Повести и рассказы. Том первый

Повести и рассказы

Том первый

Виталий Сыров

Иллюстратор Анна Сырова

Дизайнер обложки Виталий Сыров

Фотограф Виталий Сыров

© Виталий Сыров, 2020

© Анна Сырова, иллюстрации, 2020

© Виталий Сыров, дизайн обложки, 2020

© Виталий Сыров, фотографии, 2020

ISBN 978-5-0050-1513-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0050-1514-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

повесть

Моей бабушке —

Колмогорцевой Анне Фёдоровне, ПОСВЯЩАЕТСЯ!

часть первая

Пролог

В начале октября 2016 года мне в «личку» на YouTube написал мужчина. Он мой тёзка: Виталий. Ему 42 года. Лётчик гражданской авиации. Он изъявил желание повидаться. Говорить о сути по телефону отказался. Сказал, что хочет увидеться лично и кое-что передать. Я был заинтригован. Заинтригован больше тем, что мне должны были что-то передать.

С опаской согласился на встречу. Но наша занятость позволила встретиться только в последних числах октября. Встречу наметили на нейтральной территории, в небольшом кафе. Виталий попросил, по возможности, прибыть на место встречи без автомобиля. Эта просьба показалось странной. Подумал: «Видимо, придётся принять на грудь».

В кафе.

Тёзка оказался пунктуальнее меня. Когда я зашёл, за одним из столиков сидел мужчина и рассматривал меню. Увидев меня, он встал. Я же понял, что это и есть тот таинственный незнакомец. Вопреки моим ожиданиям, он в обычной гражданской одежде. Симпатичный, высокий, нормального телосложения. Ничто не выдавало в нем причастность к нелёгкой профессии. Разве, только, выправка: я успел это заметить, когда он вышел мне на встречу. Парень явно держал форму.

Познакомились:

– Виталий, – представился я, решив не нагонять официоза, отчества своего не назвал.

– Я тоже Виталий, – последовала небольшая, двух секундная пауза, – Антонов.

– Моя фамилия Сыров.

Видимо, он готовился к предстоящей беседе, но всё же немного замялся. Наверняка, у него были заготовлено не менее двух вариантов для начала нашей беседы. Он, и это было заметно, немного волновался.

Он оценивающе, не афишируя этого, присматривался ко мне.

– Вы сыты? – спросил Виталий.

– Да. Час назад имел толи поздний обед, толи полдник из трёх блюд и компотом, – так я пошутил.

– Я тоже. Тогда по чашечке кофе?

– Пожалуй!

Молча ожидали кофе. Виталий опустил глаза, делая вид, что изучает меню. Я про себя подумал: «Встреча без машин, а кофе заказали».

Вот и кофе принесли. После пары глотков, Виталий оживился. Разговор он начал о моем ролике на YouTube, который привлёк его внимание адресом и номером дома. И название у двух минутного ролика «Перекрёсток» его тоже взволновало. Адресу этого дома я уделил особое внимание: в титрах было указано, что когда-то, очень давно, я жил в этом доме. Были указаны годы проживания и номер квартиры. Виталий достал смартфон и запустил воспроизведение этого двух минутного слайд-фильма.

– Виталий Витальевич, это Вы автор этого слайд-фильма? Вы точно там проживали в указанные годы?

Мне резануло по мозгам: «Откуда он знает моё отчество?!»

– Вы ведь Витальевич по батюшке, – опередил он меня с моим вопросом о его такой осведомлённости про моё полное имя.

Я подтвердил, но был в полных «непонятках», зачем ему это надо. Он, попивая кофе, поглядывал на меня, но так и не решался переходить к делу. Вынув пачку сигарет, он предложил покурить.

Парень явно тянул время. А у меня в душе пробуждалось какое-то непонятное  беспокойство.

– Ну, что он тянет время? Будто ждёт кого-то третьего, – завертелось у меня голове.

Покурили быстро, так как было ветрено, а мы не надели верхней одежды. Перед тем, как бросить окурки в урну, он только и спросил у меня, при этом сделал интонационный акцент, произнося моё имя и отчество:

– А Вас, Виталий Витальевич, кто-нибудь называл в шутку Виталием в «квадрате»?

Я хорошо видел его: он стоял так, что фонарь у входа в кафе светил ему прямо в лицо. Испытующим, проникающим, как рентгеновский луч, взглядом он впился в мои глаза, ожидая ответа. Так в мои глаза смотрел только один человек.

Пока вернулись к столику, меня пронзила догадка. Как всегда, в таких случаях, застучало в висках. Этот, как луч лазера, прожигающий взгляд; фамилия Антонов…; Виталий в «квадрате»…, – связались в голове воедино эти понятия.

Прежде, чем я успел подтвердить свою причастность к «квадрату», он выложил на стол письмо. Пожелтевший конверт был явно из прошлого века. На конверте, нанесённая типографским способом, марка с буквой «А» – «Почта России». Адрес написан до боли знакомым почерком. Адрес тот, по которому я жил с 1987 года по 2003 год.

Письмо адресовано мне, с полным указанием моего имени. Заглавные буквы имени и отчества были выписаны вензелями. Никто в жизни не писал моё имя такими буквами, кроме одного человека.

Мелькнуло в голове: «Так вот откуда он знает моё отчество»

– Я думаю, что это письмо адресовано Вам. Извините, я его прочёл, да оно и не было заклеено, – волнующимся голосом произнёс Виталий.

Но я уже не слышал, о чём он говорил. В прошлое полетела моя память….

Глава 1.1

Я родился в 1957 году. Мой родной город тогда назывался Свердловск.

До 1969 года наша семья жила в этом областном центре. Жили вчетвером. Четвёртой была моя бабушка по материнской линии. Квартира была коммунальной и состояла из трёх комнат. Мы занимали две.

Коммунальная квартира, ласково называемая в простонародье коммуналкой – это жилище на несколько хозяев. В ней общими являются все помещения, кроме жилых комнат. Прихожая, кухня, санузлы: всё общее. Приборка и содержание мест общего пользования производилась совместно, по очереди.

Кто-то жил дружно, кто-то ругался, кто-то влюблялся. Так жили и мы, поддерживая санитарно-гигиенические условия и комфорт в нашей квартире. За счёт бабушки! Я пошутил.

Бабушка моя была человеком неконфликтным и добродушным, но в вопросах чистоты и порядка была непреклонна, являясь непримиримым врагом неряшества и бардака. Поэтому у нас всегда царили уют и комфорт. Не трудно догадаться, что эта непримиримость, порой создавала некую напряжённость в отношениях с неряшливыми соседями.

Особый шарм квартире придавал кот по кличке Яцек. Он был полноценным членом семьи и любимчиком у всех наших соседей. А плут он был отменный. Жильцы первых этажей нашего дома часто просили у бабушки дать им Яцека, как сейчас принято говорить – в аренду, на пару ночек, что бы он мышек половил. Охотник-то он был азартный.

Весной 1969 года отчим, к моему огромному сожалению, принял решение сменить место жительства. Причиной стала его новая работа в небольшом элитном городке в шестидесяти километрах от областного центра.

Я устроил бунт, но его подавили. С горечью я покидал с детства обжитые места. Пугала мысль, что на новом месте у меня не будет ни одного друга. Мне даже не дали закончить пятый класс, и с последней четверти я уже ходил в другую школу в том маленьком городишке. Тогда ещё это был полузакрытый посёлок энергетиков Белоярской атомной электростанции: Заречный.

Бабушка осталась одна. Комнаты были смежными, с выходом в узкий коридор напротив двери в ванную комнату.

Отдельный вход у соседей. Он выходил в огромную прихожую, по размеру, как большая комната, только без окон.

Кухня была около шести квадратных метров. Не разойдёшься, пусть в тесноте, но с газовой плитой. Так жили многие люди той эпохи.

В то время нашим соседом был одинокий мужчина. Среднего роста, проявился уже пивной животик. Был он скрытный, нелюдимый, незаметный. В квартире только ночевал. Кухней не пользовался, разве иногда утром или вечером заходил чайник разогреть. Был опрятен и чистоплотен. Баб в дом не водил. А в качестве компенсации за мытьё полов в местах общего пользования, он давал бабушке три рубля в месяц. Бабушка не отказывалась.

Несмотря на его особенные черты характера, мне этот странный сосед был интересен тем, что он виртуозно играл на гитаре и трубе. Знал три языка: английский, немецкий и французский. На полках книжного шкафа стояли книги на иностранных языках не советского издательства, сборники нот для шести струнной гитары. В книгах были вложены закладки и сделаны карандашом пометки на полях. А потому было видно, что книги читали, а не украшали ими интерьер.

Я был вхож в его личное пространство: в его комнату. Обычная комната закоренелого холостяка с минимумом мебели.

Возможно, ему нравилась моя пытливость. Я, по наивности, часто обращался к нему с некоторыми вопросами. Кругозор его, казалось, был безграничен. Так и завязалась дружба.

Когда я приезжал к бабушке на каникулы или по выходным, он учил меня игре на гитаре и английскому языку. Консультировал по радиотехнике, которой я занимался в радиоклубе с середины шестого класса, не зная ещё из физики ничего про электричество. Уж очень сильно меня тянуло к таинствам радиотехники и радиосвязи. Сокровенной мечтой было освоение «морзянки». Сосед владел этим способом общения. Когда по вечерам оживал коротковолновой эфир, он включал радиоприёмник, находил какую-нибудь радиостанцию и расшифровывал мне текст передачи. Правда, в основном это был набор цифр. И в хаосе радио эфира в моей голове звучала мелодия полюбившейся песенки с гибкой грампластинки: «Морзянка».

Поет морзянка за стеной веселым дискантом,Кругом снега, хоть сотни верст исколеси.Четвертый день пурга качается над Диксоном,Но только ты об этом лучше песню расспроси.

И хотелось понять последние строчки песни. Зачем это нужно увидеть чьи-то глаза:

Пойми, мне так твои глаза увидеть хочется,Но только ты об этом лучше песню расспроси!

Песня настраивала на какой-то ещё непонятный в том возрасте лирический настрой. Этим я поделился с Леонидом. Он улыбнулся.

– Виталь, подрастёшь, тогда и поймёшь, – он снял гитару со стены и исполнил для меня эту песню.

И показалось мне тогда, что смахнул он незаметно накатившуюся мужскую слезу.

Так сосед, чужой человек, вносил свою лепту в моё самообразование и расширение моего кругозора. Хороший был мужик. И обладал он талантом преподавателя. Я бы не отказался от такого отца.

Мой же отчим не имел ничего общего с ним. Ну, подумаешь, что красавец. А руки не к тому месту пришиты и кругозор нулевой. В голове только работа: в своей сфере он был дока. Добрый и не скупердяй. Это устраивало мать, меня тоже. На безрыбье и рак рыба. Я, конечно, опять шучу. Я отчиму очень благодарен.

Годами позже до меня дошла информация, что наш сосед был агентом КГБ. Карьера его оборвалась в Лондоне. Тогда он работал в советском посольстве. Был объявлен персоной «нон грата» и выдворен из Англии в двадцать четыре часа. Закончил свою карьеру в звании капитана КГБ и работал рядовым инженером в отделе труда и зарплаты на заводе. Ничем не приметный, обычный советский человек. Но бывших КГБэшников не бывает, а потому думаю, что кроме учёта трудодней заводчан, выполнял и другую работу. Читатель догадался, да?

На публике его можно было увидеть на похоронах, играющим в духовом оркестре. Зарабатывал свою «трёшку» за ритуал.

Много воды утекло с тех пор. Потому диалоги уже не могут быть воспроизведены дословно. Но они несут смысл сказанного, и я постарался сохранить стиль говорящего. Мальчишеские выводы тех лет поменялись, вплоть до разворота на сто восемьдесят градусов или утвердились окончательно.

Глава 1.2

Заканчивалась вторая декада июня 1972 года. Позади восемь классов. Свидетельство об окончании восьмилетки на руках. Без троек.

Многие ребята из класса покинули школу. Даже в те времена не все семьи имели возможность дать детям десятилетнее образование. Были и дети из неполных семей. А некоторые ребята сами не хотели учиться. Рвались в большую жизнь.

В нашей семье и разговоров не было о том, где мне продолжить образование. Только десятилетка. Этого хотела мама. И в авиацию, куда я мечтал с раннего детства, восьми классов было бы недостаточно. Родители не препятствовали моему выбору.

Впереди всё лето! Я еду в город к бабушке! Кто-то отправляли в деревню, я же ехал в большой город. Там больше друзей.

Прихватил с собой гитару, на которой начал играть с шестого класса. Благодаря упорству и усидчивости, преподавателям кружка гитаристов при дворце культуры и соседу по коммуналке, я за два года неплохо продвинулся.

Умчался первым автобусом. Солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом. Но утренняя прохлада ещё бодрила. В открытые окна автобуса влетал свежий ветерок, хлопали занавески. За окном автобуса проносились поля и перелески. Мелькали деревенские домишки и мостики через небольшие речушки, которые летом были больше похожи на ручьи.

Деревня уже проснулась. Дорогу нам преградило стадо коров. Нехотя они переходили проезжую часть. Подпаски: мальчик и девочка, наверно, моего возраста подгоняли ленивых коров. Верхом на коне появился мужчина. Он хлопнул плетью, и стадо зашевелилось. Дорога свободна. Пастух пришпорил коня и помчался по обочине наперегонки с нашим автобусом. Водитель принял вызов пастуха, и через несколько секунд наш железный конь далеко вырвался вперёд. Где-то на развилке дорог прихватили попутных пассажиров.

Душа ликовала в предчувствии свободы. Никогда я до этого не испытывал такого радостного состояния в предвкушении каникул. И на то была причина. Но знал бы я тогда, хоть намёком, навстречу каким поворотам судьбы мчит меня ранним утром ЛАЗ-695.

Прибыли на автовокзал. Ещё минут сорок на троллейбусе, пять-семь минут пешком, и я влетаю в подъезд, чуть не сбив с ног выходящую девушку. Извинился на ходу, даже не взглянув, кого протаранил, едва не размазав по стенке.

Ещё в троллейбусе мочевой пузырь призывал мою совесть лопнуть, а его пожалеть, то есть навязчиво «предлагал» мне выйти из троллейбуса и побежать в кустики у какой-нибудь ближайшей остановки. Потому и летел я как пуля.

Ткнулся в дверь квартиры. Слава богу, дверь уже была открыта. И в туалет…. Успел: и совесть не лопнула, и пузырь цел.

Вот так ранним утром я прибыл домой, продолжая по-прежнему называть квартиру в городе домом.

Тут всё моё. Здесь моя Родина. Друзья, свобода. А ещё: хорошая девочка Оля в нашем подъезде на втором этаже. Ожидание встречи с этой девочкой и было причиной моего приподнятого настроения.

Гитару вёз, чтобы показаться ей. Да ещё утереть ей нос тем, что я тоже не лыком шит, и могу играть на гитаре современные песни, а не пищать на скрипке нудные гаммы и скучные произведения классиков.

Оля моя подружка. С третьего класса мы жили в одном дворе, рылись в одной песочнице и бегали по крышам сараев. Учились в одной школе в параллельных классах. Вообще-то, первого сентября 1964 года мы оказались в одном классе. Елена Ивановна посадила нас за одну парту. Так и познакомились и в первый же день подружились. Но в конце пятого класса нас разлучили – мои родители переехали. Ссылкой я называл этот переезд. Тосковал по Оле первое время.

В те годы редко кто из родителей сопровождал первоклашек до школы, и, разумеется, почти никто не встречал. Так было и с нами. А потому в тот день после уроков я проводил Олю домой. Оля была хрупкая, как тростиночка, потому в первый же день знакомства я предложил нести её портфель. И это стало обычным делом. Жила она почти по пути к моему дому, потому сделал небольшой крюк и довёл её до подъезда.

Зимой 1967 года, когда я учился в третьем классе, мы переехали в этот дом, и с Олей оказались совсем рядом: в одном подъезде. А я, на зависть её одноклассников, так и продолжал носить Олин портфель. Оля теперь окончательно заменила мою подружку раннего детства Люську. Люда по большей части в дошкольные годы жила у бабушки. А когда мы пошли в первый класс, видеться стали совсем редко. Ходила она в другую школу. Встречались только в каникулы, когда родители сдавали её на попечение бабушки и дедушки, живших в соседнем бараке. А тут и мы переехали из бараков, а потом и в Заречный. Так незаметно исчезла из общения любимая подруга дошкольного детства. Но ещё в первом классе я познакомил Люду с Олей. Девочки ладили меж собой.

После зимних каникул Олю перевели в параллельный класс. Я расстроился, что нас разлучили. Но после уроков мы встречались и шли домой вместе. В те, шестидесятые, для пацанов это дорогого стоило, и не каждая девочка могла позволить себе такое. Грозило услышать вслед от острословов расхожую поговорку: «Тили-тили тесто, жених и невеста». Но Оля доверяла мне свой портфель безо всяких комплексов. Короче, проблем в общении с Олей не было. А после минувших зимних каникул 1972 года, проведённых вместе, я понял, что мой переезд лишил меня общения с верным другом. И теперь я очень хотел её увидеть.

Но вернёмся к повествованию.

Осматриваюсь в прихожей. Появился холодильник, обувная полочка. На ней одна пара женских туфелек. Размер туфелек впору для Золушки.

Бабушка, не дав передохнуть, начала рассказывать, что сосед съехал, что вернулся к жене, которая его оставила лет пятнадцать назад. Это всё, что мы знали от него самого.

Бабуся села на стул и выдохнув, с сожалением сказала:

– Переехал Лёня-то. Жена забрала к себе. Умный, вроде, мужик, а квартиру, похоже, сдал заводу. Мог бы разменять квартиру жены и эту комнату. Так сдал, дурачок. Дочь ведь есть, позаботился бы о ней.

От этой новости я расстроился. Хоть сосед мне в отцы годился, а я теперь будто потерял хорошего друга.

– А ты-то чё переживаешь? – спросил я.

– Так такой удобный сосед-то был, – с сожалением произнесла она.

Потом приободрилась.

– А ты рад будешь новому-то соседу! – с таинственной улыбкой сообщила бабуся, – лётчик он.

– Мне с того что? На самолёте, что ли, новый сосед меня катать будет? – мелькнула в голове мысль.

Но бабусину информацию принял к сведению. Сосед-лётчик – это может быть очень интересно.

Решил пошутить:

– Ага, в женских туфельках ходит. Как не обрадоваться.

– Трое их поселилось-то.

– И все трое лётчики? И все в туфельках ходят? – я глупо продолжал шутить.

– Этакаво Лёньку-то, тихушника такого, не найти больше. Кто мне трёшку в месяц теперь давать будет?

Да, бабушка права: такого не найти. Кто теперь по радиотехнике консультировать будет? Кто теперь поможет собрать и настроить радиопередатчик коротковолновика-любителя? Жалко! В радиоклубе это на год затянется. Конечно, без радиоклуба регистрацию передатчика мне тоже не получить.

– Что, допекают новые соседи? – продолжил я диалог с бабусей.

– Нет. Их дома-то не бывает. Сам-то всё в полётах. Побудет дома два-три дня, и опять, не меньше чем на неделю. По всей стране летает. Таня тоже по какому-то «скользкому» правилу работает. То на сутки уходит. То по двенадцать часов. Выходные посередь недели бывают. Сынишку вот надысь Саша к матери в деревню увёз. В школу пойдёт нынче. Танюшка на сутки ушла. Тебе, поди, попалась во дворе.

С коих пор бабуся соседок уменьшительно-ласкательно стала величать? Что-то невероятное!

– Ну вот, опять повезло тебе! Что за скользкое правило? – я засмеялся.

– Ага, Таня-то всё драит и драит. Чё унитаз чистить всё время? Ох, и чистюля! И так всё блестит, как у кота …, – прервала свои размышления бабуся.

Эта фраза всё поставила на свои места. Бабушка рада соседке-чистюле! Потому и Танюшка. А не Танька.

Я засмеялся.

– Договаривай уж! Охальница, – продолжал я подтрунивать над бабушкой.

Бабушка не обратила на мою реплику внимания.

– Есть с дороги-то хочешь, а?

– Ба, а молоко есть? – поворачиваюсь, но бабуся уже улетучилась и загремела посудой на кухне.

Разложил вещи. На всё лето эта комната будет моя.

На тумбе, типа комода, стоял мой раритет: телевизор КВН-49. Первый массовый телевизор в СССР. Его покупал мой отец в складчину с дедом. Сам ящик телевизора здоровенный, а экранчик малюсенький – диагональ всего восемнадцать сантиметров. И огромная линза для увеличения размера экрана.

Телевизор был «жив», благодаря моим познаниям в радиотехнике и неоценимой помощи бывшего соседа. Только смотреть его надо было в темноте. Яркость экрана была очень низкой из-за того, что выгорел люминофорный слой экрана.

Дверь в комнату приоткрылась. Опускаю взгляд вниз двери – там морда кота. Смотрит мне прямо в глаза.

– Яцек, ты что ли? Ну и рожу ты наел себе!

Кот вальяжно подошёл ко мне. Узнал. Давай тереться ухом о мою ногу.

– Он! Кто ж ещё-то? – отозвалась вместо кота за дверью бабуся, – стащил вчера у новых-то соседей кусок мяса, злыдень. Всё нажраться не может. Уж всех голубей во дворе перевёл. Гад, ловит их и домой жрать тащит. Поганые голуби-то, на помойках пасутся. Окно в кухню всё время открыто. Вот он их в дом-то и тащит. Только и делаю, что перья в коридоре убираю. Да окно на кухне постоянно мою. Перед соседями-то неудобно за этого засранца. Ладно, хоть в доме не гадит. А то бы я ему….

– Они не против, что кот в доме? – прервал я воинственный настрой бабушки.

– Да нет! Лёша с ним играет. Этому, коню побегать да попрыгать за бумажкой на верёвочке. Лёша тут золотинку от конфетки привязал, так мохнорылый-то чуть с ума не сошёл. Ох, и носился. Они там так хохотали. Нет, вроде, не против кота. Кормят. С Лёньки-то фиг чё получал. Куска хлеба у него не всегда найдёшь.

Про кота бабуся могла говорить подолгу. Кот был очень крупный. Весил килограммов семь. Как-то бабуся, удивляясь его размерам, запихала его в авоську и взвесила безменом. Шести килограммовой шкалы этих хозяйственных весов не хватило: весы зашкалили!

– Иди-ка молочка с булочкой перекуси. К обеду супчик сварю. Картошки тебе нажарю.

Я вошёл в её комнату. Бабушка шила. На столе стояла швейная машинка, недошитый халатик лежал на столе. Маленький. Точнее, не очень больших размеров.

Бабуся обшивала весь ближайший околоток. Клиентами были в основном крупногабаритные бабы. На таких «бомб» в магазине халатик-то купить было трудно. Одну соседку из подъезда я за глаза так и звал:  Тонька-бочка!

Такса у бабуси была стабильная: трёшка – халатик, пятёрка – платье.

Я устроился. Вот и встреча с друзьями. И всё как обычно. Только Олю ещё не видел. Не решился к ней зайти. Разволновался немного. Последнее время трепетно становилось на душе, когда вспоминал о ней. Красивая девочка.

Вечером увиделся со своим старшим другом. Толян! Он старше меня. Уже отслужил в стройбате. А за плечами, вдобавок, была детская колония. Руки его в наколках, какие-то колечки на пальцах выколоты. Он объяснял, что эти колечки означают ходку на малолетку. Драчун, в смысле, что умел драться отменно, при этом не задира, но охальник и сквернослов, каких поискать надо. Конечно, выпивал. Работал электромонтёром. Специальность эту в армии получил.

Толян – это человек, с которым можно пойти в разведку. Не знаю, но почему-то он с уважением относился ко мне. Как-то так получилось. Бабушка не одобряла мою дружбу с ним и за глаза называла его бандитом. Даже побаивалась его. Но с его родителями была в добрососедских отношениях. И я знаю, что бабусю они тоже очень уважали.

Я похулиганить был не прочь. Для бравады! Толян сгонял в магазин, притащил «бомбу». Так называли бутылки 0,8 литра с дешёвым вином «Волжское» или «Рубин». Какая, всё же, это была отрава!

Ещё на «хвост упал» парень из соседнего подъезда. Засели в сарае и напились, точнее: я напился. Мне, понятно, много ещё не надо было. Быстро окосел.

Домой вернулся втихушку. Дома нет никого, тишина. Вспомнил: бабушка всегда на два-три месяца летом устраивалась сторожихой в хлебный магазин. Там не столько сторожила. Главное дело – это принять ночную хлебовозку. И, край, в семь тридцать утра, она уже могла быть дома. Если, конечно, с кем-нибудь языком не зацепится во дворе. Обычно это была дворничиха. Уходила бабуся на работу к восьми вечера. Работала без выходных. Говорила, что зимой отоспится.

Я лёг. Затошнило. Сходил, слил излишки. Стало легче. Уснул.

Проснулся я часов в десять, а может и позже.

– Виталька, ты чё, опять напился с Толькой вчера? Перегаром-то вон чё прёт в комнате, – это вместо приветствия начала бабуся утренний диалог.

Бабушка ворчала, что опять я с Толькой снюхался. Что опять по сараям буду торчать со своим дружками. И рожи-то у нас бессовестные.

– Вот, Виталька, скажи мне, кто твой друг? Ты своего Тольку назовёшь! А он – бандит. Значит и ты бандит. Весь двор в страхе держите, – с сарказмом закончила бабушка выкладывать логическую цепочку.

Это уж было чересчур: бабусю несло «по-чёрному». Она немного преувеличивала, что только и буду прожигать жизнь в увеселениях. За лето я два раза окучивал три сотки картошки, которую высаживали в поле. Толян не раз помогал мне. Он тоже работал, как сказала бабушка, по скользкому правилу. Так она называла скользящий график работы. И потому, томясь от безделья, когда выходные выпадали на будние дни, помогал мне. Разумеется, что я в долгу не оставался и тоже помогал Толяну. Чистили и ремонтировали овощные ямы. Да мало ли по дому дел было. Даже бабушкину машинку швейную настраивал. Научился по учебнику для профтехучилища.