22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

Кстати, а куда это – «вперед»? Куда 17 июня 1941 года двинулась первая и по номеру, и по уровню подготовки танковая дивизия Красной Армии?

Даже правила строжайшей советской сверхсекретности не могли скрыть от бойцов и командиров 1-й тд тот удивительный факт, что солнце вставало справа по ходу движения эшелонов, а садилось – слева. Другими словами, поезда мчались куда угодно, но только не к западной границе. Холмы и перелески Псковщины сначала сменились вековым сосновым лесом, а затем лес стал редеть, все чаще разрываясь озерами, болотами, а то и вовсе безлюдной каменистой пустошью.

Утром 22 июня головные эшелоны лязгнули в последний раз тормозами и замерли. Конечная остановка. Поезд дальше не идет. Некуда идти – рельсовый путь обрывается в заполярной тундре. Приехали: станция Алакуртти Кировской железной дороги. Мы в Лапландии – стране Санта-Клауса.

260 километров до Мурманска, 60 километров до финской границы, полторы тысячи верст до ближайшей точки фронта начавшейся в тот день войны с Германией.

«Сотрясая землю грохотом танковых колонн…»

«Но близок час освобождения и расплаты! Красная Армия идет, сотрясая землю грохотом танковых колонн, закрывая небо крыльями своих самолетов…»

Сразу же оговоримся – эти слова живой классик советской литературы А.Н.Толстой изрек совсем в другое время и по другому поводу. В тот день (18 сентября 1939 г.) не подлежащее обжалованию «освобождение» с лязгом и грохотом надвигалось на Восточную Польшу. А ранним утром 23 июня 1941 года огромные многокилометровые колонны танков, артиллерийских гусеничных тягачей и автомашин 1-го и 10-го мехкорпусов двинулись совсем в другом направлении.

Здесь, пожалуй, настало время прервать изложение событий июня 1941 г. для того, чтобы пояснить читателю – что же обозначают эти слова: «механизированный корпус»?

Вторая мировая война в значительной степени может быть названа танковой войной. Именно мощные, оперативносамостоятельные танковые соединения стали в ту эпоху главным инструментом в проведении крупных наступательных операций. В вермахте летом 1941 г. они назывались «танковая группа», в Красной Армии – «механизированный корпус». И коль скоро мы взялись за выяснение реальных наступательных возможностей РККА образца 1941 г., то нам никак не обойтись без того, чтобы познакомиться с советским мехкорпусом поближе.

Механизированные корпуса Красной Армии имели единую структуру, утвержденную последний раз в феврале 1941 года. В состав мехкорпуса входили:

– две танковые дивизии;

– одна моторизованная дивизия;

– отдельный мотоциклетный полк;

– многочисленные спецподразделения (отдельный батальон связи, отдельный мотоинженерный батальон, корпусная авиаэскадрилья и.т.д.).

В свою очередь, каждая дивизия имела в своем составе четыре полка. В танковой дивизии было два танковых полка, мотострелковый полк и механизированный гаубичный артиллерийский полк.

В моторизованной дивизии было два мотострелковых полка, танковый полк, оснащенный легкими танками, и пушечный артиллерийский полк. Кроме того, в каждой дивизии были свой батальон связи, разведывательный батальон, понтонно-мостовой батальон, зенитно-артиллерийский дивизион, многочисленные инженерные службы. В составе моторизованной дивизии (на случай встречи с танками противника) был и свой отдельный истребительно-противотанковый дивизион.

Как видно, разрабатывая именно такую структуру, советское командование стремилось к тому, чтобы и каждая дивизия, и весь корпус в целом обладали максимальной оперативной самостоятельностью. В руках командира корпуса должен был быть и свой танковый таран – четыре танковых полка танковых дивизий, вооруженные главным образом средними и тяжелыми танками, и своя собственная артиллерийская группа – три артполка на механической (тракторной) тяге, способная взломать на участке прорыва оборону противника, и своя механизированная «конная лава» – четыре мотострелковых полка, полк легких танков, мотоциклетный полк, и собственные средства противовоздушной обороны, связи, разведки. Даже собственная разведывательная авиация – корпусная авиаэскадрилья, на вооружении которой было 15 самолетов У-2 и Р-5 (У-2, как известно, взлетали и садились на любой лесной поляне, и уничтожить их «внезапным ударом по аэродромам утром 22 июня» было невозможно в принципе). Один только В. Суворов знает, как можно выбить глаз такому «циклопу»…

