Полная версия
Коммуникативные агрессии XXI века
Summary
The chapter is devoted to the analysis of communicative aggression and political discourse in contemporary Russia. The tradition of studying communicative aggression in political discourse has deep tradition both in Russia and abroad. Detailed studies of the aggressive behavior’s and violence’s effects in the media in most cases pointed to the destructive consequences for the mass consciousness. Excessive use of aggressive rhetoric in political discourse usually indicates the presence of serious socio-political dysfunctions in society. In this chapter is supposed to discuss the problem of communicative aggression in the political discourse of modern Russia, as well as to analyze of the emerging effects and consequences for the stability of the political regime. The chapter also presents a study conducted at the faculty of political science and journalism of St. Petersburg State University in the autumn semester of 2017. Its conclusions serve as the basis for further discussions on the topic of communicative aggression in Russia. Analysis of the views of students makes it possible to assess the prospects for the development of communicative aggression, since it is among the students that the newest trends in media communications are manifested in the first place. This chapter proposes the study of the opinions of students of the Faculty of Political Science and the Graduate School of Journalism and Mass Communications Institute of St. Petersburg State University using questionnaires. The number of respondents was 400 people. Accordingly, the number of political respondents and journalistic respondents was 200 people each, of which a large proportion were undergraduate students: 88.50% among journalists and 79% among political scientists. Also, most of the respondents were female respondents – 70.50%. This gender distribution is associated with the specifics of education in the humanities. This well-known fact confirms the representativeness of the sample. The main goal of the research was to study the opinions of students about the presence of communicative aggression in Russia in general, and in relation to Poland in particular. The study showed that student youth records the presence of hate speech in the domestic media. 55.25% of students agreed with this statement. At the same time, 35.25% of respondents believe that the current Russian politicians treat Poland “rather negatively”, and only 5.25% believe that the attitude is “negative.” Interpretation of the research results suggests that the use of communicative aggression in the political discourse of modern Russia is capable of forming a stable majority consisting of V. Putin’s supporters, who received 76.69% of the vote in the 2018 election. The negative consequences of the use of communicative aggression practices in the political discourse of modern Russia consist in increasing the outflow of human capital, international sanctions and semi-isolation of Russia in the international arena, as well as spikes of social tensions in local areas of the vast expanses of the country.
Список источников:
«Звезда» написала, что чехи должны быть благодарны за ввод войск в 1968-м. Медведеву пришлось объясняться перед президентом Чехии, статью удалили // Медуза. 22.11.2017. URL: https:// meduza.io/feature/2017/11/22/zvezda-napisala-chto-chehi-dolzhny-byt-blagodarny-sssr-za-vvod-voysk-v-1968-m-medvedevu-prishlos-ob-yasnyatsya-pered-prezidentom-chehii-statyu-udalili
Выборы президента России-2018: за семь дней до голосования // ВЦИОМ. 12.03.2018. URL: https://wciom.ru/index.php?id= 236&uid=8988
Гринберг С. Почему на российском ТВ показывают все больше драк. Секреты ток-шоу // Ура.Ру. 25.02.2018. URL: https://ura.news/ articles/1036274032
Марков С. Тайны политического ток-шоу эпохи гибридной войны: взгляд изнутри // Московский комсомолец. 26.05.2017. URL: http:// www.mk.ru/social/2017/05/26/tayny-politicheskogo-tokshou-epokhi-gibridnoy-voyny-vzglyad-iznutri.html
Обезжиренный эфир. Госканалы теряют рейтинг на новостях из Украины (мобильная версия) // The Insider. 21.07.2015. URL: https:// theins.ru/bez-kategorii/11248
Почти 90 % россиян заявили о нежелании участвовать в любых протестах // Левада-Центр. 16.04.2018 URL: https://www.levada. ru/2018/04/16/pochti-90-rossiyan-zayavili-o-nezhelanii-uchastvovat-v-lyubyh-protestah/
Список литературы:
Берковиц Л. Агрессия: причины, следствия и контроль. – СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2001.
