Его Лесничество

Отец смотрел на Ньюта и улыбался, видя, как его триумф разбивается вдребезги.

Что, не могли подыскать пленных посолиднее? – ёрничал Хармс вслед за невысказанными мыслями отца.

После церемонии офицеры бестолково сгрудились, не зная, что делать дальше.

Иоф приблизился к Ньюту и попросил не уходить.

Что-то задумал

На дороге показался армейский вездеход. Офицеры встрепенулись и стали переглядываться.

Никто ничего не понимал.

Иоф шагнул вперед и успокоил собравшихся.

– Это машина сопровождения, – сказал он. – Я попросил их задержаться, чтобы избежать суеты.

Хармс заметил взгляд Ньюта в сторону отца. Коменданту пришлось не по нраву, что штатский выкинул что-то, не посоветовавшись.

Но отец поспешил успокоить:

– Для вас встреча будет особенной

И добавил с нажимом:

– .., комендант.

Когда автомобиль приблизился на достаточное расстояние, лицо Ньюта поменялось.

В машине беззаботно беседовали двое. Говорил солдат за рулем, а второй – слушал и улыбался. Но Хармс не поверил его улыбке. Она не помешала ему тоже увидеть Ньюта.

Их взгляды соединились и более не теряли связи. Ньют распахнутыми глазами тянул вездеход как на лебедке; а тот, второй, не отрывался от Ньюта и давно выпал из смешливого разговора, хоть и поддерживал его уголками губ.

Машина остановилась.

Водитель выскочил и встал навытяжку, отдавая честь старшим по званию. Но взгляды были прикованы к вышедшему из пассажирской двери.

Чертами лица он походил на Ньюта. Но в отличии от свеженького полковника, кожа незнакомца обладала таким оттенком, будто он не из машины вышел, а из эпицентра пыльной бури. Будучи младше большинства присутствовавших – что-то по-молодому неотесанное таилось в глубине его взгляда – лицом он выглядел старше любого. На добрую голову выше коренастых офицеров, как специально подобранных Ньюту под стать, он кривился на правый бок и казался со всеми вровень. И шел странно, словно не был уверен в каждом шаге. И поворачивался назад к машине, чтобы в случае чего дернуть обратно.

Но вот подошел вплотную, и Хармс, невольно укрывшийся за чужими спинами, с опозданием разгадал пришельца. Никуда он не оборачивался и никуда не клонился. Правый рукав солдатской телогрейки он заткнул за пояс. Хармс подумал зачем носить так странно, но по взглядам взрослых, которые, лишь скользнув по пустынному боку, спотыкались и отскакивали прочь, о чем-то догадался с детской смутностью.

Ньюту, кажется, пришлось тяжелее всех. Перед ним стоял брат, которого он успел причислить к мертвым. Как бы взгляд ни петлял, Ньют не имел морального права отвести глаза, наполнявшиеся слезами.

– Копер! – выкрикнул он имя брата.

Сделал два быстрых шага вперед и заключил его в объятья, положа подбородок на знакомое плечо, превратившееся в обрубок.

Здоровая левая рука Копера взметнулась, было, к затылку коменданта, но остановилась и хлопнула по спине. Чуть сильнее положенного. Стала гладить. Как будто Ньют нуждался в успокоении.

Комендантом владели противоречивые чувства. И единственной точкой их приложения стал Иоф. На него с немым вопросом смотрел в ту минуту полковник. И туда же устремился глазами Хармс.

Иоф стоял чуть в стороне и улыбался. Со стороны могло показаться, что он радуется воссоединению братьев.

Но Хармс подумал: а ведь отец никогда не был сентиментальным.

3. Грина выставляют вон

#1

Всю обратную дорогу Грин расспрашивал дядю о его злоключениях. Копер отвечал охотно, но при этом темнил. Уводил рассказ в сторону таких малозначительных деталей, что постепенно обесценивал и своё в них участие.

Но даже обесцененные, дядины подвиги манили Грина в поход, к приключениям.

Они поднимались вслед за отцом по лестнице, Грин всё тараторил, слова отскакивали от стен и единственные наполняли подъездный полумрак.

Дядя молчал и загадочно улыбался.

Отец не улыбался, а молчал гнетуще.

Троица переступила порог квартиры. Снова был черёд дяди отвечать на расспросы. Грин с нетерпением ждал. Копер упрямо водил племянника кружным путем. А его старший брат застыл на месте всё с той же неулыбкой на лице.

Копер склонился над ботинками в попытке развязать шнурки. Потерял равновесие и со стуком поймал, прислонясь лбом к стене. Ничего не выходило, а Грин был слишком занят борьбой с пуговицами на пальто и словоохотливым языком.

Перед братом сел на корточки Ньют и завозился с узлами.

Копер сразу прочувствовал его настроение. Растерял веселость и продолжал рассказ скорее по инерции. Чтобы у слушателей не возникало вопросов.

Но тема уже исчерпалась, потому что Ньют вдруг обратился, не поднимая головы:

– Я очень рад, что ты вернулся, Копер, – сказал он.

От его голоса в прихожей стало прохладнее.

Грин с интересом повернулся.

– Тут многое изменилось, – продолжал отец, – так что давай оставим старые претензии в прошлом. Мы уже не дети, чтобы подначивать друг друга как раньше. Особенно на публике.

Мальчишка никогда не слышал этой истории. И поэтому навострил уши, надеясь узнать, что же там произошло.

– Горожане ждут от меня защиты, – в голосе отца прозвучала досада, – я давно не принадлежу сам себе. Я и им принадлежу тоже.

Он отвернулся. Казалось, комендант уговаривает сам себя.

Но Копер не дал ему ускользнуть.

– Иоф не предупреждал, как высоко ты взлетел.

Дядя подтянул ногу, и отцу пришлось отодвинуться. Он поднялся и встал рядом. Молча смотрел, как постукивая пяткой, брат стаскивает развязанный ботинок.

– Вы неплохо тут спелись, да?

Грин увидел на лице дяди улыбку. У отца еще оставалась возможность уйти от разговора бескровно. Но он как будто не заметил вопроса.

– А я не знал, что ты жив. Этот… – он осекся, разглядев у дверей сына, – Иоф не сообщил мне.

Затем поспешно добавил, словно сказанное ранее ни на что и не влияло:

– Не важно. Это не позволяет тебе

– Ах, не позволяет?

Копер резко вскочил на ноги. Он схватился за пустой рукав и выдернул из-за пояса. Ткань закачалась как кусок бечевки.

– А, по-моему, я уже отработал издержки, – сказал он.

Сиюминутная вспышка, и тут же лицо разгладилось. Грин и не помнил, чтобы дядя злился дольше.

Изуродованным плечом он съехал вниз по стене и взялся за второй ботинок. Шнурки так и не давались. И в этот раз никто не спешил помочь. Копер попытался сладить с завязками, а потом с досады дернул за петлю, превратив в сложный узел.

Полковник остановился поодаль, переваривая сказанное.

Его глаза так и сверкали в полумраке, но больше он не наседал. И даже попытался подать напоследок руку.

– Если хочешь что-то сказать, говори сейчас, – предложил он.

Дядя расслабил петли на берце и стащил его с ноги, оставив узел на месте.

Вместо ответа он прошел прямо в телогрейке мимо ожидающего ответа брата. Только спросил со смешком:

– Где можно расквартироваться, товарищ полковник?

Грин видел оба поразительно похожих лица. Похожих как раз и упрямством.

Отец почувствовал его взгляд.

– Покажешь?

Он бросил взгляд на Грина.

И какой же усталый это был взгляд

#2

Большую часть времени дядя просиживал за запертыми дверьми. Мальчишке мало что удавалось вытянуть из него.

Они вместе завтракали, и Грин знал: как только дядя доест, он встанет из-за стола и снова запрется в комнате.

Мальчишка пытался за это короткое время вызнать как можно больше. А вскоре заметил, что хитрый дядька не просто уводит разговор в сторону. Он начинает расспрашивать в ответ.

Грину быстро наскучили разговоры, похожие на перестук мяча. И он понемногу отстал от калеки, восприняв тонкий намек.

Отныне Копер завтракал один. Лишь перекидывался парой фраз с проходящими мимо родителями. С матерью улыбался (что раздражало Грина не меньше); с братом – короткая пикировка и развод по углам.

Грин соглашался с отцом: дядя выглядел на кухне чересчур надменно в своём одиночестве. Но сердобольная мать внушила сыну чувство опеки.

Оно преследовало Грина, и мальчишка отчего-то чувствовал себя ответственным за судьбу калеки-дяди.

И тем пакостнее становилось внутри. А переломить ни себя, ни Копера он, конечно, не мог.

Поэтому в один из следующих дней ходил раздраженный. В доме бушевала гроза. Спозаранку мужчины особенно тесно сошлись, и искорки утренней сшибки разлетелись по квартире.

И тлели, тлели, тлели, ожидая нового часа.

Отец нарочно выходил по делам на кухню в надежде встретить брата, но младший хитрил и не показывал носа.

В итоге полковник попросил Грина поинтересоваться, всё ли в порядке у дяди.

С самого его возвращения мальчишка не пересекал порога дядиной комнаты. В глубине души он побаивался затворника.

Но накопленное раздражение требовало выхода. Напускная храбрость отлично подошла.

Грин постучал, но никто не откликнулся. Парень толкнул ручку двери: оказалось незаперто; и он проскользнул внутрь.

Несмотря на дневное время, в комнате стоял полумрак: шторы задернуты, из освещения только стенная лампа – да и та повернута плафоном к стене.

Копер сидел на кровати. Отсюда было видно только левую руку и спину. Грину сначала показалось, что дядя сидит в какой-то чудной майке в мелкую крапинку. Но приглядевшись, понял: оголенное тело мужчины покрывают мелкие шрамы.

В комнате странно пахло.

Смутная картинка забралась мальчишке в голову.

Он припомнил, как в детстве бабушка повела его на церковную службу. Совсем еще маленький, Грин не многое из неё вынес. Гудение в ногах от стояния на одном месте. Да странный запах, который одновременно просачивался в ноздри: было непонятно, что им пахнет – свечи, поповское кадило или сам священник. И проникал под самую кожу, что, казалось, даже мысли, блуждающие подле усталых ног, пахнут обязательно им же.

Запах в дядиной комнате наследовал тому забытому ощущению. Настолько, что заломило в коленях, и захотелось тотчас присесть.

Дядя сидел неподвижно и, по всей видимости, занимался больной рукой. Грин так и не научился называть его культю по-другому. Здоровый левый локоть ходил по кругу, Копер содрогался всем телом и выгибался, пытаясь нащупать раз и навсегда баланс для своего нового тела.

Грин оказался в полупозиции. Не ясно, что страшнее: продвигаться вперед или быть уличенным в отступлении.

– Дядя Копер, – окликнул он, чтобы избавиться от мук выбора.

Никакого ответа.

Мальчишка сделал шаг, приблизился почти вплотную. И снова позвал.

Дядя расслышал. Здоровая рука остановилась и опала к коленям. Дядя согнулся, буквально повис на собственном хребте. Мальчишка запаниковал и еще больше от этого расхрабрился. Потянулся к дядиному плечу. И ощутил разгоряченное, несмотря на стылую квартиру, тело. Оно казалось маленьким и круглым под детской рукой. Как горячая головешка, из которой пламя выскребло жизненный сок.

Дядя поднял опущенную к подбородку голову.

Дворовый пес, ищущий ласки.

И это короткое движение разозлило мальчишку.

Он не сумел простить дяде его жалкой позы. Словно застал за непристойным занятием. Отвел руку да так и застыл сверху.

Копер, не говоря ни слова, обернулся, и Грин вздохнул.

В ноздри лез поганый запах, и мальчишка выталкивал его легкими из себя.

А получился вздох разочарования.

На него уставился скругленный обрубок с глазком запекшейся крови.

Парень потерял самообладание и отшатнулся. Отступил на пару шагов назад, не помня себя и не зная, куда деться. Как выпутаться из этой комнаты.

Она сжалась вокруг, чтобы придвинуть носом к оголенной культе.

Мальчишка попытался объясниться, но изо рта выпадали разрозненные слова – папа, просил, узнать – и тут же падали перед ним на пол, никем не услышанные.

Пока в голове не зазвучал дядя:

– Грин, эй, Грин, ты как?

Спокойно, но не успокаивающе.

– Да не бойся ты, сейчас оденусь. Верещишь как девчонка. Тоже мне – сын полка.

Копер невесело усмехнулся.

Отворилась дверь и в комнату влетел отец.

Видно, Грин, и правда, успел вскрикнуть от неожиданности.

– Что у вас тут происходит? – вопрошал Ньют.

Грин выскользнул из комнаты и с жадностью вдыхал свежесть квартиры. Дверь захлопнулась. Мальчишка расслышал, как отец пеняет младшему брату за шторы, племянника и начатое с утра пораньше.

4. Джи приносит домой известия

#1

Когда Джи увидел пленных, первым делом он подумал о брате.

Ром отлеживался дома. Пик его болезни остался позади, но мальчишка оставался ещё очень слаб.

Куинджи остро чувствовал вину. Как только останавливался, она настигала и грызла. Минуты и часы напролет.

Вид марширующих пленных не оставил никаких сомнений: война пришла по-настоящему. Но вместо того, чтобы самому испугаться, ещё первее Куинджи подумал о том, что из-за него младший брат лежит на койке не в силах пошевелиться.

Поэтому собрав достаточные сведения, он побежал домой поделиться известием с родными.

Открыв дверь квартиры, он притаился в коридоре. Из родительской комнаты доносился смех. Слышался голос Рома, который рассказывал родителям что-то неимоверно смешное. Потому что всякий раз, когда он брал паузу, родители начинали хохотать. Особенно, если папа успевал вставить веселый комментарий.

Джи улыбнулся. Пусть он и чувствовал себя немного оторванным, зато с болезнью Рома всё остальное возвращалось к норме. С ним или без него

Он открыл дверь, и три пары глаз одновременно уставились на него. Родители выглядели несколько удивленно. Как будто все и так находились в комнате, а теперь прозвучал звонок, и жильцы без слов спрашивают друг друга: мы кого-то ждем?

Зато глаза Рома вспыхнули ярче яркого при виде старшего брата.

– Ты из города? – спросил он с придыханием.

Словно Город – это название их маленького города.

Джи всю дорогу до дома представлял, как ошарашит семейство столь важным посланием. Как они заахают и заохают, а мать обнимет Рома и станет целовать в обросшую голову. Отец примется кружить по комнате, иногда садиться за рабочий стол и что-то наспех чертить, записывать в блокнотах, кумекать. А Джи так и застынет в дверях. Покачает головой из угла в угол комнаты и скажет что-то многозначительное из мира взрослых, вроде мы из этого выпутаемся, или не все еще потеряно.

Но вместо стройного рассказа из него градом посыпались отдельные сведения:

– Пленные. Много. Встречали всем городом. Был комендант и куча офицеров.

Отец вскочил с кровати.

Вот оно

Но минуя бесцельные хождения по комнате, отец нахмурился и произнес:

– Вот так так. Началось.

Мать посмотрела на Джи. С таким видом, словно не очень-то и поверила его россказням. А на отца – так и вовсе разозлилась.

– Что началось? – спросила она с раздражением.

Семейная идиллия выветрилась из комнаты. Стоило Джи открыть дверь, как она вся вышла, и семья снова распалась на отдельные кадры. Он размотал их короткую фотопленку и рассматривал в свете окна.

– А ты разве не видишь? – завёлся отец. – Конец всему. Конец разговорам.

– Не пори горячку, – отвечала мать, вкладывая в голос максимум спокойствия. – Давай-ка не будем раньше времени

Отец не слушал. Глаза округлились, хотели разглядеть чуть больше, чем на самом деле вмещает картинка.

– Бессмысленно. Просидел дома просто так. И к чему?

Потом вдруг взглянул на старшего сына.

– Куинджи, – почему-то обратился к нему полным именем, – комендант что-нибудь говорил? Как мы будем защищать город?

Мать шагнула вперед и встала между сыном и мужем, перекрывая обоим линию обзора.

– Не смей отвечать! – зашипела она на Джи.

Потом повернулась к мужу:

– Никаких мы. У тебя бронь, ты нужен городу.

– Ты не понимаешь, – возразил отец.

Прозвучало невыразительно.

Мать, которая десятки раз это уже слышала, зарыдала.

– И не хочу понимать, – выдавила она, отвернувшись. – Там есть, кому решать. Обойдутся и без нас.

Мать посмотрела на Джи, словно он и был комендантом города.

Это был страшный взгляд. Она подошла на волосок к тому, чтобы обвинить. Но сдержала себя и только разрыдалась.

Казавшаяся секунды назад такой сильной, красивой, теперь она походила на расписную шаль, скользнувшую с плеч. Вот-вот скомкается и растопчется на полу.

Куинджи инстинктивно сделал шаг вперед, но отец его опередил и сам подхватил её. Придерживая и прижимая к груди голову матери, свободной рукой он замахал сыновьям. Без звука показывая губами слоги, велел: и-ди-те.

Его взгляд показался сочувствующим. Давал понять, что мы из этого выпутаемся, что не всё ещё потеряно.

Когда сыновья протискивались друг за дружкой в двери, мать всё причитала:

– Там есть, кому решать. Обойдутся и без нас.

Обойдутся и без нас

#2

Куинджи бежал со всех ног.

Им овладело желание отыграть разговор назад. Доказать своим, что он ошибся и всё неправильно понял.

Когда ноги привели его к центральной площади, Куинджи на мгновение решил, что оказался в чужом городе. Настолько неузнаваемым было место.

Посередине, как и раньше, стоял памятник, накрытый просаленным брезентом.

На автомобильном кругу – как раз вокруг него – царило небывалое оживление. Дорога сюда и бежала-то, чтобы добросить до городского вокзала, забрать прибывающих и унести назад в город. Но даже когда поезда еще ходили, такого человеческого наплыва вокзальные стены не видели.

А кроме людей, пять мрачных конструкций заслоняли вид фасада с белоснежными когда-то колоннами и массивными дверьми главного подъезда.

Металлические клети из сваренных секций ограды. Возле четырех уже выстроились в колонну пленные. Звучали голоса охранки, спешно разбивающие пленных на отряды. А на пятом, как рехнувшиеся пауки, расселись по углам сварщики и довершали монтаж.

Тротуар же на время стал зрительным залом. Площадь превратилась в цирковую арену – в этом безошибочный детский глаз не усомнился. Тротуар отделили заграждением, хмурые замерзшие солдаты стояли с автоматами на перевес. Легконогие мальчишки занимали лучшие места и гроздьями свисали с оград. А подоспевшие следом родители препирались с дежурным офицером, сверявшим пропуска. Люди расходились вокруг площади. Слышались радостные окрики и приглашения на занятые для своих места.

До города докатилась ярмарка. Чудовищный праздничный балаган.

#3

Измученные пленники получили возможность присесть. Выбирая между холодом и усталостью, люди давали роздых ногам.

Зачарованный их видом, Куинджи пошел вдоль клеток. Пока не оказался у ворот четвертой, – на удивление пустынной. Её жители облепили заднюю стенку, а у калитки вразнобой торчали совсем потерянные лица, смирившиеся с холодом, усталостью и железными прутьями.

Заинтересованный, Джи решился обойти клеть кругом. И у подножия памятника увидел причину столь странного распределения мест.

Там он увидел Хармса, стоявшего перед решеткой, буквально на расстоянии вытянутой руки. Школьный знакомый разговаривал с одним из пленных.

Джи подошел ближе и увидел невысокого человека с забинтованной головой. Пленный просунул лицо между прутьев. То ли рассчитывая просочиться и выпорхнуть на волю, то ли выдумав, что так его лучше видно и слышно.

А следом вытянул руку. Джи инстинктивно съёжился. Он уже представил, как рука перебинтованного хватает Хармса за шею и переламывает в мозолистой охапке. Что твоего курёнка

Мужчина протянул Хармсу предмет. Похожий отсюда на деревянный свисток или миниатюрную дудочку. Мальчишка смерил вещицу взглядом; залез во внутренний карман пальто и выудил плитку шоколада.

У Куинджи слюнки выступили.

Чего-чего, а увидеть настоящий шоколад он никак здесь не ожидал.

Вот и пленный купился на тот же фокус. Ему бы тарелку гречки напополам с пшеном, а он вцепился взглядом в фольгу и ничего вокруг не замечает.

Хармс отломил полоску и протянул пленному. А сам забрал из его руки свисток.

Счастливец скрылся из виду под восторженные взгляды сокамерников, а к решетке уже протискивался следующий боец со своим бартером.

Хармс с небрежным видом запихал в карман добытую диковину и приготовился оценивать новый лот.

На раскрытой ладони материализовалась самодельная брошка. Симпатичная лисичка, выточенная из дерева. У резчика отыскалось куда больше желания, чем умения. Но и столь кустарно покрашенная, она расцвела рыжим огоньком посреди страшной площади. И едва ли не единственная, была здесь жива.

Солдат выточил брошку для сына или дочери, но не удержался от соблазна сторговать. Только бы предложили достойную плату.

Но каким просительным взглядом на Хармса ни смотри, цена, по всей видимости, едина: полоска шоколада.

Джи тоже взглянул на Хармса.

Приятель смотрелся странно. Испуганный, в одиночку против десятков солдат, и все глаза так и пожирают его. Мальчишке бы тотчас убежать прочь, но он не мог сдвинуться с места. Потому что стоял на стороне победителей. Потому что устал бояться. Потому что странный гипнотизирующий интерес завладел им.

Не нужны и даром ему их вещички.

Так что, – бери или проваливай.

Этот – взял

А глупые остальные – и почему это они здесь взрослые? – опять не поняли сути обмена.

Сквозь клетку высунулся очередной меняла. С ухмылкой на лице протянул руку и разжал угловатый кулак. На ладони, как на бархатной подушечке, лежала губная гармошка с никелированными бочками и деревянным механизмом. Настоящее сокровище, не имевшее никакой цены для детского воображения.

И предлагавший обмен это знал.

Смотрел на Хармса, как мог бы смотреть на собственного сына, отстояв для него очередь в музторг.

Пока мальчишка осматривал гармонику, взрослый не сводил с него глаз.

И только глухой щелчок прямо перед носом вернул его на прежнее место.

Это Хармс с теми же безжизненными глазами отломил причитавшуюся за гармошку полосу шоколада.

Лицо пленного скрутило от обиды. Словно отвергли его, а не вещь, предмет. Перекошенный от злости, он придвинулся к решетке, так что стальные жерди вгрызлись в щеки. И одним движением выхватил из рук Хармса всю плитку.

Собирался затеряться среди соседей по клетке, но ему вдогонку полетел властный голос:

– Что здесь происходит?

Пленный застыл на месте.

К сцене спокойным шагом подходил глава городского совета. Даже не взглянул на сына, он сразу обратился взглядом к виновному.

– Отдавайте.

В этом подчеркнутом обращении на вы ощущалось больше силы, чем в резиновых дубинках запропастившихся невесть куда охранников.

От глаз Иофа не скрылось и это. Он бросил никуда конкретно, просто в окрестный воздух:

– Я думал, дело охраны не допускать подобных инцидентов.

Запыхавшиеся часовые как раз прибыли. И внимательно выслушали нагоняй. Иоф не разделял вражеских пленных и провинившихся охранников. И те и другие глядели в ответ как нашкодившие дети.

Поняв, что добиться от них ничего не удастся, он сам приблизился вплотную к клетке.

– Вы, – обратился он к воришке. – Отдайте, что взяли.

Солдатик, уже и позабывший о чувстве справедливости, остановился как изваяние на полушаге. Между ним и грозным человеком в штатском оказалась одна хлипенькая решетка. Остальные пленные предпочли укрыться.

– Мы обменялись, – ответствовал он за всех. Одновременно и робко, и поспешно.

Не хватало еще промедлить с ответом

Иоф поманил пальцем, и пленный пододвинулся вплотную.

Взрослый мужчина в расцвете сил, на голову выше седовласого Иофа. Всей его воли хватило только запрятать добычу у левого бока.

– Послушайте

Иоф снял очки, словно не хотел, чтобы между ними оставались недомолвки. Даже улыбнулся, чтобы приободрить бедолагу. Но вместе с тем оставался непреклонен:

– Мы оба знаем, что вы обокрали этого мальчишку. – Он кивнул в сторону сына. – Отдайте по-хорошему что забрали.

Хармс позвал:

– Пап

Никакого дела до него.

– Мы обменялись, – также робко, как минутами ранее пленный.

Тот закивал, переводя взгляд от сына к отцу, и улыбался зубами. Сам вслед за ними поверил, что не лжет, что обмен состоялся.

– Мне нужно самому к вам зайти?

Иоф убрал очки за пазуху, и в движении этом притаилась угроза. Стоит завершиться движению, как мужчина накинется на оппонента.

Вместо этого – выкрик:

– Ну же!

Солдатёнок втянул голову в плечи. Как под бомбежку попал.

– Я-не-буду-повторять-дважды.

Дополняя сходство с налётом, Иоф с присвистом чеканил слова, не разжимая челюстей. А в конце вздохнул, будто совладав с собой в последний момент, и сообщил: