспомните меня, когда сами будете ехать из отпуска. Дома – оно, конечно, хорошо. И жена, и дочка, и… Ну, дураку понятно, что хорошо. НО! В Афган тянет. Тянет! Потому что там совсем другая жизнь. Дру-га-я! Настоящая.

– А здесь что, не настоящая? – капитан Лёха летел в Кундуз командиром танковой роты.

– И здесь настоящая. Но другая, – Игорь прикурил очередную сигарету. – Алексей! Вот ты был командиром роты в… Где, кстати?

– В Чебаркуле.

– Опс! Это где такой?

– Под Челябинском.

– Ага! Ну, вот. И чем ты там с ротой занимался? По мишенькам фанерным стрелял?! Ну, водили свои танки… изредка. А в основном заборы красили да плац мели. Что, не так?

Капитан кивнул и икнул. Старшина плеснул водки в наши стаканы:

– А вечером бегом домой. Жена ворчит. У детей в школе проблемы, тёща пилит… А утром ни свет ни заря опять в роту… А в роте – ЧП, чепушка! И комбат орёт, а командир полка дерёт… Так?

– Всякое бывало, – ответил капитан, и мы все согласно закивали головами. Я на минуту вспомнил свою службу в дисбате: почти каждый день в роту на подъём, почти каждый день домой после отбоя. Через день на ремень – в наряд или караул. Ольга дома с малышом всегда одна. Выходных нет…

Старшина продолжал:

– В Афгане тоже всякого хватает. Но есть одно, чего нет в Союзе. Настоящее дело. Война. И всё этому подчинено. И люди сразу совсем другие. Вот за них и выпьем!

Игорь с удовольствием опрокинул в себя очередные полстакана. Как ни странно, но после шестого захода на цель, то бишь после очередных ста граммов, высота опьянения перестала у меня набираться и остановилась на границе контроля над своим телом и эмоциями.

– Вот именно, война. Можно и… того, получить в лоб… – слово «война» и близость смерти всё равно перевешивали для меня все доводы бывалого десантника по поводу «необходимости и важности дела, хороших людей…» и так далее. Алкоголь существенно приглушил, но не убил чувство тревоги перед грядущим.

– Можно, – спокойно согласился Игорь. – Это уж только Богу ведомо, где огребёшь. Вот случай был. Прапор наш один на все боевые в горы ходил. Две Красные Звезды получил и ни одного ранения. А когда заменщик к нему приехал – он от радости три дня водку жрал, а в самолёте по дороге домой – плохо с сердцем. В Ташкенте уже труп выгрузили. Вот это, блин, невезуха.

– Да уж. Обидно, – ещё один прапорщик за нашим столом, Саня кажется, даже поёжился от какого-то своего неприятного ощущения. Он летел в Кандагар. На какую должность – не сказал.

– Какой там обидно?! Полный пиндец! Родные-то уже знали, что живой. А тут на тебе – «геройски погиб от перепоя»…

Все закурили, поражаясь трагической нелепости ситуации.

– А вот ещё случай, – старшина завёлся, – летёха, взводный молодой, на первую войну пошёл. Ну, бздел маленько, но виду не показывал, всё вроде нормально. Захотел по большой нужде. Ему бойцы говорят: «Товарищ лейтенант, давайте, не стесняйтесь, прям туточки…» А он, бестолковый, за камешек решил укрыться. Неудобно, видите ли, при всех…

За столом все напряглись, предчувствуя печальную развязку этой истории. И не ошиблись.

– Только сошёл с тропы – бамс! Взрыв. Хорошо, что «итальянка», а не «прыгалка». Но ноги всё равно нет. Отвоевался.

– Какая итальянка?

– Мина итальянская, противопехотная. Увидишь ещё. Не дай бог, конечно, напороться. Там такого говна навалом.

