Испытания сионского мудреца

«Завтра» я оказался в праксисе интерниста. Один день прошёл уже без инъекции гепарина! «Вот вам упаковка гепарина, – сказала медсестра, – а к доктору придёте через три дня, он сейчас занят». – «Не мог бы я с ним пару слов переговорить? Я сам врач и знаю, что гепарин надо принимать под контролем анализов крови! Мне так же нужны гипотензивные препараты, больничный лист, и некоторые вопросы есть к врачу! Я не займу у него много времени». – «Но он сейчас очень занят! Завтра я вам позвоню, когда прийти!».

Целый день, «завтра», ждал звонка от медсестры! На следующий день пошёл туда сам и спросил: «Почему мне не позвонили и не сказали, чтобы не ждал?!». «Да, это плохо, – согласилась уже другая медсестра, – но врач не имеет времени». – «Знаете, скажите врачу, что я не признаю заочного лечения, заочных диагнозов! Или он меня сегодня примет, или я буду искать другого врача!». – «Хорошо, сейчас узнаю, – испугалась моего скандального вида медсестра, – подождите в приёмной, врач вас примет». Врач оказался длинный, медлительный, заторможенный, говорил не спеша, не перебивая, но и не задавая вопросов. Понял, почему у него толпа в коридоре и времени не хватает!

Затем пошли ещё раз профессоршу навестить. В этот раз просидели с женой в приёмной ровно пять часов, хотя пришли раньше других! Поняли, что она в первую очередь принимает больных с частными страховками, они ей намного больше денег приносят! Профессорша выскакивала из своего кабинета в коридор, как старая кукушка! «Откляченный медик» и вторая ученица, докладывали ей очередного больного и она себя, таким образом, могла почувствовать профессором как бы в университетской клинике! Затем, глянув больного тут же в коридоре, обычно отправляла его ещё что-то доделать, и только редких «счастливцев» заманивала к себе в кабинет. Через 5 часов подошла наша очередь: «А вы прошли поля зрения?». «Нет, никто не предложил», – горестно признался я, поняв, что проиграл. «Исследуй больному поля зрения», – обратилась профессорша к своей помощнице! Бесцельно и непродуктивно «смотрел» ослепшим глазом в окуляр прибора, и должен был нажимать на кнопку, завидев промелькнувшую где-нибудь светящуюся точку, как на небе метеорит заметить! Я и свет экрана с трудом различал, а не то что – точку! Дурацкая процедура заняла полчаса, не меньше! Ещё через час, вновь выскочила «кукушка» из кабинета. «С полем зрения, у вас ничего непонятно! Надо ещё раз повторить!» – «обрадовала» она меня. – «Я ничего не вижу, и результат будет тот же!». «Вы очень нетерпеливый! – объявила она мне через 7 часов ожидания-томления. «Ну ладно, приходите через неделю!» – «смягчилась» профессорша.

Не стал ждать неделю, вышел на работу вопреки предсказаниям «шнауцерского» – еще одного «доброго» профессора! «Как дела, майстер!» – впервые обозвав майстером (высшая степень квалификации), что хотя и справедливо было, но насмешливо, злобно и презрительно встретил меня в вестибюле клиники мрачный Шнауцер. «Так же», – сказал я. «Видите уже?!» – вглядываясь своими дурацкими глазами в мои, прорычал Шнауцер. – «Нет». «А будете видеть? Нет?! Scheiße (говно!) – выругался Шнауцер. – Профессор это тоже сказал!» – гавкнул барбос Шнауцер и, резко отвернувшись, удалился.

«Ах, ах, вам же нельзя ещё работать! – сочувственно скривилась фрау Клизман. – А дежурить, вообще, противопоказано! Да и возраст у вас уже не молодой!».

«Ну что слышно, – как бы спросила Мина, не интересуясь ответом, ворвавшись в кабинет. – А я не знаю, что делать! Как всё надоело, ничего не хочется».

На работу вышел раньше всех моих больных, они ещё были в клинике и с нетерпением ждали продолжения лечения! Даже Бехзад ещё был в клинике, после уже полугодичного лечения, а я вышел через две недели. «Видите?» – спросил Бехзад, подбежав ко мне, завидев в коридоре. «Тебя вижу», – успокоил я его. – «Поколите, а?».

