Забытый полководец. Генерал армии Попов

По воспоминанию главного маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова, большинство научных трудов по теории и истории войн, стратегии, тактике и новой отрасли военной науки – оперативному искусству были подготовлены и изданы в академии при М. В. Фрунзе, который был ее начальником (1924–1925).

Поступивший в академию в 1928 г. Павел Алексеевич в книге «Стальная гвардия» напишет об этом не без ноток ностальгии: «Так, коллектив преподавателей в составе Н. П. Сапожникова, А. Н. Лапчинского, Н. Н. Шварца, Н. Е. Варфоломеева и других издал труд "Ведение операций. Работа командования полевого управления". В нем впервые были научно изложены взгляды на ведение операций с применением тех сил и средств, которыми располагала Красная армия, четко формулировалась цель операции и указывался метод действий – непрерывное наступление, переходящее в длительное преследование противника без пауз и остановок. Наступление, таким образом, представлялось в виде ряда последовательных операций, каждая из которых являлась промежуточным этапом на пути к достижению конечной цели – полному разгрому врага.

Идеи, изложенные в этом труде, легли в основу теории глубокого боя и глубокой операции, выдвинутой М. Н. Тухачевским, И. П. Уборевичем, К. Б. Калиновским и разносторонне исследованной в книге В. К. Триандафиллова "Характер операции современных армий".

Тогда же, в 1924 году, вышел в свет большой двухтомный труд профессора A. M. Зайончковского "Мировая война 1914–1918 гг." с описанием хода боевых действий на всех театрах этой войны. A. M. Зайончковский стал профессором еще задолго до революции и получил широкую известность в военных кругах по работам в области военной истории и тактики.

Коллективом профессоров и преподавателей проводилась большая работа по исследованию гражданской войны в СССР. Уже в 1928–1930 годах под общей редакцией А. С. Бубнова, С. С. Каменева и РП. Эйдемана был издан трехтомник "Гражданская война 1918–1921 гг.", в котором освещались этапы создания Красной армии и ее военное искусство на полях сражений с войсками белогвардейцев и иностранных военных интервентов.

Преподаватели и профессора академии в последующем подготовили и опубликовали крупные работы по тактике различных родов войск. Эти труды обогащали военные знания слушателей, расширили их оперативно-тактический кругозор, развивали стремление к самостоятельному творческому мышлению. Изучение этих трудов весомо дополнялось прослушиванием интереснейших лекций профессоров и преподавателей кафедр академии.

Слушатели искренне уважали и любили своих профессоров. С особым почтением относились к профессорам А. Е. Снесареву, К. И. Величко, В. Ф. Новицкому, Д. М. Карбышеву, Г. С. Иссерсону».

Особо запомнился бронетанковому военачальнику заслуженный деятель науки и техники профессор В. Ф. Новицкий, который пользовался мировой известностью как крупный ученый по истории войн и военного искусства: «На чтение своих лекций он всегда приходил в идеально отутюженном френче, отличался строгой пунктуальностью и нетерпимостью к опоздавшим.

– Если вы, молодой человек, не уважаете мой предмет, так извольте хотя бы уважать своих коллег, – выговаривал профессор опоздавшему на его лекцию, потом протягивал руку в сторону свободного места и, глубоко вздохнув, уже мягко приглашал: – Прошу садиться.

Другой раз он напоминал, что военачальнику, как никакому другому специалисту, следует ценить время, и тут же приводил пример из прошлого, когда кто-то запоздал подтянуть резервы и проиграл сражение.

В. Ф. Новицкий обладал огромным запасом знаний и феноменальной памятью. Читая лекции по истории Первой мировой войны, он безошибочно называл соотношение сил сторон, десятки населенных пунктов, имена многих немецких, английских и французских генералов, глубоко анализировал и четко объяснял самые сложные процессы боя и войны в целом, делал поучительные выводы и требовал от слушателей в их будущей боевой практике быть вдумчивыми при принятии решений, не забывать о тех, кто своей кровью добывает победы и расплачивается жизнью за ошибки и фантазии военачальников.

