Инферно – вперёд!

Родри, передёргивая после каждого выстрела затвор, расстрелял всю обойму – шесть патронов. Как показала проверка, ни одна из пуль не смогла преодолеть сопротивление чёрного вещества или хотя бы повлиять на его вращение. Все они самым непостижимым образом остановились ещё до того, как столкнулись с ним либо же были бесследно поглощены.

Глайнис, озадаченный в ещё большей степени, нежели до испытаний, велел своим подчинённым готовить обед. В тот момент, когда солдаты, порубив на дрова остаток бревенчатой ограды, поглощали разогретые прямо в жестяных банках мясные и бобовые консервы, его позвали к радиопередатчику. Подобно отделению с измерительными приборами, радиостанцию придали роте по причине особых обстоятельств.

Приняв радиограмму из рук капрала, носившего в петлицах изображение золотистой крылатой молнии – эмблема войск связи,– капитан почувствовал, как его скулы сводит от едва сдерживаемой ярости. Командир полка в достаточно резких выражениях сообщал Глайнису, что ДПФ уже стал причиной смерти одного человека, и об этом известно всей столице, по крайней мере, тем её жителям, что читают газеты, и что по этому поводу уже в министерство, генеральный штаб, а оттуда – и в штаб дивизионного округа сделаны гневные звонки от имени высочайших лиц.

При упоминании о королевской фамилии капитан Глайнис вытянулся по стойке «смирно» и, отдав приказ выставить двойные караулы, отобрал один взвод, чтобы посетить Дуннорэ-понт. Радист же получил сомнительное удовольствие оттого, что выслушал нецензурную брань капитана, спешившего надиктовать ответ. В отправленной обратно радиограмме присутствовали следующие фразы: «приборы не воспринимают особенностей ДПФ… подчиняется собственным законам… успешно противостоит воздействию винтовочного огня… необходимы… подкрепления». Война, уже имевшая первую, но далеко не последнюю, жертву, понемногу набирала обороты.

Глава

III

В редакции «Городских новостей» кипела работа. Наборщик сего почтенного издания Дитнол Норс – а заодно репортёр, редактор и владелец в единственном лице, – повозившись изрядно с рукописным текстом заметки и литерами шрифта, перешёл к печатанию тиража. Вращая ручку пристроенного к станку при помощи системы шкивов колеса, он быстро размножил масс экземпляров. Стопка газет, с ещё сырой краской, немедленно перешла в руки двух мальчишек, занимавшихся распространением. Норс же, чувствуя, что выполнил свою работу, присел отдохнуть.

Облокотившись о тумбу печатного станка, он устало закурил прямо в помещении. Впрочем, не прошло и нескольких минут, как дверь в помещение редакции-типографии распахнулась, и внутрь ворвался запыхавшийся разносчик газет, не распродавший, судя по всему, и шестой доли газет.

Едва отдышавшись, юный наглец потребовал полушиллинг.

– С чего это вдруг? – ухмыльнулся Норс. – Я никому ничего не плачу, ты же знаешь. Что продашь, то твоё.

Мальчишка презрительно скривил губы.

– Напечатав номер с историей, которую я вам расскажу, вы заработаете много больше.

Норс, улыбнувшись в усы, согласился купить историю, если та окажется достойной публикации.

– Но сперва ты должен её рассказать. – На лице мальчугана отразилось недоверие, но, мгновенно смекнув, что Норс не сможет продавать газету в обход его с товарищами «корпорации», согласился.

– Ладно, я вам верю, сэр. – Он засунул руки в карманы, а потом вынул их и, поколебавшись, произнёс слова, принудившие Норса забыть об отдыхе. – Этот красный свет уже убил одного человека.

Отбросив дымящийся окурок прямо на пол, редактор немедленно сунул мальчишке полушиллинг и потребовал изложить обстоятельства дела. Оказалось, что один бродяга, Моргейн, отдал Эзусу душу – или вот-вот отдаст – в результате губительного воздействия неземного света, которому подвергся на заброшенной ферме.

Эта новость привела Норса в состояние крайнего возбуждения. Отделавшись от мальчишки, он начал нетерпеливо мерить комнату шагами. Закурив ещё одну сигарету, он ходил взад-вперёд, бормоча себе под нос: «Невероятно! Просто фантастика! Это излучение способно убивать!..». Наконец, словно вспомнив о чём-то, он взъерошил, а потом пригладил свои волосы, подровнял их при помощи расчёски – и, схватив котелок, выскочил из ратуши, остановившись лишь дважды: первый раз – когда запирал дверь, а второй – когда нос к носу, а вернее – нос к животу, ибо градоначальник обладал весьма внушительными пропорциями, столкнулся с Малкольмом Финлеем.

– В чём дело, Норс? – процедил сквозь зубы градоначальник. При этом он заткнул пальцы больших рук за пояс таким образом, что локти его едва не упёрлись в стены узкого коридора.

Так как обойти Финлея не представлялось возможным, Норс пробормотал слова извинения и попытался протиснуться под левую руку своего патрона, которая, как он знал, в силе уступала правой. Впрочем, тщетно: Финлей, надув свои раскрасневшиеся от гнева и, судя по запаху, и от выпитого тоже, щёки, с неожиданной для его комплекции ловкостью развернулся и прижал Норса к стене. Сдавленный брюхом, в котором, если верить утверждениям очевидцев, неоднократно умещался молочный поросёнок, редактор был вынужден призвать на помощь всё своё, выработанное многолетними трудами на ниве журналистики, красноречие.

Однако на сей раз Финлей проявил неожиданную несговорчивость. Словно не заметив изящных словесных пассажей, которыми пытался отвлечь его собеседник, он, выругавшись, навалился на Норса так, что у того перехватило дыхание.

– Хватит лгать мне, мерзавец! Я желаю знать, что происходит в городе, причём тотчас же! – Смысл спорить отсутствовал, и Норс, осознав, что выгодней в данных обстоятельствах сказать правду, просиял фальшивой улыбкой.

– Я как раз пытаюсь это выяснить, сэр. – Насколько позволяло настроение градоначальника и его препятствовавший дыханию живот, Норс поделился информацией о заброшенной ферме и случае с Моргейном.

– Этот забулдыга, который и дома-то своего не имеет… – Градоначальник прищурил маленькие чёрные глазки, казалось, утопающие в складках жира. – Его судьба должна волновать меня? Почему мне звонили из столицы – из Логдиниума9, понимаешь? – и требовали обо всём докладывать?

Норс и сам, причём как можно скорее, желал получить ответы на эти вопросы, однако утроба градоначальника встала на его пути непреодолимым барьером.

– Вы первым получите всю информацию; можете мне поверить, я уделю максимум внимания удовлетворению ваших требований. – Норс старался говорить как можно убедительнее, с пылом, имитирующим служебное рвение.

Финлей заглянул ему в глаза и, удовлетворившись увиденным, сделал шаг назад. Грудь у Норса болезненно ныла, он не удивился бы, если бы оказалось, что сломано несколько рёбер.

Успокоив себя тем, что он как раз и отправляется к доктору, редактор «Городских новостей» поспешил вниз по ступеням. Выскочив на мощёную булыжником улицу, он с облегчением обнаружил, что автомобиль Йона Дорнбара стоит рядом. Дорнбар, владелец немолодого уже «кернунна»10, чванливо именовал себя «главным таксистом города», хотя на деле являлся единственным, кто занимался в Дуннорэ-понт извозом вообще. Норс помахал ему рукой и, едва белая, с крыльями цвета полевого шпата, машина приблизилась, запрыгнул внутрь.

– К доктору Вейру.

– Да, господин Норс, – флегматично ответил Дорнбар и, нажав на педаль газа, повёз своего пассажира к дому единственного в городе практикующего врача.

В кабине пахло бензином. Из-за громыхающего поршнями двигателя чудовищной, по меркам стариков, мощности – две дюжины лошадиных сил – Норс почти не слышал расспросов любопытствующего таксиста. Дорнбар чуть ли не ежесекундно жал на клаксон – то отвечая на приветствия знакомых, то требуя освободить ему дорогу.

Норс, погружённый в свои мысли, не слишком следил за происходящим, даже когда Дорнбар высунулся из окна и начал грозить кулаком кому-то, кто едва не попал под колёса автомобиля. Наконец, они остановились у двухэтажного дома из глазурованного кирпича, и стало ясно, что поездка подошла к концу. Рассчитавшись, Норс приблизился к дверям и несколько раз ударил подвешенным тут же деревянным молотком.