Основу вооружения мехкорпуса составляли 1031 танк. Распределялись они следующим образом: в моторизованной дивизии по штату должно было быть 264 легких скоростных танков БТ-7, каждой из двух танковых дивизий полагалось 63 тяжелых танка КВ, 210 средних Т-34, 26 БТ и 76 легких (в том числе и огнеметных) танков Т-26. Всего 375 танков. Кроме того, на вооружении разведывательных подразделений корпуса было 17 плавающих танкеток Т37 и Т38.

Кроме того, на вооружении мехкорпуса был и такой (отсутствующий в вермахте) тип бронетехники, как колесные пушечные бронеавтомобили: 49 в моторизованной дивизии, по 95 в каждой из двух танковых дивизий, 29 в разведбатах, всего 268 бронеавтомобилей БА10 и БА20. Вооружены эти бронемашины были 45-мм пушкой 20К, т. е. по мощности вооружения превосходили немецкие танки Pz-I, Pz-II, Pz-38(t), составлявшие в общей сложности 56 % парка танковых групп вермахта.

В феврале 1941 г. было принято решение сформировать ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ таких мехкорпусов, что означало развертывание танковых войск численностью в тридцать тысяч танков: в два раза больше, чем в армиях Германии, Англии, Италии и США, вместе взятых.

В вермахте в это время готовились сформировать для вторжения в Советский Союз ЧЕТЫРЕ танковые группы. Немецкая танковая группа не имела ни стандартного состава, ни определенной штатной численности танков.

Так, самая слабая, 4-я танковая группа Гёпнера имела в своем составе три танковые (1-я, 6-я и 8-я) и три моторизованные дивизии, всего 602 танка.

Самая крупная, 2-я танковая группа Гудериана включала в себя пять танковых (3-я,4-я,10-я, 17-я,18-я), три моторизованные, одну кавалерийскую дивизии и отдельный моторизованный полк «Великая Германия», имея на вооружении 994 танка.

Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941 г. числилось 3266 танков, т. е. в среднем по 817 танков в каждой группе. (10, 11)

Правды ради надо отметить, что, уступая советскому мехкорпусу в количестве танков, танковая группа вермахта значительно (в 2–3 раза) превосходила его по численности личного состава. Так, при полной укомплектованности танковая группа Гудериана должна была насчитывать более 110 тыс. человек личного состава, в то время как штатная численность мехкорпуса РККА составляла всего 36 080 человек.

Это кажущееся противоречие имеет простое объяснение. Готовясь к войне с СССР, Гитлер распорядился в два раза увеличить число танковых дивизий, с 10 до 20. Сделано это было методом простого деления, путем сокращения числа танковых полков в дивизии с двух до одного. В результате в немецкой танковой дивизии на один танковый полк приходилось два пехотных, причем основная масса этой пехоты передвигалась вовсе не на бронетранспортерах (как в старом советском кино), а на разномастных трофейных грузовиках. Начальник штаба сухопутных сил вермахта Гальдер в своем знаменитом дневнике отмечает (запись от 22 мая 1941 г.), что у Гудериана в 17 тд насчитывается 240 разных типов автомашин. (12) Как обслуживать в полевых условиях такой передвижной музей автотехники?

В моторизованной дивизии вермахта танков не было. Ни одного. Г.Гот пишет, что моторизованные дивизии его танковой группы были созданы на базе обычных пехотных дивизий, а машины получили «только в последние месяцы перед началом войны, а 18-я дивизия – за несколько дней до выхода в район сосредоточения». (13)

Фактически танковая группа вермахта представляла собой крупное соединение мотопехоты, усиленной несколькими (от 3 до 5) танковыми полками. Продолжая линию «зоологических» сравнений, начатую в свое время В. Суворовым, можно сказать, что танковая группа вермахта была могучим и тяжелым буйволом, а мехкорпус Красной Армии – гибким и стремительным леопардом.

В живой природе исход схватки четырех буйволов с двумя дюжинами леопардов был бы предрешен. Не сомневалось в возможностях своих «леопардов» и высшее командование РККА, строившее самые смелые планы Великого Похода.