Бернейс Э. Пропаганда. – М.: Hippo Publishing, 2010.
Быков И. А., Гладченко И. А. Коммуникативная агрессия в России: анализ мнения будущих политологов и журналистов // Среднерусский вестник общественных наук. 2018. Т. 13. № 1. С. 94–100.
Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. – СПб.: Питер. 2001. 352 с.
Долгова Ю. И. Феномен популярности общественно-политических ток-шоу на российском ТВ осенью 2014 г. – весной 2015 г. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2015. № 6. С. 162–177.
Калинин И. О том, как некультурное государство обыграло культурную оппозицию на ее же поле, или Почему «две России» меньше, чем «единая Россия» // Неприкосновенный запас. 2017. № 6. С. 261–282.
Коммуникативные технологии в процессах политической мобилизации / под ред. В. А. Ачкасовой, Г. С. Мельник. – М.: ФЛИНТА, НАУКА, 2016.
Малинова О. Ю. «Духовные скрепы» как государственная идеология. Возможности и ограничения // Россия в глобальной политике. 2014. Т. 12. № 5. С. 113–122.
Малинова О. Ю. Конструирование смыслов: Исследование символической политики в современной России. – М.: ИНИОН РАН, 2013.
Мартынов М. Ю., Габеркорн А. И. Роль конструктивистской трактовки формирования гражданской идентичности и патриотизма в современной символической политике // Журнал политических исследований. 2018. Т. 2. № 2.
Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. – М.: Прогресс-Академия, 1996.
Политические партии России в действии: методология, инструментарий проекта и описание данных. Коллективная монография / под ред. Д. С. Мартьянова и М. В. Невзорова. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2014.
Русский медведь / под ред. О. Рябова и А. де Лазари. – М.: Новое литературное обозрение, 2012.
Сидоров В. А. Медиавирусы как средство коммуникативных агрессий // Гуманитарный вектор. 2016. Том 11. № 5. С. 122–129.
Сидоров В. А., Нигматуллина К. Р. Ценностная поляризация медиасферы России: тенденции и признаки // Zeitschrift für Slavische Philologie. 2016. Т. 72. № 2. С. 413–447.
Сморгунов Л. В. Сравнительная политология в поисках новых методологических ориентаций: значат ли что-либо идеи для объяснения политики? // Полис. 2009. № 1. С. 118–129.
Соловей В. Д. Информационная война и медиаманипулирование: что, почему, кто // Российская школа связей с общественностью: ежегодный альманах. 2015. Вып. 6. C. 108–127.
Тульчинский Г. Л. Объяснение в политической науке: конструктивизм vs позитивизм // Публичная политика. 2017. № 1. С. 76–98.
Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 35–67.
Aboujaoude, E., Savage, M. W., Starcevic, V. & Salame. W. O. Cyberbullying: Review of an old problem gone viral. Journal of Adolescent Health, 2015.
Bandura A. Psychological mechanisms of aggression. See Geen & Donnerstein 1983.
Baron R. A., Richardson D. R. Human Aggression. New York: Plenum. 2nd ed., 1994.
Berkowitz L. Pain and aggression: some findings and implications. Motiv. Emot, 1993.
Bushman B. J., Anderson C. A. Is it time to pull the plug on the hostile versus instrumental aggression dichotomy? Psychological Review, 2001.
Coleman, G. Phreaks, Hackers, and Trolls: The Politics of Transgression and Spectacle. The Social Media Reader, 2012.
Collins A. M., Loftus E. F. 1975. A spreading activation theory of semantic processing. Psychological Review, 1975.
Collins Dictionary (No Date) Troll | Definition, Meaning & More | Collins Dictionary. Available at: http://www. collinsdictionary.com/dictionary/english/troll, accessed March 2, 2018.
Dahlberg, L. The Internet and Democratic Discourse: Exploring The Prospects of Online Deliberative Forums Extending the Public Sphere. Information, Communication & Society, 2001.
Datat , B. Belling the Trolls: Free Expression, Online Abuse and Gender. Open Democracy. August 30, 2016.