Истории десантника Игоря отрезвляли. Казалось, мурашки поселились на спине. Все события ощущались реально, не по-киношному. Заставляли сопереживать и принимать всё близко к сердцу. Наверное, оттого, что происходили они с такими же, как и мы, парнями. Вот так же, как и мы, когда-то сидевшими здесь и, быть может, даже за этим столом. Не желая того, мы примеривали на себя их судьбы, и становилось от этого муторно и тревожно. Вот поэтому и пил народ без меры на тузельской пересылке. Пил и прощался со старой жизнью, не представляя, как сложится новая.

Рано утром, ещё до восхода солнца, всех постояльцев ночлежного дома разбудил крик дежурного: «Подъём! Регистрация на самолёты через час!» Вставали тяжело. Впрочем, некоторые ещё и не ложились. Все были удивительно похожи друг на друга: слегка помятые, слегка небритые и чуть-чуть пьяные. Кто-то заходил в буфет, чтобы выпить чаю с черствым коржиком, а кто-то предпочитал сразу подлечиться беленькой. Но самым популярным напитком в это утро был огуречный рассол, который предприимчивая буфетчица не выливала из банок. Она продавала его страждущим по десять копеек за стакан. От водки, которую мне предложил заботливый старшина Игорь, я сразу отказался. А вот рассол пришёлся очень кстати. В голове слегка утих гул.

Подхватив свои жёлтые баулы, я дотащился до огромного железного строения, напоминающего какой-то склад. К моему удивлению, народу там было гораздо больше, чем ночевало на пересылке. Откуда-то появились женщины. Многие офицеры отличались от нас, пересыльных, опрятным и, главное, трезвым видом.

– Это те, кто из отпусков и командировок возвращаются, – пояснил мне Игорь, – знают, какой бардак на пересылке, поэтому ночуют в гостиницах, а утром на такси сюда.

– А ты тогда почему здесь ночевал? – мне было стыдно за свой внешний вид в сравнении с вновь прибывшим контингентом, особенно перед женщинами.

– Не, мне здесь душевней. Да и что деньги тратить на гостиницу… – Игорь, увидев кого-то знакомого, помахал рукой и ушёл обниматься.

Стали зачитывать списки тех, кто сегодня улетал. Я оказался в первом – борт на Кабул. Оказывается, мне очень повезло: некоторые приходили сюда уже не в первый раз, но в списки не попадали. Как мне потом объяснили, это зависело от даты пересечения границы, указанной в паспорте. У меня, а я даже не знал этого, был последний день пребывания в Советском Союзе.

Тех, кто улетал, повели на таможенный досмотр. Мне подумалось, что это будет быстрая и достаточно условная процедура – всё же люди улетают не на курорт, а на войну. Я ошибался. Узбекские таможенники рьяно исполняли свои обязанности, перетряхивая наши чемоданы, выворачивая карманы. Как и многие новички, я не знал, что есть ограничения на провоз спиртного. Разрешалось только две бутылки водки. А ведь некоторые уложили в закрома чемоданов по три, а то и по четыре бутылочки. Лишние литры изымались. Но никто не оставлял свои бутылки на таможне. Они тут же шли по кругу среди желающих. Настроение быстро улучшалось. Становилось шумно и весело. Те, кого ошмонали, проходили в главное помещение этого огромного железного дома. Но даже этого зала было мало для всех, кто улетал по разным направлениям в Афганистан. Женщины, офицеры и прапорщики, солдаты. Все с вещами. Становилось душно и тесно. На улицу никого не выпускали. Туалет один на всех. Пока всех проверяла таможня, проснувшееся солнце стало беспощадно нагревать железную крышу этого «склада». В «отстойнике», где нас держали, становилось невыносимо жарко. Как же надо было не любить своих людей, чтобы вот так, по-скотски, отправлять их на войну?! Но народ не роптал. Пели песни, рассказывали анекдоты, смеялись громче обычного. И трудно было себе представить, что не все эти здоровые, сильные, молодые люди вернутся домой живыми.