«…Танковые корпуса, поддержанные массовой авиацией, врываются в оборонительную полосу противника, ломают его систему ПТО, бьют попутно артиллерию и идут в оперативную глубину… Особенно эффективным будет использование мехкорпусов концентрически, когда своим сокрушающим ударом эти мехкорпуса сведут клещи для последующего удара по противнику… При таких действиях мы считаем, что пара танковых корпусов в направлении главного удара должна будет нанести уничтожающий удар в течение пары часов и охватить всю тактическую глубину порядка 30–35 км. Это требует массированного применения танков и авиации; и это при новых типах танков возможно» – так, с чувством законной гордости, докладывал начальник Главного автобронетанкового управления РККА генерал армии Павлов на известном совещании высшего комсостава Красной Армии в декабре 1940 г.

«…Темп дальнейшего наступления после преодоления тактической глубины будет больше и дойдет до 15 км в час… Мы считаем, что глубина выхода в тыл противника на 60 км – не предел. Надо всегда за счет ускорения и организованности иметь в виду сразу же в первый день преодолеть вторую полосу сопротивления и выйти на всю оперативную глубину…» (14)

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… К несчастью, даже у Гитлера, хотя и считался он «бесноватым ефрейтором», хватило ума не ждать, а напасть самому. Напасть раньше, чем Сталин укомплектует до последней гайки все свои двадцать девять мехкорпусов. В результате воевать пришлось отнюдь не таким мехкорпусам, какие описаны выше.

Полностью укомплектовать до штатной численности все 29 мехкорпусов к июню 41-года не удалось. Об этом – как о ярчайшем и убедительнейшем доказательстве нашей «неготовности к войне» – всегда талдычили историки из ведомства спецпропаганды, забывая пояснить читателям, к какой же именно войне готовилась (да только не успела приготовиться) «неизменно миролюбивая» сталинская империя, создававшая бронированную орду, число орудий в которой должно было превысить число сабель в войске хана Батыя.

«Мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой промышленности, – горько сетует в своих мемуарах Великий Маршал Победы, – для полного укомплектования мехкорпусов требовалось 16 600 танков только новых типов… такого количества танков в течение одного года практически при любых условиях взять было неоткуда» (15).

Ну как же мог бывший начальник Генерального штаба забыть утвержденную им самим 22 февраля 1941 г. программу развертывания мехкорпусов?

Все мехкорпуса были разделены на 19 «боевых», 7 «сокращенных» и 4 «сокращенных второй очереди». Всего к концу 1941 г. планировалось иметь в составе мехкорпусов и двух отдельных танковых дивизий 18 804 танка, в том числе – 16 655 танков в «боевых» мехкорпусах. (16, стр. 677)

Другими словами, среднее количество танков (877) в 19-ти «боевых» мехкорпусах должно было равняться среднему числу танков в каждой из 4-х танковых групп вермахта.

С точки зрения количественных показателей эта программа успешно выполнялась. Уже к 22 февраля 1941 года в составе мехкорпусов числилось 14 684 танка. Запланированый до конца года прирост численности на 4120 единиц был значительно меньше реального производства, составившего в 1941 году 6590 танков (в том числе 1358 КВ и 3014 Т-34) (1, стр. 598).

Для сравнения отметим, что немцы (на которых якобы «работала вся Европа») в 1941 году произвели только 3094 танка всех типов, включая 678 легких чешских Pz 38(t).

В следующем, 1942 г. танковая промышленность СССР произвела уже 24 718 танков, в том числе 2553 тяжелых КВ и 12 527 средних Т-34 (1, стр.598). Итого: 3911 КВ и 15541 Т-34 за два года.

