Батя, Батюшко и Бэмби

– Ну вот, – удовлетворенно выдохнул Батюшко-старший. – А я уж думал, ты квалификацию потерял.

Денис ничего не ответил. Машина аккуратно влилась в транспортный поток, а Дэн решил сменить тему разговора.

– А скажи мне, отче, почему я никогда не слышал про этого твоего Зеленского, если вы такие друзья – не разлей вода?

– Да потому, сын мой, что, когда мы дружили с Генкой, – с удовольствием пустился в объяснения Валентин Денисович, – о тебе еще никто не подозревал. Мы в одном доме жили. В одном подъезде: я на втором этаже, он – на пятом. С первого по десятый класс за одной партой просидели. В футбол играли – я в защите, он на воротах. В общем, одна команда. Даже в одну девчонку были влюблены – в первую красавицу школы.

– Я так и знал, что у меня это наследственное, – хмыкнул Денис, притормаживая перед светофором.

– Тебе лишь бы все на Менделя[6] свалить, – рассмеялся отец.

– А потом куда ваша дружба делась?

– Да как будто ты не знаешь, как это бывает, – Валентин Денисович задумчиво похлопал по кепке. – Разные вузы, у меня – мединститут, у него – журфак. Сначала еще как-то поддерживали отношения, а потом… – махнул рукой, – а потом Генка уехал за границу, и совсем мы с ним потерялись.

– А как нашлись?

– Ну так интернет этот ваш! Через «Одноклассников» и нашлись. Генка в Москву с концами вернулся. Списались, встретились, и знаешь, будто и не было всех этих лет. Только седые оба. А я еще и лысый.

– Ты не лысый, – дежурно утешил отца Денис. – И что, вот так сразу, после долгой разлуки, он тебя попросил о консультации уролога по знакомству?

Валентин Денисович некоторое время разглядывал сына, а потом шумно выдохнул.

– Давно ли ты стал таким подозрительным?!

– Мне просто интересно.

– Интересно ему, – пробурчал Батюшко-старший. – Ну а раз тебе интересно, то вообрази себе двух немолодых джентльменов в сортире у писсуаров – простите мне мой французский. Проблемы по твоему профилю, Динька, очень сложно скрыть в таком положении. Ну и припер я Гену к стенке. Ну, в смысле, не буквально, а…

– Я понял, – ровно ответил Денис.

– Сообразительный ты у меня, – отец решил оставить последнее слово в разговоре за собой. – Только характер вредный.

На это Дэн снова не стал отвечать. Вредный характер – это Валентин Денисович сына по-отечески мягко охарактеризовал. Обычно Дениса называли циником, гадом и бессердечной сволочью. Называли те самые богини, красотули и нарядные.

Глава 3. Modus vivendi

[7]

Ларионов озвучил сумму, в рамках которой предстояло разработать пакеты предложений для «слизня», и Оля готова была биться об заклад с кем угодно, что это не та цифра, которую планировал потратить Золотарев. Просто шефу очень хотелось стать владельцем базы отдыха, и он обхаживал потенциального продавца всеми способами, в том числе и предоставив огромную скидку.

– Я все поняла, Виктор Иванович, – сказала Оля в телефонную трубку. – Мне нужно время подумать… да, дня через два… хорошо, сначала покажу все вам.

А еще лучше, размышляла она, отключив связь, чтобы и все переговоры вы, Виктор Иванович, провели сами.

Так ведь не сделает – пошлет Олю. Сколько еще чашек кофе придется выпить, прежде чем договор будет подписан?

Ладно, об этом она подумает потом, а пока надо посмотреть расценки на размещение рекламных модулей в местных СМИ. Где там у Золотарева автосалон находится?

Выписка была назначена на час дня, но Оля опоздала. Потому что телефонные звонки, снова проблемы с типографией и столичные пробки.

Она нажала на дверную ручку и услышала низкий голос:

– Не стесняйтесь звонить, если будет что-то беспокоить. Хотя не должно.

Папа не скучал в одиночестве. Сидел, полностью собранный, на стуле и внимал доктору, который обернулся на звук открывшейся двери.

– Здравствуйте, – поприветствовала Ольга и слегка улыбнулась. Не доктору – отцу, выглядывавшему из-за худощавой фигуры Дениса Валентиновича. Ну и все-таки немного доктору.