Больных для акупунктуры и гипноза было больше 20-ти ежедневно. Ставя иглы, старался не промахнуться, не чувствовал глубины, это чувство даёт только наличие двух глаз. На следующий день, как всегда во вторник, пошёл на совещание руководства клиники. Там собралась вся компания: Клизман, Кокиш Силке, секретарша Пирвоз вела протокол, председательствовал сам главарь – Шнауцер. «Некому вести психотерапевтических больных, их много стало! Некому проводить беседы с поступающими больными!» – заявила Клизман, глядя в мою сторону и приглашая Шнауцера меня боднуть, понял я её приём. «Мне всё равно, кто это будет делать, главное, что должно быть сделано! – заорал Шнауцер. – А кто будет вести больных, это вы решайте! Вот он, например, будет!» – указал Шнауцер в мою сторону. «Нет! – ответил я твёрдо и почувствовал, что в груди стало тесно от возмущения, как и тогда, когда с глазом случилось, и про себя подумал: – Я вышел работать с незакрытым больничным листом! Не предъявил Шнауцеру никаких претензий, в том числе судебных, как любой нормальный немец это на моём месте сделал бы: оформил бы себе инвалидность, побыв на больничном листе до года у интерниста кардиолога! Затем долечился бы амбулаторно у психотерапевтов по поводу психотравмы на рабочем месте с потерей зрения, затем в клинике, как наша, с диагнозом: реактивная депрессия и посттравматические нарушения адаптации вследствие моббинга на рабочем месте. Я бы такому больному всё правильно оформил, да так, что работодатель немало бы заплатил! Затем больной немец долечивался бы год на кардиологическом курорте! Затем опять у психотерапевтов и интернистов амбулаторно с диагнозом гипертоническая болезнь, депрессия, мобинг на работе, посттравматические психические нарушения! Больной, т.е. я, получал бы лечение в виде ДПДГ, где представлял бы себе рожу Шнауцера с заданием в неё харкнуть, а какой-нибудь доктор Зауэр водил бы пальцем перед глазами, чтобы я успокоился, как американка Шапиро делала! А он мне: – Работай в полном объёме и даже больше, чем до болезни! – Очень за вас переживает! – бедная свинья Шнауцер, уверяла Кокиш. – Работайте хотя бы несколько часов в день, предложила она, чтобы выманить меня на работу!» – всё это пронеслось у меня. «Как это, нет!» – заорал Шнауцер. «А вот так – нет! – ответил я. – Этого не будет!». «Тогда! – обратился Шнауцер к Силке. – А ну-ка, Силке, измени ему трудовой договор! Он всё будет у меня делать!». «Даже не мечтайте!» – заверил я Шнауцера. «Вы что, ещё больной?!» – тоном потише бросил Шнауцер, давая мне возможность, таким образом, «дать задний ход» – объяснить ему мой резкий тон, и ему «сдать назад». «А вы что не знаете?!» – резко ответил я. – «Ладно, Силке, пока не надо, пока пусть работает, как работал, – «сдал назад» Шнауцер. – А как у вас, вообще, дела?» – примирительно, фальшиво заботливо, поинтересовался Шнауцер. «Хорошо», – ответил я, не желая перед ним унижаться, прибедняться.

«Знаете, доктор, – сказал на следующий день Шнауцер, позвав меня в свой кабинет, – профессор сказал, что вы уже не будете работать! Это ведь у вас серьёзно? Но я вас уважаю, доктор, любого другого я бы вышвырнул! Но, в отличие от случая с главным врачом, все встали на вашу сторону и меня даже поругали! И в первую очередь – она вам самый большой друг! – указал Шнауцер на Кокиш. И Силке печально головой кивнула, в знак глубокого согласия. – Может, всё же возьмёте парочку психотерапевтических больных, а, доктор?!». – «Я писать ещё не в состоянии, у меня острый период болезни, вышел только потому, что жалко было больных. И фрау Кокиш попросила хотя бы несколько часов в день поработать». – «Доктор, так и работайте пару часов, скажем, на 50 %! Я могу вам это устроить, если не можете больше работать! Будете меньше денег получать, мне всё равно, доктор! Мы без вас обходились до того, как я вас купил, и неплохо было! И сейчас обойдёмся! Действительно, зачем вы вышли на работу, не понимаю!». – «Чтобы больные не ушли из клиники». – «Ну и что, если б ушли! Зачем пришли?! Не надо было выходить на работу! Scheiße! – (говно!). Ну ладно, «майстер»! Вам необязательно работать каждый день! Работайте, сколько можете: два раза в неделю, один раз в неделю, если мало больных, то можете не высиживать время, уходите домой! Зачем вам высиживать, если больных нет!».

