Записки оборотня в погонах

Продолжая свои поиски друзей и сослуживцев молодости напал я на след Валентины Садатовны Г. В те достославные времена, когда я работал в Кизиловском РОВД, она возглавляла инспекцию по делам несовершеннолетних. Тесной дружбы между нами не было, но я с удовольствием вспомнил её доброе круглое татарское лицо длинные ножки «от ушей» и гренадерский рост. Странное дело, по прошествии времени все девушки в моей памяти становились красавицами, видно потому, что они таковыми и были. Но просто позвонить Садатовне и поговорить ни о чём мне казалось слишком пресным. Поэтому, когда в трубке раздался её голос, я спросил: «Валентина Садатовна? – Да. – Помните прокурора Шушуева из областной прокуратуры? – Прекрасно помню, он неоднократно приезжал к нам с проверкой. Так вот, я внук прокурора Шушуева тоже работник прокуратуры, и по завету дедушки я вас и разыскал. Дело в том, что дедушка до самой смерти вспоминал как вы с ним занимались сексом.» «Чем-чем занимались?» – сделала вид, что не расслышала Валентина.

«Ну сексом, сексом!» – повторил я. «Особенно незабываемым в вашем исполнении был минет, рассказывал мне дедушка». Наступила пауза. Потом Садатовна неуверенно уточнила: «Да это не я была, это Лариска Тарасенко».

«Да нет, именно вы, настаивал я, дед не мог перепутать! Да я и сам знаю, что такие вещи вы не перепоручали другим» – прокололся я.

«А ты то откуда знаешь, что кому я не перепоручала? Кто это звонит?» Настало время признаваться. Садатовна довольно быстро простила мне мой глупый розыгрыш и мы предались воспоминаниям молодости. Действительно, в конце семидесятых приезжал к нам в отдел с проверкой старший советник юстиции Шушуев из областной прокуратуры. Проверял он состояние борьбы с преступностью несовершеннолетних, поэтому почетный караул встречающих возглавила Садатовна. К тому же зам. по опер райотдела Валера Курченко в очередной раз закодировался от водки и достойного участия во встрече проверяющего принять не мог. Он только из-за угла наблюдал, как развиваются события. Поначалу проверяющий Шушуев был неприступен и строг, но обаяние Садатовны могли вскрыть и не такие бастионы. Словом, когда настало время обеда, Садатовна уже с рук кормила цыплёнком табака грозного проверяющего. И не из-за какого-там панибратства, просто однорукому фронтовику Шушуеву не сподручно было разделывать цыплёнка одной рукой. А вы уже подумали не весть что! Настало и моё время, недаром же я принимал участие в ревизии детской преступности Кизиловского района города Кривого Рога в качестве тамады. Несколько раз из-за угла заглядывал в подсобку кафе, где мы находились, Валера Курченко, издалека контролируя, как проходит аудит. Наконец Валера не выдержал, убедил себя, что это необходимо в служебных интересах, и присоединился к нам. Мало того, что он наплевал на все коды и шифры своего организма, мешающие ему отправлять свои служебные обязанности, он еще притащил с собой начальника ОБХСС Лёню Здора, что только усугубило происходящее. Обычно строгий с работниками общепита и не позволяющий себе вольностей с ними, после четвёртой рюмки Здор поддался общему настроению. И вот уже как по мановению волшебной палочки, из соседнего ресторана к нам в подсобку потянулись официанты с новыми материалами для исследования детской преступности.

Закончилась инспекторская проверка славно. Когда на следующее утро заехал я в гостиницу с лекарством от вчерашнего, в номере Шушуева я застал эпическую картину. На полу сладко спал Валера Курченко, подложив под голову шушуевский протез, а сам прокуратор плавал в ванной среди огурцов, исторгнутых из чрева проверяющего.

Садатовна уличила меня в том, что половину рассказанного я наврал. Но другая то половина была правдой!

Картина №9. Опасное задержание.