Была у этого великолепного ученого и педагога одна странность: работая дома, он облачался в генеральский мундир с погонами и, прохаживаясь по кабинету, вслух обсуждал различные проблемы военного искусства.

В те годы преподаватели нередко давали консультации слушателям у себя на квартире. Я, например, неоднократно бывал у профессоров Д. М. Карбышева, Г. С. Иссерсона и других.

Так вот однажды слушатель, кажется по фамилии Егорычев, прибыл на квартиру к В. Ф. Новицкому. Дверь ему открыла опрятно одетая старушка.

– Пожалуйста, проходите, – вежливо пригласила она. – Василий Федорович у себя.

– Здесь, ваше превосходительство, требуется иное решение, – услышал Егорычев через приоткрытую дверь голос Новицкого и, войдя в кабинет, остолбенел: профессор стоял перед ним в парадном генеральском мундире старой армии.

– Вы ца-царский ге-генерал… Не з-знал, – залепетал, заикаясь, растерявшийся слушатель, подозрительно озираясь, разыскивая глазами того, с кем разговаривал Новицкий.

– Вас озадачил мой мундир? – усмехнулся профессор. – Да-с, молодой человек, как изволите видеть, я генерал, только не царский, а русский, и сей чин получил не за верноподданность его императорскому величеству, а за службу на пользу великой России, своему Отечеству. – Поправив пенсне и приподняв голову, он с гордостью добавил: – Представьте себе, я имел честь быть консультантом Владимира Ильича Ленина по некоторым военным вопросам, приходил к нему вот в этом мундире, и он не изволил меня разжаловать.

– Не может этого бы-быть! Тут что-то не то, – с недоумением смотрел Егорычев на профессора, все еще считая, что он кого-то прячет в своем кабинете.

– В таком случае, молодой человек, нам с вами не о чем разговаривать, – уже раздраженно оборвал Новицкий. – Приходите на консультацию в другой раз и предварительно наведите обо мне соответствующие справки в ВЧК.

Егорычева словно ветром сдуло. Он выскочил из квартиры и опрометью бросился к комиссару академии Е. А. Щаденко.

– Товарищ комиссар! Понимаете, на профессоре Новицком царский мундир. Сам только что видел.

У комиссара был довольно крутой нрав, и, когда ему казалось, что человек говорит неумные вещи, он начинал сердиться и не выбирал выражений.

– Толком объясни, в чем дело? – грозно нахмурил он лохматые брови.

Егорычев рассказал.

– Ну и что? – сверкнул зеленоватыми глазами Щаденко. – Известно ли тебе, сколько заслуг у таких генералов, как Новицкий, и перед Красной армией, и перед академией?! Ленина надо читать. И профессор стал красным, когда тебя нельзя было еще назвать даже розовым… Идите извинитесь перед профессором за свое поведение.

Вскоре об этой истории стало известно всем слушателям, и некоторые из них долго еще подтрунивали над Егорычевым, а авторитет В. Ф. Новицкого еще больше поднялся, когда мы узнали, что он встречался с Владимиром Ильичем Лениным, который прислушивался к его мнению как крупного военного специалиста».

Когда Маркиан Михайлович Попов только-только сел за академическую скамью, в ней уже завершали свое обучение слушатели так называемой Особой группы во главе с СМ. Буденным, которому было под пятьдесят. После того как известные кавалеристы на обычном диктанте сделали от 13 до 52 ошибок, самостоятельно приняли решение учиться с особым упорством. Наряду с освоением специальных военных дисциплин они стали изучать общеобразовательные предметы: русский язык, математику, историю, географию. И, надо сказать, достигли успехов.

Одним из преподавателей академии был будущий военачальник генерал армии П. А. Курочкин. Он сразу же обратил внимание на Маркиана Михайловича, который среди молодых командиров «выделялся не только знанием военного дела и высокими организаторскими способностями, но и широкой общей культурой, начитанностью и остроумием. Он хорошо знал английский язык, теорию музыки, был превосходным пианистом».

Прекрасно запомнил слушателя М. М. Попова и будущий маршал И. Х. Баграмян (в академии учился с 1931 г.): «Попов был известен в академии не только своими острыми выступлениями на семинарах и заседаниях военно-научного общества, но как и душа всех наших вечеров отдыха. Он отлично пел и играл на рояле. Со своей красавицей женой показывал нам не только бальные танцы, но и фокстрот, танго, только что появившиеся тогда в Москве. Хорошо знал английский. Читал наизусть Фета, Тютчева, Пушкина и Лермонтова».

Одним из однокашников М. М. Попова по академии был будущий генерал Н. П. Симоняк. Из инструкторов верховой езды 1-го разряда он стал слушателем сначала подготовительного курса, а потом выдержал вступительные экзамены и на первый курс. В повести о нем (авторы М. П. Стрешинский и И. М. Франтишев) нашлось место и об этом: «Потянулись годы напряженного труда. Дни, вечера, а нередко и ночи просиживал Симоняк над книгами, географическими атласами, боевыми схемами и расчетами.

О жизни в Москве у Александры Емельяновны остались светлые воспоминания. Жили Симоняки в доме Военной академии, в небольшой комнате. Нередко в ней появлялись новые товарищи мужа – слушатели академии Маркиан Михайлович Попов, Анатолий Иосифович Андреев. Курили, "колдовали" над какими-то схемами, говорили о разных делах, о том, как идут занятия в политкружках, которыми они руководят на московских заводах, спорили о полководцах прошлого. Александра Емельяновна, напоив друзей крепким чаем, уходила за полог, который делил комнату пополам. Там за учебниками сидела старшая дочь Рая. Младшая, пятилетняя Зоя, забиралась к матери на колени и, захлебывалась, что-то тараторила без конца. Наступало время сна, и мать командовала детям:

– От-бо-ой!..

Потом укладывалась и она. А отцу до отбоя было еще-далеко. Проводит товарищей, сядет за стол и читает, делает какие-то записи. Время перевалит за полночь. Жена, проснувшись, скажет:

– Пора ложиться, Николай. И так тебе спать уже немного осталось.

– Вот только с картой разберусь.

Карта не умещалась на столе. Жене из-за полога было видно, как Николай, растянувшись на полу, что-то старательно на ней вычерчивал».

Так они и учились… Судьба же щедро наградила их за скитания по гарнизонам и за старания в учебе. Николай Павлович Симоняк (1901–1956) дослужился до звания генерал-лейтенанта, стал Героем Советского Союза (1943). В годы войны командовал стрелковой бригадой, гвардейской дивизией, гвардейским корпусом и 3-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта. Анатолий Иосифович Андреев (1900–1973) также дослужился до звания генерал-лейтенанта. В годы войны командовал гвардейской дивизией, был заместителем командующего 2-й ударной армией, командиром стрелкового корпуса. Службу закончил в должности заместителя начальника академии связи. Оба умерли в Ленинграде, где и похоронены.

Стоит отметить, что период учебы Маркиана Михайловича в академии, за исключением последнего года, пришелся на годы командования ей известного военного теоретика, профессора, автора около 40 работ на актуальные вопросы военного дела, будущего маршала, Бориса Михайловича Шапошникова. И это поистине знаково. Как и многие слушатели, М. М. Попов с увлечением будет изучать его знаменитый труд «Мозг армии».

«Эта книга, несмотря на ее специфику и довольно крупный по тому времени тираж (5 тысяч), разошлась очень быстро и вызвала оживленную дискуссию, как в СССР, так и за его пределами, – напишут известные советские маршалы A. M. Василевский и М. В. Захаров в предисловии к книге Бориса Михайловича «Воспоминания. Военно-научные труды». – Спустя два года вышли в свет вторая и третья книги этого труда.

За основу исследования в книге взята деятельность Генерального штаба австро-венгерской армии. Этот выбор не случаен. К моменту начала работы наиболее полно была описана история только австро-венгерского Генерального штаба, причем в роли исследователя-историка выступал сам бывший его начальник – фельдмаршал Конрад фок Гетцендорф. Пятитомные мемуары Конрада, сопровождавшиеся публикацией множества подлинных документов о работе Генерального штаба и связанных с ним правительственных учреждений, представляли возможность всесторонне исследовать комплекс вопросов, входящих в сферу деятельности этого органа, вскрыть ее положительные и отрицательные стороны.

В последующем автор использовал работы о французском и германском Генеральных штабах, документальные материалы русского Генерального штаба. Это позволило Борису Михайловичу создать исключительно интересный трехтомник, полезный и по сегодняшний день. В нем дается четкое представление о том, чем должен быть Генеральный штаб в условиях нашего времени, каково его место в военной системе, как должна организовываться его работа.

Борис Михайлович Шапошников в своем труде раскрыл основные положения молодой советской военной науки о характере будущей войны, дал детальное представление о структуре Генерального штаба как органа Верховного Главнокомандования и о сущности его работы, о требованиях, предъявляемых современной войной к военачальнику, к органам оперативного управления и их работникам. Наконец, показал роль Генерального штаба в подготовке страны к обороне…»

Но время летит неумолимо быстро. 1936 год – год выпуска будущего полководца. Генерал армии А. С. Жадов, хорошо знавший Маркиана Михайловича, в том числе и по академии, в статье к юбилею товарища отметит: «За четыре года учебы в академии он глубоко изучил природу современного боя. Преподаватели академии отмечали у него склонность к научно-исследовательской работе, он прекрасно усваивал природу современного боя, проявлял глубокие знания в английском языке…

Отличную учебу совмещал с работой в должности старшины курса, руководителя спортивной и стрелковой секции факультета. Академию окончил по 1 разряду».

В книге Л. Млечина «Иосиф Сталин, его маршалы и генералы» приводится такой эпизод: «Беда состояла не только в том, что основное военное руководство было плохо образованно. Руководители наркомата еще и бравировали своей необразованностью.

Георгий Константинович Жуков не получил законченного академического образования и помнил об этом. Будущий генерал армии Николай Григорьевич Лященко вспоминал после войны свой разговор с Жуковым:

– Вы, наверное, академию кончали? – Да.

– Так и знал. Что ни дурак, то выпускник академии».

Безусловно, Георгий Константинович человеком был горячим и сгоряча мог сказать и не такое, однако факт остается фактом: «В 30-е гг. 50–70 % комсостава имело образование в объеме нормальной школы и 2–6 % в объеме академии». Об этом можно прочитать у Г. И. Герасимова в статье «Действительное влияние репрессий 1937–1938 гг. на офицерский корпус РККА». Однако, если смотреть глубже, то, «по мнению автора, высокие показатели академического образования в начале 30-х гг. обусловлены тем, что в число лиц с академическим образованием были включены и те, кто закончил курсы при академиях, что конечно не тождественно академическому курсу. Реальный уровень академического образования в эти годы можно определить в 2–3,5 %». Как мы видим, в этот процент попал и Маркиан Михайлович Попов, не без зависти называясь теперь в среде командного состава Красной армии «академиком».

«На границе тучи ходят хмуро»

Первая должность М. М. Попова после академии – исполняющий должность начальника штаба 9-й механизированной бригады (май 1936 —июль 1937 г.).

К слову сказать, механизированные бригады в СССР были сформированы в 1935 г. и по определению являлись мощным средством усиления войск (например, находясь в подчинении кавалерийского корпуса).

В составе мехбригады насчитывалось до 8 батальонов (три танковых, отдельный учебный танковый, отдельный стрелковый, отдельный разведывательный, отдельный ремонтно-восстановительный, отдельный батальон боевого обеспечения) и две роты (связи и автотранспортная). На вооружении она имела 174 танка (в том числе 89 легких Т-26,8 огнеметных Т-26,66 радийных Т-26 (то есть имеющих рацию), малых плавающих танков Т-37А, 4 танкетки Т-27) и 7 бронеавтомобилей.

После Моторизованного отряда 11-й стрелковой дивизии эта была уже самая настоящая сила. Кроме того, руководство такой силой на благодатной почве полного курса обучения в академии стало для Маркиана Михайловича весьма важной ступенькой в его стремительной карьере. Ведь это было то самое время, когда только-только начала создаваться официальная теория применения автобронетанковых войск, закрепленная в наставлениях по их боевому применению (1932–1937) и в Полевых уставах РККА (1936–1939). Как подчеркивает И. Дроговоз, «ими предусматривалось три основные формы боевого применения танковых войск:

а) в тесном взаимодействии с пехотой или конницей в качестве групп их непосредственной поддержки (танковые группы НПП, НПК);

б) в тактическом взаимодействии со стрелковыми и кавалерийскими частями и соединениями в качестве групп их дальней поддержки (танковые группы ДНИ);

в) в оперативном взаимодействии с крупными общевойсковыми объединениями (армия, фронт) в составе самостоятельных механизированных и танковых соединений».

Поэтому вполне объяснима и предсказуема следующая должность М. М. Попова – начальник штаба 5-го механизированного корпуса (июль 1937 – июнь 1938 г.).

5-й механизированный корпус был сформирован в 1935 г., на базе механизированной бригады имени К. Б. Калиновского. В него вошли три бригады: 12-я мехбригада базировалась в Калуге, 13-я – в Алабино Наро-Фоминского района, 14-я и штаб корпуса располагались в Рабочем городке под Наро-Фоминском.

Как известно, это было время массового террора в СССР. Коснулся он и командного состава Красной армии. И здесь трудно не согласиться с автором книги «1937. Трагедия Красной армии» О. Сувенировым, который констатирует: «А получилось беспрецедентное поражение Красной армии летом и осенью 1941 г. Причин здесь, безусловно, много. Но я полагаю, что одна из главных причин позорных неудач Красной армии состояла в недостаточно высоком профессионализме ее начсостава в целом, высшего комсостава в особенности. По числу генералов и полковников хватало, а вот качество большинства из них явно не соответствовало требованиям современной войны. Трагедия Красной армии в 1941–1942 гг. во многом, а может быть и в основном, прямое следствие трагедии РККА в 1937–1938 гг.». Есть в этой книге упоминание и о 5-м мехкорпусе: «Бывший начальник Особого отдела 5-го механизированного корпуса Казюлин не без гордости докладывал Всеармейскому совещанию политработников в апреле 1938 г., что "по корпусу и по всем входящим в него бригадам на 100 % арестовано командное руководство, политическое и штабное. Я говорю только о руководстве"».

Пропадет в этой мясорубке и комкор Магер Максим Петрович. С июня 1935 г. по ноябрь 1936 г. – командир и военком той самой 9-й механизированной бригады. Первый раз его арестовали в сентябре 1938 г. Через полтора года, в феврале 1940-го, Главная военная прокуратура дело по его обвинению прекратила за отсутствием состава преступления и освободила из-под стражи. Во второй раз Магера арестовали в апреле 1941-го, и по прежним обвинениям (участие в военном заговоре, вредительство) Военная коллегия Верховного суда СССР 20 июля 1941 г. приговорила его к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 16 октября 1941 г.

Сгинет в ней и комдив Ракитин Николай Васильевич. С августа 1933 г. – командир и военком 1-й механизированной бригады имени К. Б. Калиновского. С мая 1935 г. – командир и военком 5-го механизированного корпуса. Его арестовали 19 июня 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР, а через несколько месяцев – 15 декабря 1937 г. по обвинению в участии в военном заговоре приговорили к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день.

В июне 1938 г. полковник М. М. Попов будет назначен заместителем командующего 1-й Краснознаменной армией на Дальнем Востоке, а затем заместителем командующего войсками Дальневосточного фронта (14 июня 1938 г. присвоено воинское звание «комбриг»; Постановление СНК СССР № 0671/п). Кто стоял за этим назначением, теперь уже неизвестно (скорее всего, сам начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников), однако в то время, когда на восточных границах Советского Союза, как говорилось тогда, «стали надвигаться хмурые тучи», такое назначение вполне закономерно. Молодой и перспективный полковник, с высшим военным образованием, с большим опытом командной, штабной и преподавательской работы. Кроме того, был учтен опыт М. М. Попова и как начальника штаба моторизованного отряда, механизированной бригады и механизированного корпуса. Скажем так, опыт, встречающийся тогда не часто, и особенно в условиях дефицита специалистов.

