Болтовня

Сначала она устроилась в местное издательство и писала там статьи для какого-то журнала. Она так заправски рассказывала о верстке, темах, писательских приемах, как будто являлась профессионалом в этой области, причем давным-давно. Чувствовала она там себя очень уверенно, по ее словам, получила массу хвалебных откликов, и руководители даже сравнивали ее работы с публикациями известного журналиста, причем в Иркину пользу. Когда пришел черед следующему ее увольнению, начальство долго шло ей навстречу до последнего и уговаривало остаться. Но семья для Ирки была на первом месте. Приоритеты расставлены у нее всегда были очень четко. И если маленький Никитка требовал постоянного присутствия мамы – значит, Ира спокойно увольнялась и дальше продолжала заниматься семьей и домашним хозяйством.

На следующей своей работе она каким-то образом оказалась на местном телевидении, там тоже в короткие сроки добилась успеха и перешла на какую-то заметную и красиво звучащую должность, причем через время она должна была вести какую-то передачу. Я, помню, была в шоке – моя Ирка на экране телевизора! Но ее саму это нисколечко не удивляло и она даже говорила, что вести сама программу не будет, якобы ей не хочется лишней популярности, да и Лешка был против. А потом Ира стала вдруг бухгалтером в приличной фирме, помню, для меня это было тоже очень неожиданно. Причем подруга действительно никогда не рисовалась, если она что-то думала, то так и говорила, не приукрашивая себя со стороны. Ей можно было верить на слово. Она всегда такая была – прямая и понятная. Если Ирка пускала в свою жизнь человека, значит, она уже считала его своим близким другом, и он был для нее самым лучшим. Я всегда дорожила дружкой с Иркой, потому что знала это ее качество. Я стала человеком вхожим в ее дом, и мне было понятно, что приглашение за порог ее жилища означал в переводе – «ты теперь дорогой гость моей души, мой дом – твой дом, ты – замечательный человек, добро пожаловать в мой мир».

Мы познакомились с Иркой на первом курсе институтской жизни. В нашей группе училась ее одноклассница, и сначала они держались вместе. Я сразу обратила внимание на Иру: спокойная, мягкая, с плавными движениями, аккуратная, стройная, маленькая, а еще очень симпатичная. Как выразился один наш однокурсник – «на любителя». Но мне Ирка всегда казалась настоящей красавицей: белокожая, с красивыми выразительными темными глазами и правильными чертами лица. Хотя тогда в моду уже вошли новые стандарты, и котироваться стали длинноногие и высокие девушки. Мы с Иркой оказались в пролете. Но этих самых девушек модельной внешности в наших кругах было мало, поэтому на звание первых красавиц мы спокойно претендовали, тем более что наша будущая специальность была с техническим уклоном, и представителей женского пола числилось не так уж и много. Да и заочники состояли сплошь из приезжих взрослых мужчин. Ну, это тогда нам они такими казались.

Я хорошо помню наш первый диалог где-то на лестничном пролете здания. Мы тогда ожидали преподавателя и болтали возле зарешеченных окошек. Мы остались с ней вдвоем и после нескольких фраз Ира, спокойно глядя мне в глаза, мимоходом произнесла:

– Ты очень похожа на мою двоюродную сестру. – Она сделала паузу. – Такая же симпатичная. И голос у нее такой же приятный, как и у тебя.

– А… ну … – я что-то пробурчала, но Ира уже перевела тему.

Наше совершеннолетие пришлось на начало девяностых. Тех самых «лихих», когда в стране широкими шагами двигалась новая перестройка без определенного направления, замечались хаос, разруха, нестабильность, ну и разгул преступности и криминала, о которых так много уже написано. Деньги лихо стали утрачивать свою ценность, да и много чего стало рушиться, нужно было зарабатывать себе на жизнь, поспевая за спешной походкой новых реформ в стране, и мы обе быстро перевелись на заочное отделение. Хочешь – не хочешь, а надо было себя обеспечивать. Нестабильно стало во всем: как только ты находил работу, с которой тогда было ой как туго после массовых закрытий предприятий и организаций, она тут же прекращала свое существование, и приходилось спешно искать новую. У меня подрастали две младшие сестры, в квартире негде было яблоку упасть, родители еле сводили концы с концами, сбережения бабушки, которая жила с нами, растаяли как снег на весеннем солнце, а у Ирки тоже были проблемы. Такая же бабушка-пенсионерка с минимальными накоплениями, мама-швея на полузакрывшемся предприятии и задолженностями по зарплате, и старший уже семейный брат в другом городе с маленьким ребенком.

