Русская история: неизвестное об известном. Истории русской провинции

А может клад найден?

Отступление Наполеона из Москвы Худ. А. Нортен

Вальтер Скотт сообщает нам: «Вслед за войском шла беспорядочная толпа отставших и пленных, из коих многие были вынуждены нести на себе или везти на тележках добычу завоевателей. Кроме того, была тут собрана тьма всякого рода повозок, нагруженных поклажею армии и „московскою добычей“, как трофеями, взятыми Наполеоном с тем, чтобы позабавить парижан, а также и вещами, забранными частными лицами».

Великая армия редела каждый день своего трагического отступления. На глазах таял и обоз с награбленными московскими сокровищами. Думается, окрестности старой смоленской дороги до сих пор хранят многочисленные клады до самой Березины. И есть свидетельства обнаружения некоторых из них.

Осенью 1963 года сотрудник молодёжного журнала «Смена» Владимир Прокопенко и старший научный сотрудник Центрального государственного архива РСФСР Лидия Павловна Тинаева, знакомясь с документами Высочайшей Комиссии по описанию боевых трофеев русского воинства, неожиданно обнаружили сообщение минского губернатора. Чиновник доносил в столицу, что в 1911 году у жителя города Новогрудок, Гродненского уезда Минской губернии, Станислава Антоновича Череповецкого хранилось 120 писем Наполеона и его маршалов, приказы атамана Платова, французские знамена, кубки, оружие «и другие вещи, относящиеся к 1812 году».

Эта коллекция была разделена позже на две части. Исследователи выяснили, что Череповецкий был женат на дочери Фёдора Романовича – страстного коллекционера. Видимо, после его смерти в 1909 году, указанная в губернаторской депеше часть коллекции писем и вещей Отечественной войны 1812 года перешла в руки зятя – Станислава Череповецкого.

Далее исследователи делают вывод: «Поскольку в коллекции вместе с письмами имелось семь золотых древних цепей, 48 пар золотых и серебряных серег, 36 древних золотых и серебряных перстней патриарха Филарета – отца первого царя династии Романовых, 24 золотых барельефа, сотни кусков золота, множество древних золотых кувшинов, тарелок, шпаг, сабель, мы сделали предположение, что все эти ценности, принадлежавшие Череповецкому и Романовичу, были частью вещей, награбленных наполеоновской армией в России, может быть, даже частью знаменитой „московской добычи“ Наполеона».

И с этим выводом можно согласиться. К сожалению, дальнейшие следы описанных ценностей теряются, хотя удалось найти немало свидетелей, показавших, где прятались в разное время части сокровищ.

Другой охотник за наполеоновской добычей, Владимир Цыплёв, поведал историю об удивительной находке заготовителя рабкоопа Владимирской области Фёдорова, у железнодорожной станции Сеньково, близ города Вязники, в 300 верстах, но не к западу, а к востоку от Москвы. О ней сообщалось в местной газете «Сталинское знамя» от 6 июля 1956 года:

«Ценная находка. В мае нынешнего года неподалеку от станции Сеньково обнаружен ценный клад. В беседе с нашим корреспондентом зампред Лукновского рабкоопа Н. П. Фёдоров рассказал по этому поводу: „В мою работу входит и сбор металлического лома. Весной прошлого года, изыскивая металлолом, я обнаружил в перелеске близ станции Сеньково цистерну, зарытую в землю. Времени вырыть цистерну у меня тогда не было. Но в мае этого года, когда план заготовки черных металлов увеличился, я вспомнил о цистерне и намеревался сдать Вязниковскому отделению Главторчермета. Но там не было ни кислорода, чтобы резать цистерну, ни транспорта, чтобы вывезти её. Я исследовал находку более внимательно. Вид её заинтересовал меня. Магнит, приложенный мною к цистерне, не притянулся. Я понял, что сделана она из цветного металла. Вырезанный кусок горловины послал на анализ во Владимирское отделение цветных металлов. Анализ показал, что цистерна изготовлена из серебра с примесью бронзы. Тогда я заявил во Владимирский краеведческий музей об этом ценном кладе. Работники музея очистили находку от грязи и тщательно осмотрели её. Длина цистерны – около четырех с половиной метров, диаметр – полтора метра и вес – примерно 12 тонн. На наружной поверхности имеются надписи: „Выпуск 1720 г.“, „Вывоз Петербург 1842 г.“ и изображение двуглавого орла. Внутри цистерны обнаружено золото“. Сейчас находка Н. П. Фёдорова, поступившего, как подобает советскому гражданину, находится в Москве. Честному работнику Лукновского рабкоопа будет выдано соответствующее вознаграждение».