Безусловно, свою роль сыграл фантастически огромный размах организационных мероприятий, проводимых в Красной армии в те годы, когда ее ежегодная численность росла, а выдвижение командного состава было массовым. Сам Г. К. Жуков в своих мемуарах в качестве основной причины недостатка квалифицированных кадров накануне войны называл именно огромные организационные мероприятия. Но не стоит забывать и про репрессии. Они имели место быть.

Дальневосточный фронт был создан по приказу НКО СССР от 28 июня 1938 г. (в соответствии с постановлением Главного военного совета РККА от 8 июня 1938 г.) на базе Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) и именовался Краснознаменным Дальневосточным фронтом. В состав фронта вошли 1-я и 2-я армии, а также Хабаровская группа войск. Командующим фронтом был назначен Маршал Советского Союза В. К. Блюхер, членами Военного совета: дивизионный комиссар П. И. Мазепов и начальник штаба комкор Г. М. Штерн.

Время было непростое. Начались события у озера Хасан…

По мнению историка А. А. Кириченко, опирающегося на документальное изучение советско-японского конфликта в районе озера Хасан, именно побег начальника Дальневосточного управления НКВД Г. С. Люшкова (восточнее Хунчуня) через 59-й Посьетский погранотряд стал главным поводом к началу Хасанского конфликта. Он «привел Сталина в ярость, и, судя по всему, Кремль одобрил инициативу заместителя наркома внутренних дел Фриновского и начальника ГУ РККА Мехлиса "дать самураям по зубам"».

Другой историк – Ю. В. Георгиев – считает, что к «агрессивным действиям» в связи с побегом Люшкова первой прибегла японская сторона, так как на основании показаний Люшкова они пришли к выводу, что советские войска на Дальнем Востоке превосходят их по своей численности и вооружению.

Как пишет А. Почтарев, «во-вторых, учитывая явный "прокол" с переходом границы в полосе 59-го отряда, его командование трижды – 1, 5 и 7 июля запрашивало штаб Дальневосточного погранокруга дать разрешение на занятие высоты Заозерной, чтобы оборудовать на ней свои наблюдательные позиции. 8 июля наконец такое разрешение из Хабаровска было получено. Путем радиоперехвата это стало известно японской стороне. 11 июля на сопку Заозерная прибыл советский пограничный наряд, который ночью и оборудовал на ней окоп с проволочными заграждениями, выдвинув его на сопредельную сторону за 4-метровую погранполосу.

Японцы тут же обнаружили «нарушение границы». В результате временный поверенный в делах Японии в Москве Ниси передал заместителю наркома иностранных дел СССР Стомонякову ноту своего правительства с требованиями "покинуть захваченную маньчжурскую землю" и восстановить на Заозерной "границу, существовавшую там до появления окопов". В ответ советский представитель заявил, что "ни один советский пограничник и на вершок не заступил на сопредельную землю". Японцы негодовали.

И, в-третьих, 15 июля вечером на гребне высоты Заозерной в трех метрах от линии границы начальник инженерной службы Посьетского погранотряда Виневитин выстрелом из винтовки убил "нарушителя" – японского жандарма Мацусиму. В тот же день посол Японии в СССР Сигемипу посетил советский Наркомат иностранных дел и вновь в категоричной форме потребовал отвести советские войска с высоты. Ссылаясь на Хуньчуньское соглашение, Москва и во второй раз отвергла требования Токио.

Через пять дней японцы повторили свои претензии на высоты. При этом посол Сигемипу заявил наркому иностранных дел СССР Литвинову, что "его страна имеет права и обязательства перед Маньчжоу-Го" и в противном случае "Япония должна будет прийти к выводу о необходимости применения силы". В ответ японский дипломат услышал, что "успешного применения этому средству он в Москве не найдет" и что "японский жандарм убит на советской территории, куда ему не следовало приходить".

Узел противоречий затянулся».

Маршал же Блюхер, как оказалось, допустил непростительную ошибку, направив на место происшествия комиссию, которая совершенно без труда установила: окопы, отрытые советскими пограничниками, находятся на маньчжурской территории на три метра в ее глубину. То есть комиссия Блюхера «установила» «виновность» своей собственной стороны в возникновении конфликта у озера Хасан.