Возможно, эта небольшая причастность к ее семье, как мое сходство с двоюродной сестрой Иры, и проложила начало нашей дружбе. Когда мы перевелись на заочное отделение, стали видеться гораздо реже, но на тот момент мы уже подружились и по субботам вместе ездили сдавать различные контрольные работы и посещать прочие нужные лекции и консультации.

Я как-то быстро стала вхожа в Иркин дом и семью. Даже не помню, через какое время это произошло. Я и тогда почему то сразу поняла, что у нее не так много близких друзей, и она никак не является любительницей приводить домой шумные компании, а со временем и вовсе в этом убедилась. Нет, она не была слишком закрытой или с предубеждением относящейся к людям, наоборот – компанейской и общительной, но ее дом для нее был священной обителью. Да и все что касалось этого самого дома, тоже находилось в категории «свято».

Главным человеком для Ирки была мама. Я очень много слышу и читаю про замечательные отношения мам и дочерей, которые являются подругами. Ира с мамой не были подругами, они были мать и дочь, и ничего внешне не указывало на их неземную и особенную любовь друг к другу. Но во время пребывания в их доме это становилось совершенно понятным и очевидным. У них в семье было особое свойство – уважение к личной территории. Они будто по умолчанию считали друг друга самыми исключительными, умными и порядочными, все строилось на доверии, не принято было критиковать и поучать, назидательный и менторский тон отсутствовали. Ира для мамы являлась самой лучшей, и все что она делала, было само собой правильным и единственно верным, хотя не сказать, что в доме витала некая диковинная атмосфера. Все обычно, как у всех, но это доверие и тепло чувствовалось и ощущалось в пространстве их старого дома в центре города. Ира всегда считала свою обитель самой лучшей, себя нормальной, не искала и не выдумала себе недостатки, и не издевалась над собой фразами «не надо было», «а вот если бы», «а могло бы быть». Видимо, так в ней было заложено. Находиться в их доме было всегда комфортно, и я со временем гостила по несколько дней, с ночевками, само собой.

Старенький дом почти в центре города. Несколько двухэтажных строений в одном дворе с деревянными и железными лестницами с наружной стороны на второй этаже и кучей хозяйственных построек. У каждой семьи был свой сарайчик и свой туалет на улице, закрытый на замочек. Где-то виднелось широкое крылечко, у кого-то совсем узкое, у кого-то сарай больше, у кого-то совсем маленький – что каждый понастроил, в том и жил. Один домик стоял такой покосившийся и старый, что вообще напоминал жилище, построенное детской рукой, казалось, он вот-вот завалится. В Иркином доме основные удобства отсутствовали: все на улице. Отопление провели уже центральное, насколько я помню, но печь еще стояла – аккуратная и совсем не похожая на печку из мультиков. Какое-то небольшое сооружение, которое раньше топили небольшими прямоугольными черными брусочками. Старый ремонт в просторной квартире, большая кухня с окнами во двор. Но жить вполне себе было можно. Правда, мне, выросшей в многоэтажном доме, сначала отсутствие ванной и туалета в квартире казалось каким-то пережитком прошлого, но со временем я вместе с Иркой купалась за шторкой, а голову мы мыли посередине кухни в большом тазу. Я хорошо помню Иркину комнату, вход в которую шел сразу из кухни. Она вроде походила на больничную палату: побеленные стены, узкое пространство, две одинаковых кровати вдоль стен, а посередине – тумбочка с лампой и большой шкаф у входа. Но эта комната была теплой и уютной, и нам прекрасно там болталось перед сном.

Ирка о маме всегда говорила без лишних сюсюканий и уменьшительно-ласкательных суффиксов, спокойно и обыденно, но то, как сразу загорались ее глаза, выдавало в ней обожание и привязанность. Я еще незнакома была с тетей Раей, мы только-только подружились с Ирой и шли вместе с института. Я обратила внимание на новую футболку и сразу добавила:

– Ир, у тебя такая тонкая талия… – Она обычно ходила в свободных вещах, и я как-то не обращала особого внимания на ее фигуру и не разглядывала ее слишком подробно.

– Ты не видела талию моей мамы! – сразу оживилась Ира, и глаза ее заблестели. – Я тебе сейчас фотографию покажу!

Ира резко остановилась и полезла в сумку. Это было немного необычно – эта неожиданная остановка посередине улицы.

