Конный разъезд объезжал высоту, на которой расположилась 6-я батарея капитана Веверна. И вдруг в сторону ущелья метнулись чьи-то тени. Первым их заметил именно Федулов.

– Стой!

На опушке леса застыли два всадника. Судя по форме – русские гусары.

– Вы кто будете?

– Вахмистр Гордина и рядовой Прыщов.

– Хорунжий Антонов. Ну-ка, подойдите ближе, братцы… Чем это вы тут заняты?

– Несем охранную службу, ваше благородие!

– В каком полку?

– Десятом Ингерманландском!

– И кто у вас командир?

– Его высокоблагородие господин полковник Богородский!

– А ротмистр Барбович у вас служит?

– Так точно. Только Иван Гаврилович уже не ротмистр, а подполковник…

– Вот дела… А я и не знал, – улыбнулся хитрец Антонов. – Передайте ему привет от комполка Тимашева, меня лично и всех оренбуржцев!

– Слушаюсь, ваше благородие!

В те времена лазутчики редко переодевались в форму врага, поэтому бдительность на войне не помешает…

Казаки сделали еще один круг и чуть не столкнулись с уральцами – дальше начиналась зона их ответственности. И хотя хорунжий сразу узнал своих по форме, он и в этот раз решил не отступать от требований Устава.

– Здорово, станичники!

– Здравия желаем!

– Кто старший?

– Подхорунжий Жуков.

– Откуда будете?

– Уральские мы!

– Ты ба, земляки! – обрадовался Федулов. – Приходите к нам на огонек. Поболтаем про житье-бытье, чайку попьем…

– Нет, уж лучше вы к нам!

– Отставить! – неожиданно рассерчал Антонов. – Кругом марш!

Самую дерзкую за все время осады вылазку противник предпринял 13 ноября.

Тревожно загудел полевой телефон. Веверн схватил трубку…

– Ваше благородие, австрийцы наступают!.. Скорей! Скорей!..

Накануне капитан поздно лег спать и никак не мог сообразить, кому и что нужно от него в такую рань. Но все же соскочил со своей походной кровати и, на ходу одеваясь, рванул в сторону батареи, – артиллеристы уже были на местах.

Хлестко били винтовки, дробно стучали пулеметы. Вражеская шрапнель накрывала окопы, тяжелые снаряды вздымали землю, засыпая ею и горячими осколками русскую пехоту.

Вся поляна усеяна притаившимися австрийцами. Они подошли слишком близко: еще один-два прыжка и будут в русских окопах.

Веверн прижался грудью к выемке в бруствере и с тревогой посмотрел в бинокль. Странно, но австрийцы лежали, словно мертвые, – так, будто и не собирались подниматься. Чего они медлят, чего?

– Правое, огонь!..

Шрапнель, перелетев через неприятельские цепи, рванула посреди леса.

Он уменьшил прицел.

– Правое, огонь!..

Разрыв отнесло в сторону градусов на тридцать.

Неужели ошибка в такой ответственный момент? Не может быть: орудие село крепко в землю, изменить наводки уже нельзя!

– Огонь!..

Шрапнель накрыла задние ряды неприятеля в прежнем, верном направлении. Остальные лежащие цепи оказались в мертвом пространстве, в безопасности от огня 6-й батареи.

Но австрийцы так и не пошли в атаку.

Позже выяснилось, что многие из них просто не могли подняться. Вся опушка да и сам лес оказались полны трупами.

Среди русских тоже было немало потерь. Особенно ранеными: враг стрелял разрывными пулями – с крестообразным надрезом в головной части. Попадая в тело, они раскрывались, как цветок, и наносили ужасные увечья.

Британцы, придумавшие и применившие это «ноу-хау» в Англо-бурской войне, назвали пули «дум-дум» – по имени предместья Калькутты, где находился оружейный завод, первым наладивший их выпуск[22].

После боя начальник Южного сектора обложения крепости отправил через одного из пленных солдат письмо коменданту крепости генералу Кусманеку, в котором предупредил его, что если впредь хоть одного русского поразит такая пуля, то все взятые в плен австрийцы будут расстреливаться на месте. Угроза возымела действие!

Похоронив убитых и отправив в госпиталь раненых, русские солдаты принялись готовиться к новым боям.