«Сходим к профессору, срок подошёл», – напомнила жена. В этот раз «фельдфебельша» сразу же проверила поля зрения, помня, что профессорше не понравились мои плохие показатели: якобы плохо вижу, после успешного лечения в святой евангелической (или католической?) клинике. Нажимал на кнопку, как только что-то чудилось! Просидели в приёмной в этот раз пять с половиной часов. Наконец, дождались, когда «кукушка-профессорша» и по мне кукукнула, выйдя в коридор в очередной раз, выслушала доклад её ученика с откляченным задом. Посмотрев на результат полей зрения у меня, «кукушка» осталась еще более недовольной. «Надо повторить!» – сказала она и удалилась в своё гнездо. В этот раз, я ничего не нажимал, как и в первый раз, т.к. ничего не видел, как и в первый раз. Через час «кукушка-профессорша» наконец выглянула. «Вот сейчас хорошо!» – удовлетворенно сказала она. – «Так я ведь ничего не вижу!». «А вы что хотели?! Так и должно быть!» – осталась довольна добрая учёная. Я понял: «Ей мои показания нужны для какой-то научной статьи! Ей нужны такие образцы как я! Что с ними происходит! Как они не видят! Лучше не становится, что и соответствует результатам её труда! Возможно, я вхожу в т.н. контрольную группу её исследований, доказывающих, что если больного никак не лечить, слупцевав с него большие деньги, то ему лучше от этого не становится!». «Ну, хорошо! – удовлетворённо сказала учёная – профессор Опп (по-русски Ёбб). – Больше ко мне вы, в принципе, не должны приходить!». «Можно к вам на пару минут в кабинет?» – попросил я её. Кругом было много слушателей. Посетители стояли и сидели, и «фельдфебельша» была у регистратуры, и эти оба её ученика. «Говорите здесь!» – как юрист в Зигхайме, предложила она. «На пару минут!» – настаивал я. «Ну, хорошо, – недовольно сказала профессорша Опп, – что случилось?!». «Дайте мне справку, что мне вредны перегрузки на работе, – попросил я её, – владелец клиники не хочет этого понимать». – «Я не даю справок, я профессор, понимаете?! Попросите у вашего домашнего врача или окулиста». – «Но ваше заключение весомее! Кроме того, вы ведь согласны, что мне нельзя подвергать себя стрессам, перегрузкам, или это не так? А окулист мне даже в больничном листе отказал». «Ну хорошо, – еще раз смягчилась профессор, – вы получите её через неделю. Мы вам домой пришлём справку. Желаю всего хорошего, не принимайте всё персонально. А книжка вам понравилась?». «Да очень, спасибо, вот она! Я её прочитал, – протянул я ей книгу, – только я не согласен с автором, что искусство врачевания утеряно! Искусство врачевания осталось – врачи исчезли!». Но учёная меня уже не слышала, выйдя раньше меня из своего кабинета.

«Ну что?» – спросила жена. «Всё хорошо, – ответил я, – две вещи отлично, первое – я вышиб из неё справку, и второе – больше к ней уже не надо!».