Владимир Цыплёв разыскал родственников Н. П. Фёдорова, и выяснилось, что наградой герою за ценную находку стал годовой срок в местной колонии! Но по свидетельству односельчан, сидел он как-то странно. Каждые выходные новенькая и редкая по тем временам «Волга» привозили его погостить дома.

Во Владимирском облпартархиве в томе «Протоколы за 1956 год» Цыплёв нашёл на странице 333 протокол заседания бюро Вязниковского ГК КПСС от 25 июля 1956 года.

В параграфе 7 указано: «О ложной информации в газете «Сталинское знамя» и выступлении по областному радио «О ценной находке». «Выяснено, что слухи о якобы найденной около станции Сеньково серебряной цистерне с золотом пустил заместитель председателя Лукновского сельпо. Он же сфабриковал акт о «сданных им драгоценностях». Подписи вымышленных лиц на акте заверила гербовой печатью секретарь Лукновского поселкового совета. Распространению ложных слухов о «кладе» способствовали работники Вязниковского райпотребсоюза. Этим слухам и фальсифицированному документу доверился редактор газеты «Сталинское знамя» т. Зайцев. Не уточнив, не проверив достоверность изложенного в «акте» факта, он 6 июля с.г. поместил в газете интервью Фёдорова «Ценная находка». Пользуясь информацией тов. Зайцева, ряд центральных газет опубликовал, как выяснилось, ложные сообщения о «золотом кладе», найденном в Вязниках. Таким образом, жертвами фальсификатора стали многие организации и читатели газет».

Переправа войск Наполеона через Березину. Худ. Я. Суходольский 1866 г.

Странная, конечно, история. И скорее всего она не имеет отношения к поискам Золотого обоза, тем более, что возможно, найденный клад обнаружили слишком далеко от маршрута отступления наполеоновских войск, да и надпись на цистерне «Вывоз Петербург 1842 г.» говорит об этом. Но согласитесь, дату 1842 легко перепутать с датой 1812 по начертанию цифр 1 и 4.

И наконец, существует ещё одно удивительное свидетельство – рассказ Ореста Петровича Никитина, исследователя из Красноярска, жившего во время Великой Отечественной войны в Смоленской области.

По мнению Никитина, «приблизительно в 40 километрах от Семлёва, на берегу реки Угры, рядом с селом Вознесенье, находилось кладбище, называемое Курганниками. Здесь в разное время хоронили французских гвардейцев, которые остались в Вознесенье после войны 1812 года. Один гвардеец влюбился в крестьянку из Вознесенья и женился на ней. Через несколько лет умер и похоронен был на Курганниках. Жена поставила ему памятник – большой камень. Этот камень можно было видеть ещё перед Великой Отечественной войной.

Жена француза прожила очень долго и умерла в возрасте более ста лет. Перед смертью она рассказала односельчанам, что её муж попросил похоронить его в указанном месте, а памятник поставить из большого камня. Рядом с этим камнем якобы и спрятаны сокровища.

Перед войной в этих местах появился странный немец по фамилии Мозер, выдававший себя за представителя знаменитой фирмы «Зингер». Как выяснилось позже, он был классическим шпионом – сотрудником Абвера. Мозер собирал различную информацию и, видимо, случайно узнал легенду о спрятанных где-то в Вознесенье сокровищах.