– Здравствуй, Оленька. А я уже готов, как видишь, – отец выглядел гораздо лучше, чем накануне. Впрочем, она знала, что сил там не очень много, желания оказаться вне больничных стен гораздо больше, поэтому перевела взгляд на врача, безмолвно вопрошая: «Правда, готов?», имея в виду вовсе не собранные сумки.

Денис Валентинович взгляд понял и подтверждающе кивнул:

– Добрый день. Передаю из рук в руки.

– Пост принял, – слова у Оли сорвались сами собой.

– Пост сдал, – тут же последовал ответ и жест руками – словно что-то взял и протянул ей.

Совершенно не врачебный точно. Человеческий жест. И даже улыбка – тоже не врачебно-профессиональная. А какая-то… открытая.

Впрочем, об улыбке она вспомнила позже, а в тот момент быстро перевела взгляд на отца, который, торопясь домой, поднялся на ноги и засобирался-засуетился. Оля отобрала у него сумки и вместо них вручила плащ. Это послужило причиной спора.

– Женщинам не позволено носить сумки! Верни обратно.

– Больным не положено тем более.

– А я не больной.

– А я не женщина – я дочь. Дочери можно, давай спросим у Дениса Валентиновича.

В итоге оба уставились на специалиста по больным и их родственникам. А у специалиста, как назло, зазвонил телефон, поэтому Оля во второй раз сунула папе плащ, взяла сумку, и, когда краткий телефонный разговор завершился, отец и дочь хором произнесли:

– Спасибо, доктор, до свидания.

Денис Валентинович окинул их взглядом, ничего не ответил – вместо этого подошел к стулу и взял еще одну сумку, о которой спорящие забыли в пылу дебатов.

– Есть примета, – сказал он, – если оставишь что-то в больнице, то обязательно сюда вернешься. Не то чтобы я не рад был вас видеть, Геннадий Игоревич, но лучше вне больничных стен.

Постоял с сумкой в руках, помолчал, а потом добавил:

– Попросить санитара проводить вас с вещами до машины?

– Не стоит, пакет легкий, – ответила Оля и протянула руку.

Вернее, они оба протянули руки: отец и дочь. Но выбор врача оказался в пользу дочери, и через секунду сумка была у Оли.

А дальше – снова слова благодарности и прощания, потом лестница вниз, холл и диалог медсестер, который Оля услышала совершенно случайно, пока отец надевал плащ.

Медсестры были молоденькие и хорошенькие. Одна из них хохотала.

– Рассказывай давай.

– Ну что, Светуля не оставляет попыток склонить доктора Батюшко к внеслужебным отношениям.

– Настойчивая. Что на этот раз?

– Напялила на голую грудь халат на пару размеров меньше своего. Для пущей убедительности верхнюю пуговицу отрезала. И пошла к Денису Валентиновичу якобы по служебной надобности. Это кино и немцы, я чуть анализы не уронила, когда увидала эту красоту. Она ему то один вопрос, то другой, то так повернется, то эдак. А он все отвечает и отвечает. И смотрит ей в лицо. В лицо, понимаешь, в лицо! Ну, Светольда не вытерпела, груди свои пятого размера лапками прикрыла. «Ой, у меня пуговица оторвалась, надо пришить». А он так медленно посмотрел – сначала в вырез халата, потом в глаза. Руки сложил на груди своим фирменным жестом – ну знаешь, как он степень нарядности показывает. И говорит в своей обычной манере: «На вашем месте, Светлана Анатольевна, я бы пришил пуговицу на лоб».

Медсестры хохотали теперь вдвоем.

– Сколько уже Денис Валентинович осаду держит?

– Года два, по-моему.

– А Светка все никак не может смириться, что фейсконтроль у доктора Батюшко не прошла.

– А мы прошли! – довольно переглянулись сотрудницы больницы, еще немного похихикали и побежали по своим делам.

Оля очнулась, только когда почувствовала прикосновение к своему плечу.

– Ну что, дочка, пошли?

– Что? Да, конечно. Пошли.

Эта пуговица на лбу не оставляла мысли всю дорогу до дома. Отец молчал, он устал от бравады. Оля выключила радио, чтобы обеспечить в салоне тишину, которую нарушало время от времени только мерное тиканье поворотника.