– Иду, иду, – послышался скрипучий голос, принадлежащий кому-то, кто прожил не менее четырёх с лишком дуазов лет и за это время совершенно утратил привычку торопиться. Судя по раздражённым ноткам, у доктора Вейра к тому же выдался трудный день.

Дверь распахнулась, и перед Норсом возник невысокий, полный мужчина; седина его удобно расположилась в аккуратно подстриженных бакенбардах и по периметру поблёскивающей розовой лысины. Видимо, в этот момент доктор как раз принимал пациента, поскольку поверх жилетки он носил белый халат. Впрочем, судя по тоске, затаившейся в карих, выразительных глазах Вейра, пациент этот, которым мог быть только Моргейн, не подавал ни малейших надежд. Или…

– Он жив? – торопливо спросил Норс.

Даже не спросив, о ком идёт речь, Вейр машинально мотнул головой слева направо. Норс всё понял без слов.

Он позволил врачу провести себя в ближайшую комнату, переоборудованную под приёмный кабинет. Покойник лежал на кровати, ставшей его смертным одром; его лицо с заострившимися скулами и пергаментной кожей производило жуткое впечатление, особенно если учесть, что полуоткрытый рот будто свело в оскале, а невидящие глаза смотрели прямо на газетчика.

Поёжившись, Норс уже хотел было полюбопытствовать, почему Моргейну не закрыли глаза, как доктор, одев респираторную повязку, ответил тем самым на невысказанный вопрос. Существовала опасность заражения неизвестной науке инфекцией – Норс сразу почуял это, наблюдая за осторожными движениями Вейра.

Репортёр замер на месте как вкопанный, не решаясь сделать хотя бы шаг вперёд. Теперь в глаза ему бросилась кровь: алые пятна виднелись повсюду, словно Моргейна перед смертью рвало кровью; перемешанная с гноем, она покрывала лицо, руки покойного, вся постель и даже пол были основательно перепачканы этими выделениями, отвратительными и ужасными одновременно.

Доктор Вейр глухим, едва слышным из-за маски, голосом начал рассказывать, как Моргейн пришёл к нему утром. Тот, как оказалось, в последнее время ночевал на заброшенной ферме, а днём ходил в город, где перебивался подёнщиной и пьянствовал. Накануне он, изрядно навеселе, шёл к покосившемуся дому, однако свечение, которого он ранее старался избегать, вдруг стало всячески привлекать Моргейна, причём, как тот уверял, против его воли. Наконец, почувствовав, что сон одолевает его, бродяга решил, что было бы неплохо вздремнуть в той чёрной тени, которая, наверняка, дарует прохладу и покой. Учитывая, что стояла ужасная жара, он не смог найти в себе силы противиться идущему из черноты зову и прикорнул там.

Когда Моргейн проснулся, уже стемнело; чувствовал он себя омерзительно. Хотя похмелье для покойного являлось привычным состоянием, на сей раз случилось что-то особенное, так как он счёл за необходимость обратиться к врачу. Его не остановило ни отсутствие денег, ни то, что причина, вероятно, заключалась в злоупотреблении спиртным. Вейр попытался завернуть забулдыгу ещё с порога, однако вдруг заметил одну странность, поразившую его.

– Я такого никогда раньше не видел, несмотря на то, что практикую уже более трёх дуазов лет. – Голос Вейра стал дрожащим, как у маленького перепуганного ребёнка. – Лицо Моргейна вдруг исчезло, я увидел обнажившиеся кости и ткани, мышцы, нервы, сосуды – словно в разрезе! О господи, хотел бы я, чтобы мне это привиделось! Но они кровоточили!

Доктор всхлипнул и умолк. Норс почувствовал, что нужно утешить этого маленького, насмерть перепуганного человечка, однако тот, словно спохватившись, отбросил его руку со своего плеча.

– Не надо! – В глазах его вспыхнуло что-то, принудившее журналиста отступить. Вейр закончил свою историю: Моргейн истёк кровью и гноем прямо у него на руках за считанные часы. Служанка врача, заподозрив инфекцию, отказалась убирать, и он дал ей расчёт. Не допустив к постепенно увеличивавшейся луже никого из своих домашних, он сам взял в руки ведро и тряпку.

– Моргейн умер, а я всё никак не мог отделаться от мысли, что уже где-то слышал – вернее, даже читал – о подобном случае. – Вейр понизил голос до громкого шёпота. – Память долго не раскрывала мне этот секрет, пока, разозлившись, я не вспомнил. Но книга, в которой встречается идентичное описание, не имеет ничего общего с медициной, молодой человек.

Норс, уже начал понимать, куда клонит Вейр.

– В Писании Эзуса говорится о фоморах, демонах, существующих в двух мирах одновременно – в нашем и в призрачном. – Голос врача срывался.

– Один глаз, одна рука, и нога только одна – вторая половина Нечистому посвящена, – процитировал Норс, заметив, что и Вейр присоединился к нему.

Больше им говорить было не о чем. Норс отказался от чая и, попрощавшись, вышел из дома Вейров. К его облегчению, «кернунн» всё ещё находился рядом – видимо, Дорнбар рассчитывал, как минимум, удвоить свой заработок. Что ж, он не прогадал, подумал Норс и подкрутил усы. Он с удивлением отметил, что руки его дрожат.

– На почту, и побыстрее. – Он решил нарушить обещание, данное градоначальнику. «Вырванные угрозой применения силы клятвы нельзя выполнять,– твердил он сам себе, – Мир должен знать, что здесь происходит». Норс мог только представить, какую сенсацию в столице произведёт подобная публикация, и, оплачивая телеграмму, чувствовал, как по коже у него бегут мурашки. Он, Дитнол Норс, станет тем, кто первым напишет о смертельной опасности, угрожающей человечеству! Его имя прославится, и он, возможно, даже разбогатеет настолько, чтобы купить себе печатный станок с электрическим приводом – в конце концов, обещал ведь Финлей провести в ратушу электричество!

Ему было невдомёк, что пройдёт совсем немного времени, и электрические токи перестанут подчиняться законам физики, а в Дуннорэ-понт, как и во всём Айлестере, совершенно забросят чтение газет – даже умение читать и писать станет необычайной редкостью.

Заглянув в ратушу, Норс доложил обо всём Финлею, чем в какой-то мере выполнил их уговор, и пошёл к себе в редакцию. Холостяцкий статус позволял не ночевать дома, и он мог всецело посвятить предстоящую ночь работе – сочинению текста, вёрстке и набору. Тираж, каким бы большим, по меркам Дуннорэ-понт, он ни был, разойдётся полностью – в этом не возникало ни малейших сомнений.

Повесив пиджак на спинку стула, Норс расстегнул ворот сорочки, засучил рукава и сдвинул котелок на затылок. Его ожидала чёртова уйма работы.

Глава

IV

Новости о Дуннорэ-понтском феномене гуляли по столице, оживляя праздные разговоры в кофейнях, тавернах и пивных, ими приветствовали друг друга мелкие чиновники, полицейские и портовые контрабандисты. Городишко на северо-западной окраине королевства, никогда и ничем не привлекавший к себе внимания, был у всех на местах. Единственными, кто не обсуждал сию животрепещущую тему, являлись, как ни странно, военные.

Почётный караул, занявший свой пост у входа в министерство армии на Дубх Клиат, 19, оставался совершенно безучастным к сплетням. Впрочем, гвардейцы всегда вели себя так: их лица по выразительности могли составить конкуренцию граниту. Солдаты этого отборного полка, шефом которого являлся кузен короля, носили расшитые серебром зелёные, с синими обшлагами, петлицами, лацканами и подкладкой, мундиры образца прошлого века11,– дань временам, когда вооружённая мощь Айлестера позволила ему расширить своё влияние на большую часть континента. Пусть ныне от былой славы остались лишь записи в учебниках истории да музейные экспонаты, память о ней сохранялась с безусловным пиететом, что проявлялось, в том числе, и в попытках сохранить неприкосновенными символы давних побед, как, например, фасон и расцветку гвардейских мундиров. Олицетворяя собой незыблемость древних порядков, рослые, возвышающиеся над прохожими, часовые всегда несли свой неусыпный караул молча и совершенно неподвижно, напоминая башни средневекового замка, неподвластные ветрам времени и моде на перемены.

Тем не менее, в дни, когда вопрос Дуннорэ-понтского феномена в салонах, клубах и мюзик-холлах был всего лишь модной темой, занимающей паузы между привычными развлечениями, в министерстве обороны он уже стал причиной созыва совещания с участием заместителя министра и всего генерального штаба в полном составе. Особенно показательно, что совещание, начавшееся в семь часов вечера, а время это – само по себе внеурочное, грозило затянуться допоздна.

Чтобы стать свидетелем столь поспешной реакции должностных лиц высшего ранга на малозначительные события в отдалённом графстве, наблюдателю следовало перенестись за каменную, со стальными прутьями, ограду, вдоль которой безмолвными изваяниями застыли часовые в зелёно-сине-серебряных мундирах и чёрных меховых шапках, проникнуть незримым призраком в здание неоклассического стиля с украшенным шестью колоннами главным входом, подняться по ступеням, застланным толстым ковром с ворсом столь высоким, что в нём могли утонуть даже кавалерийские сапоги, на второй этаж, и, проскользнув в тончайшую щёлку под двустворчатыми дверьми морёного дуба, занять место за вытянувшимся на добрый массфут12длинным лакированным столом из красного дерева.

Только внутри здания находилось четыре поста охраны, на которых спрашивали не только соответствующие документы, но и, в одном случае, – пароль, обновляемый ежедневно. Даже невидимка, которых в ту пору ещё не водилось в королевстве, не смог бы преодолеть все препятствия, так как, не доверяя вполне ни человеческому уху, ни глазу, ни совести, люди, создававшие систему безопасности, дополнили её новейшей системой сигнализации, срабатывавшей, если наступить на определённую половицу, а также в случае открытия двери в неурочный час, – и даже новейшие ультракрасные13 детекторы.

Что самое интересное, сигнальная лампочка, загоравшаяся при проникновении посторонних в запретную зону, располагалась не только в самом министерстве обороны, но и в Его Королевского Величества Управлении тайного сыска и надзора (УТСН), расположенном на соседней улице. Таким образом, даже сам министр армии или любой из генерал-фельдмаршалов королевства не смог бы скрыть подобных нарушений режима секретности, если бы они каким-то чудом произошли.

Тем не менее, опасения, что содержание разговора высшего командного и руководящего состава станет известно посторонним, в тот вечер были особенно сильны. В конечном счёте, то, что он дошёл до потомков почти без искажений текста, свидетельствует о наличии под данными опасениями определённой почвы. В большинстве случаев, те, кто должен отвечать за соблюдение строжайшей тайны, сами же её и разглашают по тем или иным причинам. Данное совещание, вошедшее в историю, также не стало исключением: присягу нарушили все пятнадцать присутствовавших в комнате человек. Четырнадцать поделились информацией с грифом «совершенно секретно» с любовницами, из них трое – ещё и с супругами, двое, включая стенографистку – с агентами иностранных разведок, и лишь один человек (заместитель министра) поведал о совещании всему миру в открытой публикации.

Совещание открыл замминистра, Бранн да Менлик. Это был безукоризненно одетый, элегантный, подтянутый, прямой мужчина – штатский от модных туфель, карманных часов на золотой цепочке и холёных ногтей до накрахмаленного воротничка и седовласой шевелюры, к которой не прилагалась форменная фуражка.

– Господа, как вам известно, в графстве Ланнвуд обнаружено явление, уже получившее название «Дуннорэ-понтский феномен». В настоящее время ситуация вполне контролируется нами – погиб всего лишь один человек, – однако мне, да и нашему руководству, – при этих словах да Менлик воздел глаза к потолку, словно тот угрожал вот-вот дать течь, – хотелось бы разрешить сию маленькую, досадную проблему – словом, недоразумение – как можно скорее. Я бы хотел выслушать ваши соображения по этому поводу.

Первым в таких случаях положено докладывать, вернее, оправдываться, младшему по званию, и старые, опытные в деле кабинетных интриг генералы, предусмотрительно пригласившие на эту роль майора Инвиха, с улыбкой дали ему слово. Инвиху, возглавлявшему отдел чрезвычайного взаимодействия с гражданскими властями, исполнилось тридцать девять лет; он имел брюшко и двух детей, а потому не собирался становиться мальчиком для битья. Меланхолично улыбнувшись заместителю министра, он сообщил, что ДПФ локализован силами пехотной роты, которая является более чем достаточной силой, чтобы изолировать аномалию, ограничив к ней доступ посторонних, и предварительно изучить её.

– Справилась ли она со своей задачей, майор? – иронично спросил да Менлик.

– Насколько мне известно, да, – не дрогнув ни лицом, ни голосом, уверенно ответил майор.

Да Менлик, старый служака, сменивший за свою долгую карьеру едва ли не десяток министерств, не отличался эмоциональностью и никогда не повышал голос на подчинённых. Поэтому он просто попросил передать Инвиху вечерний номер «Королевских ежедневных» и текст радиограммы капитана Глайниса в штаб дивизионного округа.

– Вы полагаете, это доказательства правоты ваших слов, майор? Умер человек, причём ужасной смертью, капитан требует подкреплений!..

– Мы скорбим о преждевременном уходе из жизни этого… Моргейна, сэр, – презрительно поджав губы, ответил Инвих. – Однако едва ли наши солдаты могли уберечь его от гибели, поскольку запрос от гражданских властей на отправку воинской части в Дуннорэ-понт пришёл уже после инцидента, повлёкшего данную смерть.

Сидевшие за столом седовласые генералы не смогли сдержать смешки. Лишь нахмурившееся лицо да Менлика послужило напоминанием о его недовольстве. Майор явно тянул его за усы.

– Несовершенство технических средств, которые я мог передать капитану, не является ни его, ни моей виной – этот вопрос следует адресовать научно-исследовательскому отделу. – Инвих говорил невыразительным, как и вся его внешность, тоном, без каких-либо эмоций, но насмешка содержалась в самом смысле его слов. – Несомненно, однако, что привлечение к операции более мощной техники, ведущих учёных – и определённого количества военных, которые ограничат доступ к ДПФ излишне любопытных штатских, – всё это позволит разрешить проблему. Однако на данный момент закон не позволяет нам предпринимать какие-либо дополнительные шаги без санкции властей.

Да Менлик, чьё лицо покрылось алыми пятнами, с минуту молча жевал губы. Потом, полностью овладев собой, ровным и спокойным голосом спросил:

– Интересовались ли вы, сколько именно потребуется солдат, техники… денег, наконец?

Инвих не пожал плечами – этот жест невозможно выполнить выпрямленным по всем требованиям устава торсом военного, – но глаза его мигнули. Это указывало на неспособность дать тот ответ, который хотел услышать заместитель министра. Однако майор занимал свою должность не затем, чтобы его можно было вот так запросто поставить в тупик.

– Армия сделает всё необходимое для защиты интересов Его Величества – и выполнит любые его приказы.

Да Менлик пренебрежительно скривил краешек тонких губ – правый, рядом с которым красовалась имитирующая родинку чёрная «мушка».

– Следовательно, вы совершенно не интересовались вопросом, майор – и просто выполнили требование штатских. – Уже сказав это, да Менлик понял, что неудачно выразился, стремясь обвинить Инвиха, но поздно – военный, конечно, тут же воспользовался представившейся ему возможностью нанести оппоненту ответный удар ниже пояса.

– Сейчас я также исполняю приказы штатского, однако это ни в коей мере не умаляет моего достоинства. – Слова Инвиха вызвали ропот одобрения среди генералов. Да Менлик как третий сын герцога превосходил их родовитостью, однако воинская служба, давно уже не обязательная для дворян, выдвинула значительное количество офицеров из незнатных семей. Лишь воинские заслуги являлись причиной, достаточной для продвижения по службе, и, как поговаривали, недалёк тот день, когда в офицерские училища начнут набирать безродных. Тем не менее, реформа армии, ставшая причиной подобных изменений, одновременно позволила штатским возглавлять само министерство, не являясь при этом военными. В одном всё осталось по-прежнему: руководящие должности и далее принадлежали герцогам и маркизам.

Да Менлик, осознав, что настраивает против себя генералитет, мгновенно сменил тактику. Его лицо озарилось улыбкой.

– Нужно интересоваться тем, что происходит в мире, а не только бездумно исполнять служебную рутину, майор. Вот – посмотрите, что пишут в вечернем номере «Королевских». – Да Менлик толкнул сложенную вдвое газету, и та, проехав по гладкой поверхности стола, остановилась перед Инвихом. Майор, просмотрев передовицу, угрюмо сдвинул косматые брови.

– Фоморы – не более чем демоны, упоминаемые в Писании. Это выдумка.

Да Менлик, горестно вздохнув, приказал майору сесть и встал сам, упёршись обеими руками в столешницу.