Причем этот объем производства был обеспечен в таких условиях, которые в феврале 1941 г. Жуков со Сталиным могли увидеть только в кошмарном сне: два важнейших предприятия (крупнейший в мире танковый завод № 183 и единственный в стране производитель танковых дизелей завод № 75) пришлось под бомбами перевозить из Харькова на Урал, а два огромных ленинградских завода (№ 185 им. Кирова и № 174 им. Ворошилова) оказались в кольце блокады. Нет никаких разумных оснований сомневаться в том, что в нормальных условиях советская промышленность тем более смогла бы обеспечить к концу 1942 г. (как это было запланировано) полное укомплектование и перевооружение новыми танками всех 29 мехкорпусов, для оснащения которых требовалось «всего» 3654 танка КВ и 12 180 танков Т-3

Покончив со спорами и прогнозами, перейдем к оценке того, что было в натуре. К началу боевых действий в составе 20 мехкорпусов, развернутых в пяти западных приграничных округах, числилось 11 029 танков (3). Еще более двух тысяч танков было в составе трех мехкорпусов (5-го, 7-го, 21-го) и отдельной 57-й тд, которые уже в первые две недели войны были введены в бой под Шепетовкой, Лепелем и Даугавпилсом. Таким образом, Жукову и иже с ним пришлось начинать войну, довольствуясь всего лишь ЧЕТЫРЕХКРАТНЫМ численным превосходством в танках. Это если считать сверхскромно, т. е. не принимая во внимание танки, находившиеся на вооружении кавалерийских дивизий и войск внутренних округов. Всего же, по состоянию на 1 июня 1941 г., в Красной Армии было 19 540 танков (опять же не считая легкие плавающие Т37, Т38, Т40 и танкетки Т-27), не считая 5197 пушечных бронеавтомобилей. (1, стр. 601)

Распределены имевшиеся в наличии танки по мехкорпусам были крайне неравномерно. Были корпуса (1-й, 5-й, 6-й), укомплектованные практически полностью, были корпуса (17-й, 20-й), в которых не набиралось и сотни танков. Столь же разнородным был и состав танкового парка. В большей части мехкорпусов новых танков (Т-34, КВ) не было вовсе, некоторые (10-й, 19-й, 18-й) были вооружены крайне изношенными БТ-2 и БТ-5, выпуска 1932–1934 гг., или даже легкими танкетками Т-37 и Т-38. И в то же самое время были мехкорпуса, оснащенные сотнями новейших танков.

На первый взгляд понять внутреннюю логику такого формирования трудно. По крайней мере, никакой связи между порядковым номером и степенью укомплектованности не обнаруживается. Так, 9-й мехкорпус Рокоссовского, формирование которого началось еще в 1940 г., имел на вооружении всего 316 (по другим данным – 285) танков, а развернутый весной 1941 г. 22-й мехкорпус к началу войны имел уже 712 танков. (3)

Но стоит только нанести на карту приграничных районов СССР места дислокации мехкорпусов, как замысел предстоящей «Грозы» откроется нам во всем своем блеске.

Семь самых мощных, превосходящих по числу и (или) качеству танков любую танковую группу вермахта мехкорпусов Красной Армии были расположены накануне войны следующим, очень логичным образом.

Главный удар должны были наносить войска Юго-Западного фронта на Краков – Катовице. Вот почему на самой вершине «львовского выступа» развернулись три мехкорпуса (4-й, 8-й, 15-й), насчитывающие 2627 танков, в том числе 721 КВ и Т-3 Всего же в составе войск Юго-Западного фронта было восемь (!!!) мехкорпусов.

Вспомогательный удар на Люблин и Варшаву должны были нанести войска левого крыла Западного фронта – и в лесах у Белостока, рядом с лентой Варшавского шоссе, мы находим 6-й мехкорпус (1131 танк, в том числе 452 новых КВ и Т-34). И еще три других мехкорпуса затаились в глухих местах тесного «белостокского выступа».

Во второй эшелон Юго-Западного и Западного фронтов, в район Шепетовки и Орши, выдвигались другие два «богатыря» – 5МК (1070 танков) и 7МК (959 танков).

Перед войсками Южного (Одесский округ) и Северо-Западного (Прибалтийский округ) фронтов ставились гораздо более скромные задачи: прочно прикрыть фланги ударных группировок и не допустить вторжения противника на территорию округов. Вот почему в их составе мы находим всего по два корпуса, укомплектованные наполовину от штата, причем старыми танками.

Все просто, ясно и совершенно логично. Некоторой загадкой выглядит только местоположение именно того мехкорпуса, с рассказа о котором мы и начали эту часть книги.