Пуговица на лбу, подумать только! Это что же… это значит и лицо застегнуть? Это таким образом сказать женщине, что она некрасива?! Как прямолинейно и вообще… недопустимо. От подобных мыслей Ольга непроизвольно передернула плечами. А в палате казался настолько вежливым, даже участливым, что из памяти совсем стерлась их первая неудачная встреча. Может, день не задался с утра, может, пациенты попались капризные. Всякое бывает, уж ей ли не знать, какие посетители иногда переступают порог кабинета? И руки у него такие теплые и сухие, приятные – Оля отметила и запомнила мимолетное прикосновение при передаче сумки. Как-то совершенно так по-женски отметила и запомнила. Может, потому что давно уже… а тут пуговица на лбу!

И все едкие фразы при их знакомстве сразу вспомнились. И сам тон. Значит, не были те слова Дениса Валентиновича случайностью. И непонятно тогда, где доктор Батюшко настоящий: комментирующий пуговицы или подающий сумки?

«А и черт с тобой, – подумала Оля, поворачивая к дому. – За операцию и заботу об отце буду благодарна всегда. А до остального мне дела нет».

* * *

– Ну и главврач будет.

– Я понял.

– Молодец, – похвалил сына Валентин Денисович. – Все записал?

– Все.

– Этих… как их там… тамады не надо! Ларочка с девчонками что-то готовят. Культурную программу, в смысле.

– Пометил себе, – Денис обвел пожирнее номер Ларисы Максимовны. Это только для отца зам по экономике – Ларочка.

– Ага, ну и славно, – отец говорил слегка неуверенно. – Ну, тогда все? Тебе точно не нужна помощь, Дениска?

– Расслабьтесь, гражданин юбиляр. И готовьтесь принимать поздравления.

– Вот нутром чую: не терпится всем проводить меня на пенсию! – проворчал Батюшко-старший.

– Всем, может, и не терпится. Но ты же не уйдешь.

– Не уйду, – довольным голосом подтвердил отец. – Но на пышные проводы рассчитываю.

– Положись на меня.

Подготовка юбилея – дело мало того что хлопотное, так еще из категории тех, что Денису совсем не по душе. Не выносил он категорически подобные мероприятия. Но деваться некуда, шестидесятилетие, как известно, случается раз в жизни. И все должно быть организовано по высшему разряду. Денис вздохнул и покосился на список дел и телефонов. Надо бы похорошему позвонить Ларисе Максимовне. Но Дэн малодушно решил начать с ресторана.

* * *

О том, чтобы после операции оставить отца одного в его однокомнатной квартире, не могло быть и речи. Конечно, он спорил и говорил, что не хочет стеснять и доставлять неудобства, что вполне способен позаботиться о себе сам. Оля даже молчала и внимательно слушала, только в итоге все сделала по-своему.

Диван в зале разложили, и он поступил в распоряжение Геннадия Игоревича. Изольда Васильевна варила супы в двойном объеме, а Никита развлекал дедушку домашними заданиями.

– Вы это проходите в третьем классе? – время от времени удивленно восклицал дедушка, недоверчиво переводя взгляд на Изольду.

Та только разводила руками:

– В наше время учились не так.

– А биография Толстого зачем ребенку в третьем классе? – кипятился Геннадий Игоревич. – Что он из нее вынесет для себя, поймет в девять лет?

– Может, что-то поймет, – ответила Изольда без особой, впрочем, уверенности в голосе.

– Дедушка, смотри, вот этот красный – он защитник, – Никита плюхнулся на диван, – а синий нападает на нашу галактику. И вот я тут придумал световой меч такой специальный, который на синий цвет реагирует и, как только увидит синие доспехи…

– Кто увидит – меч?

– Ну да, – нетерпеливо объяснял Никита, – то сразу же поражает противника, и галактика спасена.

В руках мальчика синий робот перевернулся, сделал кульбит и под звуковое сопровождение «ты-дыж-уа-а-ау» упал на пол.

– А вы говорите, биография Толстого, – Геннадий Игоревич поднял глаза на Изольду Васильевну. – Роботы и световые мечи.

Оля приходила с работы поздно, основная забота об отце легла на плечи соседки. Главным в этой заботе было уговаривать Геннадия Игоревича не форсировать события и восстанавливаться после операции постепенно. Через два дня он засобирался домой, через три заявил о выходе на работу, где скопилось очень много дел и очередной номер журнала не готов к выходу.

Оля привезла отцу его ноутбук и вручила со словами:

– Электронная почта и телефон творят чудеса.

Так Геннадий Игоревич получил доступ ко всем готовым и не очень готовым статьям и приступил к своей главредовской работе.