В 1942 году он возглавлял отряд гестаповцев во время окружения 33-й армии генерала Ефремова под Вязьмой. Затем с командой саперов занялся поисками награбленных Наполеоном ценностей.

Однажды Мозер, – вспоминает Никитин, – посетил наш дом в городе Гжатске, ныне Гагарине, и похвастался: ценности Наполеона найдены в нескольких метрах от камня – памятника наполеоновскому гвардейцу. Найденные ценности я видел лично. Золотые монеты различного достоинства в 4 кожаных мешках, несколько (не более 20) различных золотых блюд, чаши, кубки, множество золотой и серебряной церковной утвари, среди которой выделялся большой золотой крест. Может быть, немцы показали только часть ценностей, а все другие скрыли от взора ненужных свидетелей».

Поэтому Никитин утверждал, что тайны наполеоновского клада с 1942 года больше не существует.

Где искать клад?

Наполеон покидает Кремль. Худ. Морис Оранж

Сдается мне, что клад не там ищут!

Основным источником, упоминающим это озеро, были и остаются мемуары генерала де Сегюра. Но простите, а зачем нашему врагу указывать точное место сокрытия Золотого обоза? По-моему, наивно предполагать подобное.

На современной карте вокруг Семлёва озер вообще нет. Зато указано лесное озеро Стоячее, но расположено оно на реке Дыма в добром десятке километров от самого Семлёва.

А вот Семлёвское озеро исчезло с карт, так как постепенно превратилось в болото. От старой Смоленской дороги до него около километра по лесному заболоченному бездорожью. Там вообще кругом одни болота, да леса. Конечно, можно предположить, что морозы конца октября 1812 года уже сковали болота, хотя версия очень сомнительная, может даже и гать какая-нибудь вела к озеру через труднопроходимый лес, а скорее всего только тропинка, но всё же как-то французы дотащили сокровища до озера. А зачем?

Даже если де Сегюр и страдал болезненным альтруизмом, все забывают, что он указал на водоем, расположенный рядом с селом Семлёво. А двести лет назад их в окрестностях было несколько.

Дело в том, что за полвека до появления здесь французов, в этих местах, как и по всей стране, по указу императрицы Екатерины II, были устроены каскады искусственных прудов. Выкопали пару десятков! Они хорошо просматриваются на картах того времени. А к 1812 году пруды частично заросли и приобрели вид естественных водоемов. Все пруды были спущены только в тридцатых годах двадцатого столетия и на их месте остались лишь донные отложения, думаю, не менее трех метров глубиной. Вполне возможно, что именно ил тех прудов и укрывает от наших глаз Золотой обоз.

Перефразируя слова известного литературного персонажа «Ищите, Шура, ищите! Там золото!», хочется призвать энтузиастов не сворачивать поиски наших национальных реликвий. Ведь мы же знаем, что они реально существовали, но большинство из них до сих пор не нашли. Удачи!

Публикации на тему:

В. Дорофеев, «Московская добыча Наполеона», журнал «Фактор времени», №3, 2012 г.

ИЗ ЖИЗНИ «ДИВИЗИОНА ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ „НОВАЯ ЗЕМЛЯ“»

Взрыв торпеды Т-5 в 1957 году

История эта о личном опыте моего отца Эдуарда Дмитриевича Дорофеева, дважды в своей жизни столкнувшимся с радиационным облучением – в армии, на Новой земле, и на гражданке, на Орловщине, во время чернобыльской трагедии.

В начале 1950-х годов ельчанин Эдуард Дорофеев по призыву попал в личный состав Кронштадтской школы оружия имени И. Д. Сладкова. Его рота по итогам учебы оказалась лучшей и, видимо, поэтому в полном составе была направлена туда, где труднее всего – на Северный флот.

Старшина 2-й статьи группы комендоров Э. Д. Дорофеев из «Дивизиона особого назначения „Новая Земля“»

В 1954 году он оказался в небольшом городке на Кольском полуострове, что ещё севернее самого Мурманска, с характерным названием – Полярный. И сразу же увидел на склоне самой высокой сопки огромную надпись: «Здесь в 1933 году побывал основатель Северного флота Иосиф Виссарионович Сталин».