«И пошел, командою взметен…»

Первый по номеру, «возрасту» и укомлектованности мехкорпус перед войной находился в составе Северного фронта (Ленинградского округа). Почему и зачем? Хотя Ленинградский округ и входит традиционно в перечень «западных приграничных округов СССР» – какая же это «западная граница»? С запада округ граничил с советской Прибалтикой, а до границ Восточной Пруссии от Ленинграда аж 720 км. Приграничным же Ленинградский округ был только по отношению к четырехмиллионной Финляндии.

Ленинградский военный округ превращался во фронт с названием «Северный». На первый взгляд и это довольно странно – логичнее было бы его назвать «ленинградским», «балтийским», на худой конец – «карельским». Но в империи Сталина случайности случались крайне редко.

«В середине июня 1941 г. группа руководящих работников округа, возглавляемая командующим округа генерал-лейтенантом М.М. Поповым, отправилась в полевую поездку под Мурманск и Кандалакшу», – вспоминает один из участников этой поездки, главный маршал авиации (в те дни – командующий ВВС округа) А.А. Новиков (39). Мурманск – это не просто север, это уже заполярный север. Далее товарищ маршал с чувством глубокого возмущения описывает, как Попов и другие советские генералы наблюдают за столбами пыли, которые подняли над лесными дорогами выдвигающиеся к границе финские войска. Другими словами, «полевая поездка» командования округа (фронта) проходила в непосредственной близости от финской границы. Разглядывание «лесных дорог» на сопредельной территории (на военном языке это называется «рекогносцировка») так увлекло командующего, что в Ленинград генерал-лейтенант Попов вернулся только 23 июня, и весь первый день советско-германской войны фронтом округом командовал прибыший из Москвы в качестве представителя Ставки К.А. Мерецков (18).

Конечно, можно предположить, что поездка генерала Попова в Мурманск была связана с подготовкой войск округа к отражению будущего гитлеровского вторжения. Увы, это не так. Наступления немцев в Заполярье никто не ожидал. О чем весьма красноречиво свидетельствуют воспоминания подполковника Х. Райзена, командира бомбардировочной группы II/ KG30, о первом налете на Мурманск 22 июня 1941 года:

«… мы не встретили ни истребительного, ни зенитного противодействия. Даже самолеты, осуществлявшие штурмовку на малой высоте, не были обстреляны… вражеской авиации буквально не существовало, немецкие машины действовали над советской территорией совершенно без помех…» (19).

Да и странная какая-то хронология событий получается: генерал Попов до начала боевых действий уезжает в Мурманск, чтобы готовить город к «обороне от немцев», но сразу же покидает его, как только немецкое нападение становится свершившимся фактом…

Можно и про переброску 1-й танковой дивизии написать, что ее целью было «укрепление обороны Мурманска». Можно. Бумага все стерпит. Но зачем же держать советских генералов за полных дураков? Если они хотели перевезти танковую дивизию к Мурманску – так и везли бы, Кировская железная дорога как раз до Мурманска и доведена. Какая была нужда за 260 км до места назначения сворачивать налево и выгружать дивизию в безлюдной и бездорожной лесотундре?

Да и как могла дивизия, оснащенная легкими танками БТ, укрепить оборону Советского Заполярья? Обратимся еще раз к воспоминаниям командира 1-й тд генерала В.И. Баранова:

«…действия танкистов усложняла сильно пересеченная местность. Бездорожье, скалы и крутые сопки, покрытые лесом, лощины и поляны, заросшие кустарником и усеянные валунами, озера, горные речки, топкие болота… О применении танков хотя бы в составе батальона не могло быть и речи. Бои велись мелкими группами, взводами и даже машинами из засад…» (7).

На такой «противотанковой местности» быстроходный БТ неизбежно терял свое главное качество – подвижность. А других особых достоинств за этой боевой машиной с противопульным бронированием и легкой 45-мм пушкой никогда и не числилось. Так неужели танковую дивизию везли за тридевять земель только для того, чтобы разодрать ее там на мелкие группы и «действовать отдельными машинами из засад»? Для «укрепления обороны» гораздо проще и эффективнее было бы в тех же самых эшелонах перебросить в Заполярье десяток тяжелых артиллерийских полков РГК, да и поставить в засады не легкие танки, вооруженные «сорокопяткой» (осколочный снаряд которой весил 1,4 кг), а тяжелые гаубицы калибра 152 или, еще лучше, – 203 мм. Вот они бы и встретили врага снарядами весом в 43 -100 кг, от которых и среди гранитных валунов не укроешься.

