Моменты времени

Я хмурюсь, когда вижу его в своём поле зрения, но стараюсь сделать вид, что рад его видеть. Он держится просто профессионально: на собраниях выкладывает всё по делу, рисует на карте местности все ловушки и всех часовых. Рассказывает потайные ходы его дома и, кажется, сам приглядывается к нашему. Меня это настораживает, я постоянно наблюдаю за ним, но он уже сдал большую часть своей прошлой семьи.

Его прошлая семья имеет влияние. Очень большое. Больше нашего в несколько раз. Меня это не радует, ведь я знаю их. Мы почти всегда нарываемся друг на друга, и не раз наши солдаты возвращались ранеными. В такие моменты я испытываю лишь ненависть, и узнав, кто этот парень, я стал ещё больше приглядываться к нему.

У парня погоняло Клевер. И я не знаю, за что оно ему досталось. Он энергичен, нашёл общий язык со всеми и, рассказывая всё больше и больше информации, постоянно сдаёт свою прошлую семью. И с каждым разом я всё больше задаюсь вопросом: как он выжил? Кто его оставил в живых? Никакая семья не отпустит такого человека: либо убьёт, либо будет держать его на коротком поводке.

– Кем ты был?

– Шпионом. Был всегда рядом с боссом, – отвечает тот, задрав нос на одном из собраний. Теперь понятно, откуда он знает такую информацию.

Бывший шпион семьи. Который выжил неизвестно как. Это наводит меня на кучу мыслей, от которых не так-то просто отказаться.

Но Клевер продолжает сдавать свою бывшую семью. Рассказал нам даже о своих знакомых, с которыми имел более близкий контакт и просил не убивать их. Этого я не могу обещать. Как всё пойдёт, там и видно будет.

Признаюсь честно, я расслабился. Я стал ему доверять, и это, можно так сказать, было моей ошибкой. Я просто перестал так следить за ним, чтобы подозревать его в чём-то. Я стал заниматься своими делами, как и раньше, и даже думать забыл о Клевере. Но Фубар пообещал следить за ним, он, видимо, не до конца принял информацию о моём спокойствии.

Дом на некоторое время стал спокойным местом. Я не чувствовал той сильной тревоги, которая была раньше. Но я не отрицаю того, что она была. Может, где-то в глубине души, наученный непростым опытом, я ждал подвоха. Если честно, подобное всегда было в моей жизни, и можно сказать, что сейчас всё вернулось на круги своя. Я стал чувствовать себя более спокойным и погрузился в бумаги, не забывая о работе в доме. Клевер стал частью семьи. Он оставался солдатом, но было видно – он прижился среди наших. И у него, чёрт возьми, была даже зажигалка с собой на крайний случай.

Со временем мы всё больше и больше узнавали о прошлой семье Клевера. Он охотно делился информацией на каждом собрании, выдавая все карты противника на ура. Меня не могла не радовать такая преданность нам, но это и настораживало тоже, но не так сильно, как раньше. Лёгкое недоверие осталось, но без этого наша жизнь – не жизнь. Фубар рассказывал, как Клевер на всех вылазках ловко пролазит в любые щели, открывая новые и новые ходы, уводя всех окольными путями, чтобы не попасться на глаза охранникам и часовым. Фубара это радовало, он каждый вечер докладывал мне о прошедших вылазках в моём кабинете, как только приводил себя в порядок. Я видел, что всем отрядам нравится такое. Они приходили и уходили взбудораженные, да и Фубар подчёркивал их резвость на самих вылазках. Я только улыбался от этого, вроде взрослые люди, а уже нашли себе развлечение. Фубар тоже, кстати, среди этих весельчаков.

Последние дни наши держались только на кофе и энергетиках, а некоторые даже и на сигаретах. Они не хотели отходить от своих постов, и меня это немного пугало. Я мог бы им запретить делать вылазки некоторое время, чтобы они отоспались, отдохнули, но, когда я появлялся на лестнице между этажами, их в коридоре уже и след простыл, а машины во дворе давали по газам. Я понимал их стремления, но и беспокоился: они долго так не выдержат. Как они могут?

Такая резвость во всех делах ещё больше пробуждала во мне настороженность в своих действиях. Клевер вёл себя как раньше, но Фубар признавал, что на вылазках он стал куда более резвым, и за несколько часов они проходили куда больше, чем обычно. Прошла только неделя, они такими темпами выйдут из строя. Как они этого не понимают?!

Я хватаю в своём кабинете бутылку, достаю стакан и, наполняя его почти до краёв, устало опускаюсь в кресло. Да и чем я лучше их? Такой же, не сплю последнее время, всё больше и больше погружаюсь в дело, надо уже придумывать план нападения. Но когда нам это делать, если почти все капореджиме и солдаты заняты и почти не бывают дома? Наш советник лишь пожимает плечами, опускает свою тонкую руку мне на плечо и, обещая поговорить со всеми, хоть это не входит в её обязанности, уходит по своим делам. Мне мало что стоило рявкнуть на них, оставить в доме, но… Когда в последний раз они были так счастливы, как сейчас? Да, в последнее время мы не так часто бегаем по лесу на чужих территориях, открываем замки потайных дверей, но…

В спортзале они тоже перестали появляться. Если раньше каждый день они тренировались, то сейчас среди серых стен и матов блуждает лишь ветер. И я, когда я хочу выпустить пар на грушу.

Они точно потеряют сноровку. Не сейчас, а потом. Они стали такими беззаботными.

– Фубар!

Я стукаю кулаком по столу, откатываясь в кресле назад и подрываясь с места, когда капо входит ко мне в кабинет спустя два дня. Их не было два дня! Я зол на них, да и на себя – пора уже взять себя в руки, пригрозить им и отправить на отдых. Какой из меня босс?

– Как ты так можешь? Вы когда последний раз отдыхали?

Под счастливыми глазами мешки. Мне больно смотреть на них. Я стараюсь беречь свою семью.

– Но Одис, подожди… – Он выставил вперёд ладони, подходя к креслу и облокачиваясь на спинку. Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него.

– Никаких «но»! Я сказал: быстро собирай свою команду, и идите отоспитесь! – Я киваю в сторону выхода, сжимая пальцы своих рук до белизны на костяшках. – Ты не можешь мне перечить! Я сказал – ты выполняешь! И передай это всем остальным: чтобы я вас не видел в коридоре до конца недели!

Зло. Жестоко. Но так надо. Ради их же блага. Я не потерплю такого.

– Одис? – Фубар видит, как я дрожащими руками достаю из стола пачку сигарет и ищу зажигалку по карманам.

– Иди уже! – рыкаю я, отворачиваясь от него, сминая зубами фильтр. – Чтобы не видел тебя с этими мешками.

Я не слышу, как он уходит, но когда оборачиваюсь, его уже нет. Дверь осталась приоткрытой, и, сломав сигарету зубами, я успокаиваю себя. Так надо, это ради их же блага. Это моя семья, я в ответе за них, я же босс. Они должны отоспаться, а то на очередной вылазке свалятся в кусты, и никакой Клевер не поможет.

Я скривил губы, чувствуя на них мятую сигарету. Достаю новую и, распахивая окно, поджигаю её нашедшейся под бумагами красной зажигалкой. Она вроде Клевера.

В последующие дни в доме было тихо, в коридоре пусто, но я точно знаю: ни одна команда не вышла за эту дверь. У всех в комнатах была экипировка и одежда, чтобы не задерживать никого в коридоре и сразу выбежать, если что случится. Я опираюсь о перила лестницы, оглядывая одновременно два этажа. Наконец-то есть спокойствие, солдатам ничего не будет, они сейчас отдохнут, а потом мы уже станем разрабатывать правильный план для осуществления задумки. Это будет сложный этап, но мы справимся. Не раз уже обвалы делали.

В последнее время я задыхался от ощущения, будто что-то должно произойти, и иногда даже не мог сосредоточиться на работе, напрягаясь и выжидая чего-то. Такое ощущение у меня который день, и, если честно, это меня пугает. Такое было раньше, но это было настолько давно, что я уже не помню последствия. Но смутные воспоминания о том, что я лишился половины семьи, до сих пор преследовали меня в редких кошмарах.

Я делаю последний глоток кофе и, начиная спускаться по лестнице к кухне на первом этаже, не вижу ничего подозрительного вокруг себя. Мало ли что может случиться, и меня беспокоит только то, что я, пожалуй, единственный, кто в относительно бодром состоянии. Я держу у себя в голове мысль, что пистолет находится у меня под футболкой, да и по всему дому есть потайные места на крайний случай. Прорвусь, я же не просто так стал боссом.

Настораживает только одно. Что моих людей перебьют, как кошек. Это возможно. Мы многое сделали, и на нас имеются тысячи заточенных зубов, которые только и ждут момента, когда мы оступимся.

Я отдаю кружку заботливому повару и, отказываясь от еды, спешу к себе в кабинет. У меня не так много бумаг, чтобы бросить всё сейчас и отдохнуть. Доделаю все дела – и тогда точно смогу взять минутный перерыв. Почитаю, поиграю в игры, но точно не усну. С такими натянутыми нервами сделать это никак не получится.

В обоих домах такая звенящая тишина, что я даже слышу редких птиц через открытые окна. Я спешу по длинному коридору второго этажа, заворачивая в дополнительные секции, и, когда наконец дохожу до своего кабинета, чуть перевожу дух. От ощущения неизбежности атаки становится немного не по себе, и находиться даже в собственном доме порой до абсурда страшно. Да и не по себе. Но бросить нельзя – встречать беду, так вместе.

Мой стол завален кучами бумаг, и пора бы там прибраться. Я нахожу зажигалку среди белых листов и, убирая её в карман с мыслями о том, что надо вернуть её Клеверу, начинаю собирать бумаги в кучу. Только сейчас понял, как мне было сложно работать среди них, постоянно теряя нужные бумаги и просто находясь в этой огромной куче. Я перевожу дух.

– Босс!

Я не успеваю обернуться, как слышу давно ставший привычным звук выстрела. Плечо обжигает огнём, и, выронив из рук бумагу, я смотрю на то, как пуля оказывается в нескольких метрах от меня. Я не трогаю плечо, понимаю: будет хуже, если я сделаю это. Целились явно не в меня. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Клевером.

Дуло пистолета утыкается мне в висок, я чувствую холод металла и, не испытывая никакого страха, смотрю в его глаза, в которых пляшут бесенята. Я реагирую сразу, оточенными до автоматизма движениями, быстро и коротко: крепко хватаю руку с пистолетом до хруста своих же костяшек и, нанося ему быстрый удар в область груди, даю себе отсрочку на некоторое время. Клевер был непробиваем, но от неожиданного удара не смог уйти. Я выбиваю из его рук пистолет и, когда тот уже подаётся вперёд, с размаху прикладываю ему по рёбрам, уходя вниз.

Пистолет отлетает в сторону, и, выхватив свой, я оказываюсь позади Клевера, всё ещё находясь в недоумении, что смог на некоторое время обезоружить его. В голове мысли, что это мне так кажется на первый взгляд и что он способен на многое.

Я целюсь в него и жду, пока тот встанет с колен.

– Тебя точно не выгнали, – произношу я, спуская курок чуть правее от Клевера, зная, что он попытается уйти в ту сторону.

Я в него не попадаю, он ловко уходит из-под прицела влево, оказываясь подо мной, тут же в попытке сбить с ног. Я опираюсь о стену, снова стреляя в его сторону. Плечо продолжает жечь от резких движений, и, вспоминая, что именно этой рукой нанёс удар, я лишь плотнее сжимаю зубы. Я стреляю ещё несколько раз, совсем рядом с Клевером, задевая его и привлекая внимание. Я попал ему в руку и в ногу, когда тот отскакивал за своим оружием. Сразу же стреляю в пол рядом с пистолетом и, видя, как тот замирает, навожу прицел на голову противника.

Так хочется покончить с ним быстрее.

– Не так быстро, босс, – говорит он хрипло, хватая пистолет и ныряя под мой стол.

Я не жалею пуль: покрываю ими весь стол, наплевав на важные бумаги. Их можно восстановить, но шпиона, который, кажется, сыграл против своих же, сейчас не жалко.

Я быстро скрываюсь за шкафом, переводя дух. По вискам течёт пот, а сердце колотится в груди. Я прижал пистолет ближе к груди и, вслушиваясь в звуки, выжидал.

– Меня не так просто убить! – слышу я голос парня и пару слепых выстрелов. Они попадают в стену возле двери, где я стоял до этого. На секунду стало тихо. – Если ты дорожишь жизнью своей семьи, то дай я просто убью тебя.

Я кусаю губы, выскакиваю из укрытия, замечая метнувшуюся под столешницу тёмную макушку. Я успеваю сделать выстрел, пока ногу не обжигает холодом. Я резко распахиваю дверцу шкафа и, находясь на пару сантиметров ближе к врагу, перевожу дух.

– Не сдамся я, – отвечаю ему, ощущая, что пуля оставила во мне глубокую рану.

По ноге потекла кровь, и шевелить ногой я больше не мог. Каждое движение отдаётся взрывами боли перед глазами. Футболка на плече прилипла к телу, и, сжав зубы крепче, я отрываю ткань, нащупывая рану. Её почти нет, но кровь идёт. В самом начале не целились в меня, лишь хотели припугнуть и предупредить.

– Ты до сих пор работаешь на него?

– Я всегда работал.

Я оглядываюсь на открытый шкаф в поисках того, чем можно задержать идущую кровь. Но как назло ничего, кроме бумаг, нет. Над моей головой просвистела пуля. Да где же моя бригада?

– А ты сейчас перестанешь. Я тебе это обещаю.

– Что ты сделал с бригадой?

Мой голос хрипит от боли, когда я двигаю раненую ногу ближе и, разрывая ткань джинсов, делаю себе жгут. Отрываю ещё кусок и на всякий случай заматываю рану. И не через такое проходили. Выживу. Доберусь до коридора.

– Они просто спят. – Я слышу насмешку в его голосе. – Вечным сном.

В коридоре нет ни звука, но я всё равно жду топота или хотя бы звона чего-то. Я надеюсь, что его слова неправда, потому что, зная схему всех семей города, я привожу мысли в порядок. Мы все сначала обезоруживаем человека моральным давлением. Никто не придёт на помощь, все мертвы. Нет, это не так. Со мной это точно не сработает.

Я встаю с пола, сильнее кусая губы от боли, используя как опору дверцу и полки шкафа. Дожили. Босс не может справиться с мелкой шпаной.

Я выскакиваю из укрытия и слышу в коридоре звон стекла, кучу выстрелов и как хлопают двери этажей. Я сглатываю, подходя ближе к столу. Я двигаюсь аккуратно и тихо, стараясь не шуршать разбросанными листами, но моя нога отзывается болью и у меня почти не получается это сделать. Я целюсь в угол стола, обхожу его и, не находя никого, остаюсь настороже, оглядываясь. Где же он? Клевер выскакивает по другую сторону, целясь в меня. Я делаю шаги назад, но упираюсь в кресло.

– Время идёт. – Он кивнул на дверь, медленно отступая.

Я спускаю курок, слышу выстрел и, чувствуя острую боль в ноге, падаю в кресло. Парень не может больше. Он продолжает стоять на своём месте, но я точно знаю: никакого шага он уже не сделает. Его тело падает на пол, и я с громким вздохом срываюсь в бег, преодолевая расстояние до двери, несмотря на боль, и, уже вылетая в коридор, продолжаю слышать выстрелы и звон стекла. Опираюсь плечом об холодную стену и двигаюсь дальше, держа пистолет, готовый к стрельбе.

Судя по звукам, основные действия разворачиваются на первом этаже, но и на втором я слышу выстрелы. Моя рация всегда при мне, скрыта на поясе джинсов под тканью футболки. Но я не слышу никаких звуков из неё, будто бы никто из наших и вправду не выжил. Я мотаю головой, сцепляю зубы и продолжаю двигаться дальше.

В этой части коридора ничего не тронуто, всё на своих местах. Стёкла не выбиты, двери стоят целые. Чем ближе я подхожу к основному коридору, тем больше понимаю, что наши живы. Только не переговариваются. На наш дом уже нападали, и, видимо, они держат оборону по плану. Но где же команда солдат, которые должны встречать меня?

– Босс! – Меня дёргают за руку, и я, шипя от боли, выворачиваюсь из рук, припадая спиной к стене. – У вас кровь. Позвольте мне осмотреть…

– Не сейчас! – Я отталкиваю руки солдата от себя, смотрю на него через маску. – Быстро вниз! Держим оборону, я в норме! Быстро! Быстро!

Они, не сговариваясь, поднимают свои автоматы и, выбегая из-за угла, скрываются за выбитой дверью. Здесь уже самое веселье. Я выглядываю из-за угла и вижу как минимум троих солдат из нашей семьи, скрывающихся за выбитыми дверьми и стреляющих. Я быстро пытаюсь перебраться к ним, отстреливаясь и скрываясь за обломками.

Лестница усеяна ими полностью. Осколки стекла, люстр, дверей. Всё смешалось. Кое-где даже валяется земля из горшков с цветами. Я прячусь за сорванной с косяка дверью, образовавшей небольшое укрытие.

– Сколько?

– Не знаем точно, но, возможно, целая шайка, – говорит один тихо. Я выглядываю из-за укрытия осторожно, оценивая обстановку. – Они оккупировали первый этаж. Потихоньку пробираются к нам, как и мы к ним. У них много полегло.

И вправду на полу валяются тела, я насчитал около пяти, но, видимо, их намного больше.

– А где?..

Один из солдат вскидывает руку.

– Босс, вам лучше уехать, – твёрдо говорит он.

Я понимаю, что он прав. Это входит в наш план спасения, когда на дом нападут. Я знаю это, но мотаю головой.

– Босс, простите, но сейчас решаем всё мы.

Я снова сцепляю зубы. Солдат опускает руку мне на плечо, и я дёргаю им, уже почти не чувствуя боли. Я смотрю в пол и думаю. Я должен уйти, должен! Но я не могу бросить их здесь.

– Пойдёмте, вы обязаны. Машина уже стоит, ждёт.

– Стойте, а где же?..

Мне не дают договорить. Натягивают на голову шлем и, толкая в ту сторону, откуда я пришёл, заставляют подчиниться. В этой ситуации не я выбираю. Я вздыхаю и, опираясь руками о пол, начинаю тихонько передвигаться вслед за парой солдат.

– Вас отвезут в безопасное место, как и обсуждали на тренировках, да и как действовали в тот раз.

Выстрелы не прекращаются за моей спиной. Прогремел самый первый взрыв, и дом немного шатнуло. Я слышу треск пламени на нижнем этаже и как с нашей стороны стрелки прибавили свои силы. Я оглянулся, но никого уже не нашёл. Они все продвинулись вперёд.

– Вам не о чем беспокоиться. Мы вытесняем их.

Мы идём чётко отработанным строем из четырёх человек: один солдат впереди меня, я за ним, за спиной ещё пара. Всё моё тело натянулась как струна, и я пытаюсь ступать осторожно, меньше всего полагаясь на пострадавшую ногу. Боль от пулевого ранения заставляет всё перед глазами двоиться, и я неосознанно прижимаюсь плечом к стене, идя за пятном перед собой. Я должен сказать, что я в опасности, но что-то внутри меня заставляет молчать.

Впереди меня идёт капореджиме. Нет, не Фубар. Все мои мысли резко вернулись к нему. Он там? В бою? Но где же? Я не мог заметить его. Неужели он был там, внизу, в самом пекле?

– А где Фубар? – произношу я, после чего сцепляю зубы.

Мы спускаемся вниз по задней лестнице, ведущей сразу же к чёрному выходу. Солдат позади меня встрепенулся, побежал вперёд своего главного и начал спускаться первым. От открытой двери веяло прохладой и темнотой, потому что ламп там не было и приходилось спускаться на ощупь.

– Я не видел его, – честно признаётся капо.

И я узнаю в нём Панка. Хитрый голос, и, насколько я помню, попал в нашу семью после бандитских дней. Я раньше не слышал о его похождениях, но его собственные рассказы заставляли меня хмыкать. Парень был весел даже тогда. Сейчас же, когда он работал на меня, всё его веселье сняло как рукой, но он оставался сумасшедшим.

– Я не могу утверждать. Но он может вести за собой солдат на первом этаже или находиться во дворе: там тоже обстрел.

– Да, те, кто на нас напал, явно имели информацию о плане дома.

– Это Клевер! – Я стал спускаться по ступеням в полутьму выхода, негодуя от злости. – Но он валяется трупом в моём кабинете, вряд ли всё дальше пойдёт по их плану.

А на душе было беспокойно. Фубар там, один, в засаде. Я беспокоюсь о нём больше.

– Босс, надо быстрее идти, вас уже ждут внизу. – И меня подхватил на руки идущий позади Панк. – Вы идёте слишком медленно, и это опасно для вашей жизни. Поранились. Ничего, вас обработает наш медик.

Я не мог ничего сказать: в голове всё плыло, и я даже был невероятно рад, что не мог больше идти. Это было настолько больно, но прошедшие годы заставили меня терпеть и идти дальше.

Сейчас же, слушая краем уха разговоры моих солдат, я понимал: я вот-вот отключусь.

Нас пошатнуло в тот момент, когда я услышал хлопок автомобильной двери, и мою ногу обожгло чем-то. Я не мог открыть глаза, но я слышал крики моих людей, сидящих в машине. Потом скрип колёс по дороге. И мы набрали скорость.

Что было дальше, я не знал. И вряд ли узнаю.

Потому что наш дом вместе со всеми солдатами взорвали. И, можно сказать, в этот момент мы проиграли.

Пожар

В том мире, где всё рекою течёт,Родственные души встречают друг друга,Теряют любовь, огнями сжигают.Пеплом сыплются с неба на плечи,                     любовные истории – в сердца.Разгораются пламенем чувства внутри,Поддаются влечению, разоряются любовьюПри первом взгляде, ударами сердцаОтбивают ритмы любовной истории.Сажа на руках окрасит кожу,И в голове лишь шум волны.И плыть по далёкому течению воды,Намокают браслеты на руках – бинты.Кровь разгоняется по венам,Всё быстрее, быстрее бьётся сердце.И перед маревом костра, без звука,Отчаянно хватаясь за запястья,Все прыгают в пучину,Разгоняя по запястьям сажу.Любовная история начинается с взгляда,Конец её близок и даже смертелен.Встречаются два сердца, два любящих взораИ уходят вместе – минута в минуту.В том мире, где всё рекою течёт,Родственные души встречают друг друга,Теряют любовь, огнями сжигают.Пеплом сыпятся с неба сердца.И пусть та любовь смертельна для всех,В мире, где родственные души                                       встречают друг друга,Все по-прежнему сжигают любовь друг друга,Скрывают свои руки бинтами от всех.И жизни, говорят, гонимы ветрами,От взглядов взлетают птицами в небо,А кто-то от жара опустится вниз, сцепляя пальцы,В минуты последнего вздоха.

Последний вздох

Мы лишь живём, погрязшие в грязи тех мест, которые в сердца впились. Мы давно живём на грани, приняв иллюзию за реальность.

Быть может, нам пора вдохнуть давно манящую свободу? И устами вкусить столь манящую свободу?

Быть может, нам давно пора привыкнуть и пережить минувшие моменты тягостных раздумий, иль нам пора покончить с этим раз и навсегда?

Тянулись долго тягостные дни, когда нас время не щадило. Мы пылью покрывались золотой, веками мы лежали под землёй. И всё, что мы постигли, так это вроде ничего. Живём мы день за днём лишь для того, чтобы достигнуть манящий всех Элизиум. Иль, может, живём мы для того, чтобы издать томимый слепой надеждой вздох последний, печальный и тяжёлый? Живём мы для того, чтобы закрыть глаза в блестящих стенах иль в жестяном гробу из слёз страдания и пепла давно минувших дней?

Мы далеки от совершенства, но нет людей идеальных, тех, кто жизнь минувшую прожил не зря.

Живём мы для чего? Чтобы познать страдания и муки? Иль чтобы в грёзах бесконечных свою мечту узреть?

Жизнь губит новые таланты, раскрытые за гранью иллюзиониста. Их всех гнобят, запугивать пытаются. Но им неведомо то чувство, когда энергия творения за рамки моря грёз выходит. И им неведомо то чувство, когда, зажав перо в руке, творишь симфонию надежды из грёз, постигших наяву.

Живём ли мы для тех людей, кто не видит в нас талант? Быть может, нити резать нам пора, пока не скажут «нет» иллюзиям обмана?

Последний вздох томим печалью, и во взорах глубина тумана. Давно постигшие мечты из грёз рассыпались мольбой о том, чтоб жизнь дала последний шанс. И мысли в пепел обратились. Давно пора нам уходить.

Быть может, живём мы для того, чтобы вкусить те сладостные моменты, когда цветок энергии расцветёт?

Быть может, дано нам жизнь вдохнуть, расправить крылья и взлететь туда, где мир из грёз рассыпался до дна и вновь собрался воедино?

Быть может, мы живём лишь для того, чтоб след в истории оставить? Ведь не просто так мы были рождены!

Но песен нет, чтоб испытать тот сладкий вкус надежды, что до конца держался в мыслях. Картины маслом нет для нас, и нам давно такое не под силу, чтоб жизнь раскрасить в яркие тона и испытать её на шкуре труса.

Зачем нам жить, раз всё равно умрём? Таланты с нами навсегда исчезнут. Но в памяти останемся навек.

Быть может, кто-нибудь ответит мне?

Скажите мне, что мы не зря живём, достигнув утомлённого печального вздоха последнего.

Закрой свой взор, томимый слепою надеждой и осыпанный осколками прошедших дней. Освободи свой дух, задушенный ядовитой пеленой злорадства, горечи и злости. Ты пальцы от огня мучений и отваги подавно убери. Ожоги мудрости тебе по жизни не нужны.

Зачем же быть томимой в клетке птицей, когда вокруг немало сладостных мгновений? Зачем наукам ты жизнь свою подаришь?

Как жаль, что пламя в сердце потушат с первой же секунды пребывания на воле. Ведь знаешь же, что каждый хочет насолить.

Ты можешь и уйти от нас, подав нам напоследок радость.

Из Англии в Калифорнию

В первый раз она танцевала в мешковатых штанах и свободной футболке, и её движения выходили до такой степени грациозными, что небрежный, постоянно рассыпающийся пучок под затылком не показался нелепым. Марко сидел на заднем ряду кресел, а она была единственной блондинкой в группе. Она стеснительно занимала своё место на сцене, в третьем ряду за учителем. На ней были белоснежные кроссовки, и она легко перескакивала с ноги на ногу, повторяла все движения, но не смотрела ни на кого. Крутилась вокруг своей оси и уже смело поднимала руки к потолку с белыми лампами.