Так старшина 2-й статьи Эдуард Дорофеев попал в дивизию охраны водного района на «бобик», маленький кораблик, браво зовущийся «большой морской охотник за подводными лодками». Но скромные размеры судна не отменяли постоянного пребывания в дозоре в суровом студёном открытом море. И участия в учениях по «охоте» за подводными лодками, в учебных бомбометаниях в авангарде выходящей из Североморска советской эскадры, в охранении наших эсминцев и крейсеров от нападения подлодок в нейтральных водах ввиду берегов Норвегии, в сопровождении наших подводников, возвращающихся к родным берегам с боевого дежурства.

Большой морской охотник за подводными лодками

А летом 1956 года на береговых постах и остающихся в Полярном кораблях взметнулись флаги расцвечивания, провожая несколько «бобиков», составивших новое подразделение – «дивизион особого назначения „Новая Земля“». На Баренцевом море стояло редкое для него явление «мёртвая зыбь», которая изматывала моряков хуже любого урагана. Но они преодолели трудности и через сутки суда вошли в тихую Губу Белушью, на несколько месяцев ставшую для них основной базой. Перед ними расстилались плоские зелёные берега Новой Земли, на деле оказавшиеся топкими и вязкими, как болото.

Пока обживались, изучали большой чёрный крест на южной оконечности острова, ловили рыбу, похожую на наших вьюнов, но крупнее и вкуснее, пытались даже в футбол играть, а в Москве принимали решения о «мероприятиях», в центре которых им вскоре придётся оказаться.

Задачу для них поставили туманную, обеспечить учения, в ходе которых произойдёт атомный взрыв.

Личному составу объяснили в общих чертах о теории расщепления атома, о необыкновенной световой вспышке, о сильнейшей взрывной волне, и об опасном облучении, обучили, как защищаться от взрыва, натягивая на себя прорезиненную одежду и укрываясь за палубными надстройками. Но как-то не верилось, что это может произойти на самом деле. Все ждали «учебных» учений, а не реальных испытаний атомной торпеды.

Корабли почти постоянно находились в море: перевозили солдат, какие-то секретные грузы, или несли дозор, чтобы никого не допустить к охраняемым районам.

Но чаще всего они бывали у Губы Чёрной, напоминавший своими внутренними очертаниями восточный кувшин, где как оказалось, находился основной полигон.

Работа на торпедой Т-5

Они знали, что здесь в 1955 году была взорвана атомная торпеда, им же предстояло теперь обеспечить практическую стрельбу боевой торпедой с ядерным боезарядом.

31 июля 1954 года вышло Постановление Совета министров СССР о создании испытательного полигона «Объект-700» (Новая Земля). А 17 сентября, в соответствии с директивой Главного штаба ВМФ СССР, фактически началось его создание и строительство силами организации «Спецстрой-700».

Академик А. Сахаров вспоминал: «…меня беспокоило, что… не существует хорошего носителя, т.е. в военном смысле мы работали впустую. Я решил, что таким носителем может явится большая торпеда, запускаемая с подводной лодки». Этой идеей академик поделился с адмиралом П. Фоминым, но тот не принял такой подход, он заявил, что военные моряки привыкли драться с вооруженным противником в открытом бою, и сама мысль о массовом убийстве для него отвратительна. «Я устыдился, – пишет А. Сахаров, – и больше никогда ни с кем не обсуждал своего проекта».

Тем не менее работа над торпедой началась, так как американцы уже имели опытные образцы.

И 21 сентября 1955 года был осуществлён первый подводный ядерный взрыв мощностью 3,5 килотонн на глубине 12 метров в Губе Черной.

С 1955 года испытания обеспечивала сформированная на Новой Земле бригада опытовых кораблей (БОК), состоящая из судов Северного и Балтийского флотов. В её состав входили штабной корабль, шесть эсминцев, 10 больших противолодочных охотников, семь подводных лодок, 14 тральщиков различных проектов, два сухогрузных транспорта, танкодесантный корабль и буксиры. На берегу для отбора проб воздуха и радиоактивных осадков соорудили шесть приборных и пять оптических пунктов, установили восемь специальных приборных стендов. На акватории Губы Черной были рассредоточены старые корабли, которые стали мишенями. Здесь были тральщики и транспорты, эсминцы и подводные лодки.

Э. Д. Дорофеев вспоминает, что летом 1956 года: «В Губе Чёрной поставили на якоря и бочки старые корабли, несколько гидросамолетов. Помню красавец-эсминец, стоящий у бетонной стенки. На его борту хорошо были видны яркие буквы названия «Иосиф Сталин». На боевых постах кораблей, там, где должны находиться люди, размещали собак. Сейчас пишут, что там были и овцы, но мы видели только собак, благо их на островах оставалось немало после того, как на материк вывезли их хозяев – коренных жителей, которых просто нельзя было оставить на их малой родине, превращённый в военный полигон.

И вот приготовления закончены. Ждём лодку. Тишина удивительная, даже собаки не лают. Наконец объявили готовность, мы надели свои резиновые костюмы, укрылись в кубриках. «Бобик» скрылся за скалистым мысом, милях в трёх от эпицентра взрыва. Лодка шла в надводном положении, и даже когда вышла торпеда, погружаться не стала, а как и мы укрылась за сопками.

Взрыв торпеды Т-5 в 1957 году

Сам взрыв мы не видели. Минут через десять или чуть раньше мы вошли в Губу Чёрная. Спешка была вызвана тем, чтоб успеть снять и сохранить уцелевшие приборы. Первое, что я увидел – это торчащий из воды нос эсминца с сохранившимися буквами «Иосиф Сталин».

Приборы собирали, в основном, специалисты. Мы потом их доставляли к огромным транспортам без опознавательных знаков. На них, наверное, учёные жили и работали. Запомнились длинные безлюдные коридоры и часовые у кают, безмолвные, как статуи, о чём не спроси – будто ничего не слышат.

Через пару недель, где-то в конце июля-начале августа (точно не могу вспомнить) на построенной на той же Губе вышке произвели надземный взрыв. Это было не так интересно, как торпедный залп, и запомнилось лишь тем, что в назначенный час атомное устройство не взорвалось, и к башне на шлюпке доставляли какого-то учёного, который и устранил неисправность. Конечно, от башни ничего не осталось».

Здесь речь, по всей видимости, идёт о промежуточных испытаниях в 1956 году. Другого объяснения я найти не могу, потому что в открытых источниках упоминается единственный на Новой Земле наземный взрыв мощностью 32 килотонны, произведённый 7 сентября 1957 года на восточном побережье Губы Черной на металлической вышке.

Торпеда Т-5

А первое нанесение атомного удара торпедой с подлодки по кораблям датируется 10 октября того же 1957 года, когда проводились государственные испытания торпеды Т-5. Но среди испытуемых кораблей-мишеней в отчетах не фигурирует эсминец «Иосиф Сталин», который упоминает Эдуард Дорофеев.

Скорее всего речь идёт о эсминце «Самсон», вступившего в строй 21 ноября 1916 года, а с 31 декабря 1922 года переименованного в «Сталин». Действительно, он в 1956 году был передан отделу фондового имущества флота для разделки на металл и мог в этом году участвовать в испытаниях.

Эсминец «Сталин»

Ещё считается, что запланированный на 1956 год термоядерный взрыв был отменён 31 августа. Хотя всё было готово. В районы испытания доставлено 20 тысяч тонн груза, около 1500 человек, было построено более 320 объектов. На полуострове Панькова Земля возвели командный пункт, а в районе Митюшихи установили 30 приборов для регистрации процессов ядерной реакции, 120 приборов для измерения параметров ударной волны, 168 аппаратов для оптических наблюдений, 164 индикатора измерения проникающей радиации, и 180 приборов радиоавтоматики.