Артиллеристы что-то исправляли в расчетах, чистили пушки и подвозили боеприпасы. Кавалеристы – драгуны, гусары, казаки – первым делом обиходили лошадей, ремонтировали сбрую, поправляли упряжь.

«Царица полей» пехота в основном была занята собой. Винтовками. Обмундированием.

Оренбуржцы обосновались неподалеку 6-й батареи капитана Веверна. После недавнего боя они стали относиться к «пушкарям» с еще большим уважением. Федулов привязал коня, подошел к наблюдателю Ивану Чухломину, которого знал лучше остальных, и почтительно похлопал по плечу:

– Здорово, братец!

– Здорово…

– Молодцы! Ей-богу, молодцы… Если бы не вы, они б нас всех здеся положили…

– Не все вам отличаться!

– Теперичя тебе точно крест на грудь прилепят.

– Лучше на грудь, чем на могилку…

– И то правда… Вот, скажи мне, ради чего все это? Ну, возьмем Перемышль…

– Перейдем Карпаты – и ударим сначала на Будапешт, а затем на Вену! После чего двинем дальше – на Берлин!

– Ладно! Ударим… Двинем… А что потом? Присоединим Германию с Австро-Венгрией к Рассее?

– А ты, Гриня, сильно не напрягайся по этому поводу… У начальства голова поболе будет. Вот возьмем Берлин и посмотрим, что с ним делать!

– Ну-да, ну-да…

Увлекшись разговором, приятели не заметили, что за ними со стороны пристально наблюдает уральский казак. Приглядевшись, Иван признал в нем Семена Зырянова, с которым недавно ходил в разведку.

– Здорово, братец! Чего ты стоишь, как неродной? Подходи, присоединяйся, так сказать, к беседе…

– А это кто с тобой?

– Старший урядник Федулов…

– Что-то мне его голос больно знаком… Уж не ты ль это, братец, намедни на чаек нас звал?

– Я!

– Давай знакомиться. Семен.

– Гриня.

– Назвался груздем – полезай в кузов!

– Тебе из фляги плеснуть аль из самовара?

– Самовара, братец, самовара…

– Бери коня – пехом шагать далече!

– Пошли ко мне в блиндаж, – ближе будет! – нашел выход Чухломин.

Сказано – сделано.

Они вышли на узкую тропку, ведущую под гору, и, следуя друг за другом, начали подниматься туда, где находился наблюдательный пункт русских артиллеристов. Навстречу им шел поджарый молодой человек.

Чухломин вытянулся в струнку, приложил руку к козырьку фуражки: «Здравия желаю, ваше благородие», – и отпрянул в сторону, освобождая путь. То же самое проделали его спутники.

– Здорово, братцы! – бодро ответил незнакомец и, не задерживаясь, «полетел» вниз.

– Кто это? – спросил Федулов.

– Его благородие Николай Александрович Тиличеев. Добрейшей души человек. Он даже жалованье себе не оставляет – раздает солдатам.

– Да ну! – удивился Григорий. – Я и не думал, что среди господ-офицеров есть такие порядочные люди!

– Есть! – подтвердил Зырянов. – Наш командир – полковник Бородин – на привале тоже человек! А в бою – зверь. Попробуй ослушаться или, не дай боже, прекословить, самолично на куски порубит…

– А впрочем, зачем они на войне, деньги-то? Ничего ценного на них не купишь. Ни дружбы, ни любви, ни здоровья, ни, тем более, жизни.

– А ты философ, брат! – восхищенно пробасил Семен.

После неудачной попытки прорвать блокаду среди осажденных резко возросло число дезертиров. В их числе оказывались главным образом русины, но попадались и лица других национальностей: сербы, поляки, румыны. Не было только мадьяр и австрийских немцев…

По вечерам русские солдаты, вполне доброжелательно относившиеся к перебежчикам, часто затевали такие разговоры:

– Ну, сейчас полезут… Они, как только оказываются в окопе, первым делом руку тянут, – здороваются, значить, а затем ждут хлеба. Видно, с провизией в крепости того, не густо… Дают им галеты, и то понемногу, да что толку с ихних галет? Супротив нашего ржаного сухаря – никуды!

О мадьярах перебежчики говорили с явным недоброжелательством, даже со злобой. Тех лучше кормили, лучше одевали и лучше с ними обращались. Кроме того, именно венгерские части в гарнизоне крепости исполняли обязанности жандармерии.

Однажды Веверн без всякого оружия, лишь с перекинутым через плечо биноклем, шел лесной дорожкой на свой наблюдательный пункт. Внезапно из лесной чащи перед ним выросли пять вооруженных винтовками солдат противника. От неожиданности капитан оторопел. Он был уверен, что оказался с глазу на глаз с австрийскими разведчиками, и не знал, что предпринять. По всей вероятности, его состояние сразу стало понятно австрийцам, потому что один из них поспешил сообщить:

– Извините, господин офицер, мы пришли сдаваться в плен.

– Как же вы прошли незамеченными через наши пехотные линии?

– Да тут есть много разных переходов. Вы их не знаете, а мы знаем.

После того случая артиллеристы перестали полагаться исключительно на выдвинутую вперед пехоту и усилили собственное охранение.

На Восточном фронте, как и на Западном, установилось шаткое позиционное равновесие. Правда, здесь его пытались нарушить обе противоборствующие стороны…

Уже в то время главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов стал вынашивать планы наступления через Карпаты на Будапешт, чтобы окончательно добить австрийцев. Но Ставка не соглашалась, считая по-прежнему главной целью Берлин.

Однако Николай Иудович не собирался отказываться от своей затеи.

Вскоре командующий 8-й армией генерал Брусилов получил приказ: овладеть хребтом Карпатских Бескид от Лупковского до Ростокского перевалов.

Мороз достигал минус двадцати градусов, снежная метель заволакивала лощину и слепила глаза. Дорог через горы не было – одни козьи тропы, крутые, скользкие…

Начальник Железной бригады генерал Деникин пошел на риск: оставил под прикрытием одного батальона артиллерию и обоз; часть лошадей солдаты распрягли и взяли с собой, навьючив их мешками с сухарями и патронами. Преодолевая огромные трудности, двигаясь по обледенелым, заросшим мелким кустарником склонам гор, русские полки, опрокидывая австрийцев, ворвались в город и станцию Медзилаборце[23].

Войска 24-го корпуса проникли глубоко в расположение противника и захватили главную питательную артерию его фронта – железнодорожную линию Медзилаборце – Гуменное.

Но австрийцы перешли в контратаку и отбросили россиян далеко назад…

Только к концу года армии Юго-Западного фронта вновь заняли линию Карпат.

Католики, среди которых особым фанатизмом отличались бойцы легионов польских, воевавших в составе Австро-Венгерской армии, праздновали Рождество Христово. Но особых признаков веселья в осажденном Перемышле не наблюдалось. А в окрестных селах вообще было тихо.

– Здешний люд – в основном, того, русины, отмечающие Святки по нашему календарю, – пояснил припавшему к биноклю Гришке Федулову урядник Проценко, в последний момент призванный из Подолии и поэтому неплохо знающий местные традиции.

– Они что же, православные?

– Нет. Униаты…

– Ну-ка, поясни…

– Их священники признают главенство римских пап, однако сохраняют православные обряды и ведут службу на церковно-славянском языке…

– А, черт… Вот, значит, против кого мы воюем!

– Ты, Гриня, не расстраивайся, они супротив русских не дюже драться охочи. Чуть что – бегут на нашу сторону, аж гай шумит!

– Не врешь?

– Чистая правда… Ты же знаешь – я с Тимохой Гаврюшкиным дружу.

– Я тоже…

– Так вот… Он мне по секрету поведал, что всех русинов из Перемышля, того, на итальянский фронт отправили. Чтобы к нашему брату не перебегали.

– Да ну?

– Точно… Ему об этом сам Леонид Петрович рассказал!

К православному Рождеству 1915 года 6-я батарея переменила позицию – Веверн получил телефонограмму, извещающую о высокой вероятности очередной вылазки австрийцев.

Спустя несколько дней один из артиллеристов случайным выстрелом из орудия сбил австрийский почтовый аэроплан, вылетевший из Перемышля.