Мы с женой не исключали, что за время нашего отсутствия больные сменятся в клинике и новые, уже нас не зная, будут недоверчиво идти на акупунктуру и гипноз. Наши тревоги оказались напрасными, наше временное отсутствие послужило дополнительной рекламой, новые больные сами рвались к нам. Новый больной узнаёт, прежде всего, у старых: кто хорошо лечит, а кто плохо, и т.к. старые больные ждали нашего возвращения в клинику, то это передалось и новым. Недостатка в больных не было, ощущался недостаток времени, приходилось задерживаться на работе, чтобы всех желающих принять. «Они не умеют работать как мы! – сказала Мина, имея в виду остальных. – Нас больные любят и уважают, а вот “люляшку” больные ненавидят! Они слышат, как она ко мне относится, как к ученице! Задаёт вопросы, говорит читать книги надо! Кто она такая?! Пошла к чёрту! Все больные меня жалеют! Всё надоело, будь, что будет! Мне знаете, как-то всё равно! Вот только, характеристику мне от неё надо. Кокиш хорошая баба – обещает у неё вытрясти характеристику, а так, наверное, в клинике не оставят, договор только на год. Ну, а как у вас дела, что слышно? Ну ладно, потом забегу. Ой, знаете, мне как-то всё равно и всё надоело, будь что будет! Не даст характеристику, ну и чёрт с ней! Мне только жалко бедную Клизман, хорошая баба! А этот – главный врач её не считает за специалиста и меня не считает. Он против того, чтобы я больных смотрела, скорей бы уже ушёл, всем надоел! А Кокиш очень хорошая баба и ко мне очень хорошо относится, а Люляшку ненавидит! А кто её, вообще, любит! Сейчас она прицепилась, что я пропустила одного больного, герпес, видите ли, на туловище не заметила, но все на моей стороне! Ну ладно, будь что будет, мне всё равно, всё надоело! Как-нибудь, потом забегу».

