Круг

– Водка или кофе? – крикнула она снизу.

Самира проскользнула на маленькую, тесную, как камбуз, кухоньку, выкрашенную в красный цвет, и включила кофеварку. Дом был погружен в темноту – горела только лампочка над головой Самиры. Она купила этот старый дом в двадцати километрах от Тулузы всего год назад, не торопясь его реставрировала (выбирая случайных любовников по «профессиональному» принципу: электрик, сантехник, каменщик, маляр, кровельщик…), а пока занимала не больше пятой части обитаемого пространства. В комнатах на первом этаже не было никакой мебели – только стремянки у стен и козлы с банками краски и инструментами. Временную спальню Самира оборудовала на чердаке. Она сделала по трафарету надпись серебряными буквами на красной стене: «Посторонним вход на стройку запрещен», а на футболке, обтягивавшей ее маленькую грудь, красовался девиз «I LOVE ME».

Грузный мужчина с трудом спустился по ступенькам лестницы-трапа. Самира протянула ему чашку обжигающе горячего эспрессо, откусила большой кусок от яблока, увядавшего на кухонном столике, скрылась в ванной и пять минут спустя появилась в полной «экипировке». За отсутствием гардероба, все ее тряпки висели на металлических плечиках, под пленкой, белье и футболки лежали в пластиковых ящиках, а десятки пар сапог выстроились в ряд у стены.

Самира надела джинсы с прорехами на коленях, ботинки на плоском каблуке, новую футболку и ремень с заклепками, потом нацепила кобуру с табельным оружием. И камуфляжную парку – на случай дождя.

– Ты еще здесь? – удивилась она, вернувшись в кухню.

Пятидесятилетний толстяк вытер остатки джема с губ и притянул Самиру к себе, положив пухлые ладони на ее обтянутую джинсами попку. Она высвободилась и спросила:

– Когда ты займешься душем?

– Не в этот уик-энд. Жена возвращается от сестры.

– Постарайся выбрать время на неделе.

– Это вряд ли.

– Не отремонтируешь – забудь о любовных играх, – пригрозила девушка.

Мужчина нахмурился.

– Ну, может, в среду, после обеда, попробую выкроить часок.

– Ключи будут в обычном месте.

Самира собиралась что-то добавить, но в этот момент раздались звуки электрогитары и жуткие вопли из фильма ужасов. Первые такты композиции «Agoraphobic Nosebleed», одноименной американской грайндкор-группы. Пока она искала сотовый, какофония смолкла, но на экране высветился номер Венсана, потом пришло сообщение: «Перезвони мне».

– Что случилось?

– Ты где? – вопросом на вопрос ответил Венсан.

– Дома, собиралась уходить: я сегодня дежурю. – Весь мужской состав бригады приложил максимум усилий, чтобы в этот вечер сказаться больным. – Ты разве не смотришь матч?

– Нас вызвали…

Срочный вызов. Наверняка дежурный следователь из Дворца правосудия. Невезуха для болельщиков. Впрочем, в суде тоже есть телевизоры. Самира с трудом нашла любовника на этот вечер: футбол возобладал над жаждой утех в койке.

– Вызов из суда? – спросила она. – Что случилось?

– Нет, не из суда.

– А откуда?

Голос Эсперандье прозвучал непривычно напряженно.

– Я все тебе расскажу. Прыгай в машину и присоединяйся к нам. Есть на чем записать адрес?

Нимало не заботясь о терявшем терпение госте, Самира достала из ящика буфета ручку и листок бумаги.

– Секунду… Давай.

– Диктую адрес, приезжай прямо туда.

– Слушаю.

Собеседник не мог видеть ее лица, но она многозначительно вздернула бровь.

– Марсак? Это же в деревне… Кто вас вызвал, Венсан?

– Мы уже выехали, объясним все потом. Поторопись.

За окном сверкнула молния.

– Мы? Кто это – мы?

– Мартен и я.

– Ладно. Уже еду.

Она повесила трубку. Что-то было не так.