Болеслав Вильгельмович пожелал лично ознакомиться с вражеской корреспонденцией. Ничего особенного там не было. Письма, представления к наградам, копии приказов и, наконец, донесение Кусманека о положения дел в осажденной крепости, состоянии войск, их духа, боевой работы.

Генерал жаловался, что гарнизон несет большие потери в живой силе. «Но больше всего мы терпим от огня русской полевой артиллерии, которая с завидной точностью поражает нас всюду, где мы только не показываемся».

Такая оценка противника изрядно потешила самолюбие капитана. И он решил как-то отметить своего лучшего наблюдателя.

Построил батарею и прилюдно пожал Максименко руку:

– Объявляю благодарность!

– Рад стараться, ваше благородие! – бодро протарахтел Никита.

Наконец наступили и православные Святки!

Солдаты резвились, как малые дети: плясали, играли в снежки, даже пытались подраться стенка на стенку, но Тимашев запретил. Все-таки – война! Неровен час, еще покалечат друг друга перед ответственными сраженьями!

И тут кто-то запел:

Дева Богородица, чистая Мария,Матерь Предъизбранная, мира красота.Кроткая Владычица, сохрани Россию,Умоли о грешных нас Господа Христа.О, Пренепорочная, родшая Мессию,Истину державшая на Своих руках —Умоли же Господа, да спасет РоссиюИ помянет грешных нас в горних Небесах!

Запевалу неожиданно поддержал Федулов. Повернулся к командиру полка и затянул могучим басом:

Добрый тебе вечер, ласковый хозяин!Радуйся, радуйся земля!Сын Божий в мир родился!Мы к тебе хозяин с добрыми вестями,Радуйся, радуйся земля!Сын Божий в мир родился.

Леониду Петровичу колядка почему-то не понравилась, хотя он и натянул улыбку на свое холеное лицо.

– И правда, у него что-то с башкой после того клятого затмения! – прошептал в ухо сотника Дутова. – Ты следишь за ним, Николай Петрович?

– Так точно, ваше высокоблагородие!

– Ну и что скажешь?

– Отдохнуть ему надобно…

– Это на что ты намекаешь?

– На отпуск, господин полковник!

– Ладно… Казак он и вправду хоть куда! Вот возьмем Перемышль – и отправлю его на месяц под подол к Матрене… Авось и пройдет блажь-то?

– Пройдет непременно! – заверил сотник.

Тем временем казаки, вдоволь наколядовавшись, переключились на частушки. И опять отличился Федулов, разудало спевши куплет наверняка собственного сочинения:

Как наступит война,Мы забьем кабана.В жопу пороха набьем —Всех австрийцев перебьем!

– Вот это, пожалуй, лучше будет! – довольно улыбнулся Тимашев. – А то «сын Божий», «ласковый хозяин»… Не казак, а сердобольный монах!

Первые солдатские перемирия зафиксировали на Восточном фронте еще в пасхальные праздники 1914 года. Но они были единичными и резонанса в обществе не вызвали. На рождественские праздники в начале 1915-го произошли первые братания солдат противоборствующих армий на Западе. Немцы вдруг отказались стрелять в британцев и французов; союзники ответили тем же. Но об этих случаях знали далеко не все русские офицеры. Что тогда говорить о нижних чинах? Любые разговоры среди них о «братоубивстве» жестко пресекались командирами. И Гришка Федулов решил немного «прикусить язык»…

Очередную рекогносцировку позиций вместе с Веверном проводил начальник штаба дивизии.

– Видите ли, Болеслав Вильгельмович, – начал он, – наши дела в Карпатах настолько пошатнулись, что в один прекрасный день нас просто могут раздавить с двух сторон. Необходимо подготовиться, чтобы этого не случилось…

Слова полковника прозвучали как гром в безоблачном небе. Досиделись… Неужели, действительно придется снять осаду крепости?

Сколько напрасных трудов, сколько зря пролитой крови!

Начштаба вскоре уехал, а его высказывания надолго засели в голове капитана.

Веверн с Тиличеевым сидели в своей комнате за самоваром и прислушивались к редким ружейным залпам.

Они оба давно научились отличать свой хлопок от чужого. Русский – одиночный, австрийский – двойной: эхо моментально повторяет каждый выстрел неприятеля.