Eveland, W. P., & Hively, M. H. Political discussion frequency, network size, and “heterogeneity” of discussion as predictors of political knowledge and participation. Journal of Communication, 2009.
Farrell T. Constructivist Security Studies: Portrait of a Research Program // International Studies Review. 2002. Т. 4. № 1. С. 49–72.
Hmielowski, Jay D., Hutchens Myiah J. & Cicchirillo, Vincent J. Living in an age of online incivility: examining the conditional indirect effects of online discussion on political fal ming. Information, Communication & Society. 2014, 17 (10).
Huesmann L. R. The role of social information processing and cognitive schema in the acquisition and maintenance of habitual aggressive behavior. See Geen & Donnerstein 1998.
Lindsay, M., & Krysik, J. Online harassment among college students. Information, Communication & Society. 2012, 15(5).
Mengü, M., Mengü S. Violence and Social Media. Athens Journal of Mass Media and Communications, 2015, 1 (3).
Phillips, W. This Is Why We Can’t Have Nice Things: Mapping the Relationship between Online Trolling and Mainstream Culture. Cambridge, MA: MIT Press, Information Society Series, 2015.
Roberto, A. J., & Eden, J. Cyberbullying: Aggressive communication in the digital age. In T. A. Avtgis, & A. S. Rancer (Eds.), Arguments, aggression, and conflict: New directions in theory and research (pp. 198–216). New York, NY: Routledge, 2010.
Tedeschi J. T, Felson R. B. Violence, Aggression, & Coercive Actions. Washington, DC: Am. Psychol. Assoc, 1994.
Wendt A. Constructing International Politics // International Security. 1995. Vol. 20. No. 1. P. 71–81.
Yanıkkaya, B. Gündelik hayatın suretinde: öteki korkusu, görsel şiddet ve medya [The representation of daily life: the fear of the others, visual violence and the media]. In B. Çoban (Ed.), Medya, Milliyetçilik, Şiddet [Media, Nationalism, Violence]. İstanbul: Su, 2009.
Zillmann D. Arousal and aggression. See Geen & Donnerstein 1983.
Глава 1.2.
Коммуникативные агрессии в ценностно-политическом дискурсе российских сетевых сообществ
Заводя разговор о политическом дискурсе современной России и роли СМИ в его поддержке, необходимо принять во внимание ценностный аспект рассмотрения темы. Сложная структура политического дискурса невозможна без идеологического насыщения функционирующих в его рамках коммуникаций, а это, в свою очередь, выводит нас на ценностный уровень, ведь идеология – это «система ценностей, которая легитимирует существующий в данном обществе порядок господства»61. В то же время невозможно отметать коммуникационно-лингвистический уровень дискурса, на котором «нет иной объективности, кроме той, которая устанавливается в самых глубинах субъективного»62. Таким образом, мы выделяем два важных аспекта затрагиваемой проблемы, первый из которых связан с ценностной обусловленностью коммуникаций в политическом дискурсе, а второй – с речевыми практиками, с помощью которых эти коммуникации реализуются. Коммуникативные агрессии, в свою очередь, также реализуются на указанных уровнях: с одной стороны, они, как следует из термина, коммуникативные, то есть реализуются в речевых практиках, с другой – идеологические, следовательно, ценностно насыщенные. Так что сам термин «коммуникативные агрессии» подразумевает наличие двух уровней – «коммуникативного» и «идеологического», соединение которых рождает предмет нашего изучения.
Переходя к теме коммуникативных агрессий в политическом дискурсе, необходимо помнить, что «дискурсивное формирование общества вызвано отнюдь не свободной игрой в головах людей. Это следствие их социальной практики, которая глубоко укоренена и сориентирована на реальные, материальные социальные структуры»63. Если рассматривать дискурсивные практики как речевые, насыщенные идеологически (именно через дискурс выражаются ментальности и политические идеологии64), то коммуникативная агрессия в политическом дискурсе обусловлена идеологически. И причиной тому сама сложившаяся в современной российской медиасфере система двух противоборствующих дискурсов – сакрального и профанного65. Не вдаваясь в подробности, выделим лишь основные черты сакрального и профанного дискурсов: сакральный дискурс стремится к однозначности установленных в нем знаков, допускает приоритет веры над знанием, постоянно подтверждает себя как для социума в целом, так и для индивида в частности, тяготеет к консервативным ценностям; профанный дискурс горизонтален в структуре и проявлениях (допускает интерпретации и дискуссии), признает легитимным лишь легальное, тяготеет к либеральным ценностям.