3. Марсак

Дождь яростно барабанил по крыше машины, танцевал в свете фар, заливал лобовое стекло и дорогу. Он загнал зверушек в их норы, а тех немногих неудачников, которым пришлось ехать по делам в непогоду, заставил держаться на безопасном расстоянии друг от друга. Дождь пришел с запада и обрушился на землю, как армия захватчиков. Авангард варваров объявил о своем появлении свирепыми порывами ветра и блеском молний, после чего леса и дороги затопили потоки воды. Это был не дождь – поток. Они едва различали лесную дорогу и купы деревьев. Молнии то и дело разрывали завесу тьмы, все остальное время единственным источником света оставались фары их собственной машины. Было ощущение, что природный катаклизм затопил обитаемые земли и они движутся по океанскому дну. Сервас смотрел на дорогу. Дворники на ветровом стекле двигались в такт биению его сердца, которое сокращалось в слишком быстром ритме. Они съехали с шоссе на дорогу между холмами, погруженными в черную ночь. Такой непроглядный мрак бывает только на природе, и тридцатилетнему горожанину Эсперандье казалось, будто он заперт в подводной лодке, погружающейся на дно глубокой впадины. Благодарение богу, что патрон не стал выбирать музыку. Венсан вставил в плеер диск «Queens of the Stone Age», и Мартен – в кои-то веки! – не возразил.

Он был слишком занят собственными мыслями.

Эсперандье на мгновение оторвал взгляд от дороги и заметил, что свет фар и движение дворников отражаются в черных зрачках его патрона. Сервас смотрел на асфальт дороги – и не видел ее, совсем как экран телевизора в баре. Венсан вспомнил, как изменился Мартен сразу после телефонного звонка. Лейтенант понял, что звонила женщина, давняя подруга Серваса, и сообщила о каком-то происшествии в Марсаке. Больше майор ничего не говорил. Велев Пюжолю оставаться у телевизора, кивком попросил Эсперандье следовать за ним.

Сев в машину, он сказал, что нужно позвонить Самире. Эсперандье не понимал, что происходит. Когда они оказались на платановой аллее у въезда в город и покатили по улочкам старого центра, дождь начал стихать.

– Налево, – скомандовал Сервас, когда они выехали на соборную площадь.

Эсперандье машинально считал пивные, кафе и рестораны. Марсак был университетским городом с населением восемнадцать тысяч пятьсот три жителя и почти таким же числом студентов. Филологический факультет, факультет точных наук, права, экономики и управления, а еще – знаменитое подготовительное отделение. Газетчики, обожающие броские звания, окрестили Марсак «Юго-западным Кембриджем». Для полиции такое нашествие студентов оборачивалось проблемами с вождением в нетрезвом или обкуренном виде, торговлей травкой и амфетаминами, а также общением с отдельными смутьянами. Все это выпадало из круга ответственности уголовного розыска.

– Судя по всему, электричество отключилось из-за грозы.

Улицы были объяты темнотой, погасли даже окна пивных и баров. За стеклами угадывался свет фонариков. «Гроза», – подумал Венсан.

– После сквера второй поворот направо.

Они обогнули маленький круглый сквер, забранный чугунными решетками, и выехали с площади по узкой, мощенной булыжником улице, петлявшей между фасадами высоких домов. Метрах в двадцати различили синий свет мигалок на крышах машин. Жандармерия… Кто-то их вызвал.

– Это что еще за цирк? – удивился Эсперандье. – Ты знал, что жандармерия в деле?

Они припарковались за «Рено Трафик» и «Ситроеном С4» полицейской «масти». Струи дождя расстреливали крыши автомобилей. Сервас молчал. Венсан посмотрел на шефа и удивился, заметив, как тот напряжен. Мартен поднял голову, бросил на помощника непроницаемый взгляд и вылез из машины.

Несколько жандармов в плотных брезентовых куртках стоически мокли под дождем. Один из них направился к прибывшим, и Сервас достал свой значок. Жандарм удивленно вздернул брови: бригада уголовного розыска явилась на место преступления, не дожидаясь вызова.

– Кто руководит осмотром? – спросил Сервас.

– Капитан Бекер.

– Он в доме?

– Да, но я не знаю, можно ли…

Сервас, не дослушав, пошел к двери.

– МАРТЕН!

Он повернул голову и увидел припаркованную чуть дальше по улице, у левого бордюра, машину – «Пежо 307». Передняя дверца со стороны водителя была открыта, а за рулем сидела женщина, с которой Сервас расстался навсегда – во всяком случае, так он думал до сегодняшней ночи.