У него даже нашлась благодарная слушательница – все та же Изольда Васильевна.

– Я только не очень поняла, – сказала она как-то вечером, откладывая в сторону небольшую статью об индийском празднике красок, – ваш журнал про страны, путешествия и культуру разных народов. При чем тут поэзия? Почему вы получили все эти стихи?

– Наследие предыдущего главного редактора журнала. Он решил привлечь к изданию молодежь, объявил о конкурсе молодых поэтов и о возможности напечатать их творения в журнале. В итоге ничего хорошего из этого не получилось. Когда люди покупают альманах про разные уголки мира, они надеются найти там много фотографий, интересные факты, рассказ о необычных путешествиях, а вместо этого натыкаются на… – Геннадий Игоревич сделал паузу, думая над формулировкой, – на весьма необычные стихотворные творения… В общем, это была не совсем удачная идея. В журнале раздела поэзии теперь нет, а стихи до сих пор получаем.

– И некоторые из них очень даже неплохи, – сказала Изольда.

– Да, только… не туда стихи направляют. Я уже всю голову сломал с этими молодыми поэтами.

Изольда задумчиво вертела в руках очки.

* * *

Потап опять упал. Денис поморщился на грохот из соседней комнаты и спросил:

– Тося, ты снова уронил шедевр деревянного зодчества?

– Угу, – пропыхтел интерн, явно занятый восстановлением эректильной функции Потапа.

Этим редким именем был награжден самый большой экземпляр коллекции андролога Батюшко. Данный экспонат имел метровую высоту – или длину? – и слегка фантазийную форму, обусловленную материалом исполнения. Ибо сплетен был Потап из лозы и зачастую использовался как дополнительная вешалка. И поэтому – а также ввиду своей относительной легковесности – иногда падал. Как сейчас, например.

– Не такой уж он и легкий, – демонстративно отирая пот со лба, в дверях показался Тося.

– Ну, если ронять его по пять раз в день…

– Поднимать упавшее – наша работа, не так ли, Денис Валентинович?

Дэн усмехнулся. Тося определенно скрашивал его и без того нескучные будни.

– Ты прав. Вообще, если размышлять по сути вещей, то эрекция – это борьба двух «Г»: гравитации и гидравлики.

Теперь рассмеялся Малин. А потом, вдруг придав лицу серьезное и даже торжественное выражение, продекламировал:

Потап упал,Упал Потап,А это, согласитесь – повод.Вот почемуОн здесь,Как все.Потап упал – и это довод.

Более чем внезапно, что тут еще скажешь. Потап прямо притягивает к себе лингвистические потуги. Потому что с легкой руки Дениса идиоматические выражение «Потапом по лбу» вошло в обиход всего отделения и даже шагнуло за его пределы, принимая в себя в зависимости от интонации и контекста широкий спектр смысловой нагрузки – от недоумения до угрозы.

– Браво, – Дэн пару раз хлопнул в ладони. – С такими талантами надо было в литературный идти.

– Туда кого попало не берут, – вздохнул Тося и сел напротив.

– Надо полагать, в медицинский – берут?

– Нет, я не то имел в виду, – Тося покосился на Николая. – Просто я… – и не найдя слов, махнул рукой.

– Что – ты? – Денису стало вдруг интересно. – Почему медицина, Антон? Почему урология? Почему я?

Малин прокашлялся. Почесал вихрастую макушку. И неожиданно предложил:

– А давайте чаю попьем, Денис Валентинович?

– На последний вопрос проще всего ответить, – Тося медленно размешивал чай. – Почему вы? Потому что вы лучший.

Денис хмыкнул. На лесть не похоже. Что же тогда?

– Только не говорите, что это не так, – совершенно спокойно встретил его взгляд Малин. – И что вы так не считаете.

– Ну почему же, – Денис наклонил голову, разминая и растягивая шейные мышцы. – С поправкой на «один из» – принимается.

– Я лучше вас ни о ком не слышал, – упрямо возразил Тося.

– Ладно, – согласился Дэн. – Пусть так. Что с остальными вопросами? Почему ты решил стать андрологом?

– А вы почему?

Вот как. Мальчику палец в рот не клади – не стоматолог, чай.

– Рабинович, почему вы всегда отвечаете вопросом на вопрос? – Денис отпил чаю. – Да кто вам сказал такую чушь?

– Не будете отвечать? – кривовато улыбнулся Антон.