Понимание ценностно-политического дискурса современной России как единства и борьбы внутри него сакрального и профанного восходит к теории постструктурализма, в которой дискурс рассматривается в качестве совокупности артикуляционных практик. Чем крупнее масштабы, тем более явственна гетерогенность этих практик; связи между ними в рамках одного дискурса не ослабевают, но появляются другие дискурсы со своими артикуляционными практиками. Чем ближе дискурсы друг к другу предметно, тем больше вероятность их борьбы между собой за монополию в интерпретации действительности. Необходимость установки монополии начинается там, где дискурсы сближаются друг с другом предметно и начинают бороться за установление согласия в его грамшианском понимании – как средства гегемонизации66. Напряженность и потенциально следующая за ней агрессия возникают там, где один и тот же элемент может быть означен по-разному в разных дискурсах. Тем самым вызывается диссонанс между несхожими образами.
Эти положения некоторым образом раскрываются в результатах опроса студентов Института «Высшая школы журналистики и массовых коммуникаций» и факультета политологии СПбГУ, проведенного в декабре 2017 г. Цель анкетирования, как уже сказано в предыдущей главе, – выявить представления учащихся о наличии / степени агрессивности российских СМИ, включая сетевые ресурсы медиа, на примере освещения взаимоотношений России и Польши, определить меру осведомленности молодых людей об истории и культуре Польши. Репрезентативность анкетирования подтверждается, в частности тем, что будущие политологи и журналисты через определенное время могут быть вовлечены в специфические профессиональные сферы. Участие в них подразумевает активное приобщение к политическому дискурсу в составе коммуникативных элит, имеющих доступ к социально значимой информации и каналам ее распространения. Конечно, сегодня вряд ли со всей определенностью допустимо причислять участников опроса к коммуникативным элитам, однако через некоторое время некоторая их часть будет не просто генерировать политические коммуникации, но и определять направления их развития и распространения. Поэтому, делая выводы на основании интерпретации мнений сегодняшних студентов, мы в то же самое время прогнозируем мнения будущих элит, которым предстоит оказывать влияние как на развитие отношений России с другими странами (в том числе и с Польшей), так и на внутренние политические коммуникации: распространение идеологий, ценностное содержание политической информации и, конечно, на агрессивность сообщений. Опрос был вызван потребностью обозначить само присутствие коммуникативных агрессий в российском политическом дискурсе (в частности, с противопоставлением «сакрального» и «профанного»), выделить каналы языка агрессий, медийные эффекты, способствующие распространению агрессий в политических коммуникациях. Так, 57,75% студентов считают, что коммуникативная агрессия проявляется прежде всего в Интернет-СМИ, а 35,5% назвали телевидение и радио в качестве наиболее благоприятной площадки для распространения агрессивной риторики. Получается, что на возможность возникновения коммуникативных агрессий влияет канал передачи информации? Результаты опроса показывают, что подобное исключить нельзя.