«Зайдите, дохтур! – по-новому, нехорошо, назвала меня Кокиш, встретив в вестибюле, сделав ударение на слове “дох-тур”, почти как таджики, но она, видать, у турок научилась! – Как дела майстер? Садитесь! – уже у себя в кабинете обратилась она очень серьёзно, почти как Шнауцер». «Почему, майстер?! – спросил я. – Майстер – Шнауцер!». «Нет, он обер-майстер! – “вывернулась” Кокиш. – Вот главный врач, тоже майстер. Ладно, не хотите майстер, тогда – дохтур! Возьмите хотя бы семь-восемь психотерапевтических больных». «Тогда мне придётся сократить количество больных для акупунктуры и гипноза или, вообще, перейти только на психотерапию, т.к. тем и другим невозможно заниматься! Я и так занимаюсь психотерапией! Акупунктура в психотерапевтической клинике, как наша, и есть психотерапия! Я ведь не только колю, как китаец! Я с больными беседую, без этого никто бы ко мне не ходил! У наших больных душевные боли и меньше физические! Если решите, что клинике не нужна акупунктура и гипноз, то хорошо, надо это ликвидировать, и тогда буду заниматься только психотерапией!». – «Но в договоре вы должны всем заниматься!». – «Но вы же видите, сколько сейчас больных для акупунктуры и гипноза! И амбулаторных у меня ещё больше, чем стационарных! Тот, кто был на стационарном лечении, продолжает затем лечиться амбулаторно, приезжают из дальних городов и местностей». «Амбулаторию мы решили ликвидировать!» – объявила злорадно Кокиш. – «Значит, никого больше не принимать?». – «Нет, долечивайте старых, а новых не принимайте! Я уже дала указание секретарше, больше никого не записывать! А как у вас здоровье?». – «Так же, не лучше и не хуже». – «А глаз видит?». – «Нет, этого уже не произойдёт!». «Scheiße! – как Шнауцер зло произнесла Кокиш. – Есть у вас страх ещё заболеть?». – «Что, вдруг?!». – «Ну, или вы теперь, может быть, пациент со страхами, как наши больные! Ну ладно, с вами сегодня Шнауцер хочет поговорить! А вот и он, как раз и приехал! Подождите, не уходите!». «А, майстер!» – поприветствовал Шнауцер, ставя свой портфель, и заняв место, на котором только что сидела Кокиш. Это место было ещё, вероятно, горячим от выпущенной ею энергии «Чи», по-китайски. «Почему «майстер»?» – так же, как у Кокиш спросил я и у Шнауцера. – «А, как же? Вы же – майстер!». «Это зловещий признак», – пояснил я. – «Почему?». – «Майстером называете главного врача, а он уже почти ушёл». – «Но вы же тоже почти главный врач – руководящий! А как вас называть?». «Называйте лучше «докторэ» по-итальянски – это, когда вы уважаете! Когда меньше уважаете, можно «доктор», а когда совсем плохо, то и «майстер» пойдет! «Ну ладно, докторэ, – продолжал Шнауцер, – скажите, вы здоровы? Могу я с вами разговаривать, с вами ничего не случится, как в тот раз? Я уже боюсь с вами разговаривать! Я, знаете, очень доволен, что с вами это случилось! И знаете, почему? Потому, что вы оказались не таким сильным, как я думал!». – «Рады тому, что произошло со мной?!». – «Да, скажу вам честно, значит вы не такой сильный!». «Наверное, – согласился я, – хотя и нашёл в себе силы, вопреки вашему профессорскому прогнозу, через 10 дней приступить к работе после инсульта! С гриппом лечатся пару недель!». «Знаете, доктор! – прервал меня Шнауцер. – Я вам прямо скажу, мне не нужно больше китайской медицины, акупунктуры! Я не хочу китайской медицины! – сказал он с усмешкой, наблюдая за мной, за достигнутым эффектом, наслаждаясь, что попал в цель – больно уколол! – Мне не нужен центр по китайской медицине, ничего не нужно! Я создал этот центр, чтобы вывести вас «с линии огня» главного врача! Я спас вас от него, чтобы он не нагружал вас психотерапией, чтобы сам работал! Теперь он уходит, а вы лучший психотерапевт в Германии и жалко, когда такой психотерапевт не занимается психотерапией! Вы должны ею заниматься, потому что вы это умеете!». «Я ещё инженером в прошлом был и обувь могу ремонтировать!» – вспомнил я почему-то наше с братом «рукоделие» в Душанбе. «А что вы думаете! Вы будете и это делать, всё, что я скажу! Поймите, я вас очень ценю, вы лучший врач в Германии! Если бы не ценил, то давно бы выгнал! Я, вы же видите, ни к кому так хорошо не отношусь, как к вам! Чувствуете это?!». – «Да, уже почувствовал!». – «Я, конечно, сам не хочу закрывать центр по китайской медицине. Если вам доставляет удовольствие, а я это вижу, то делайте и то, и другое! Вы должны и то, и другое делать! Я вас для этого и купил! Вот только, амбулаторных больных не хочу у нас видеть! Лечите только стационарных! Вы же видите, что с другими я так не разговариваю как с вами! Фрау Люлинг мы перевели на 15 часов в неделю, и от выработки! Хочет деньги – пусть работает больше! И она стала больше работать, и вынуждена еженедельно работать не 15 часов, а больше сорока, чтобы заработать! Мы ей стали меньше платить, а она больше работает! А вам я много плачу, больше, чем другим, и вы не перегружены! Вы можете больше делать, чем делаете, я же это понимаю! Вы же еврей, а евреи хитрые! Очень хитрый, умный народ! Так что, подумайте! Я хочу, чтобы вы работали до пенсии у меня! Как, кстати, глаз? Уже видите? Нет! Будете видеть? Нет. Страхи есть?». – «Страх чего?». – «Ну, что хуже станет! Нет. Ну хорошо, берегите здоровье и подумайте! Я с вами не раз ещё буду говорить! Я, кстати, хочу такой же центр организовать и у себя, где живу. У меня есть много пустующих помещений, нужны только хорошие врачи! Подготовьте мне парочку, а лучше трёх врачей, ассистентов для меня, не для клиники! Но они и здесь вам смогут помочь, заменить, когда надо! Ну ладно, мы об этом ещё поговорим! Надеюсь, мы остались друзьями, да?».

Глава 6

Доцента на убой!