Но вот, что вспоминает Эдуард Дорофеев: «А вот в августе или сентябре пятьдесят шестого наш корабль с какой-то целью – возможно о ней знал командир – ходил к северной оконечности Новой земли, но не на самый край, а где-то к Маточкину Шару. Там уже сплошные сопки в снегу, безлюдье, однако один посёлок на берегу увидели, и даже побывали там. В местном магазине видел шубу из песцов, и долго её разглядывал, раскрыв рот – стоили она десять тысяч рублей, сумма по тем временам великая.

Вернулись в Губу Белушью, но ненадолго, вскоре вновь отправились тем же маршрутом на север. В пути узнали, что предстоит взрыв водородной бомбы в тех местах, где мы уже бывали. Конечно, как он готовился – мы не знали. Но предосторожности были принятые особенные. В определённый час экипажу было приказано не выходить на палубу. Тем, кто находился наверху, выдали противогазы с тёмными очками. И я находился на мостике, но мало что увидел… И вот – свершилось. Ядерную бомбу сбросили с самолёта в районе Маточкина Шара… Наш корабль, укрывшийся за сопками, содрогнулся от этой волны минут через пять после взрыва. А находились мы от эпицентра милях в шестидесяти – где-то сто километров.

Справка из Военно-морского архива

В покинутый людьми посёлок, над которым взорвали бомбу, пришли через 12 часов, уже ночью. Было очень тихо, и потому особенно страшно было смотреть на горевшие в полном безмолвии дома. Но уцелевшие приборы были собраны и отправлены на один из транспортов.

Близилась зима, и наш дивизион в октябре вернулся в Кольский залив. С нас взяли подписки о том, что мы в течении, кажется, пятнадцати лет должны молчать о пребывании на Новой Земле. И мы молчали. Заговорили лишь тогда, когда о взрывах на Новой Земле стали писать в различного рода изданиях. Причем, пишут те, кто и земли-то этой не видел, и потому тон их откровенных писаний наиболее модный сейчас – пренебрежительно-издевательский».

Команда из «Дивизиона особого назначения „Новая Земля“»

Эдуард Дорофеев умер на шестьдесят третьем году жизни, тяжело проболев последний десяток лет, сразу после чернобыльской катастрофы. Никто не знал, что тогда до Орла ветром надуло, но, видимо, хватило, чтобы добавить к той дозе облучения, что он получил на Новой Земле. И здоровый человек в один день стал инвалидом. А в окаянные ельцинские дни никто ему и его сослуживцам из Комитета ветеранов подразделений особого риска не помогал. Так и ушли, один за другим, инвалидами.

По открытым данным на территории «Объекта-700» (Новая Земля) с 21 сентября 1955 года по 24 октября 1990-го было осуществлено 130 испытаний: 88 атмосферных, 3 подводных и 39 подземных.

КТО И КАК УНИЧТОЖАЛ РУССКОЕ КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ

Факты и имена

«Разве не убито в нас что-то? Разве нас не обворовали духовно?»

Академик Дмитрий Лихачев

Церковь Успения Божией Матери на Покровке – одна из самых горьких утрат советской Москвы

Летом 1988 года в отделе литературы и искусства еженедельника «Ветеран», тогда еженедельного «толстого» приложения (600000 экз.) к газете «Труд», группа энтузиастов-журналистов, во главе с заведующим отдела Андреем Поздняевым, решили опубликовать материалы по уничтожению памятников русской истории, культуры и архитектуры под рубрикой «Наши национальные потери».

Разрушение богоборцами очередного храма

Конечно, тогда мы и подумать не могли, что некоторые из них восстановят ещё при нашей жизни. Времена были советские, любая публикация, а уж тем более подобного рода, проходила строгую цензуру и требовала идеологической подоплёки. Вот и пришлось мне тогда «для запевки» писать письмо от имени ветерана КПСС с большим стажем А. Бобкова, конечно, с его согласия, о необходимости таких публикаций в нашей газете.