Обратим внимание, что почти никто из опрошенных не назвал газеты и журналы как среду, в которой агрессии наиболее заметны (только 0,25% опрошенных посчитали, что коммуникативные агрессии характерны для печатной прессы). Почему же тогда студенты не видят в газетах и журналах катализатор деструктивных коммуникативных практик? Ответ обнаруживается в самой структуре современного медиадискурса, который допускает коммуникативную «шумиху» – иными словами, предоставляет простор и инструментарий для высказывания. Газеты и журналы практически не дают читателям гарантированной обратной связи: можно написать письмо в редакцию, но его публикация остается на усмотрение редакции; более того, читатель не знает, прочитано оно или нет. В первую очередь печатная периодика дает высказываться журналистам, а не их аудитории. Так что дискуссии в ограниченном пространстве и реальном времени в газете невозможны. Поэтому условия распространения коммуникативных агрессий, какими их видят российские студенты, можно представить следующим образом:
– канал передачи информации имеет значение, зачастую решающее. При распространении мнений через одни каналы (Интернет-СМИ, радио и телевидение) возникновение коммуникативных агрессий более возможно, чем при распространении мнений через другие каналы (печатная пресса);
– коммуникативная агрессия чаще исходит от аудитории, чем от журналиста. В печатной прессе журналист – коммуникативный монополист, а обратная связь сведена к минимуму по сравнению с радио, телевидением или Интернет-СМИ, где проявления агрессий заметнее. В Интернет-СМИ предоставляется возможность оставить комментарий (как минимум), и даже если такой возможности нет на сайте издания, пользователь может сослаться на взволновавший его текст в социальных сетях;
– среда, благоприятная для коммуникативных агрессий, должна допускать дискуссии в реальном времени (ток-шоу на телевидении, комментарии в Интернет-СМИ) и в ограниченном пространстве. На телевидении / радио участники дискуссии ограничены пространством студии, и даже голос из телефона зрителя / слушателя «встраивается» в это пространство. Спорящие в социальных сетях ограничены пространством конкретного поста / текста на сайте, в комментариях под которым ведется спор.
Стоит оговориться, что полученные в анкетах минимальные значения проявлений агрессивности в печатных изданиях могут быть также следствием недостаточной осведомленности студентов о содержании газет и журналов. Политическая повестка дня все больше формируется с помощью Интернета – по крайней мере, для молодежи; об этом следует говорить с определенной долей уверенности. И, безусловно, на результаты опроса не могли не повлиять принятые среди студентов практики потребления информации. Так что полученные результаты трактуются двояко: это индикатор как условий расширения коммуникативных агрессий, так и практик потребления информации респондентами.
66% студентов считают, что обсуждения значимых для молодежи вопросов в СМИ и сетевом пространстве ведут к формированию радикальных настроений, и побуждает к тому сама политическая действительность. Полученный результат опроса показывает относительную уверенность студенчества в том, что обсуждения в СМИ и возникающие при этом коммуникативные агрессии вклиниваются в восприятие реальности, искажают ее. Две трети опрошенных, во-первых, допускают использование дискуссий как инструмента манипуляции мнениями аудитории, а во-вторых, демонстрируют уверенность в том, что аудитория (особенно ее малообразованная часть), сталкивающаяся с обсуждениями актуальной политической проблематики в СМИ и сетевом пространстве, воспринимает искусственно искаженную картину политической реальности и делает выводы, основываясь на деформированных преставлениях. Любопытно, что студенты-журналисты и студенты-политологи проявили редкое для них согласие: и среди журналистов, и среди политологов по отдельности 66% респондентов выбрали ответ: «Мнения становятся более радикальными».
На вопрос «Можно ли сказать, что в российских СМИ присутствуют язык ненависти и агрессивность занимаемой автором позиции?» более половины (55,25%) респондентов ответили положительно. Отрицательный ответ оказался лишь на третьем месте (15,75% респондентов), в то время как более четверти респондентов (27,75%) выбрали вариант «Затрудняюсь ответить», а 1,25% проигнорировали вопрос. Эти цифры говорят о важности предпринимаемой в нашей монографии попытке идентификации коммуникативных агрессий и разработки инструментария для их выявления и анализа. Отвечавшие на вопросы студенты – будущие политологи и журналисты, и у них возникли проблемы с определением языка ненависти и агрессивной позиции автора, чего, конечно, быть не должно. Однако не будем забывать и о том, что большинство респондентов все же уверены в наличии агрессий и языка ненависти в российских СМИ и воспринимают его как данность политического дискурса, в частности Интернет-СМИ как «вместилище» коммуникативных агрессий. В этих условиях агрессии из девиаций становятся коммуникативной нормой.
Результаты опроса позволяют представить следующую картину, «нарисованную» российским студенчеством:
– Интернет – самая благоприятная среда для организации коммуникативных агрессий;
– коммуникативные агрессии наиболее заметны в Интернет-СМИ;
– обсуждения в СМИ и сетевом пространстве искажают политическую реальность в глазах аудитории и способствует радикализации мнений;
– российские студенты уверены (и это наиболее важно), что категоричные и резкие суждения, высказываемые в Интернете, выходят «оффлайн» и влияют на коммуникативные практики, реализуемые за пределами сетевого пространства.
Возвращаясь к вопросу о каналах передачи информации, вспомним, что Интернет – это место, в котором беспрерывно генерируются коммуникации. В соответствии же с постструктуралистской теорией дискурсы находятся в непрерывной борьбе за право монополии на означивание элементов. И не удивительно, что коммуникативные агрессии возникают там, где, во-первых, сталкиваются два ценностно-оппозиционных дискурса (сакральный и профанный), а во-вторых, идет непрерывное утверждение этих дискурсов через постоянное генерирование новых коммуникаций. Значит, речь идет о благоприятной технологической среде возникновения агрессий, которой способствуют идеологические условия современной России (интерпретация политических фактов через сакральные или профанные дискурсивные практики). Поэтому выводы, основанные на интерпретации ответов респондентов, распадаются на две части: «технологическую» (студенты уверены в наибольшем распространении агрессий в Интернете и Интернет-СМИ в частности) и «идеологическую» (студенты уверены в радикализации мнений аудитории медиа в силу воздействия коммуникативных агрессий).
В дополнение к результатам опроса, показывающим отношение студенчества к коммуникативным агрессиям, представим также итоги еще одного исследования, которые подтверждают тезис об агрессивном «противостоянии» сакрального и профанного дискурсов. На этот раз в качестве объекта изучения были избраны отклики / комментарии читателей (посетителей) сайтов СМИ. Цель предпринятого анализа – понять результаты взаимодействия автора журналистского текста и его читателей, не стесненных какими-то рамками и ограничениями, и выявить проявляемые аудиторией признаки агрессивности.
В течение 2018 г. были проанализированы 1098 комментариев (как на сайтах самих изданий, так и в социальной сети «ВКонтакте») к 373 текстам сетевых СМИ («Медуза», «Лента.ру», «Российская газета», РБК, «Лентач»). В результате выяснилось, что наиболее часто (91% случаев) столкновения в ветках комментариев интерпретаций профанного типа с интерпретациями сакрального типа привели к возникновению коммуникативных агрессий между пользователями. Когда же в ветках комментариев присутствовали лишь сакральные интерпретации, то агрессий между пользователями не возникало. Если же в ветках комментариев присутствовали лишь профанные интерпретации, то агрессии между пользователями возникали в 17% случаев. Последнее подтверждает «горизонтальность» профанного дискурса и допустимость в нем интерпретаций.
Табл. 1. Возникновение коммуникативных агрессий (нацеленных на других пользователей, включая журналиста) в ветках комментариев к материалам СМИ
Другие результаты получим, если оценим агрессию пользователей, связанную с самим журналистским текстом. К такой агрессии отнесем все, что обращено к затрагиваемым в тексте героям / фактам: при этом сакральный дискурс становится агрессивнее по содержанию (68% веток). Но и в комментариях, содержащих лишь профанные интерпретации, агрессии возникают часто (37% веток). В случае смешанных интерпретаций агрессия также присутствует – ее появление зафиксировано в 74% веток. Это может означать, что пользователи охотнее идут на конфликт друг с другом, нежели «высказываются в пустоту» – журналисту, который может не увидеть агрессию, политику, который вряд ли увидит агрессию, или по поводу абстрактной темы. С другой стороны, пользователь может и высказаться по теме, и в том же комментарии задеть других пользователей. Очевидно одно – даже при рассмотрении проявляемых в аудитории СМИ только тех агрессий пользователей, которые нацелены на журналистский текст, а не на других пользователей, уровень агрессивности все равно остается высоким.