«Аллё, это я Мина! Можно к вам на пять минут? Ну что, как дела, я видела, что вы только что были у фрау Кокиш, а затем и херр Шнауцер с вами о чём-то разговаривал! Что нового, что они хотят? Этот Шнауцер, его не поймёшь, хотя он со мной хорошо здоровается! Хвалил вчера, спросил даже, как дела, и сказал, чтобы я больше работала, и что ему всё равно кто работает, и что я не хуже “люляшки” для него! Но всё равно, как-то боюсь его, он какой-то непонятный! А вот Кокиш, хорошая баба! Да ладно, мне как-то всё уже надоело и всё равно, будь что будет! Не даст характеристику, и не надо! Хотя, как она может не дать?! Если напишет, что я ничего не умею, то чему она меня научила? И у неё тогда Дrztekammer отберет право учить! А пока, я на неё материал собираю! Очень много больных ею недовольны и готовы за меня заступиться! Они говорят: – Если надо, мы за вас в огонь и в воду пойдём! – Но честно скажу, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! Ладно, пойду, потом ещё, как-нибудь заскачу! Вы сейчас куда, на конференцию руководящих кадров? Да, вот там у вас, наверное, интересно! Потом расскажете, о чём говорили! Ну ладно, побегу».

«Ну, что наш “майстер”?» – обратилась Кокиш к секретарше Пирвоз на конференции «высшего руководства», по классификации Мины. В этот раз, Кокиш имела в виду не меня, а главного врача, и «майстер» относилось уже к нему. «Furchtbar, furchtbar (Ужасно, ужасно!) – затараторила Пирвоз, понимая, что от неё хотят. – Он занимается безобразием, в рабочее время у себя в кабинете пишет научные статьи! Когда он вышел в туалет, я успела подсмотреть, что он пишет, вот его тема: ДПДГ и диссоциативные расстройства». «Мы ему платим, а он пишет!» – вставила Клизман. «Он занимается саботажем!» – злобно подытожила Кокиш, щелкнув челюстями саранчи. «Вчера поступил новый больной, но он его не посмотрел», – добавила Бюльбеккер. «Пришлось мне смотреть!» – возмущённо сказала Клизман. «Ну что будем делать с ним? – спросила Кокиш. – По мне пусть бы сейчас уходил! Вся беда, что полгода после увольнения имеет право ещё работать! Пусть с ним разговаривает Шнауцер, он с ним сегодня должен поговорить! Так что, Ивона, – обратилась Кокиш к Клизман, – бери больше на себя руководство клиникой! Я не хочу вмешиваться, пусть Шнауцер с ним говорит! А как «майстерин» Люлинг?» – спросила Кокиш у Пирвоз. «Furchtbar, furchtbar! – вновь затараторила Пирвоз. – Эта, вообще, командует как профессор!». «Да, да – подтвердила Бюльбеккер, – то ей историю болезней принеси, то больного пригласи! А я ей сегодня сказала, что мне некогда!». «Правильно, – согласилась Кокиш, – мы её перевели на 15 часов в неделю!». «А сейчас работает больше, чем раньше на сорок часов работала!» – захихикала Клизман. «Да, вот видите! – сказала Кокиш, глянув попутно и на меня. – А раньше говорила, что у неё всё времени не хватает! Я всегда говорила, что чем работник меньше счастлив, тем он лучше работает! Ей деньги не нужны, у неё богатый муж! Она говорит, что работает из-за удовольствия, а не из-за денег!». «Эх! Где мне найти, хоть какого-нибудь мужа! – захихикала Клизман, завистливо покосившись на Кокиш, и добавила: – А я работаю для того, чтобы прокормиться!». «А как доктор Мина?» – поинтересовалась Кокиш у секретарши Пирвоз, переведя разговор на другую, безобидную тему. – «Она в последнее время невозможной стала, очень беспокойная, раньше была лучше, а теперь пациентов настраивает против Люлинг, её только тема “Люлинг” беспокоит!». «Ну, неудивительно, – возразила Кокиш, – с Люлинг непросто работать». «Да, да, – согласилась Клизман, – Люлинг очень заносчивая и на конференции редко ходит». «А почему главный врач, вчера, перевёл приват больную в психиатрию?» – спросила Кокиш у Клизман. «Он считает, что она может покончить жизнь самоубийством», – криво улыбнулась Клизман. «Это саботаж! – возмутилась Кокиш. – Приват больных он разгоняет! Мы их с трудом достаём, а он разгоняет! У нас всего 45 больных, а надо хотя бы 70 иметь! Но с этим главврачом столько никогда не будет! Что, Ивона, надо было эту больную в психиатрию отправлять?!». «Конечно, нет, вполне можно было оставить у нас», – согласилась Ивона. «Таких больных, Ивона, бери себе!» – распорядилась Кокиш. «Может, и доктор возьмёт немного?! – подбросила хворосту в мой “костер” Ивона. – А то у меня их и так уже много!». «Да, он тоже будет брать! – заверила её Кокиш. – Все будут брать, сейчас никому поблажек не будет!». «Шнауцер приехал!» – доложила «разведка» из рецепцион (регистратуры). «Ну посмотрим, о чём он договорится с главным врачом: – Ни пуха ни пера!» – заинтриговала всех Кокиш.

«Здравствуйте, докторэ!» – поздоровался со всеми Шнауцер, вновь, как итальянец. «Мы тут обсудили, в том числе, и главного врача!» – предложила «больную» тему Кокиш. «Ну и что будем делать, докторэ?» – спросил Шнауцер. «Убирайте, и как можно быстрее!» – закатив глазки, хихикнула Клизман. «Справитесь?!» – обратился к ней Шнауцер. «Я всю жизнь справлялась! – захихикала Клизман. – И никогда “листок перед ртом не держала”»! – и в подтверждение своих возможностей выдохнула в сторону Шнауцера. Эта акция заметно его перекосила! Он как бы отпрянул-отскочил от Клизман, как от Змея Горыныча, но удержался на стуле, и продолжал: «Ну хорошо, я сегодня же поговорю с Зауэром: или он работает, как положено, или идёт! Да?». «Нет, пусть идёт!» – сказала бескомпромиссно Кокиш Силка. «Хорошо, позовите мне его!» – уже решительно сказал Шнауцер, мол: «козлёночка буду резать»! Через пять минут увидел в вестибюле согбенного в три погибели «козлёнка Зауэра» – главврача, доцента! Потащился доцент на убой к убойщику Шнауцеру! Хотя он и сам тащился, но ощущение было, что его кто-то тащит туда на верёвке! Вспомнил мединститут, учёбу: точно так выглядели собаки, которых вели на опыты над ними.

«Ну что?» – спросил я, спустя полтора часа у Шнауцера, встретив его в вестибюле. Вид у него был в этот раз нерадостный, поэтому и спросил. «Может, “опыт” сорвался? – пришло мне в голову. – Собака, например, сбежала, как тогда в мединституте, которую я выпустил! Хотя здесь, как будто бы, никто не хотел, чтобы “собака” сбежала». «Он, идёт», – то ли разочарованно, то ли расстроено проворчал Шнауцер. «Ну, так вы же этого хотели! Это ж, хорошо!» – то ли «уколол», то ли спросил я у Шнауцера. «Не любой ценой», – мрачно проворчал Шнауцер. – «Покусал его, что ли, Зауэр перед погибелью своей?!». Зато Кокиш и Клизман, облизываясь и сияя от удовольствия, вышли из столовой как бы закусив Зауэром – отметили победу над ним!

«Аллё, можно к вам на пять минут, это я Мина». – «Хорошо, на пять минут приходите». – «Что слышно, что сказали на конференции руководящего состава кадров?». – «Вас хвалили». «Да? Конечно, почему меня не хвалить! Знай наших! Но знаете, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! А кто похвалил?». – «Все». – «А “люляшку”?». – «Все ругали». – «Так ей скотине и надо! Тьфу, терпеть её не могу, сволочь, чтоб она скапустилась! Вы знаете, я никому зла не желаю и иногда мне, честно говоря, её даже жалко, хотя сама виновата! Ладно, пойду к этой “люляшке”, она меня хочет сегодня поспрашивать – профессорша! Конечно, я книги не читаю, но практики больше, чем у неё! Пять лет вела больных и с туберкулезом, и с дизентерией, и на других гадостях сидела! На чём только, не сидела! Вы же знаете нашу Среднюю Азию! Плохо только операции не умею делать, а ей, надо сказать, очень хорошо это удаётся – что есть, то есть! Конечно, кто мы такие?! Нас этому не учили! Ну, спасибо за поддержку, пока, потом как-нибудь ещё забегу».