И тем не менее 1-я танковая приехала именно в Алакуртти (и именно в те дни, когда советские генералы разглядывали в бинокли лесные финские дороги) не случайно, и совсем не по дурости, а в соответствии с изумительно красивым Планом. К обсуждению этого плана мы подойдем чуть позднее, а сейчас снова обратимся к событиям 17 июня 1941 г.

Именно в этот день, когда 1-я тд начала погрузку в эшелоны, уходящие в Заполярье, командный состав 10 МК убыл на штабные учения. Провести эти учения руководство округа решило на севере Карельского перешейка, в районе Выборга, рядом с финской границей. В 9 часов утра 21 июня что-то изменилось, учения были неожиданно прерваны, а всем командирам было приказано немедленно вернуться в свои части. (17)

В два часа ночи 22 июня 1941 г. (в то самое время, когда эшелоны с 1-й танковой дивизией приближались к станции выгрузки) на командный пункт 21-й тд 10-го мехкорпуса, в поселок Черная речка под Ленинградом, прибыл сам генерал-лейтенант П.С. Пшенников – командующий 23-й, самой крупной из трех армий Северного фронта. Генерал-лейтенант лично поставил командиру 21-й тд полковнику Бунину задачу готовить дивизию к выступлению.

В 12.00 22 июня в дивизии объявлена боевая тревога с выходом частей в свои районы сбора по тревоге (17). На следующий день, в 6 часов утра 23 июня в 21-й танковой дивизии получен боевой приказ штаба 10-й МК о выступлении в район Иля-Носкуа (ныне г. Светогорск Ленинградской области), в нескольких километрах от финской границы.

В распоряжении автора не было текста «Журнала боевых действий» других дивизий 10 МК (24-й танковой и 198-й моторизованной), но, судя по тому, что они вышли из района постоянной дислокации в Пушкине и Ораниенбауме в то же самое время, что и 21-я тд, и двинулись в том же направлении, можно предположить, что 22 июня 41 г. и они получили аналогичные приказы от командования корпуса и 23-й армии.

Самое время познакомиться теперь поближе и с эти мехкорпусом.

10-й мехкорпус (командир – генерал-майор И.Г. Лазарев) был оснащен и подготовлен к ведению боевых действий значительно хуже 1-й МК. В разных источниках приводятся разные цифры укомплектованности 10-й МК танками: от 469 до 818 единиц. (3, 8) Такая неразбериха в цифрах, по всей вероятности, связана с тем, что на вооружение корпуса было принято множество танков Т-26 и БТ ранних выпусков, которые перед началом войны ускоренно списывались в предверии поступления новой техники.

В большей степени это замечание относилось к 24-й танковой дивизии 10-го мехкорпуса, сформированной на базе 11-го запасного танкового полка и принявшей от него сильно изношенную учебную материальную часть: 139 БТ-2 и 142 БТ-5 (всего 281 танк выпуска 1932–1934 годов). Когда 24-я тд начала выдвижение в исходный для наступления район, из 281 имеющегося в наличии танка 49 были оставлены в месте постоянной дислокации как неисправные. После чего из вышедших в поход 232 танков до лесного массива в районе Светогорска дошло только 177 танков.

Во всех отношениях лучше обстояли дела в другой танковой дивизии 10-й МК. 21-я танковая дивизия была сформирована на базе 40-й краснознаменной танковой бригады, заслужившей свой орден за мужество и мастерство, проявленные в боях на Карельском перешейке. К началу войны 21-я тд имела по списку 217 легких танков Т-26. (8) И марш эта дивизия выполнила гораздо организованнее. В журнале боевых действий 21-й танковой читаем: «…на марше имели место отставания отдельных танков и машин, которые службой замыкания дивизии быстро восстанавливались и направлялись по маршруту». (17)

Что касается третьей дивизия 10-й МК – 198-й моторизованной, – то она имела всего несколько десятков исправных танков, и по сути дела была обычной стрелковой дивизией с необычно большим количеством автотранспорта.