От Бога, от свечки, от мамы, от печки

Брусника относится к подсемейству брусничных. Сюда входят клюква, черника, голубика. У брусники жесткие листочки, а у спелых ягод сладкий вкус. Черника растет маленькими кустиками. Существуют приспособления, при помощи которых с одного кустика снимаются все ягоды сразу. Черника красит руки и рот. У костяники – большая косточка, которую, впрочем, можно разжевать вместе с мякотью. Тоже вкусная ягода. Грибы. Сыроежки можно чистить от пленочки и есть сырыми. Очень красиво растут рыжики (другое название – еловик). Вкуснее жареных рыжиков блюда нет. Любят рыжики выбегать на опушку. На поезде едешь – то тут, то там красуется рыжик, показывает себя, зовет. Увы, поезд громыхает мимо. Очень интересно растут грузди. На пустой, на первый взгляд, поляне только слой старых ржавых иголок. Вдруг замечаешь маленький бугорок, заглянешь сбоку, а там груздь приподнял хвою с одной стороны и дышит. И пошло-поехало – грибница под каждым деревом, только не ленись нагибаться. Один гриб берешь, на другой смотришь, третий примечаешь (бабушкина наука). Вот и полная корзина. Бабушка солила грузди. Очень вкусно получалось у нее. Грузди так и похрустывали на зубах.

А вот безыскусный рассказ моей двоюродной сестры Нэли Бестужевой о походе в лес по грибы: «По грибы ездила один только раз, и то заблудилась, еле выползла из тайги, и грибы оставила в лесу. Приехали в лес на машине на хорошее место, грибов море. А жадность фраера губит. За полчаса я набрала корзину, кулек, полиэтиленовый пакет и платок пришлось снять с головы. Нас было четверо, оставили все в машине и снова пошли. И я заблудилась, думала, вообще не выберусь. Зато видела лису молодую, рыженькую. Выбралась на дорогу. Там машины ходят очень редко, прошла больше половины пути, и меня посадил в машину частник. У меня ни денег, ни воды, ни еды – ничего нет. Довезли меня до автостанции. А там без денег не сажают в автобус до Свердловска. Ладно, один мужчина дал рубль на билет. Так и добралась до дома. А те меня искали 5 часов, заявили в милицию, сведения взяли, но сказали, что искать не будут».

Много в этих местах и березовых лесов. Мы с ребятами выбирали тонкие молодые гибкие березки, залезали повыше и, ухватившись за верхушку, как на парашюте, спускались на землю. А березка снова распрямлялась. В книге В. Солоухина «Третья охота» есть такие стихи о березе:

…Сначала сучьев нет.И по стволу,Подошвами босыми упираясь,С коры стирая белую пыльцу,До онеменья натруждая руки,Стремишься вверх, где жесткой нет опоры,А только зыбкость,Только синева,Что медленно колышется вокруг.Тогда опустишь ногиИ повиснешь,Руками ухватившись за верхушку,И длинная, упругая березаНачнет сгибаться медленно к земле,Там было ощущение полета!

(Кстати, любителям грибной охоты очень рекомендую эту книжку Солоухина В.А. – это маленькая энциклопедия о грибах!).

А однажды весной нас привезли на лесосеку, где валили березу. Нам давали ветки, и мы, как козы, снимали верхний слой коры, под которой была вкусная мякоть, набухшая березовым соком. Вкуснотища!!!

Еще одна картинка – мы с бабушкой пасем корову в лесу. В другой раз мы с ней идем косить траву для нашей Звездочки на отведенном для нас участке в лесу. После косьбы в стерне много земляники. С удовольствием уплетаю этот чудесный подарок леса. Идем домой, катим тачку с сеном. Вдруг бабушка вспомнила, что забыла что-то на покосе. Она оставляет меня около тачки и возвращается обратно. Из леса выходит мужчина, я замираю – испуганно смотрю на него. Он, не обращая на меня никакого внимания, проходит мимо. Я с облегчением выдыхаю воздух. Бабушка возвращается, и мы с ней идем домой с сеном.