Так, берёте потерпевшую и вместе с Толей Рекуном пулей на старый рудник Ленина! – обратился ко мне дежурный, указывая на ядрёную сорокалетнюю молодицу в вестибюле райотдела. Там вот её муж то ли убить хотел, то ли зарезать, на месте разберётесь. Как всякий нормальный следователь я стал канючить, что пока там дежурному следователю делать нечего, это не моё дело, пусть опера едут на задержание, но дежурный резонно ответил, что опер у него только один, больше послать некого, а дело, похоже, серьёзное. Вон, Пётр Иванович, будет на обед ехать, вас завезёт. Усевшись в машину и спросив, как её зовут, мы предложили рассказать, что там у неё случилось. Не знаю, как на Рекуна, а на меня рассказ Любы произвёл плохое впечатление. Муж у неё и садист, и изверг, и бандюга, избил её и грозился зарезать.

А оружие у него есть, в тайне надеясь на отрицательный ответ, сросил я. «Та він же різник, а нього тих кинжалів, як гною. Він свиней ріже, як курчат!»

Толя, у тебя оружие есть?, обратился я к Рекуну с наивным вопросом, хотя прекрасно знал, что после того, как опер Высоцкий, крутясь в кресле в дежурке., и играясь пистолетом, прострелил книгу происшествий, начальник райотдела напрочь запретил выдавать личному составу оружие. Особо надежным разрешалось носить пистолет, но без патронов. И Толя как раз относился к таким надежным, так что пистолету него был. Вспомнив, что Пётр Иванович замначрайотдела именно по оперативной работе, я с надеждой, что он выразит желание помочь нам в задержании, посмотрел на него. Но тот, указав место где его высадить, велел забрать его на обратном пути и растаял в солнечных лучах. Подъехали мы по месту назначения и стали обсуждать план операции. Заглянули в окно летней кухни, там террорист вместе со своим, видимо сообщником, сидел за низким столиком, уставленном закусками и украшенному бутылью с дымчатого цвета напитком. Сало они, естественно, нарезали внушительным тесаком.

Ну шо, ты со мной? спросил Толя, понимая, что мне лезть на задержание совсем необязательно. Тем более, что наш водила сослался на приказ, что водителям участвовать в задержании запрещено, не смотря на то, что облачены они были в милицейскую форму. Мол, их дело доставить опергруппу на место и ждать в машине. Так что Толя оставался совсем один, и я конечно, бросить его не мог. Толя предложил такой план. Так как дверь узкая, и вдвоём одновременно мы не протиснемся, первым вбегаю я и сметаю обоих со стульев на пол, потом влетает он, и наставляет на них «пушку» Кой им хрен знать, что она без патронов. Так и порешили. На счёт три я ногой выбил дверь, влетел внутрь и со страшным воплем регбийным приёмом опрокинул обоих вместе со столиком на пол. Толя тоже не подвёл и через секунду мы оба сидели верхом на террористах, заламывая им руки за спину. Отдышавшись и смахнув квашеную капусту с головы, мы приступили к допросу по «горячему следу». Но мужики были так перепуганы силовым задержанием, что кроме блеяния и мычания со своих глоток они ни одного звука издать не могли. Постепенно, когда дар речи вернулся к хозяину, стало выясняться, что подлая баба наврала, и никто убивать её или резать не намеревался, а просто произошла легкая супружеская потасовка, в ходе которой сама Люба надерла чуба своему благоверному, а когда тот в ответ ударил её, решила его проучить и вызвать милицию. Ещё пытаясь изображать из себя жертву насилия, она заорала – а зачем ты хату хотел спалить?

Иван выбежал за сарай, бухнулся на колени возле обгорелого пятна на земле и стал развеивать по ветру золу с криком, это я бумажки с туалета жёг! Постепенно стало выясняться, что все Любины обвинения вздор, и я спросил зачем ты в милиции такого страху наговорила? А по другому вы бы не приехала, шоб Ивана проучить!

.Окончательно ставя точку в споре, она бросила в лицо Ивану: и вообще, у Петра х@й як дровэняка, а тэбэ як кашляну, так и выпадае. Стоявший всё это время молча собутыльние Ивана густо покраснел и забормотал, шо ты кажешь, Люба! Мы с Рекуном посмотрели друг на друга и молча пошли к машине.

Возвращались мы в райотдел забрав замнача после сытого обеда. Я не удержался и глядя на лоснящееся щёки Кузьменка, задумчиво сказал: Да, у Петра х@й, як дровеняка! Пётр Иванович аж подпрыгнул на переднем сидении.