Дождь, свет фар и синих мигалок слепили глаза, все вокруг казалось зыбким и каким-то нереальным, но Мартен все-таки узнал ее силуэт – он узнал бы его среди тысячи других. Плащ с поднятым воротником. Разделенные пробором вьющиеся белокурые волосы и непослушная прядь, падающая на левый глаз, мгновенно промокли. Она стояла очень прямо, держась рукой за дверцу и выставив подбородок вперед – в точности как в его воспоминании. Страх и страдание ясно читались на ее лице, но гордости она не утратила.

Именно это он в ней и любил – когда-то, очень давно. Пока это свойство ее натуры не воздвигло между ними непробиваемую стену.

– Здравствуй, Марианна, – сказал Мартен.

Она наконец оторвалась от дверцы, кинулась к Сервасу и мгновение спустя оказалась в его объятиях. Он ощутил внутри себя толчок, как при землетрясении, и осторожно обнял всхлипывающую женщину. Жест был скорее протокольно-вежливым, чем интимным. Сколько прошло лет? Девятнадцать? Двадцать? Она выдворила Серваса из своей жизни, предпочла другого и сумела свалить вину на него. Он любил ее, о да… еще как любил… Возможно, он ни одну женщину не любил сильнее – ни до, ни после… Но это было в другом столетии, очень давно…

Марианна отстранилась и взглянула на Серваса; ее длинные, насквозь промокшие волосы коснулись его щеки. Он снова ощутил мини-толчок – 4 балла по шкале Серваса. Ее глаза – два зеленых сверкающих озерца – оказались совсем близко, и он разглядел в них миллион противоречивых эмоций. Боль. Печаль. Страх. Но и благодарность и надежду. Малюсенькую, робкую надежду… Она надеялась на него. Мартен отвел взгляд, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце. Прошло девятнадцать лет, а она почти не изменилась. Разве что появились тонкие морщинки в уголках глаз и рта.

Он вспомнил сказанную ею по телефону фразу: «Случилось нечто ужасное…» Сначала Сервас решил, что Марианна говорит о себе, что это она что-то натворила, и только потом понял – речь о ее сыне: «Юго… Он нашел мертвую женщину, у нее дома… Все против него, Мартен… Его обвинят…» Марианна так плакала, что едва могла говорить, он не понимал и половины слов.

«Что случилось?»

«Он позвонил мне… Его накачали наркотиками… Он проснулся в доме этой женщины и… она была мертва…»

Ее рассказ звучал нелепо, бессмысленно. Сервас подумал, что она могла выпить или что-то принять.

«Марианна, я ничего не понимаю. О ком ты говоришь? Кто такая эта женщина?»

«Она преподаватель. В Марсаке. Юго у нее занимался».

Марсак… Там учится Марго. Сервас растерялся, но тут же подумал, что в университете, лицее и коллеже работает не меньше сотни преподавателей, так что Марго может и не знать именно эту женщину.

«Они наверняка обвинят его. Мартен… Он не виноват. Юго на такое не способен… Умоляю, ты должен нам помочь…»

– Спасибо, что приехал, – сказала она. – Я…

Он жестом не дал ей продолжать:

– Не сейчас… Возвращайся домой. Я с тобой свяжусь.

Она бросила на него затравленный взгляд, а он, не дожидаясь ответа, развернулся и пошел к дому.

– Капитан Бекер?

– Да.

Сервас снова показал удостоверение, что было довольно бессмысленно из-за отсутствия света.

– Майор Сервас. Региональное отделение уголовной полиции Тулузы. А это лейтенант Эсперандье.

– Кто вам сообщил? – с ходу спросил Бекер.

Около пятидесяти, коренастый, судя по мешкам под глазами, страдает бессонницей. Сильно потрясен увиденным. И очень зол. Еще один футбольный болельщик, которого оторвали от телевизора.

– Свидетель, – уклончиво ответил Сервас. – А вас кто предупредил?

Бекер фыркнул так недовольно, как будто не желал делиться информацией с чужими.

– Сосед. Оливер Уиншоу. Англичанин… Он живет в доме на другой стороне улицы. – Капитан сопроводил объяснение указующим жестом.

– Что именно он видел?

– Окно его кабинета выходит в сад. Он увидел молодого человека, сидящего на бортике бассейна, и множество покачивающихся на воде кукол. Зрелище показалось ему странным, и он вызвал нас.

– Куклы?

– Да. Сами увидите.

