Простить нельзя расстаться

Нетрудно было догадаться, что клиника недешёвая. Как её угораздило здесь оказаться, Дарья не помнила, и это её беспокоило больше всего, если не считать мерзкого самочувствия. Эльвира Васильевна внесла в электронную карту дату и отложила планшет.

– Итак, больная, какие жалобы?

– Что со мной? – Чёрные, довольно густые брови докторши взметнулись, словно вопрос поразил её своей неуместностью. Даша поспешила уточнить: – Я ничего не помню. Меня "скорая" сюда привезла?

– Это первый припадок? – не отвечая, доктор снова отвлеклась на планшет, что-то туда записывая.

– Припадок? – Даша приподнялась, вцепившись в края кровати. – Чего?

– Значит, первый, – кивнула Эльвира Васильевна с довольным видом. – Это радует. Надеюсь, случай не запущенный.

– Подождите! Я совершенно здорова! Мой работодатель настаивал на ежегодном обследовании, никаких отклонений…

– Всё когда-нибудь случается впервые, – заметила врачиха с философским видом. – Не стоит так переживать. Мы вас обязательно поставим на ноги.

Даша снова упала на подушки и обречённо поинтересовалась:

– Долго я здесь пробуду?

– Шесть недель как минимум. А что тут удивительного? Месяц интенсивной терапии, да и потом надо будет наблюдаться. – Упредив возмущение пациентки, Эльвира Васильевна заявила, поднимаясь: – повторение припадка опасно не только для тебя, но и для окружающих. Мы не имеем права опустить раньше, чем окончательно исключим возможность рецидива.

Очень хотелось плакать. Даша обречённо наблюдала, как затянутая в медицинскую форму пышнотелая женщина выходит из палаты, всхлипнула, услышав щелчок замка, уткнулась локтевой изгиб согнутой руки, протяжно заныла:

– У-у-у-у-у-о-оо-о-аааа…

Сосредоточиться было по-прежнему трудно. Сердце сжималось от мысли о Марике. Рубиновы не станут рисковать, наверняка уволят припадочную няню. Что же это было? Что? Докторша так и не назвала диагноз, он настолько страшен? От стонов или от волнений, разболелась голова. Новый визит застал пациентку сидящей по-турецки и стискивающей ладонями виски.

– Совсем худо? – участливый скрипучий голос принадлежал сухонькой старушке в кипельно-белом халате. Причёска нянечки, доставившей в палату тележку с завтраком, напоминала укрытый снегом куст или горку взбитых сливок, щедро присыпанных сахарной пудрой. Сладкое сравнение не пришло Даше в голову, ей показалось, что у неё в гостях состарившаяся Снегурочка. Та суетливо выставила на тумбочку тарелку с залитой молоком гречневой кашей, накрытый ломтиком белого хлеба стакан киселя, положила салфетку, а на неё – ложку, – подзаправься, сердешная!

Бабка-Снегурка укатила. Едва Даша запихала в себя завтрак, объявилось новое лицо – высокий широкоплечий парень в такой же сиреневой форме, как у Эльвиры Васильевна. Взглянув на опустевшую посуду, парень выхватил из кармана и поставил на тумбочку пузырёк, по дну которого перекатывалась красно-белая капсула.

– Проглоти, – низким голосом произнёс парень и замер с явным намерением дождаться выполнения приказа.

– Ты кто? – У Даши в груди поднялась протестная волна.

– Медбрат. – Парень хмыкнул и повернул пузырёк так, чтобы пациентка увидела надпись на нём: "Захарова, палата №8"

Девушка вытрясла капсулу на ладонь и пошевелила её пальцем.

– Что это? – взглянула на парня, недовольного её медлительностью, тот молчал. Ждал. – Почему бейджика нет? Как к тебе обращаться?

– Не надо ко мне обращаться. Выпей лекарство, и я пойду. – Перехватив Дашин недоумённый взгляд, назвал себя: – Роман. Пей. Не отрава!

Она пожала плечами и забросила в рот капсулу. Роман поспешно собрал со стола посуду и вышел. Снова щёлкнул замок. С улицы слышалось цвеньканье одинокой птахи. Даша прислушалась. Головная боль отступила, по телу разлилось приятное тепло. Захотелось улыбаться и напевать. Действительно – не отрава! Растянувшись на кровати, Даша подняла глаза к потолку и прошептала:

– Всё будет хорошо! Я быстро поправлюсь и…

Что "И" она не успела додумать, перед глазами поплыли хаотичные узоры. Чудился плеск волн, шорох тревожимой ими гальки, негромко звучала далёкая песня: "О-ой да-а ой да ни да о-о-ой…"

Однообразной вереницей потянулись дни. Тревожные сновидения прерывались головной болью, от неё отвлекало поскрипывание колёсиков – в комнату закатывалась тележка бабушки-Снегурочки, следом появлялся Роман с неизменным пузырьком. Даша ждала медбрата. Красно-белая капсула спасала от нытья в мозгу. Другого лечения Даше не предлагали, Эльвира Васильевна заходила незадолго до обеда, расспрашивала о малозначащих вещах и пропадала на сутки. После полдника полагалась прогулка. Роман выводил Дашу из корпуса и оставлял на одной из скамеек, охраняющих широкую заасфальтированную дорожку. Другие пациенты выходили без сопровождающих. Здесь встречались молодые, но в основном были люди зрелые, по большей части – мужчины. Дашу поначалу удивляло отсутствие стариков и старушек, она объяснила это дороговизной клиники, объяснение было так себе, но девушка перестала разглядывать соседей, прогуливалась по главной аллее, отдыхала на скамье, снова прогуливалась и ждала. Ждала вечера, ждала следующего дня, следующей недели. "Шесть недель, – повторяла себе, – шесть недель, и я вернусь к Марику". Сомнения испарились: раз хозяева оплатили лечение, значит: ждут её обратно. Погода стаяла солнечная, в редкие дождливые дни Даше выдавали шуршащий плащ с капюшоном и силиконовые галоши. В дождь гулялось приятнее. Тёмный от воды асфальт отражал бесформенную фигуру на тонких ножках, по полиэтилену накидки стекали прозрачные струи, в листве тянущихся с двух сторон лип небо шепталось с ветвями. На лавочки никто не садился, гуляющие собирались в просторной беседке в глубине парка и болтали, Даша к ним никогда не присоединялась, ей претило кокетство малочисленных женщин, хмельных от избытка комплиментов. Время превратилось в однородную вязкую субстанцию, приправленную закваской, черпай хоть половником – не убывает. Листья берёзы за окном – единственной Дашиной подруги – из ноготков выросли в подобие детских ладошек и приобрели насыщенный цвет, а девушка всё твердила себе про шесть недель. Она лишилась способности отмерять уходящие дни. Память тоже стала подводить. Тихий час после обеда Даша посвящала воспоминаниям. Флюоресцирующие картинки и беспорядочные звуки, атакующие мозг после приёма капсулы, начинали ослабевать, возвращалась способность сосредоточиться – не полностью, конечно, процентов на десять, но всё же. Лёжа на кровати, Даша устремляла взгляд в потолок, высматривая микроскопические трещинки в тонком слое белой акриловой краски, и заставляла себя представить лицо Марика. Получалось не сразу и чем дальше, тем больше требовалось усилий. Воображаемый мальчик улыбался или плакал, иногда звал её, иногда просил прощения за то, что до сих пор не нашёл. Спустя три-четыре дня вместе с Марком стал приходить другой мальчик, Даша наверняка знала его, но не могла вспомнить имени. Тот, другой, непостижимым образом напоминал её детские фотографии. Незаметно для себя она стала уделять больше внимания второму мальчику и внутренне ликовала, когда он называл её мамой. Час воображаемого общения с ним стал для Даши потребностью. "Кто ты?" – хотелось спросить, но Даша боялась обидеть или спугнуть. "Кто он?" – мысленно обращалась она к Марику, тот смеялся: "Тебе лучше знать, мама!"

– Шесть недель! – как заклинание шептала она, когда мальчики исчезали. – Шесть недель осталось потерпеть, и я их обниму!

Потом Марк стал приходить реже, стоял в сторонке, ожидая, когда мама и его друг наговорятся, а потом и вовсе пропал.

В тот день незнакомый мальчик был печален. Он пожимал плечами на вопросы о Марике. Вздыхал, когда Даша говорила, как рада ему.

– Скоро я не буду тебе нужен, и ты опять от меня откажешься.

– Что ты! Нет! Когда я от тебя отказывалась? Этого не будет! – Даша готова была разрыдаться, она чувствовала: ребёнок прав, ему известно что-то такое, что сама она упустила.

– Ты не виновата, мама, – потупившись, шептал ребёнок, – они тебя заставляют.

Фигурка худенького подростка растворилась, оставив впечатление вечной разлуки. Даша остро почувствовала: он больше не покажется ей, как и Марк. Она теперь одна.

По внутренней связи пришло оповещение – тихий звякающий звук перерастал в булькающий. Следом заскрежетал ключ в замке, Снегурка принесла поднос, водрузила на тумбочку.

– Плачешь опять? – покачала головой. – Пойду Захаровне скажу.

Плакать Даше полагалось по утрам, сейчас уже перебор.

– Нет! Не плачу! – воскликнула девушка, она испугалась, что доктор продлит лечение. Шесть недель она готова потерпеть, но не больше!

Старушка подвинула стакан с какао и блюдце с круассаном ближе к пациентке и наклонилась, подслеповато разглядывая её лицо:

– Выла, я слышала.

Даша быстро провела ладонями по щекам и завертела головой:

– Вам показалось, это я пела.

Взглянула старушке в лица открыто, насколько могла. Та постояла, сцепив руки на животе, собрала накрашенные перламутровой помадой губы в трубочку и протяжно выдохнула:

– Ах ты, сердешная…

Кажется, поверила, – успокоилась Даша и принялась напевать что-то невразумительное на тот случай, если Снегурка подслушивает под дверью. День, действительно отличался от всех предыдущих. Во-первых, голова не прошла после утренней капсулы, Даша старалась не обращать на неё внимания, отвлекала себя, чем только могла. Во-вторых, отменили утреннюю демонстрацию картинок, радужных как бензиновая плёнка в луже. Пришлось соврать Эльвире Васильевне на утреннем обходе. Кто знает – это признаки выздоровления или наоборот. Хорошо бы с кем-то посоветоваться. Снегурка – не вариант, она сразу настучит докторше. Медбрат слишком высокомерен, вряд ли станет беседовать втайне от начальства. Другие пациенты? Даша отставила опустевший стакан и, собрав с блюдца обсыпавшиеся кусочки кожицы круассана, отправила их в рот. Покачала головой – нет, там другие диагнозы. Остальные обитатели клиники передвигались достаточно свободно: ели в общей столовой, общались в просторном светлом холле, играли в бильярд и в шахматы, смотрели телевизор и читали книги.

Никого кроме Даши здесь не запирали. Неужели она опасна? Боль всколыхнулась с новой силой, опять захотелось плакать. Девушка сжала кулаки, закусила губу: держись, Дарья! Сейчас припрётся Роман, нельзя, чтобы он увидел слёзы. Это не Снегурка, мигом настучит докторше. Словно в ответ на Дашины мысли, клацнул замок, и зашелестела открывающаяся дверь. Медбрат вошёл в комнату, заученными движениями достал стул из-за тумбочки, ловко заскочил на него, распахнул окно и обернулся:

– Переодевайся, подожду в коридоре.

Всё как обычно, но в голосе Романа слышались заботливые нотки. Что-то случилось? Бабка донесла всё-таки? Теперь срок лечения увеличат? Переживания мешали, Даша путалась в штанинах джинсов, в шнурках ботинок . Уже выходя, заметила что кофточка надета на изнанку. Пришлось переодеваться.

Парень ждал, прислонясь в стенке спиной и углубившись в смартфон. Он услышал шаги подопечной и, не отрывая взгляда от экрана, пошагал по коридору. Даша поплелась следом. Сегодня она его рассмотрела: высокий, статный, руку держит в кармане, чуть оттопырив локоть, голову слегка склоняет к левому плечу. Аккуратная стрижка – обычная, без изысков. Из-за ворота форменной тужурки выглядывает татуировка, разглядеть её невозможно. До сегодняшнего дня Даша побаивалась медбрата, а сейчас… Он изменился. Движения мягче, взгляд теплее. Или это ей только кажется?

Даша остановилась на крыльце. Палисадник, расположенный с двух сторон горел тюльпанами. Кажется, недавно здесь сверкали нарциссы. Успели отцвести? Подняв голову, Даша подставила лицо солнечным лучам – горячим, почти обжигающим.

– Захарова, – голос медбрата казался ласковым, – идём скорее.

Пациентка послушно побежала за ним. Роман шагал размашисто, смартфон успел убрать, и теперь обе руки были в карманах, локти топорщились, словно расправленные подкрылки. Он миновал лавочки, где привычно усаживалась Дарья, проследовал дальше по аллее и свернул на боковую дорожку.

– Куда мы? – испугалась Даша.

Медбрат шёл, не оборачиваясь, лишь плечи слегка ссутулились. Девушка замедлила шаг: зачем он заманивает её в глушь? Тропа вспучилась асфальтом, испещрённым трещинами, сквозь них пробилась трава, обочина наползла на старое покрытие размокшим мусором: слежавшимися перегнившими листьями, семенами, обломками сучьев. Даша остановилась, оглянулась назад. Почему бы ей не вернуться на знакомую, прилизанную аллею? Там солнце, там скамейки, гуляющие люди… Всё как всегда. Посмотрела вслед Роману. Он удалился метров на десять. Не ждёт, не приглашает идти за ним. Сгорбился ещё заметнее, обмяк, неуверенность в походке появилась. Тряхнув головой, девушка застонала от вспышки боли, стиснула зубы и побежала догонять медбрата.

Тропа привела их к овальной поляне, в центре диковинными зигзагами росли когда-то стриженные, а теперь разросшиеся кусты барбариса.

– Лабиринт, – указал на них Роман, – спрячемся там. Он дождался, когда спутница свернёт в затенённый проход между рядами кустов и прошёл за ней.

Она сцепила руки в замок, прижав их к груди, и напряжённо следила за движениями парня. Тот замер, наблюдая сквозь редкие ветви за дорожкой. Даше ничего не оставалось, как любоваться его безукоризненным профилем.

– Ну? – заговорил он после непродолжительной паузы. – Рассказывай, кому дорогу перешла? – скосил глаза на девушку, растерянно приоткрывшую рот, но не издавшую ни звука, и пояснил свой вопрос: – До сих пор никого не загоняли сюда насильно, не держали под замком и не пичкали несертифицированными препаратами.

– Я… э-э-э… голова раскалывается, – только и смогла выговорить Даша.

– Извини, забыл. Вот. – По-прежнему не глядя на собеседницу, медбрат протянул ей блистер с таблетками: – прими одну, остальные спрячь. Я тебе сегодня капсулу подменил, поэтому и болит.

Даша выдавила таблетку проглотила её, оставшиеся засунула в карман джинсов, и только тогда поинтересовалась:

– Зачем это ты капсулу подменил?

Роман взялся за верхнюю пуговицу своего форменного костюма и, повернувшись к девушке, сделал шаг.

– Не прикасайся! – отскочила она. – Я буду кричать!

Парень даже покачнулся от неожиданности. Брови его взметнулись вверх, а в глазах мелькнуло удивление. Собравшись, он сказал довольно холодно:

– Нужна ты мне больно. Дура.

Даша, почувствовав неловкость, сорвала лист и стала мять его в руках.

– А чего тогда завёл в кусты, да ещё раздеваешься? – она кивнула на пальцы Романа, до сих пор теребившие пуговицу.

– Разуй глаза! – сердито сказал Роман, оттягивая край одежды. – Видишь, что это?

Даша пригляделась и растерянно протянула:

– Камера?

– Вот именно! Я повредил её, чтобы поговорить без свидетелей. Но это в первый и в последний раз. Иначе мне не только «Центра» не видать, как своих ушей, но и вообще – медицину.

Измятый лист барбариса перекочевал в рот, Даша механично жевала, глядя в одну точку, и слушала рассуждения медбрата.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Жюль Лефевр (Лефебвр; фр. Jules Joseph Lefebvre); (1836, Турне – 1911, Париж) – французский салонный художник XIX века, специализировавшийся на изображении прекрасных девушек.

2

Японская ширма или Бёбу – небольшая портативная перегородка, сделанная из нескольких панелей с использованием росписи и каллиграфии.

3

"Делай любовь" – совместная песня Звонкого, Рем Дигги и Ёлки.

4

Музыка Френсиса Лея.

5

Пенелопа – в древнегреческой мифологии супруга Одиссея, героиня гомеровской «Одиссеи», мать Телемаха.

6

Хохлома́ – старинный русский народный промысел, родившийся в XVII веке в округе Нижнего Новгорода, декоративная роспись деревянной посуды и мебели, выполненная чёрным и красным (изредка, зелёным) цветом по золотистому фону.