Да я это не про вас, Пётр Иванович, успокойтесь!

Суровые милицейские будни продолжались.

Картина №10. Охота на Кабана.

С воплем «Сука! Мент поганый!» Кабан бросился ко мне и двумя руками схватил за горло. Слыша мой хрип, из коридора прибежал дежурный милиционер по КПЗ, люди из дежурки и с трудом оторвали Кабана от моего горла. Отдышавшись, я прохрипел: «Ты что совсем обалдел, Кабан, на «следака» бросаться!» Но тот только рычал и орал: мент поганый! Я думал, ты человек, а ты оказался таким же козлом, как все! Всё равно убью! Я был потрясён такой реакцией рецидивиста Гладкого по кличке Кабан на мои в общем-то вполне безобидные слова, о том, что я сейчас предъявлю его на опознание свидетелям. В уголовном мире не принято было конфликтовать со следователями. Можно было «гнать» на оперов, патрульных и прочих, но урки в большинстве своём понимали, что следователь только клерк, оформляющий его путь на зону и к его задержанию отношения не имеющий. Наоборот старались сохранить дружеские отношения, понимая, что от следака зависит много разных мелочей, начиная от передач до того, как они опишут их подвиги в протоколе. Но Кабан, для которого это была уже третья ходка, правила знал, но орал благим матом, что не даст провести никакое опознание. Убедившись, что провести опознание добровольно Кабан не даст и страшно злой на него, я пригрозил ему, что опознание всё равно проведу, но сделаю это по фотографии. «Я тебе, козлу, всё. равно лапти сплету». Я провёл опознание Кабана по фотографии, допросил двух свидетелей – очевидцев того, как Кабан ударил одного мужика кулаком в лицо во время танцев на втором этаже кафе «Ромашка». Тот разбил спиной огромное витринное стекло и выпал со второго этажа. К счастью, мужик оказался крепким парнем шахтерской закалки и получил всего – то средней тяжести телесные повреждения, умудрившись ничего не сломать себе, только сильно ушибся. Закончив таким образом расследование по делу я, весьма довольный собой, направил дело в суд, где Кабан благополучно получил свою «трёшечку». Но эта история имела продолжение. Кабан написал аппеляцию, его привезли в суд, ознакомиться с уголовным делом. И до суда его держали в нашем райотделовском КПЗ. В этом же КПЗ в следственной комнате и допрашивал конченного урку по кличке Гапон за незаконное хранение взрывчатых веществ. Случай с Гапоном был тоже весьма необычным. Дело в том, что наш благословенный Кривой Рог был поделен на так сказать, сферы влияния. Одну часть контролировали «наркоманы», другую «генералы», (те кто жил на улице имени генерала Карбышева), третью «культуристы» Совсем уж юные 14—15 летние бандюги называли себя» мультиками» Ну и так далее, всех уже не упомню. И вот Гапон территориально относившийся к «наркоманам», да и ментально бывший таковым, не отказывая себе в удовольствии сожрать пару ложек маковой «соломки», зашёл на территорию «генералов». Встретив Гапона одного на своём поле, те ужасно обрадовались и дружески окружили его, по-видимому, собираясь пригласить на чашку чаю. Но Гапон понял их дружеские намерения по-своему, выхватил из кармана трубочку взрывчатки, поджёг самодельный запал и бросился к ним, выкрикивая на ходу ноту протеста. Те бросились в рассыпную. Гапон погнался за ними, но слишком увлёкся погоней и бомба взорвалась у него в руке. Интересно, что кисть руки Гапону оторвало напрочь, сустав кисти я нашел в 20 метрах от черного пятна на земле от взрыва, когда выезжал для осмотра места происшествия и больше никаких повреждений у Гапона не было. Самого же Гапона я упаковал за незаконное хранение взрывчатки, целый арсенал которой был обнаружен при обыске в его доме.

Закончив с допросом Гапона, я попросил дежурного привести в следственную комнату Кабана. Тот изобразил на лице улыбку и спросил, что, мол, допросил Гапона. Видит бог, првда всё-таки есть на свете. Это Гапону руку оторвало, которой он шахтёра в «Ромашке» в полёт отправил, а ты мне эа это лапти сплёл! – сказал Гапон. Подожди, разве это не ты был тогда в «Ромашке»?

А как же опознание – растеряно пробормотал я. Кабан уставился на меня, помолчал и недоверчиво спросил, что я действительно не был в сговоре с Миклованом. Какое опознание, какие свидетели, эти ссыкушки одноклассницы Миклована, это он подговорил их дать показания на меня. Помолчал и недоверчиво Кабан сказал:

я думал, ты в курсе. В доле с Миклованом. Потому и рассвирепел на тебя, бросился душить, когда ты сказал про опознание. «Миклован» была кличка участкового с рудника Ленина, кто-то дал ему такое прозвище, насмотревшись модных тогда детективов про румынского комиссара полиции Миклована. Да, похоже, Миклован и тебя обвёл вокруг пальца. Я думал ты подлюга и в курсе, умышленно вешаешь на меня дело. Сам посуди, у меня тогда была сломана челюсть, в какую драку я бы полез. Я начал вспоминать, что действительно Кабан был с «шинами» на лице, нижняя челюсть у него была сломана, Но я так свято верил в свидетельские показания, что старался не замечать сломанной челюсти Кабана.

Мы посидели, покурили. Ну и что будем делать с твоим сроком, спросил я Кабана. А что тут сделаешь, отсижу помаленьку, пусть мне перед богом зачтётся за другие грехи. А Гапона сдать я не могу, он уже и так судьбой наказан.

На следующий день я нашел Миклована и схватил его за грудки. Так это ты умышленно так подстроил, что я Кабану лапти сплёл?

Тот оттолкнул меня и похабно рассмеялся – да на твоём Кабане грехов, больше чем у шавки блох, пусть сидит, там ему и место. За то мы дело раскрыли, «висяка» не навесили.

Судьба Гапона была также незавидной. В суде он бесновался, требовал вызвать консула ФРГ. И на очередном заседании выхватил из-за щеки половинку лезвия безопасной бритвы и здоровой рукой полоснул по «культяшке». Пока конвой пытался наложить что-либо похожее на жгут, он уделал окружающих кровью с головы до ног, а судья от такой картины тихонько упала в обморок.

Но это уже совсем другая история.

Картина 11.Ворошиловский стрелок

.В середине семидесятых годов в милиции еще служили реальные фронтовики и люди не воевавшие, но успевшие послужить в бериевских органах. Одним из таких был некий начальник вытрезвителя Степан К. Отутюженная форма, сияющие сапоги, на груди значок «Ворошиловский стрелок». Отменный и рьяный служака. Среди местного населения пользовался если не уважением, то страхом это точно. Особенно после того, как организовал пьянку, а когда его собутыльники дошли до кондиции, вышел к телефону – автомату и вызвал «медиков». Молодому поколения объясню, что учреждение, начальником которого работал Степан Иванович, называлось «Медицинский вытрезвитель».

Но и на старуху бывает проруха. Подрядил как-то Степан Иванович нескольких бедолаг копать себе погреб. Из числа тех, которые не хотели получать сообщение на работу за свой визит к Степану Ивановичу. Слова такого —коррупция – тогда не знали, поэтому просто дали Степану под зад с престижной должности. Пришлось ему пойти дослуживать на поселок Мировской, славившийся своим контингентом населения. Дело в том, что в то время в бланках протоколов допроса была графа «судимость» У всех – свидетелей, потерпевших. Поэтому при расследовании было очевидно, что это разборки между коллегами. Встретить несудимого на Мировском было трудно. В общем, контингентик населения был еще тот. И для наведения порядка нужен был такой человек, как Степан Иванович. Что он и делал железной рукой.