Кроме сосны, ели и березы в здешних лесах растут осина, липа, царица осеннего леса – рябина (дерево и кустарник), можжевельник, калина, боярышник, ракитник, шиповник. Много лекарственных растений: зверобой, таволга, купена, буквица, лапчатка, венерин башмачок, горицвет, лилия кудреватая, тимьян и др. Животный мир – лось, заяц-беляк, белка, крот, куница, норка, косуля, бобер, ондатра, лиса, барсук, ласка, бурый медведь, еж, горностай, кабаны, рысь, соболь, росомаха, колонок, бурундук, волк. Здесь много видов птиц: голуби, вороны, сороки, грачи, трясогузки, дятлы, соловьи, ласточки, чайки, синицы, щеглы, снегири, поползни, куропатки, совы, глухари, рябчики, тетерева, кукушки, ястребы.

А сейчас несколько слов о СИБИРСКОМ ТРАКТЕ. Дорога – один из символов России. Сибирский тракт – воплощение понятия «русская дорога». Дорога царей и каторжников, путешественников и поэтов. История тракта уходит в далекое прошлое. Прокладка Большого Сибирского тракта началась по распоряжению Сената в 1733 г. Тракт складывался из ранее наметившихся дорог. В 1735 году он был готов, вымерен и снабжен верстовыми столбами. Он связал Москву с городами Сибири и проходил через города Курган, Екатеринбург, деревни Баженово и Бруснята Белоярского района, города Камышлов, Тюмень, Тобольск, Тару, Каинск, Чаус (Колывань), Томск, Кийское (Мариинск), Ачинск, Красноярск, Канск, Нижнеундинск, Иркутск, Верхнеундинск и на Нерчинск.

Шилка и НерчинскНе страшны теперь –Горная стража меня не поймала,В дебрях не тронул прожорливый зверь,Пуля стрелка миновала.

Помните? Это одна из любимых песен в наших краях. Три первых строчки поет солист, четвертую, пятую – подхватывает хор. Он должен звучать мощно. Так исполняются многие русские народные песни.

Вскоре на тракте начались работы по озеленению, продолжавшиеся почти 30 лет. По обеим сторонам тракта силами местных жителей под надзором полиции проводилась посадка берез в 2 ряда на расстоянии 4 аршин (один аршин равен 71, 12 см) друг от друга. Эти посадки создали неповторимую красоту дороги. На тракте были устроены станции и этапные тюрьмы. По тракту прошли и проехали выдающиеся люди. В 1791 и 1797 годах по тракту был провезен А. Н. Радищев, следовавший в Илимскую ссылку и обратно из нее. В 1826-1827 годах по тракту проследовало более 100 декабристов. В 1849 году по тракту прошли петрашевцы, среди которых были писатель Ф. М. Достоевский и поэт А. Н. Плещеев. По нему везли на каторгу революционера-демократа Н. г. Чернышевского, писателя В. г. Короленко. По тракту проехали выдающиеся деятели нашей страны: И. И. Ползунов, А. П. Чехов, И. А. Гончаров, Н. М. Пржевальский. В 1837 году по Сибирскому тракту проследовал будущий император Александр II. Сибирский тракт сохранял свое значение вплоть до строительства широкой сети железных дорог. В Удмуртии есть интересный туристический маршрут «Сибирский тракт: годы, народы, судьбы» (см. В «Приложениях»).

Есть хорошее стихотворение Е. Мисюрева:

Тракт Сибирский, тракт старинныйрежет надвое Урал.Путь его безмерно длинный,Да и век его не мал.Пугачева Емельяна тракт Сибирскийповидал.Здесь ямщик счастливо-пьяный тройкулихо погонял.Были помыслы их чисты, но, познавРоссии ширь,В кандалах шли декабристы вЗабайкалье и Сибирь.Тракт лежал, скорбел, несчастный,в обрамлении берез.Он вплетал очей прекрасных горечь,соль обильных слез.

А моя мама любила петь русскую народную песню «Колодники», автор стихов – А. К. Толстой (1817-1875):

Спускается солнце за степи,Вдали золотится ковыль.Колодников звонкие цепиВзметают дорожную пыль.

Припев:

Динь-бом, динь-бом, –Слышен звон кандальный,Динь-бом, динь-бом, –Путь сибирский дальний.Динь-бом, динь-бом,Слышно там и тут:Нашего товарищаНа каторгу ведут.Идут они с бритыми лбами,Шагают вперед тяжело.Угрюмые сдвинуты брови,На сердце раздумье легло.«Что ж, братцы, затянемте песню,Забудем лихую беду!Уж, видно, такая невзгодаНаписана нам на роду».Поют про свободные степи,Про дивную волю поют…День меркнет все боле,А цепи дорогу метут да метут.Белоярка. Наш казенный дом

С 23 февраля 1941 г. решением 8-й сессии районного совета депутатов трудящихся отец назначается заведующим районным земельным отделом. Мы переезжаем в Белоярку, где ему выделили по деревенским меркам большой хороший дом на высоком фундаменте по адресу ул. Комсомольская, 5. Мама работает библиотекарем в Белоярской школе, которая с сентября 1941 г. стала средней. Я училась в этой школе с 1945 по 1947 год – 1-2 классы Мамину библиотеку я помню очень хорошо. Художественное оформление книг тех лет не сравнить, конечно, с сегодняшним. Но и тогда были красочные книги. Я помню, как с замиранием сердца я рассматривала цветной портрет Ивана-царевича, как любовалась замечательными рисунками Чарушина в его книжках о животных. «Мышонок Пик» Бианки также иллюстрировал Чарушин. Одна из любимых книг – Аркадий Гайдар «Тимур и его команда» с его умницей-собакой. Все-таки у нас замечательная детская литература! Этот дом жив по сию пору и по-прежнему возвышается над соседними домами. Но все дело было в том, что дом был казенный. Он принадлежал райсовету и переходил от одного руководителя к другому. Когда отец погиб, маме предложили освободить дом, предоставив при этом другое жилье в какой-то дальней деревне.

И вот в один прекрасный день мама и бабушка сложили часть нехитрого домашнего скарба на двухколесную тележку, и мы пошли смотреть тот дом. Нашим глазам открылась печальная картина. Избушка оказалась очень маленькой однокомнатной халупой. Внутри и снаружи – все закопченное, черное. Мама заплакала, и мы повернули назад. От переживаний мама слегла. На следующий день пришел уполномоченный с вопросом, почему не освободили дом. У мамы на табуретке около кровати стоял стакан с водой. Она бросила его в уполномоченного. Тот ретировался. Но было ясно, что рано или поздно все равно придется куда-то уезжать. Куда?! Здесь быт был налажен: огород кормит, кое-какая живность есть, есть работа. Куда уезжать сердечнице с двумя детьми и матерью на руках? Представляю себе, как переживала мама! но вернусь к дому. Через высокие ворота входили во двор и видели по левой стороне сарай – тогда его только построили, и он приятно желтел новеньким тесом. В сарае был погреб, где хранилась картошка. По мощеной большими плоскими камнями дорожке подходили к невысокому крылечку и входили в сени. В сенях по верху над входом были устроены полки, на которых стояли кринки с молоком. Как сейчас вижу кота, слизывающего сливки с одной из этих кринок.

Здесь же был чулан, в котором стояли ларь с мукой и небольшая лежанка. Летом здесь было прохладно, и я иногда спала там. Но пугали большие черные тараканы, которых не было видно, но очень хорошо было слышно, как они чем-то хрустят. Казалось, что они что-то жуют. Бабушка говорила, что это хруст крылышек. Было страшновато и неприятно. Затем входили в большую переднюю со столом и широкими некрашеными лавками, которые чистили время от времени ножом, поставив вертикально лезвие, нажимая на него и соскребая верхний загрязнившийся слой. Точно также скребли некрашеный пол, по которому было так приятно ходить босиком. Направо от двери были прибиты крючки для одежды, налево – рукомойник, который состоял из умывальника, полочки для мыла, ведра для использованной воды. (Ну, Мойдодыр – вы знаете). Но я больше всего любила умываться на речке.

Ностальгия по родной деревне, по детским годам, меня никогда не оставляла. Память детства настолько сильна, что в 80 лет я все помню, как будто это было вчера. Набоков как-то заметил, что детство самая лучшая пора, а вся оставшаяся жизнь – лишь воспоминания о ней. И сколько бы ты ни прожил, лучше всего ты помнишь детство. Это действительно так! в 1979-1999 годах, когда мы жили в Ужгороде, я устроила над ванной рукомойник. Он выручал, когда летом не было горячей воды. В большой комнате на стене повесила ходики, очень похожие на те, что висели у нас в передней. Само собой, что тогда мы с Мишкой подтягивали гирю, когда надо и не надо. Баловались. И в этот момент, когда я записываю свои воспоминания, которые столько лет просились на бумагу, я испытываю настоящую радость, а слезы так и катятся, и горло перехватывает…

Эта первая проходная комната была отделена от кухни дощатой перегородкой, обклеенной сверху донизу красочными листами из журнала «Огонек». Мы могли подолгу стоять около этой стенки и рассматривать картинки. Здесь я впервые увидела фотографии знаменитых балерин: Галины Улановой, Натальи Дудинской, Ольги Лепешинской. Они меня поразили совершенно, и все мое раннее детство прошло в хождении на цыпочках и в имитации взмахов крыльев руками.

Такая же дощатая стенка, выкрашенная бледной голубой краской, отделяла переднюю от горницы. Эта стенка служила нам с братом классной доской. Я, как старшая, изображала учительницу, а Миша – ученика. На стенке хорошо писалось мелом. Кроме ходиков в передней, в правом углу, висела божница. Считалось, что родители мои – неверующие, поэтому нас с братом не крестили, а божница принадлежала бабушке.

Два окна в горнице выходили на улицу. Два окна поменьше в прихожей – во двор. Зимой окна промерзали насквозь. Мороз рисовал на них удивительные белые цветы. Когда надо было посмотреть в окно, дыханием подтапливали снег, а потом расширяли окошко по кругу пальцами.

В горнице стояли изящная горка для посуды, которую в трудные времена мама выменяла на два килограмма сливочного масла. Здесь же был комод с бельем, мамина кровать с железной сеткой и блестящими металлическими шариками на спинках, наши с Мишей кровати и стол. На стене – светло-коричневый репродуктор, из которого звучали голоса И.В. Сталина, В.М. Молотова, Ю.Б. Левитана, сводки военных действий, песни военных лет. «Вставай страна огромная, / Вставай на смертный бой/С фашисткой силой темною, с проклятою ордой. / Пусть ярость благородная вскипает, как волна./ Идет война народная, священная война» (стихи В. Лебедева-Кумача, музыка – А. Александрова). До сих пор, когда слышу эту песню – мороз по коже. Но самым примечательным предметом в этой комнате была черная блестящая печка-голландка с небольшой топкой с дверцей – первый вид деревенской печи. Это отопительная печь, основная задача которой – обогрев помещения, в котором она установлена. Выполняет эту задачу максимально эффективно. На боковой стенке печки была вьюшка, которую можно было закрывать только тогда, когда угли от прогоревших дров перестанут выделять голубые огоньки, то есть угарный газ. Печка, конечно, топилась только зимой. Как мне нравилось придти с мороза, снять пальтишко и, пройдя в горницу, обхватить круглые бока печки, насколько хватало рук, прижаться к ней щекой, впитывая тепло и испытывая самое настоящее блаженство. Кроме этого, печка являлась нашей игрушкой. Она стояла в углу, в некотором удалении от стен. Мы беспрепятственно бегали вокруг нее друг за другом. Однажды мне пришло в голову забраться повыше, упираясь с одной стороны в стенку, в пазы от бревен, а с другой – в печку, на которой было как бы несколько выступов-обручей. Маленький Мишка никак не мог сообразить, почему он не может меня догнать. А я давилась от смеха, глядя, как он безрезультатно бегает вокруг печки. Может быть, за эту проделку меня однажды наказала бабушка. Угол за печкой из места веселой игры превратился в место заточения. Строгая, но справедливая бабушка сказала: «Пока не попросишь у Миши прощения, из угла не выйдешь». Ох, и тоскливо было отбывать наказание. Мишка тут же бегал, теребил меня. Но сказать покаянные слова было невероятно трудно. Со временем я научилась виниться, когда бываю не права. После этого всегда чувствуешь большое облегчение. Но в детстве эти слова почему-то застревали в горле. И еще одно воспоминание связано с этой печкой. Однажды, единственный раз за все детство, мама отстегала меня вицей (розга, ветка без листьев). За что, я не помню. Возможно за то, что в отсутствие взрослых напоила теленка, который зимой находился в углу в передней, среди охапок сена и за импровизированной перегородкой, – сырой некипяченой водой. Теленка разобрал понос. Мама несколько раз стеганула меня по голой попе. Было ощущение ожога. Не так больно, как ужасно обидно и унизительно. После экзекуции, глотая слезы, я пошла в горницу. Там перед раскрытой дверцей печки, в которой полыхал огонь, на медвежьей шкуре лежала большая овчарка чепрачного окраса. Я прилегла рядом, обняла ее за шею, прижалась – как бы пожаловалась, справилась со слезами, и мы стали вместе смотреть на бушующее пламя. Эту овчарку я помню и в другой ситуации, когда ее уводил с собой мужчина в кожаных куртке и кепке, в синих галифе и белых бурках. Бурки – примета времени, обувь начальства. Это такие войлочные белые сапоги с кожаным низом и с кожаными же отворотами. Собака с поводка не рвалась, шла спокойно. Но вот она обернулась и долго-долго смотрела на нас. Мужчина ее не торопил, дал попрощаться. А потом они пошли, и собака уж больше не оглядывалась. Если бы не наказание, вряд ли я бы запомнила эту собаку. И здесь же еще раз о медвежьей шкуре. Зимой мы спали на печке, которая одним боком выходила на кухню, а другим – в переднюю. Там была постелена все та же медвежья шкура, а на ней уже была постель. Однажды утром Мишка проснулся и солидно сообщил, что к нему ночью приходил медведь. Ему стали все говорить, что это был только сон. Но переубедить его было невозможно. Он остался при своем мнении. Это говорит о впечатлительности брата, собственно, такой же, как и у меня.

Мне осталось описать только кухню. Кухня была небольшая. Сюда вошли буфет, стол круглый, под ногами была крышка от голбца (погреб). Но царила здесь, конечно, русская печь – второй вид деревенской печи. Русская печь – традиционное отопительное устройство. Она несколько столетий согревала наших предков, в деревнях она жива и по сей день. На печи и спали, в ней и мылись. Она и обогревала, и кормила, она и лечила. Так, больных рахитом детей сажали на теплую деревянную лопату и 3 раза засовывали в теплую печь. Поэтому печь воспринималась как центр дома. Неслучайно выражение «танцевать от печки», то есть жизнь начинается с нее матушки.

В деревнях особо почитались печных дел мастера. В нашей семье сохранилась такая байка. Дедушка моей матери по отцу – Мосейка (так его звали в деревне Рябково Багарякского района Челябинской области, куда бабушка Елена из Огневки вышла замуж за Петра Бочегова), был мастер на все руки – и парикмахер, и плотник, и на грибы охотник. Но более всего он прославился в своей деревне кладкой печей. Это был целый ритуал. Долго дед колдовал над печкой. Но вот дело окончено, печка готова. Дед и так и этак пытается зажечь лучину, но тяги нет, лучина не загорается, только дым из печки валом валит. Наконец, хозяева понимают, в чем тут дело, и подносят деду чарку водки. Дед выпивает, крякает и снова подносит огонь к лучине и ура – все в порядке! Печка весело гудит, пламя пляшет и шипит. Русская печь с камином – варочная печь – наиболее универсальный вид, который имеет две главные функции, первая – это отопление помещения, в котором она находится, а вторая – приготовление пищи различными способами. Функциональности добавляет наличие в верхней части хорошо прогреваемой лежанки.

Основная особенность печки – туннелеобразная варочная камера – горнило, которое разогревается до 200 градусов. В нем выпекается хлеб. Разогретое горнило часами хранит тепло, а значит, в нем можно томить молоко, варить рассыпчатые каши, готовить жаркое, печь картошку. Вся пища получается необыкновенно вкусной. А после того, как варка закончилась, под занавес, когда основная часть жара ушла, а угли начинают чернеть, в печке, можно, например, искупать ребенка, поставив таз с водой прямо на угли. Так поступала и бабушка Елена – купала нас в печке. Я помню это ощущение умеренного жара, который окутывает тебя со всех сторон, нисходит с потолка, со стенок горнила. Ты сидишь в теплой воде, а добрые руки бабушки мылят тебе голову, трут тебя мочалкой, потом обливают теплой, чистой водой и вынимают из печки прямо в большое чистое полотенце. Такое разве можно забыть! Когда все работы окончены, варочную камеру закрывают заслонкой из железа. Над шестком располагается вьюшка, которая при растопке открывает дымоход, а закрывается после того, когда печь протоплена и в ней нет ни одного красного уголька.

Рядом с дымоходом русская печь имеет перекрышу (см. рисунок). Зимой это спальное место или лежанка. Всю ночь печка отдает нам свое тепло. Утром на печке уже прохладно. Лежанка у нас была удлинена узкими деревянными полатями, а через небольшой промежуток были полати уже пошире – до другой стены. Это тоже было место для сна, но только летом. Здесь было прохладнее. Мы перебирались на большие полати по крепежным толстым брусьям, встав на четвереньки, или просто, повиснув на руках, перекидывали ноги с маленьких полатей на большие.

В наших краях русская печь всегда имела сбоку камин с чугунной плитой и двумя наборами чугунных колец, снимавшихся под размер нижней части чугунка. На нем тоже готовили пищу, «варили» белье. На чугунной плите с четырьмя конфорками бабушка пекла «рябчики» – круглые картофельные ломтики, которые покрывались коричневыми пузырями с обеих сторон, а потом слегка подсаливались и перекладывались в тарелку. Мы с братом очень любили эти «рябчики». Не являются ли они предшественниками современных чипсов? к русской печке прилагалась следующая утварь: бадья, веник, сметник, чугуны, ухват, гусятница, кринки, сковородник, сковорода, садник, совок, противень, кочерга (см. рисунок). Вот она какая – русская печь. Только тот, кому приходилось осенним или зимним вечером, намерзнувшись за день, забраться на лежанку русской печи, мог в полной мере оценить ее достоинства. Писатель Ю. Нечипоренко так писал о русской печи: «…когда вечером на печь залезешь, растянешься, как следует – чувствуешь, как твою спину тепло согревает, все ее морщинки разглаживает, запасается в ней энергия березовых поленьев – в позвоночник входит, косточки теплом моет, словно дует тебе в спину теплый ветер, поднимает вверх, будто спина твоя – это огромный парус, и вот ты летишь уже в струях на своей спине, как на ковре-самолете, и привольно и ласково от тепла этого и от свободы расправить спину и полететь, в то время как за окном серенький вечер, и дождь сечет в стекло, и скука смертная, а ты паришь, летаешь, и сны приходят к тебе, грезы и гадать начинаешь, ворожить о судьбе…».

А вот стихи о русской печи поэта ХIХ в. Ивана Сурикова:

Весь ты перезябнешь,Руки не согнешь,И домой тихонько,Нехотя бредешь.Ветхую шубенкуСкинешь с плеч долой;Заберешься на печьК бабушке седой.И начну у бабки сказки я просить;И начнет мне бабкаСказку говорить,Как Иван-царевичПтицу-жар поймал,Как ему невестуСерый волк достал.Слушаю я сказку.Сердце так и мрет;А в трубе сердитоВетер злой поет…

В этом стихотворении и моя история. Сказки мне рассказывала бабушка Таисья, когда мы жили в Бруснятах. Еле-еле дождусь, пока бабушка вечером залезет на печку, где мы с ней спали. И начну у бабки сказки я просить, и начнет мне бабка сказку говорить….. Рассказывает бабушка хорошо, но усталость берет свое, и она говорит все тише и медленнее, глаза у нее закрываются, и бабушка начинает засыпать… Я ее тормошу: «Бабушка, ну не спи, рассказывай дальше!». Так повторяется несколько раз… А еще я вспоминаю эту свою бабушку каждый раз, как закашливаюсь, когда пища попадает в дыхательные пути, и повторяю ее слова, сказанные по такому же поводу: «Горло узко». Так я опять и опять вспоминаю свою бабушку.

Русской печи посвящено немало поговорок. Вот некоторые из них:

– хорошо лежать на печке

– ножки в тепленьком местечке;

– на стол мечи, что есть в печи;

– в октябре с солнцем попрощайся и ближе к печи подбирайся;

– хлебом не корми, только с печи не гони;

– хоть три дня не есть, лишь бы с печи не лезть;

– как ни мечи, а лучше на печи;

– бабья дорога

– от печи до порога;

– постился, постился, обессилел, да и с печки скатился;

– хочешь есть калачи

– не сиди на печи;

– врал – черт с печки упал (о заядлом лгуне).

Еще мне хочется процитировать стихотворение Иосифа Бродского о деревне, по-моему, очень точное.

В деревне Бог живет не по углам,как думают насмешники, а всюду.Он освящает кровлю и посудуи честно двери делит пополам.В деревне Он – в избытке. В чугунеон варит по субботам чечевицу,приплясывает сонно на огне,подмигивает мне, как очевидцу.Он изгороди ставит. Выдаетдевицу за лесничего. И в шуткуустраивает вечный недолетобъездчику, стреляющему в утку.Возможность же все это наблюдать,к осеннему прислушиваясь свисту,единственная, в общем, благодать,доступная в деревне атеисту.

Мне осталось вспомнить наш двор. Кроме пристройки с погребом здесь были хлев для коровы, птичник. Над хлевом был сенник, на который можно было залезть по приставной лестнице. Во дворе росли огурцы и помидоры. Из двора выходили на огород. Здесь росли картошка, капуста, морковь, свекла и репа. О репе надо сказать отдельно. Репа является близким родственником капусты и происходит из Сибири. На Руси до Екатерины II (когда в Россию был завезен картофель) репа была одним из основных пищевых продуктов на столах наших предков. Ее варили, парили, делали кашу, жареную репу ели с квасом, с маслом, ели сырую. Репа очень полезна для организма, так как является низкокалорийным продуктом и очень способствует снижению веса. Также ее рекомендуется употреблять при сахарном диабете, заболеваниях печени и желчного пузыря. Она помогает нормализовать обмен веществ и стимулирует деятельность желудочно-кишечного тракта. Репа была самым любимым нашим овощем. Сорвешь репку, вымоешь и зубами легко снимаешь кожуру, – и ешь на здоровье. К сожалению, я не встретилась с этим овощем ни в Казахстане, ни на Закарпатье, ни тем более в Израиле. Моя знакомая из Узбекистана Роза утверждает, что белая редька – это и есть репа. И я никак не могу ей доказать, что это не так. Белая редька не такая горькая, как черная, но и не такая сладкая, как репа. Вкус у нее нейтральный, очень похож на вкус турнепса. Обычно я натираю ее на терке, слегка присаливаю, добавляю немного сахара, поливаю растительным маслом. А репа осталась только в воспоминаниях.