– Отчего же не буду? Отвечу. Специальность редкая, востребованная и денежная. Хороший уролог-андролог – на вес золота. А все остальное – предрассудки.

– Какие предрассудки? – изобразил непонимание Тося.

– Вот эти, – Дэн щелкнул по гладкой, сверкающей на послеобеденном солнце макушке Николая. – Я встречал не одного вполне себе взрослого и неглупого человека, часть из них были даже с медицинским образованием – которые при известии о моей специальности и о том, с чем мне приходится ежедневно иметь дело, брезгливо морщились.

– Да ладно? – недоверчиво округлил глаза Малин. – Ну не проктолог же!

– И проктолог – вполне себе уважаемая и нужная профессия, – одернул собеседника Денис. – Только люди об этом вспоминают, когда геморрой за горло берет.

– А… Ну да, – не стал спорить Тося. – Я вот тоже считаю, что в профессии уролога нет ничего зазорного.

– Как и в любой другой врачебной специальности, – кивнул Денис. – В человеческом организме лишнего ничего нет. За исключением четырех восьмерок и аппендикса. Так почему мочеполовая система, Антон?

Малин молчал, уткнувшись носом в кружку. И туда же заговорил:

– Чтобы победить собственные комплексы.

– О как. И какие же? Так, погоди, постой. Ты слишком молод для импотенции.

– Денис! – «Валентиновичем» Тося от возмущения поперхнулся. – Я не про то! Да я вообще…

А потом Денису выпала честь выслушать двадцатиминутную исповедь интерна Малина про несчастную любовь на первом курсе, завершившуюся некрасивым скандалом, про укоренившуюся неуверенность в себе как в мужчине и решимость вот таким нетривиальным образом излечиться. Помогая другим мужчинам обрести что-то.

– Тебе с таким креативным подходом в психиатрию надо было идти, – вынес вердикт Денис, отодвигая в сторону пустую кружку.

– Не-а, – вдруг широко улыбнулся Малин. – Мне у вас нравится. Я прямо чувствую, как мне лучше становится.

И тут Денис расхохотался, рассеивая неловкость от внезапных откровений.

– Лечу наложением рук, ага. Ну а в медицинский-то тебя как занесло, Тося?

– Бабушка… заставила, – негромко проговорил Малин. Негромко и явно смущенно.

– Бабушка? Ну, бабушка, может, и заставила поступить. А выучился ты как? Как патан[8] выдержал? Зубрежку по фарме[9]? Да и…

Денис замолчал и тут же сделал себе мысленный выговор. Надо же помнить, кто у нас бабушка. И что там вполне могли договориться на уровне если не ректора, то хотя бы декана. Че-е-ерт… Замечательный интерн, лучше не бывает. Смоленцев – жук колорадский и навозный одновременно! И надо идти и требовать «Вергланд». Он кровью Дэновой оплачен.

– Я знаю, о чем вы подумали, – глухо произнес Малин, глядя куда-то в сторону.

А потом посмотрел Денису прямо в глаза. – Не помогал мне никто. И не договаривался. Хотите верьте – хотите нет. Я сам так решил. Потяну – значит, мое. Не потяну – за счет бабушкиных связей учиться точно не буду. Да и не было у нее особо связей к тому времени уже. Это только она сама так считала – что стоит ей позвонить…

Собеседники какое-то время смотрели в глаза друг другу. А потом Денис кивнул.

– Отлично. Вопрос закрыт, – и словно подводя итог: – До метро подвезти?

– Спасибо, но мне сегодня в другую сторону.

Может быть, парень обиделся. Может быть, устыдился своей откровенности. А вот Денис кое-какие выводы для себя сделал. И Смоленцева пока из категории жуков можно вычеркнуть. Из навозных – точно. А что до колорадских – по «Вергланду» видно будет.

* * *

Отец начал на несколько часов ездить в редакцию и в один из вечеров заявил Ольге твердо, что уже здоров и «пора перебираться к себе». Только она видела, как устает он к концу дня, несмотря на всю свою браваду.

Оля много думала об отце в последнее время. Даже не так – она думала о нем много все последние месяцы, с тех пор как он появился в ее жизни, этот немолодой интеллигентный человек, уверенный с другими и немного робкий с ней. Чувствующий вину за все годы молчания. А Оля… Оля чувствовала к нему благодарность. За то, что он вот так появился в ее жизни.

«Папа… у меня есть папа», – думала она поздними вечерами, лежа в кровати. И шепотом:

– Папа… мой папа…

И становилось тепло. Тепло не только от того, что есть папа, но и от того, что ты ему нужна. И он тебе… нужен.

– Давай сделаем вот как, – ответила Оля на очередное заявление отца об отъезде. – Дождемся юбилея твоего друга, а вот уже после него и вернешься в свою холостяцкую квартиру.

На том и решили.

Отец много времени проводил с внуком, в будущем даже вызвался вечерами возить его на тренировки: Никита занимался в футбольной секции и часто демонстрировал в коридоре деду разные приемы владения мячом.

Коридор был маленький и узкий, каждый неосторожный и несильный удар грозил разбить зеркало, свернуть полку или повалить вешалку. Но все просьбы и запреты оказывались бесполезны, потому что ответ звучал всегда один:

– Мама, я очень осторожно. Деда, вот смотри, мяч надо вести мизинцем, видишь? Я сейчас покажу!

– Оленька, там какие-то щитки надо купить, я в этом несильно разбираюсь, – Изольда Васильевна из кухни наблюдала за рождением новой звезды спорта. – Тренер говорил, а то ноги все в синяках будут.

– Да, конечно, на выходных посмотрю.

– И… – соседка немного замешкалась, прежде чем сказать, – я завтра супчик сварю, Никиту из школы приведу… Геннадий Игоревич посидит с внуком?

– Конечно, посидит, не беспокойтесь. Он уже почти совсем оправился после операции, а… – теперь замешкалась Оля.

У Изольды Васильевны был вид смущенной девушки перед свиданием. И прямой Олин взгляд она не выдержала – опустила глаза.

– Ой, что это я, совсем забыла, купила в магазине такие вкусные печенья… – соседка быстро засеменила к полке.

– Ты видел? – спросила Оля позже, когда Изольда ушла, Никита после ужина сел смотреть мультфильмы, а дочь и отец пили на кухне чай с теми самыми печеньями.

– Что видел?

– Изольду. Вы завтра после обеда с Никитой устраиваете мальчишник, потому что у нашей актрисы дела важные, – Оля сделала глоток и повертела в руках чашку. – Признаться, никогда не видела ее такой смущенной. Обычно если ей надо в больницу или по делам, она говорит прямо, а тут…

– Тайна Мадридского двора?

– Секрет, да, – улыбнулась Оля. – Может, у нее появился воздыхатель?

– В ее-то возрасте?

– А что не так с возрастом? – возмутилась Оля. – Знаешь, она прекрасно выглядит для своих шестидесяти трех. Очень интересная женщина.

– Интересная, – согласился отец после некоторых раздумий. – Очень даже.

Но настроение у него почему-то испортилось, и чай они допивали в тишине. Только уже ставя пустую посуду в раковину, Оля нарушила молчание:

– Я завтра задержусь на работе. Справитесь?

– Конечно, дочка. Много работы?

– Да, – Оля включила кран.

– А что планируется на завтра?

– Да ничего особенного, – чистые чашки и ложки размещались на расстеленное полотенце. – У нас водитель заболел, придется завтра самой отвозить листовки в торговый центр, а перед этим встреча с клиентом. Мы разрабатываем фирменный стиль для его кафе. Надеемся, что он закажет нам вывеску. Это хорошие деньги. Еще делаем макет для мебельного магазина – у них акция со скидками. Ну и так далее.

– Да ты настоящая бизнес-леди! – в голосе отца слышались и удивление, и восторг одновременно.

Оля усмехнулась. Выключила кран и стала неторопливо вытирать посуду.

– Я ездовая собака, папа.

Он немного помолчал, а потом тихо спросил:

– А ты любишь свою работу? Тебе нравится то, чем занимаешься?

Она не отвечала до тех пор, пока все чашки, блюдца и ложки не были расставлены по местам. Захлопнула дверцу шкафа, а потом повернулась лицом к отцу:

– Знаешь, когда ты в ответе за ребенка, которого надо кормить, поить, ставить на ноги, покупать одежду и давать образование, вопрос о том, нравится ли тебе твоя работа, уходит на второй план. Главное, что работа есть, она дает мне возможность жить и содержать моего сына. И я с этой работой справляюсь.

– Да, конечно, – голос отца еле слышался.

Он опустил голову и смотрел на свои руки.

– Но вообще, – Оля убрала со стола печенья, – у меня очень интересная работа.