– Сейчас… сейчас… – она выудила кулечек из-под молока и аккуратно достала несколько фотографий. – Смотри, это моя мама, в молодости.

Я взяла в руки снимки. С фотографий на меня смотрела женщина необычайной красоты. Одна фотография была групповой, и мама Иры настолько выделялась среди других людей, что казалось, будто ее изображение вырезали с другой фотографии и наклеили на эту. Яркая блондинка с огромными глазами. Женщины на снимке были со старомодными прическами и такими же одеждами, но то, что мама Иры была невероятной красавицей – это являлось несомненным. А еще талия. Вот уж действительно талия. На одном кадре мама Иры стояла во весь рост в узком платье бежевого цвета, подпоясанная широким поясом. Ну, это просто казалось результатом обработки снимка путем различных компьютерных программ, которых тогда не было и в помине. Окружностей такого минимального размера просто не могло быть по-настоящему.

– Ира, ну надо же… – восхищенно пробормотала я. – Действительно, какая фигура у твоей мамы диковинная. Очень красивая женщина. А кто она у тебя?

Ира немного печально улыбнулась.

– Она у меня обычная. Жена, хозяйка, мать двоих детей. Меня с братом. А вообще она швеей работает на «Русалочке». Раньше мне много шила, когда я маленькая была, – Ира немного печально скривилась. – Ну, ты же видишь, это старые фотографии. Конечно, моя мама сейчас выглядит по-другому. С папой разошлись, а он через месяц в аварию попал, погиб сразу. Мама очень хотела с ним помириться. Так разошлись… просто… по глупости… Она думала, что ненадолго. Очень переживала. От былой красоты ничего и не осталось. Ну… какая разница… лишь бы не болела.

На Иркино лицо набежала грусть и я поддакнула.

– Ир, ну конечно, что ты… Ну конечно, мы в молодости все красивые… а как же… Вот у меня бабушка тоже писаная красавица была, со всей округи женихи ездили свататься, а сейчас – обычная. Главное, чтобы не болели.

– Ага, – кивнула Ира. – Маму в прошлом году машина сбила, гололед был, – ее голос дрогнул. – Ой, ну так, отделались небольшими ушибами… Я тогда… – Ира запнулась.

Я повернула голову и увидела на ее глазах слезы.

– Ир, пошли, сама говоришь, хорошо, что легкими ушибами все закончилось. Так что не думай о плохом. Правда, пусть не болеют.

– Да сейчас время такое… Так нервничает… все из-за денег. Успокаиваю ее, как могу. Все равно нервничает. На работе шатко-валко: то есть заказы, то нет. Говорю ей: «Радуйся, что еще работа есть, вон, сейчас не устроишься никуда». Она у меня такая… паникерша.

– А мама замуж больше не вышла?

– Жила потом, недолго пожили, он к бывшей жене вернулся. Она стала писать в инстанции на работу к нему, а он начальником большим работал, по партийной линии стали давить. Он сначала уехал, вроде обещал с женой уладить и вернуться. Писал долго маме письма. Тоже плакала, ждала его. Вот… вся красота туда и ушла. А сейчас мама не одна, ну ее… Она у меня, знаешь, такая вот: не может одна. Не может. Знаешь, вот должен мужчина рядом быть, она не может без мужчины. Вот, знаешь, есть такие люди: не могут кушать одни, спать одни, вообще не могут одни. Я не имею в виду себя, бабушку мою, а личную жизнь. Но сейчас не одна. Дядя Витя у нас живет, потом познакомлю тебя, – Ира ненадолго замолчала. – Ну… он такой… Он инвалид, но человек очень хороший, маму не обижает. Для меня это самое главное. Помогает нам. А то бы вообще с этой перестройкой ноги бы протянули: то мама заболела, то бабушка, а он помогает. Дома, правда, все время, он не работает, ему нельзя работать.

Я только хотела спросить, как же этот иждивенец может им помогать, если он не работает, как Ира добавила:

– У него пенсия хорошая. Мама говорила, он вроде чернобылец или афганец, не помню, льготы там у него какие-то, мама вроде собирается его прописать у нас. Тогда телефон могут провести, мы вроде на льготной очереди будем. Да я же тебе говорю, у меня мама такая: она одна не может, пусть живут. Лишь бы ей нравился, – Ира слегка махнула рукой. – С деньгами полегче и хорошо. – Она пихнула меня в бок. – Приезжай ко мне с ночевкой на выходные? Мама сейчас допоздна работает, после двенадцати приходит, у них там какой-то кооператив образовался, вроде заказы есть. Да они даже если дома не будут нам мешать, у нас там, правда, дом без удобств… А вечерком в кино сходим, потом опять ко мне? Давай?