Они находились в гостиной, погруженной в темноту, как и большинство домов в Марсаке. Входная дверь в дом оставалась открытой, и фары припаркованных во дворе машин, отбрасывающих длинные тени на стены, освещали помещение. Сервас сумел различить обставленную на американский манер кухню: стол со стеклянной столешницей, четыре кованых стула, буфет, а за стойкой – лестница на верхние этажи. Влажный воздух проникал внутрь через распахнутые настежь балконные двери, и Сервас понял, что их специально заблокировали, чтобы не хлопали. Он слышал шум дождя и шелест листвы на ветру.

Фонарь прошедшего мимо жандарма на мгновение выхватил из полумрака их силуэты.

– Они устанавливают электрогенератор, – пояснил Бекер.

– Где парень? – поинтересовался майор.

– В фургоне. Под надежной охраной. Его отвезут в жандармерию.

– А жертва?

Жандарм указал пальцем на потолок:

– Наверху. Под крышей. В ванной.

По голосу Сервас понял, что тот еще не пришел в себя от потрясения.

– Она жила одна?

– Да.

Даже на взгляд с улицы дом был большой – четыре уровня, считая первый этаж и мансарду, хотя площадь каждого составляла не больше пятидесяти квадратных метров.

– Я правильно понял – она преподаватель?

– Клер Дьемар. Тридцать два года. Преподавала что-то там такое – не знаю что – в Марсаке.

Мартен встретился взглядом с капитаном.

– Мальчишка был одним из ее учеников.

– Что вы сказали?

Раскат грома заглушил ответ жандарма, и он повторил:

– Я сказал, что он учился в одном из классов, где жертва вела занятия.

– Это мне известно.

Сервас и Бекер молча смотрели друг на друга в полумраке комнаты, занятые каждый своими мыслями.

– Рискну предположить, что вы – человек куда более привычный, чем я, – прервал молчание жандарм, – и тем не менее считаю своим долгом предупредить: зрелище не для слабонервных. Я никогда не видел ничего столь… омерзительного.

– Прошу простить, что прерываю ваш разговор… – произнес чей-то голос.

Они повернули головы к лестнице.

– Могу я узнать, кто вы такие?

Высокий силуэт медленно выплывал из темноты: человек спустился по ступенькам и подошел к ним.

– Майор Сервас, уголовный розыск Тулузы.

Незнакомец протянул Сервасу руку в перчатке. Роста в нем было метра два, не меньше, длинную шею венчала квадратная голова с оттопыренными ушами и по-армейски коротким ежиком волос. Великан крепко пожал руку Сервасу и представился:

– Ролан Кастен, прокурор Оша. Я только что говорил по телефону с Катрин. Она предупредила, что вы появитесь. Могу я узнать, кто вам сообщил?

Кастен имел в виду Кати д’Юмьер, главного прокурора Тулузы, с которой Сервас не раз сотрудничал, в том числе занимаясь самым крупным своим делом – тем самым, что полтора года назад привело его в Институт Варнье. Сервас колебался.

– Марианна Бохановски, мать молодого человека, – наконец сказал он.

– Вы с ней знакомы? – выдержав паузу, спросил прокурор тоном, в котором смешались удивление и настороженность. У него был глубокий рокочущий бас, согласные грохотали, как колеса тележки на гравии.

– Да. Не слишком близко. Мы не виделись много лет.

– Тогда почему она обратилась именно к вам? – упорствовал великан.

Сервас снова ответил не сразу.

– Полагаю, все дело в том, что мое имя было на первых полосах всех газет.

Прокурор ничего не сказал. Сервас понял, что он его изучает, и внутренне поежился: этот человек напомнил ему гигантскую статую с острова Пасхи.

– Ну да, конечно… Бойня в Сен-Мартен-де-Комменж. Конечно… Следствие вели вы… Невероятная была история… такое не забывается, да, майор?

Что-то в тоне судейского чиновника до крайности раздражало Серваса.

– Я все еще не понимаю, что вы здесь делаете…

– Повторяю: мать Юго попросила меня принять участие в его судьбе.

– Насколько мне известно, никто пока не поручал вам ведение этого дела, – резко бросил Кастен.

– Вы правы.

– Расследование находится в юрисдикции суда Оша, а не Тулузы.

Сервас хотел было возразить, что следственная бригада Оша не провела за последние годы ни одного серьезного расследования, что им не хватает людей, но воздержался.

– Вы проделали долгий путь, майор, – сказал Кастен. – Очевидно, вы, как и все мы, вынуждены были оторваться от увлекательного телевизионного шоу. Можете пройти наверх и осмотреть там все, но предупреждаю: зрелище то еще… Хотя вы, в отличие от нас, много чего повидали.

Сервас кивнул. Нужно любой ценой добиться, чтобы расследование поручили ему.

Куклы смотрели в ночное небо. Сервас подумал, что у плавающего в бассейне трупа наверняка был бы точно такой же взгляд. Куклы в светлых платьицах покачивались на воде, то и дело соприкасаясь боками. Они с Эсперандье стояли на бортике. Помощник Серваса раскрыл огромный зонт, прикрывая их от дождя, барабанившего по плитам и заливавшего носки ботинок. Ветер дул в лицо, то и дело опрокидывая зонт на обвитую диким виноградом стену у них за спиной.

– Вот дерьмо… – кратко прокомментировал Эсперандье.

«Дерьмо» было любимым словечком помощника майора, он всегда использовал его, когда чего-то не понимал.

– Она коллекционировала кукол, – сообщил он. – Вряд ли убийца принес их с собой – скорее всего, нашел в доме.

Сервас кивнул и пересчитал кукол. Девятнадцать… Сверкнувшая молния осветила залитые водой личики. Самое неприятное впечатление производили глаза с неподвижным взглядом. Сервас знал, что подобный взгляд ждет его наверху, и мысленно готовил себя к этому.

– Пошли.

Переступив порог, Сервас и Эсперандье надели перчатки, шапочки, бахилы и окунулись в темноту – генератор так и не заработал. Они экипировались молча, разговаривать ни тому ни другому не хотелось. Мартен включил фонарь, Венсан последовал его примеру, и они начали подниматься по лестнице.

4. Место преступления

Отблески молний освещали скрипевшие под ногами ступени. Фонари подсвечивали лица снизу, так что Эсперандье видел сверкающие, как угольки, черные глаза своего начальника, выискивавшего следы на лестнице. Сервас взбирался наверх, стараясь ставить ноги как можно ближе к плинтусам, и напоминал регбиста «Олл Блэкс» во время исполнения хаки[6].

– Будем надеяться, что господин прокурор поступил так же, – сказал он.

Кто-то поставил штормовую лампу на лестничной площадке последнего этажа. Она распространяла вокруг зыбкий свет. И освещала единственную дверь.

Дом стонал под натисками грозы. Сервас задержался у порога. Сверился с часами. 11.10. Немыслимо яркая молния осветила окно ванной комнаты и на мгновение ослепила их, когда они вошли. Следом прогремел раскат грома. Они сделали еще один шаг и обшарили лучами фонариков каморку под лестницей. Им следует поторопиться, пока не появились эксперты. Комната была погружена в темноту. За окном разыгрывалось пиротехническое действо, но ванну – светло-голубой прямоугольник на черном фоне – освещал находившийся на дне источник.

На манер бассейна… освещенного изнутри…

Сервас ощутил биение сердца в глотке и направил свет фонаря на пол, после чего подошел к ванне, пробираясь вдоль стены. Сделать это оказалось непросто – мешали расставленные повсюду флаконы и свечи, низкие пуфики, широкие чаши. Вешалка для полотенец и зеркало. Двойная занавеска закрывала ванну по периметру. Ее уже отодвинули, так что Сервас мог различить мерцание воды. И тень.

На дне что-то лежало… Что-то или, вернее, кто-то.

Ванна была старой модели – чугунная, с белой эмалировкой, на четырех ножках, двух метров в длину и очень глубокая, так что Сервасу пришлось подойти вплотную, чтобы разглядеть дно.

Он сделал еще один шаг – и едва удержался, чтобы не отпрянуть.

Она лежала там – и смотрела широко раскрытыми глазами, словно ждала его. Ее рот тоже был открыт, как будто она пыталась что-то сказать. Пыталась, но – увы – не могла, ведь взгляд ее был мертвым. В ней совсем не осталось жизни.

Бекер и Кастен оказались правы: зрелище и впрямь невыносимое. Хуже была разве что та обезглавленная лошадь в горах… Впрочем, Сервас, в отличие от судейских, умел справляться с эмоциями. Клер Дьемар связали веревкой немыслимой длины, обмотав ее бессчетное число раз вокруг туловища, шеи и рук, пропустив под мышками и между ног, расплющив грудь. Грубые узлы бугорчатой веревки глубоко впивались в кожу. Эсперандье подошел ближе и взглянул через плечо майора. На ум ему немедленно пришло слово «рабство». Путы и узлы были такими тесными и многочисленными, что Сервас невольно пожалел судмедэксперта: тому понадобится не один час, чтобы все разрезать и изучить в лаборатории. Он никогда прежде не видел такого… мотка. А вот убийца наверняка потратил не так много времени на «упаковку» жертвы, он действовал грубо и стремительно, а потом положил ее в ванну и открыл кран.

Кран был закрыт плохо, вода до сих пор капала.

Назойливый звук шлепка по воде в зловещей тишине комнаты.

Возможно, сначала он нанес ей удар. Сервасу хотелось опустить руку в ванну, вытащить голову жертвы из воды и ощупать затылочную и теменную кости – две из восьми плоских костей, образующих черепную коробку, – под длинными темными волосами. Ничего подобного он, конечно, не сделал, чтобы не отнимать хлеб у судебного медика.

Свет фонаря отражался в воде. Мартен погасил его, так что остался единственный источник света, от которого вода казалась испещренной блестками…

Сервас закрыл глаза, досчитал до трех и поднял веки: свет исходил не из ванны, а изо рта жертвы. Источником был фонарик цилиндрической формы не больше двух сантиметров в диаметре. Его затолкали Клер в горло, так что только конец торчал между ротоглоткой и язычком, освещая нёбо, язык, десны и зубы покойницы и преломляясь в воде.

Лампочка в абажуре из человеческой плоти…

Сервас задумался о значении «завершающего штриха» убийцы. Что это, подпись? Если судить по его бессмысленности – с точки зрения практической – и неоспоримому символическому значению, так оно и есть. Остается найти символ. Майор напряженно думал, пытаясь определить значение каждого элемента.

Вода…

Вода была ключевым элементом. Сервас разглядел на дне ванны какую-то «органику», ощутил легкий запах мочи и сделал вывод, что она умерла именно здесь, в этой холодной воде.

Вода здесь и вода снаружи… Шел дождь… Неужели убийца специально дожидался именно такой вот грозовой ночи?

Сервас не заметил никаких особых следов, когда поднимался по лестнице. Если тело обмотали веревками где-то в другом месте, а потом втащили сюда, на плинтусах неизбежно остались бы царапины, а на ковре – следы волочения. Он попросил экспертов внимательно осмотреть лестничную клетку и собрать возможные улики, хотя заранее знал, каким будет результат.

Сервас снова посмотрел на мертвое тело, и у него вдруг закружилась голова. У этой женщины было будущее. Никто не заслуживает участи умереть молодым. Судя по направлению взгляда – она смотрела на воду, – перед смертью ей было очень страшно. Клер поняла, что все кончено и состариться ей не доведется. О чем она думала? О прошлом или о будущем? Об упущенных возможностях, о «вторых шансах», которых не будет, о планах, которые никогда не осуществятся, о любовниках, об одной – большой – любви? Или просто о том, как выжить? Она боролась, как дикое животное, попавшее в капкан, но уже находилась в веревочном коконе и чувствовала, как вода поднимается – медленно и неумолимо. Касаясь ее кожи. Паника овладела рассудком Клер, ей хотелось кричать от ужаса, но она не могла – мешал маленький фонарик-карандаш, куда более эффективный, чем кляп. Клер могла дышать только носом, горло у нее болело и распухло, мозгу не хватало кислорода. Она наверняка начала икать, как только вода залилась ей в рот, а когда дошла до ноздрей, поднялась выше, до широко раскрытых глаз, на смену панике пришел чистый, первородный ужас…

Когда зажегся свет, все вздрогнули от неожиданности.

– Вот черт! – выругался Эсперандье.

– ОБЪЯСНИТЕ МНЕ, ПОЧЕМУ я должен доверить это расследование вам, майор.

Сервас поднял голову и взглянул на Кастена. Следователь достал сигарету и закурил, прикрывая огонек зажигалки ладонью. Стоя под дождем в свете фар, он напоминал фигуру языческого идола, равнодушно взирающего с высоты своего роста на жалкого смертного.

– Почему? Да потому, что все ждут от вас именно этого. И потому, что это самый разумный выбор. А еще потому, что, если вы этого не сделаете и расследование бесславно провалится, ВАС СПРОСЯТ, ПОЧЕМУ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛИ.