Стоя под радугой

– Сама или не сама – какая будет разница, когда вы оба помрете от воспаления легких? Не стыдно – подвергать себя риску ради глупой забавы? Удивлюсь, если вы переживете эту неделю.

Несмотря на ее зловещие предсказания, никто не заболел – ни кашля, ни чиха. Какое разочарование для Сестры Руби, которая вела температурный дневник всю неделю. На седьмой день, не выявив ни малейшего симптома простуды, она сдалась. Поднеся термометр к свету и снова увидев 36,6, она сказала:

– Ладно, но знайте – на сей раз вам просто повезло.

Вечером того же дня она говорила Дороти:

– Представь, если бы девочка слегла от пневмонии и отдала концы, живя под одной крышей с дипломированной медсестрой, что бы люди подумали? В конце концов, я отвечаю за здоровье всего общества и отношусь к этому серьезно.

Соседка Дороти сказала:

– Я знаю, и все это ценят, просто…

Руби не слушала.

– Беатрис восприняла происшествие легкомысленно, ей-то что, а мне, между прочим, нужно поддерживать репутацию медицинского работника. Как, скажите на милость, мне давать медицинские советы по радио, если моя собственная квартирантка окочурится прямо у меня на глазах?

Дороти старалась проявить сочувствие и такт.

– Руби, я знаю, как ты за нее беспокоишься, и это очень мило с твоей стороны, но тебе не кажется, что иногда ей нужно хоть немного свободы?

Руби фыркнула и закинула за плечо конец голубого капора.

– Свободы? Ну, Дороти, если подвергать здоровье риску ты называешь свободой, то нет, не кажется.

Убеждать Руби – дохлый номер, но Бобби с Беатрис считали так: меньше знаешь – крепче спишь. С этого дня Беатрис брали в разные секретные экспедиции, о которых Сестра Руби не догадывалась. То дикая поездка на тачке или путешествие в Блю-Спрингс на мотоцикле приятеля Анны Ли, то прогулка галопом на спине старого мула, которого где-то одолжил Монро, то катание со снежной горки на сплющенной картонной коробке.

Застукали их всего однажды. Некий доброжелатель поведал Руби:

– Кстати, я видел нынче вашу квартирантку Беатрис на ярмарке, они с Бобби Смитом катались на американских горках и вопили во все горло.

Информация оказалась достаточно серьезной, чтобы Руби надела не только официальную медсестринскую шапочку, но и капор, и немедленно отправилась к дому Смитов жаловаться. Даже Дороти была немного озадачена, представив слепую девушку на американских горках.

– А если бы она вывалилась и сломала себе шею? – распекала она потом Бобби.

Бобби оставалось только благодарить небо, что Сестре Руби не доложили о других аттракционах, на которых они с Беатрис в тот день отрывались: Петля, Удар молнии, Хлыст, Дикая мышь, Гусеница и электромобили с бампером. Особенно на последнем было круто. Что Бобби вытворял! Они оба могли пострадать. Он выжимал из машины максимальную скорость, врезался во всех подряд, носился по площадке как ненормальный, голубые электрические искры у них над головой так и брызгали во все стороны. И Монро – демон скорости – в ответ нападал беспощадно и яростно. Не говоря уж о том, что Лютер Григгз так крепко врезался в них сзади, что они оба едва не вылетели из машины. Но Беатрис понравилось все. В конце она воскликнула:

– Ой, Бобби, давай повторим!

И они повторили. Даже дважды.

Этим летом Бобби раскрыл ее тайну. Тайну, о которой люди ни в жизнь бы не догадались, глядя на эту милую, спокойную девушку, почти небожительницу. Беатрис Вудс была с дичинкой. Она мечтала о романтике и приключениях. И больше всего на свете любила скорость.

Анна Ли

Сестра Бобби и две ее лучшие подруги, Норма и Петси Мэри, росли вместе. Отец Нормы управлял единственным в городе банком. Родители Петси Мэри, Мерл и Вербена, заведовали химчисткой «Голубая лента». Петси Мэри была из их троицы самой успевающей ученицей, но далеко не красоткой. Как выразилась ее тетка, «у бедняжки на лбу с шести лет написано, что коротать ей век старой девой, школьной училкой». Но Петси Мэри была славной девочкой. Все трое были славными, а мелкие огрехи можно списать на то, что сейчас они переживали фазу «мой киногерой».

Всякий раз, как в элмвудский кинотеатр привозили новую картину, они сидели на двенадцатом ряду в центре. Актеров любили разных. У Анны Ли в этом месяце предметом обожания стал Дан Эндрюс. Она заполнила гору альбомов его фотографиями, вырезанными из киножурналов. Петси Мэри на тот момент сходила с ума по Алану Ледду, только что сыгравшему в «Голубом георгине». Но выбор Нормы удивлял ее подруг. Ее любимой кинозвездой был никому не известный актер по имени Уильям Бендикс, совсем не красавчик и даже не симпатяга. На вопрос «Почему он?» Норма отвечала:

– В том-то и дело. Должен же по нему хоть кто-нибудь фанатеть.

Однако школа близилась к концу, они сосредоточились на предстоящем выпускном, и страдания по звездам экрана отошли на второй план. Норма пойдет на бал, разумеется, с Маком, Петси Мэри, как всегда, со своим кузеном. Анна Ли единственная пока никому не дала согласия. Их больше волновал вопрос, что надеть. Все как одна старшеклассницы требовали купить им выпускное платье в магазине, ведь надеть бальное платье домашнего пошива все равно что написать на лбу огромную красную букву «Д». У Соседки Дороти в серванте лежал диплом модельера, и она считалась одной из лучших портних в штате, однако понимала, что делать нечего – придется отпустить Анну Ли вместе с подружками в универмаг «Морган бразерс» – выбрать готовое платье. Это будет втрое дороже, чем сшить самой, но ее дочь или получит магазинное, или умрет от унижения. По крайней мере, так она выразилась.

Еще в универмаге «Морган бразерс» работала удивительная продавщица, миссис Марион Нордстром, заведующая «Отделом лучших платьев». Если миссис Нордстром поможет тебе с выбором, ты точно не ударишь в грязь лицом. Все девчонки в компании Анны Ли считали эту даму самой изысканной женщиной в мире. Высокая и отчужденная, всегда безукоризненно одетая по последней моде, она была их идеалом. Военная вдова Марион приехала из самого Сан-Франциско, Калифорния, и привезла с собой гардероб, ставший предметом постоянного обсуждения в среде старшеклассниц.

– Она каждый день в разном, – говорили они восхищенно.

После школы Анна Ли и Петси Мэри шли в универмаг будто бы за покупками, а на самом деле – чтобы увидеть сегодняшний наряд миссис Нордстром.

Анна Ли даже высокую прическу с нее копировала. Прическу слишком взрослую – считала Дороти – для девочки, которая до сих пор носит белые носки и кеды, но Анне Ли это казалось верхом утонченности. Но Дороти переживала из-за другого – дочь может вырасти немного избалованной. В каждой школе есть одна девочка, по которой все мальчишки сходят с ума. Анна Ли с первого класса как раз такой девочкой и была.

Из представителей мужского населения ее чары не действовали только на Бобби. Он изводил сестру и мучил при всяком удобном случае. Она же в ответ ябедничала, и, поскольку была старше, верили, конечно, ей, а не ему. Так что Бобби не был рад, что Анна Ли появилась на свет шестью годами раньше, чем он, – факт, о котором она напоминала при каждом удобном случае. Бобби ненавидел, когда на семейных посиделках все начинали вспоминать события, случившиеся до его рождения. Снова и снова он спрашивал: «А где был я?» Мать отвечала: «Тебя еще не было», на что сестра вздыхала: «Старое доброе время. Тогда я еще была единственным ребенком в семье» – или другую какую гадость придумает.

Бобби, как ни старался, не мог представить мир без себя. Это совершенно сбивало с толку. Где он был? Что делал? Однажды, привязанный к дому, оттого что Лютер Григгз караулил поблизости, чтобы снова его поколотить, он воспользовался случаем и ходил за матерью по кухне, задавая все те же вопросы.

– Но если меня здесь не было, где я был?

– Ты еще не родился, – отвечала она, нарезая картошку.

– Ну а до рождения где я был?

– Ты был искоркой в папином глазу, как говорится. Подай, пожалуйста, масло.

– Когда я родился, я уже был собой или сначала родился, а потом стал?

– Всегда был.

Он протянул ей тарелку с маслом.

– А если бы я родился в Китае, я все равно был бы собой – или китайцем?

– Ох, Бобби, лучше бы ты не спрашивал меня о таких глупостях. Я только знаю, что ты – частичка меня и папы и что ты такой, каким тебе суждено быть.

– Да, но если бы ты не вышла замуж за папу, что тогда?

– Не знаю, – сказала она, обмазывая стеклянную форму маслом. – Могу только сказать, что ты появился в то время и в том месте, как было задумано, и что я тебя загадала.

– Правда? – удивился Бобби. – Типа как на куриной косточке?

– Вроде того.

– А что говорила, когда загадывала?

– Что хочу мальчика с карими глазами и темными волосами, точно такого, как ты, – и вот ты здесь. Так что ты – сбывшаяся мечта.

– Ух ты! – Бобби с минуту обдумывал, потом сказал: – А вдруг тебе не тот мальчик достался, почему ты так уверена?

– Потому что, не забывай, там, наверху, кое-кто есть. И ему виднее.

Дороти включила духовку, вынула сыр из холодильника, а Бобби все ходил за ней хвостиком.

– А вот если Бог перепутал? Что, если я родился не в том году или даже не в той стране?

– Он не ошибается.

– А вдруг все же ошибся?

– Не ошибся.

– Ну просто представь: все же ошибся. И что тогда?

Дороти поставила форму в духовку, вымыла руки. А Бобби стоял сзади и ждал. Вытерев руки полотенцем, она повернулась и посмотрела на него:

– А что, Бобби, ты бы хотел родиться в другой семье, не у нас?

Бобби с невинным видом моментально пошел на попятный:

– Нет, я просто… интересовался.

И тут же вспомнил, что не полил папиных червей для рыбалки. Папа разводил их в саду, в «червятнике».

Вообще-то он не был до конца откровенен с матерью. Иногда по ночам он фантазировал, что однажды к ним в дверь постучат и скажут:

– Мы прибыли за мальчиком.

И тогда его родители признаются, кто он на самом деле. Что он полноправный принц Англии, что его отдали на воспитание, пока ему не исполнится двенадцать. Потом он поедет по улицам в карете, а народ будет кланяться и шептать: «Это юный принц». Все учителя из их школы будут кланяться. Вот он подъезжает к дому, а на веранде стоят родители и бабушка, и все кланяются. Он поскорей махнет им, чтоб разогнулись, и тут Анна Ли подбежит к карете и падет к его ногам в слезах.

– Простите меня за все, ваше величество. Я не знала, кто вы. Простите, простите!

– Ты… прощена, – скажет он и красиво взмахнет рукой.

Он будет великодушным, всепрощающим правителем – со всеми, кроме Лютера Григгза. Его он арестует и проведет по городу в цепях, а Лютер будет рыдать и тщетно молить о пощаде. Вот он, момент чистейшей радости.