Я кивнула.

– Давай, договорились.

– А в субботу в институт вместе сходим, а потом погуляем.

– Идет!

Так началась наша дружба, которая продлилась ни много ни мало, а достаточно большое количество лет.

Конечно, в ту же пятницу я увидела и обиталище Иры, и всю ее родню. Сначала – странный двор с различными постройками, включая косой-кривой дом. У меня тогда никто не жил в этом районе с такими старыми строениями – они хоть и были добротными, но выглядели так не очень-то. Хотя сами дома были крепкими. Ирка потом рассказывала, что кто-то хотел расширить кухню и не смог сломать стену. Она якобы была толстенной в несколько слоев каких-то старинных кирпичей или как там они назывались. Бригада рабочих тоже не справилась. А специальную технику во двор завезти не могли: проезд во двор был узким, и владельцы так и остались жить со старой маленькой кухней.

Познакомилась я и с мамой Иры, тетей Раей. Конечно, она ничего не имела общего с молодой белокурой женщиной с фотографий, но выглядела очень приятно и моложаво. Улыбчивая, симпатичная, роста выше среднего и такая же мягкая и плавная, как и дочка. В общем, она мне очень понравилась.

– Мама! Иди знакомиться! – крикнула тогда Ира куда-то вглубь комнаты. – У нас гости!

Из комнаты вышла миловидная женщина, запахивая на груди цветастый халат.

– Мама, это Аня, моя институтская подруга. Будет у нас жить.

– Здравствуйте, – спокойно «выкнула» мне мама подруги, искренне улыбаясь.

Казалось, она даже не обратила внимания на фразу про то, что я буду у них жить. Так заведено было в их семье: раз любимая дочь привела кого-то в дом, значит, так тому и быть. Значит, так надо, и человек этот такой же замечательный, как и сама любимая дочь, и жить она будет столько, сколько пожелает.

– Здравствуйте! – вежливо кивнула я в ответ.

– Ира, покажешь тут, что у нас где, – также спокойно улыбаясь, обратилась тетя Рая к дочери. – Найдете, что покушать, я от бабушки супчик принесла, грибной, очень вкусный.

– Найдем, мам.

Познакомилась я и с бабушкой, которая как оказалась, жила не с ними, а в соседнем доме в этом же дворе на втором этаже. Как уж так получилось, я точно не знаю, но вроде там раньше проживала какая-то родственница, и ее собственность каким-то образом перешла в руки бабушки. Тоже приятная женщина, только не из породы дочки и внучки: она выглядела более подвижной, бойкой, такая – сосредоточенная и занятая своими делами, и внешне я не заметила никакого сходства с дочерью и внучкой. Ира мне рассказала, что бабушка стала приторговывать на рынке посудой: чашками, блюдцами и тарелками, которыми ее подруге выдавали зарплату на каком-то предприятии.

Тогда все торговали. И кто хотел, и кто даже не помышлял заняться этим делом и считал это занятие позорным и недостойным. Сначала все смущались и стеснялись, а потом попривыкли. Торговали все. Существовали различные рынки, рыночки, базарчики, а по выходным в парках люди выходили и, разложив прямо на земле клеенки, выставляли на всеобщее обозрение свои запасы из закромов, с последующей целью избавиться от «сокровищ» за определенную денежную сумму. Это могли быть и старые вещи, и новые с ценниками. Даже дети выносили собственные игрушки и активно участвовали в этих «мероприятиях».

Тогда же я познакомилась и с маминым сожителем дядей Витей. Это, конечно, отдельная тема. Хоть мама Иры и не походила на женщину со старых фотографий, но тем не менее она выглядела на «отлично» и была очень миловидной. Понятно, что на момент нашего с Ирой знакомства тете Рае перевалило за сороковник, но она была очень ничего себе. А учитывая, что она работала швеей, красиво и со вкусом одевалась. А уж когда укладывала волосы в прическу и наносила макияж, так и вообще выглядела сногсшибательно для своего возраста. Осиной талии, правда, уже не наблюдалось, но была она тогда как раз «в моде» из-за высокого роста. Красивая стройная женщина. Но когда я увидела дядю Витю… Я тогда сразу подумала, что приютить у себя в трехкомнатной квартире этого бедолагу можно было только в период той самой перестройки в нищие девяностые от безысходности и полного безденежья, бесконечных деноминаций и девальваций, и прочих денежных реформ, которые проводились, похоже, что ежедневно.