Только что Болеслав Вильгельмович получил по телефону очередной приказ начальника Южного сектора: отправиться на участок, занятый 9-й кавалерийской дивизией, выбрать в горном районе удобную артиллерийскую позицию и поставить на нее 17-ю конную батарею.

Приказ показался довольно странным. Но как бы там ни было, его надо выполнять, а не обсуждать. Офицеры быстро собрались и верхом помчались к подполковнику Саблину – командиру подразделения, о судьбе которого хлопотало высокое начальство.

Тот был явно смущен.

– Начальнику сектора захотелось, чтобы моя батарея непременно залезла в горы, а я ответил, что она не горная, а конная… Но он продолжал настаивать на своем приказании, хотя там нет ни подъездных путей, ни хороших артиллерийских позиций. Поедемте вместе, сами увидите…

– Когда?

– Давайте завтра!

В назначенное время Веверн с Тиличеевым прибыли на место встречи. К ним сразу же подошел уральский казак.

О славных подвигах воинов этого легендарного полка Болеслав Вильгельмович был осведомлен весьма неплохо.

13 августа 1914 года у деревни Остров хорунжий Петр Трифонович Торбин с разъездом в 15 казаков атаковал неприятеля, значительно превосходящего по численности; часть австрийцев уничтожил, а часть взял в плен. 19 августа он же, возвращаясь из разведки с разъездом в 10 казаков, лихой атакой уничтожил подразделение противника из 12 человек, взял в плен одного офицера и пять нижних чинов, за что был награжден золотым Георгиевским оружием. С 22 августа по 9 сентября полк участвовал в Городокском сражении, решившем участь Галицийской битвы. 30 августа 1914 года подъесаул Сергей Гуриевич Курин, командуя сборной полусотней и находясь с разъездом силой в 12 коней у села Высокое под городом Рава Русская, уничтожил неприятельский разъезд силой в 15 коней, взял в плен одного офицера и восемь нижних чинов. Приказом командующего ЮЗФ № 377 от 26 декабря 1914 года за этот подвиг он был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. Этим же приказом «За отличия, оказанные в делах против неприятеля» награждены орденом Святой Анны 2-й степени с мечами подъесаул Иван Пономарев, орденом Святого Стани слава 2-й степени с мечами есаул Александр Хохлачев, подъесаулы Василий Смирнов и Александр Аничхин, сотник Михаил Толстов, орденом Святой Анны 2-й степени «За отличную усердную службу и труды, понесенные во время военных действий» делопроизводитель по хозяйственной части титулярный советник Алексей Лазоренко. Приказом № 162 от 16 октября 1914 года «За отличие в боях» произведены в прапорщики зауряд-прапорщик[24]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

В исторических документах (царском манифесте, дневнике и т. д.) даты приведены по старому стилю. Все остальные – по новому.

Гавриил Тихов (1875–1960) впоследствии стал выдающимся советским астрономом, перу которого в числе других принадлежит и бестселлер «60 лет у телескопа».

В советское время Николай Николаевич Калитин стал одним из самых известных актинометристов – наблюдателей солнечных затмений.

Теперь поветовый город в Республике Польша.

Сейчас Радивилов – районный центр Ровенской области Украины.

Ныне город Хмельницкий – областной центр Украины.

Теперь в Тернопольской области Украины.

Ныне районный центр Львовской области Украины.

Так в русских документах того времени. Сейчас Олиив и Зборив Тернопольской области Украины.

Басон – трехцветный (черно-оранжево-белый) шнурок, которым по краям обшивались погоны вольноопределяющихся. Введен в России в 1875 году для нижних чинов, получивших образование. Давал право на проживание в съемных квартирах.

Порт в Румынии

Теперь Мукачево – райцентр Закарпатской области Украины.

Город в Румынии.

Теперь Ивано-Франковск – областной центр Украины.

Узловая станция на румыно-молдавской границе, ныне райцентр в Молдове.

Теперь в Румынии.

Город областного подчинения в Одесской области Украины, административный центр одноименного района.

Город в Румынии.

Райцентр Тернопольской области Украины.

Город в Центральной Польше.

Сейчас такие чернила называют симпатическими.

Позже эти пули будут запрещены Гаагской конвенцией.