В другие дни Бобби представлял себя сыном Роя Роджерса и Дэйл Эванс, похищенным при рождении, и вот его наконец нашли и устроили парад на Мэйн-стрит, и он сидит верхом на лошади вместе с Роем, и его новый отец приподнимает ковбойскую шляпу, приветствуя толпу. Дейл и Габби Хэйз скачут рядом. Он поедет жить к ним на ранчо и возьмет с собой элмвуд-спрингскую семью. Днем будет объезжать скот, а вечерами сидеть у костра, слушая ковбойские песни в исполнении группы «Сыновья пионеров», и все они будут жить счастливо до конца своих дней. «Счастливых дорог тебе… и до встречи».

Но пока что (ненадолго, конечно) он был обычным Бобби Смитом. И увы, как и подозревала Анна Ли, он кое-что задумал.

Бобби нашел верный способ поквитаться с сестрой за предательство: она наябедничала маме, что он ездил в Блю-Спрингс. Его в наказание не пустили в субботу в кино на двойной сеанс, и он пропустил «Парни в седле» и «Облаву на дикую лошадь». Они с Монро много недель планировали месть и наметили провернуть дело перед выпускным.

Его мама и Бабушка Смит помогали в проведении праздника, а Док держал аптеку открытой допоздна, чтобы ребята могли поесть мороженого после торжества. У Джимми по вечерам в пятницу всегда покер с друзьями в Доме ветеранов. Так что весь дом остался в полном распоряжении Бобби и Монро, и они привели свой план в исполнение.

Когда дело было сделано, они затаились в комнате Бобби и стали ждать. Анна Ли вернулась домой последняя – вся сияющая, вплыла в розовом облаке в 23.29, за минуту до своего «комендантского часа». Весь вечер она танцевала под бумажными серебряными звездами и бело-голубыми баннерами, свисающими с потолка спортзала. Танцевала она с Билли Нобблитом, похожим на Вана Джонсона, по крайней мере, так ей казалось. Она мечтательно разделась под звуки до сих пор не смолкающих в голове мелодий – «Это должен быть ты» и «Пятнышки и лунные лучи».

Юркнула в ночную рубашку, почистила зубы, осторожно сняла с корсажа приколотый цветок и положила в стакан с водой на комоде. Забралась в постель, усталая и счастливая, и блаженно вытянулась… Но это блаженство длилось не дольше секунды.

Со скоростью пули она выскочила из-под одеяла, вопя во все горло:

– Змеи! Змеи!

Вбежала в комнату родителей с воплем:

– Спасите! Меня укусила змея!

И рухнула без сознания.

После того как Док и Дороти привели дочь в чувство и кое-как успокоили, после того как Мама Смит в сетке для волос и запахнутом халате объявила: «Если в доме рептилии, я не останусь», воцарился мир. Но ненадолго. Мама Смит отказывалась возвращаться в постель, пока Док не проверит комнату Анны Ли. Это не был ночной кошмар, как убеждали ее родители. У нее под одеялом извивалось около сотни склизких розовых червей – родом из «червятника» в саду, как быстро догадался папа.

– Не пойму, с чего она такой шум подняла. Это же безобидные червячки, – сказал Бобби, когда отец выудил его из-под кровати.

Но случилось непредвиденное и печальное: в ту самую секунду, когда папа открыл дверь его комнаты, Монро – верный кровный брат Монро – выскочил в окно и без остановки бежал до самого дома в пижаме, на спине которой красовался портрет благородного героя Хопалонга Кэссиди, грозы злодеев на Диком Западе. Предоставив Бобби одному держать ответ за содеянное.

Анна Ли страшно разозлилась и заявила, что Бобби для нее больше не существует. Она довольно долго с ним не разговаривала, пока однажды вдруг не забыла, случайно попросив принести с кухни молока.

Он расхохотался:

– Ха-ха-ха, я думал, ты со мной не разговариваешь. Сама сходи! – И выскочил на улицу.

Анна Ли с отвращением встала и, открывая в кухне холодильник, спросила мать:

– Хоть убей, не пойму, зачем вам понадобился второй ребенок? Почему вы не остановились на мне?

Дороти улыбнулась:

– Дорогая, мы вообще-то думали, что остановились.

Анна Ли глянула на мать с удивлением: об этом она слышала впервые.

– Что же произошло?

– Наверное, Господь решил даровать нам еще одного ангелочка с небес.

– Меня сейчас стошнит, – сказала Анна Ли и вышла.

В дверях появилась Мама Смит.

– Что это с ней? – спросила она.

Дороти засмеялась:

– Хотела знать, зачем нам понадобился Бобби.

– И что ты ей наплела?

– Во всем обвинила Господа Бога.

– Чем не объяснение. Пресвитериане считают, что в мире все предопределено. По крайней мере, так говорит мать Нормы.

– Ида? Откуда ей-то знать, она методистка.

– Уже нет. На прошлой неделе она клялась, что пресвитерианка. Объявила это прямо посреди турнира по бриджу.

Дороти разбила три яйца в миску с синей полосой и принялась взбивать.

– Но вокруг на много миль нет ни одной пресвитерианской церкви. С чего это вдруг она заделалась пресвитерианкой?

Мама Смит налила себе чая со льдом.

– Наверное, считает, что это продвинет ее вверх по социальной лестнице.

– Ну… даже не знаю, что сказать. Лимон в холодильнике. Надеюсь, она будет счастлива.

Мама Смит дотянулась до холодильника.

– Я тоже надеюсь, но вряд ли, разве что Норма выйдет за Рокфеллера. Тогда Ида наконец займет в обществе место, которого достойна.

Высшее общество

Мама Смит сказала правду. Если и было в Элмвуд-Спрингсе некое подобие высшего общества, мать Нормы стремилась как раз этим обществом быть. Ну еще бы, ведь муж Иды Дженкинс, Герберт, был городским банкиром, и потому Ида ощущала, что обладает некоторым положением, а его необходимо укреплять. В конце концов, ее общественный долг – устанавливать стандарты аристократического поведения. Освещать путь, так сказать. Подавать пример. Она была ответственна за все мелочи жизни, и ее непрестанные усилия нести людям культуру и красоту сводили с ума Норму и ее отца.

Хоть и проживала Ида в городке, который язык не поворачивается назвать городом, она подписывалась на все модные женские журналы, дабы идти в ногу со временем. В конце тридцатых годов она взялась произносить слово «модерн» как «модерне», дом свой называла «бунгало», а одежду – «платьем». Слово «интригующий» использовала к месту и не к месту, стриглась под Ину Клэр, звезду Бродвея, и вместо слова «плакать» старалась употреблять выражение «выплакать все глаза», а то и «обессилить от рыданий».

А еще Ида была клубной женщиной до мозга костей. Она была гранд-дамой в Национальной федерации женских клубов Миссури, возглавляла местный клуб садоводов, клуб бриджа, клуб «Встречи по средам», книжный клуб и городской клуб театралов. И ее ни разу не видели на улице без шляпы и белых перчаток. А ели в доме исключительно заправив за ворот салфетку, что ждала сложенной корзинкой возле каждой тарелки, и на белой скатерти.

– Только дикари принимают пищу на голом столе, – утверждала Ида.

На шестнадцатый день рождения она подарила Норме новое, расширенное издание книги по этикету Эмили Пост, которую подписала таким наставлением:

Если бы это прочитал каждый человек, мир был бы избавлен от многих неприятностей.

С днем рождения!

С любовью,

мама

С экспертом по этикету Ида была «на короткой ноге» и частенько приговаривала:

– Интересно, как бы с этим справилась Эмили?

А порой начинала фразу со слов «Эмили говорит…».

Жизненной задачей Иды и, как она полагала, всей Америки было просвещение людей не только в Элмвуд-Спрингсе, но и во всем мире, покуда в самых отдаленных иглу на Северном полюсе и в темных, непролазных дебрях джунглей Борнео не запомнят, что вилка – слева, а свежие цветы на столе радуют глаз, что чистый дом – счастливый дом; покуда все не признают, что повышать голос в гневе – грубо и неприемлемо ни при каких обстоятельствах.

Ида всегда говорила:

– Помни, Норма, в Америке аристократами становятся не по происхождению, а по поведению.

Судя по ее поведению, Ида уже считала себя герцогиней Кентской.

Норма любила мать, но жаловалась Анне Ли:

– Не представляешь, каково это – жить рядом с ней двадцать четыре часа в сутки. Тебе сказочно повезло, что у тебя твоя мама, а не моя.

Норма, как и Монро, старалась почаще оставаться на ночь у Смитов. У них всегда было полно народу, веселья и вкусной еды. А самое главное, в доме Соседки Дороти можно было сидеть в гостиной, чего Ида не позволяла Норме и ее отцу. Гостиную Иды только демонстрировали гостям, она называлась официальной комнатой. Настолько официальной, что туда никто не заходил с тех пор, как Ида обставила ее мебелью восемнадцать лет назад.

В одну из таких ночевок Норма помогла Анне Ли отомстить Бобби и Монро. Днем в субботу мальчики сидели в темной гостиной с закрытыми шторами и, поедая сэндвичи с арахисовым маслом и бананами, слушали по радио любимые страшные детективные истории. Уже прозвучали «Искренне ваш», «Джонни доллар», «Бостон Блэки» и «Свистун», и как раз начиналась следующая.

Сначала раздались странные звуки, извлекаемые из фисгармонии, потом голос.

ЖЕНЩИНА. Он заходит… в аптеку. Становится на весы.

(Звук монеты, упавшей в щель автомата.)

ЖЕНЩИНА. Вес двести тридцать семь фунтов.

(Звук выскочившей из щели карты.)

ЖЕНЩИНА. Что вас ждет? Опасность!

(Скрежет струны.)

ЖЕНЩИНА. Ктооо тут?

МУЖЧИНА. Толстяк!!!

Как и было обещано, в программе этой недели подозрения и тайны не успевали сменять друг друга. К концу передачи мальчишки едва могли усидеть на стульях от страха. Вот в глухом закоулке загадочного человека в дождевике стали преследовать шаги: шур-шур… клик-кляк… ближе и ближе… громче и громче… некуда бежать… негде спрятаться… В тот самый миг, когда перепуганный герой с бьющимся сердцем обернулся и увидел своего жестокого убийцу, две фигуры в жутких резиновых масках, с зеленым свечением под подбородками выскочили из-за дивана с воплем: «ВАААА!»

От испуга парни взвились в воздух, завопили, как девчонки, и, сбивая друг друга с ног, перевернув кофейный столик и стулья, едва не выбив дверь, вылетели из комнаты.

На фонари были накручены зеленые отражатели, а маски остались с Хэллоуина. Прятаться и ждать подходящего момента пришлось весь вечер, но каждая минута ожидания оправдалась!

Победитель

– Всем доброго утра! Не могла дождаться эфира, потому что, как поет Габриел Хитер, «Ах, нынче вечер новостей хороших!», впрочем, в нашем случае это утро, и мы так и подпрыгиваем от нетерпения. Но сперва позвольте спросить вас: вы не чихаете от стирального порошка?

Миссис Скуатзи Китрел из Силвер-Спрингса, Мериленд, говорит: «“Ринзо” стирает быстро и с обильной пеной, и руки потом не шершавые, и я от него не чихаю, как от остальных». Так что запомните: «Ринзо» для белой и «Ринзо» для цветной одежды – единственный порошок, на девяносто восемь процентов без пыли, вызывающей чихание. А еще скажите, вы, часом, не ищете клетчатую, в полоску или в горошек ткань для окна спальни, кабинета или кухни? Если да, то Фред Морган из «Морган бразерз» приглашает – заходите, и еще у него во дворе выставлен большой рулон крапчатого шведского материала, который он хочет отдать со скидкой, так что кто подумывал обзавестись занавесками – сейчас самое время.

А теперь – большая новость дня.

Дороти взяла со стола письмо с хорошими новостями, и на лице ее засияла гордая улыбка.

– Знаете, вообще-то мы не любим хвастаться, но сегодня не в силах удержаться, так что расскажем. (Мама Смит устроила фанфары на фисгармонии.) Вчера было объявлено, что Док выиграл ежегодный Конкурс фармацевтов аптечной сети «Рексалл» – второй год подряд. И получит приз лично на Юго-восточном съезде фармацевтов в Мемфисе, а я планирую быть там и увидеть это собственными глазами. Так что – эгей, там, в аптеке, слышишь нас, Док? Мы страшно гордимся тобой!

В «Рексалл» приемник стоял на полке за спиной Тельмы и Берты Энн, двух девочек в бело-розовой униформе, работавших за стойкой с содовой. Тельма в это время мыла стеклянную вазу для бананового сплита, а Берта Энн готовила яичный салат: приближалось время обеда, скоро сюда нагрянут проголодавшиеся. Обе бросили дела и засвистели, захлопали, завопили:

– Да! Знай наших! Поздравляем, Док! Наш герой!

Док дописал рецепт и вручил посетительнице бутылку болеутоляющего: у ее младенца резались зубки. Она спросила, что случилось, и Док смущенно ответил:

– Ой, ничего, эти двое просто дурачатся. Сами знаете, такой возраст… – И продолжал: – Значит, много не лейте, всего несколько капель на стакан воды, средство просто волшебное, вот увидите.

Когда она ушла, Док подошел к стойке, шутливо грозя пальцем:

– Глупые девчонки, и что мне с вами делать?

Они засмеялись.

– Это за то, что не сказал нам, – ответила Берта Энн.

Он сел на табурет.

– Моей женушке следовало бы рот зашить. – Ему, конечно, было приятно, но он скрывал. – Приготовь-ка мне коктейль с мороженым, Берта. И себе что-нибудь налейте. Раз уж кота вынули из мешка, можно и отметить.

А тем временем Дороти сделала еще одно объявление:

– Сегодняшним победителем в конкурсе «Ваше самое большое удивление в жизни» становится миссис Салли Сокуэлл из Хот-Спрингса, Арканзас. Она пишет:

В прошлом году я потеряла бриллиант из кольца и пришла в отчаянье: его подарил мне на свадьбу покойный муж, и теперь я лишилась обоих. Представьте себе мое удивление, когда, жаря яичницу, я обнаружила в белке что-то блестящее. Не поверите, это был мой потерянный бриллиант! Наверное, курица его склюнула, когда я собирала яйца. Пути Господни неисповедимы.

– Да, миссис Сокуэлл, поразительно, но слава богу, что вы не стали делать омлет, иначе могли бы не заметить.

К слову, о пропавших предметах. Зашла Леона Уотли и сказала, что кто-то продал ее свитер и сумочку на школьной благотворительной распродаже подержанных вещей. Она говорит: положила вещи на стол, на секунду отвернулась – и все, как не бывало. Так что если вы прикупили себе женский голубой свитер, расшитый бисером, и черную сумочку с маленькой нераспечатанной коробкой салфеток «Клинекс», звоните Леоне, она с радостью их выкупит. Нам еще многое предстоит сегодня рассказать. Беатрис споет одну из ваших любимых песен, «Я снова надуваю пузыри». Да, увы, очередной сезонный бум. В следующую субботу в элмвудском кинотеатре пройдет ежегодный конкурс надувания пузырей, проводимый жвачкой «Базука»… Мамочки, готовьтесь. Я знаю, Бобби будет день и ночь сводить нас с ума: хлоп, хлоп, хлоп, чавк, чавк, чавк. И не забудьте, каждую среду в элмвудском кинотеатре Посудный вечер[6], приходите. Так… Что я еще забыла, Мама?