Дядя Витя выглядел как бледное невзрачное пятно в квартире. Невысокий, кругленький, в маленькими глазками, то ли рыженький, то ли светленький. Короткие волосенки торчали в разные стороны, и походил он немного на одного актера, снимавшегося в детских фильмах и обычно изображавшего дедушку главного героя-пионера или доброго волшебника в сказках. Застывшая улыбочка на лице, немного блуждающий взгляд и рубашечка в клеточку. Я сразу вспомнила, что Ира упоминала, что он вроде как не работает по состоянию здоровья, но руки и ноги у дяди Вити были на месте – визуально на инвалида он не походил, разве что, может, по уму. А так, внешне, с ним было все в порядке. Единственное, у него была немного своеобразная походка, как будто у него не поворачивалась шея, и он передвигался как робот, и то это было практически незаметно, так только, если как следует присмотреться. Правда, как потом выяснилось, дядя Витя совершенно не докучал никому в доме: ни Ире, ни нам с ней, когда я приезжала к ней на неопределенный срок, ни всем остальным. Он никогда не задавал идиотских вопросов, не мешал, не навязывал своего общения, не пытался влезть в наши разговоры и чаевничать с нами, а просто передвигался хаотично по дому, распевая песенки. Он постоянно что-то мурлыкал. В его репертуаре было несколько куплетов, в основном он напевал четыре строчки:

Про меня пусть люди скажут:

Сердцем чист и не спесив,

Может я по меркам вашим,

Недостаточно красив?

Эти строчки их известной песни звучали в доме постоянно. Причем после окончания куплета, он делал обязательно жест рукой, как будто действительно у кого-то интересовался своей красотой. Как только он заканчивал эти четыре строчки, начинал вновь. Иногда репертуар изменялся: были еще куплеты про ландыши и фонарики и вроде про «поле-полюшко», но стандартным хитом у него были все те же вопросы о собственной красоте. Сначала это выглядело вроде странно, но со временем я, как и все члены Иркиной семьи, не обращала на это никакого внимания. Тем более распевал он не шибко громко, и со временем его напевы стали вроде радио в доме, вроде как фон или как уличный шум, или звуки проезжающих автомобилей за окном. Я со временем привыкла к его небольшим причудам, а Ирка уж тем более, и мы вообще не замечали, есть он в доме или куда-то вышел. А уж когда выяснилось, что дядя Витя подкидывал Ирке наличные, так и вообще к нему все вопросы отпали сами собой.

Со временем я уже так пообвыкла к их уютному и гостеприимному жилищу, что вообще забыла, что я им всем чужой человек, и чувствовала себя совершенно комфортно. Иркина обитель стала для меня вторым домом.

Стрелки часов подгребали к отметке «полседьмого», а мы все никак не могли дождаться шефа, который по приезду надумал вдруг прогуляться по территории. Именно в этот вечер он решил взять интервью у всех работников, встретившихся у него на пути, а мне необходимо было согласовать с ним важный вопрос. Я уже раздумывала, как мне избежать похода в гости, но совершенно ничего не могла изобрести, потому что устала как собака. Взглянув в мобильник в очередной раз, я отправила сообщение: «Ира, я еще на работе, когда освобожусь, не знаю». Я рассчитывала, что она в ответ мне напишет нечто такое, после которого у меня отпадет необходимость тащиться на другой конец города, но через секунду пришло голосовое сообщение. Я ткнула пальцем в экран, и до меня донесся Иркин голос: «Привет, Аня, я тебя поняла. Не волнуйся, вина много, твой любимый салат с печенью трески тебя ждет, без тебя не сажусь. Давай, я тебя жду» Это был голос моей Ирки, не той важной женщины под полтинник, которую я встретила на улице, а той, молодой и задорной. Голос не изменился. Я сразу вспомнила тот самый салат с дефицитным тогда продуктом, который мне заботливо оставляли на полке холодильника после каждого праздника, если вдруг я не отмечала его с родственниками подруги. Ирка ничего не забыла. От этой маленькой заботы мои сомнения сразу улетучились, а в голове поплыли очередные воспоминания нашей молодости в лихие девяностые. А еще у них были вкусные маринованные помидоры и болгарский перец. Когда очередная банка с этими яствами вскрывалась, мне всегда оставляли эти разносолы. И когда я появлялась на пороге дома, тетя Рая всегда кричала Ирке:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.