Поступило к нему как-то заявление от некой гражданки, что её муж, «немчура проклятый» избил её почем зря. Называла она его так, потому что он действительно был этнический немец. Несколько дней пытался Степан Иванович застать злодея то дома, то на работе, но тому удавалось ускользать. Наконец он узнал, что этот фон Эггерт точно на работе. Степан Иванович направился туда. Но когда он подходил к цеху, бдительный немец заметил его, и выскользнул через черный ход. Степан Иванович заметил его, выскочил на пустырь и заорал: «стой, фриц поганый, стрелять буду!» Тот бросился в бурьяны, пытаясь ползком скрыться от правосудия. Тогда Степан Иванович выхватил из кобуры свой верный боевой «макар» и открыл прицельный огонь по врагу. Слава богу, не попал. Немец так перепугался, что его неделю не могла найти ни милиция, ни его верная подруга. Но заявление из подполья на Степана Ивановича все-таки написал. И вот предстал Степан Иванович перед судом офицерской чести. Вяло покаялся и признал, что немного перегнул палку. Замполит его заклеймил, но по ритуалу для протокола нужны были еще хотя бы один выступающий. Я поднял руку и тоже заклеймил и ещё намолол такого, что Степан Иванович укоризненно на меня посмотрел, что это я в «стукачи» записался. Замполит, довольный моей активностью, запричитал: правильно, правильно, а теперь предложи какое наказание за это. Я сказал, что наказание за это должно быть беспощадным – лишить его звания «Ворошиловский стрелок»!

С

Картина 12. К открытию футбольного сезона.

Году эдак в 1978 работал я следователем в Терновском райотделе г. Кривого Рога. Тут нагрянула к нам проверка прокуратуры города во главе с самим заместителем прокурора города грозным. Андриуцей. Из кабинета моего начальника доносился грозный прокурорский рык, летели пух и перья. Спустя час отворяется дверь моего кабинета и влетает разгоряченный служебным пылом уважаемый зам. прокурора. Влетает и остолбевает, видя на стене моего кабинета вместо привычного Ленина махровое полотенце с надписью: «Динамо» Тбилиси обладатель кубка СССР 1976 года». В то время в Союзе такие сувениры были редкостью, а в Кривом Роге и подавно их никогда не видели. Начальник, снимая с себя ответственность, заныл «Виктор, я же тебе сто раз говорил, нельзя это вешать в служебном кабинете» Но я то знал, что Андриуца сам профессионально играл в футбол и по сию пору заядлый болельщик. Как можно небрежнее я возразил, ну как же, мне это полотенце Мачаидзе подарил!

Прокурор окончательно обалдел. Ты что, Манучара Мачаидзе знаешь? Я говорю Манучара знаю, но лучше знаю Гочу, мы с ним вместе в одной школе учились (Гоча Мачаидзе менее знаменит, чем его брат Манучар, игрок сборной СССР, но тоже достаточно известный игрок тбилисского «Динамо», учился в 114 тбилисской в школе, я в русском секторе, он в грузинском) Прокурор был окончательно сражен такими моими связями, проверка уголовных дел была забыта и я стал прилежно рассказывать ему футбольные байки, почерпнутые мной в тбилисском парке Муштаид, где собираются футбольные болельщики (я недавно вернулся из отпуска проведенного в Тбилиси, где благополучно приобрел за пятерку дивный раритет в привокзальном ларьке). Войдя в раж, я со словами «Гоча мне еще подарит», снял полотенце со стены и подарил Андриуце. Расстались мы добрыми приятелями. Когда спустя несколько лет меня перевели на работу в Днепр, а Андриуца был заместителем областного прокурора, встретив меня в областной прокуратуре бросился ко мне с объятиями. Мои попутчики были потрясены, «а Андриуцу ты откуда знаешь, ты месяц в Днепре!» Разве объяснишь этим жалким не болельщикам, что такое настоящая дружба между истинными фанатами!

Картина 13.Как я изучал украинский язык.

Родился я в день похорон Сталина в славном городе Тбилиси. Под влиянием деда- беженца с Украины от голодомора, я считал себя ярым патриотом Украины и щирым украинцем. Тому способствовала и атмосфера грузинского национализма. В грузинской компании моих друзей меня могли представить: это русак. Но наш парень по нашим грузинским понятиям. Против русака я решительно возражал, и как- то показал случайно оказавшийся у меня с собой паспорт, где в пятой графе стояла надпись «украинец».

Ва, Витка, шен хахоли хар? И я был переведен на ступень выше в национальной иерархии. Мол, это тоже угнетенная русскими нация.

По окончанию вуза волею судьбы и своим желаниям я был занесен на Украину. Где скоро понял, что окружающие воспринимают меня не за украинца, а за какого-то москаля с грузинским акцентом! Надо было срочно приниматься за изучением родного языка. Я не стал размениваться на легкое чтиво, а купил 25 томов только что изданного Ивана Франка. Особенно меня порадовало, что это первая часть издания, готовятся к печати ещё 25 томов. Да, самоуверенно думал я, основы знаний получим на первых 25 томах, а добьём скептиков остальными 25 томами после их выхода.

Но меня ждало горькое разочарование. Какой бы том я не раскрывал, не мог осилить и половины страницы, за каждым вторым словом доводилось лезть в словарь, а добило меня слово «кип, ячка» оказалось это местное название нефти. Удрученный я пошел за советом к другу Саше Карасюку, уроженцу города Гадяча Полтавскрй губернии. Несмотря на свою странное отчество Ибрагимович, украинский он знал в совершенстве. Причём его классический полтавский прононс. Карасюк долго смеялся – пойми, мы, полтавчане, не понимаем этого австрияка, а ты тбилисский хахол надумал по нему украинский учить. Надо начинать с простого, слушать народную речь и набрать хотя бы немного словесного багажа, потом читать книжки по проще. Из соседнего кабинета доносился громкий диалог на чистейшем украинском языке, там опер Тарасенко эмоционально «колол» рецидивиста Косенко по кличке Мао Дзе-дун. О, пошли послушаем настоящую украинскую речь! Когда мы зашли, Косенко флегматично отвечал на угрозы Тарасенко: «ой, начальник! Що хошь мені роби, тільки в сраку не цілуй, бо я лоскоту боюся.» Обучение украинскому языку началось.

Валентина Тарасенко.

Картина 14.О вреде курения

Дорогой и любимый слушает!

В трубке раздался весёлый голос криворожского друга молодости Сани Тарасенко.

Кончай под Брежнева косить! Опять я дозваниваюсь к тебе с третьего раза, чего не берёшь телефон? Снова на балконе куришь!

Во-первых, не на балконе, а специально отведенном помещении для курения. Во-вторых, я тебе не какая-нибудь вертихвостка, чтобы каждые 60 лет менять свои привычки!

Кстати, ты недавно вспоминал полковника Зеленского? Помнишь, как он курил? Я, конечно, помнил. Самуил Израилевич (он же Семён Иванович) Зеленский, как все его называли, был заядлый курильщик. Фронтовик, прошедший всю войну от рядового до командира роты, награждённый двумя орденами «Красной звезды», был ранен в грудь. По этой причине жена ему строго на строго запрещала курить и бдительно следила, чтобы в его карманах не завелись сигареты. Поэтому каждый рабочий день у Семёна Ивановича начинался с того, что он «стрелял» у кого-нибудь сигарету, с наслаждением затягивался, и только потом приступал к своим обязанностям заместителя начальника отдела уголовного розыска города Кривого Рога. Запомнилась нам эта слабость потому, что периодически он покупал с десяток пачек сигарет, и раздавал своим «сигаретным» донорам. Причем помнил, кто курил «Приму», а кто «Родопи». После этого тут же «стрелял» очередную сигарету, строго выполняя наказ жены не иметь при себе сигарет!

Кстати, а почему он «полковник», спросил я Саню. Звучит конечно, красиво, но должность замнача отдела не предусматривала такого высокого звания.

А ты не помнишь? Это тоже целая история. Честно отслужив своё в розыске, подполковник Зеленский собирался на пенсию, когда пришло известие, что всем участником Великой отечественной войны, будут присвоены звания на ступень выше предусмотренных должностью. Узнав об этом, Зеленский был категорически против включения себя в представление на повышение звания. Ведь получив «полковника» он автоматически отсрочивал свой уход на пенсию на пять лет!

И вот, положив на поднос полковничью папаху, мы зашли в кабинет к Зеленскому с поздравлениями. Но вместо благодарности он с руганью выгнал нас, ведь заветная пенсия отступала ещё на пять лет! Он даже пнул ногой злополучный поднос с папахой!

Представить себе невысокого коренастого Семёна Ивановича пинающим поднос с папахой, я не мог и сказал Сане – ты уж ври, да не завирайся!

Но в целом история была правдивой…

Картина 15.Рыбалка на Маныче.

Ну, что едешь со мной на рыбалку, на Маныч?