Капкан на спонсора

К счастью, слишком бурные эмоции всех изрядно вымотали, и экзекуция длилась не так долго, чтобы я успела скончаться от стыда за свою бездарность и нахальство. Я сидела с багровым лицом, косясь на Женьку, которая сменила окраску с красной на бледно-зеленую и явно готовилась дать решительный отпор.

– Извините, – промямлила я. – Вы хотите сказать, что мой роман никуда не годится?

– Э-э, – Ипатов весомо крякнул и спросил: – Вы по профессии кто?

– Экономист…

– Ну вот, дорогая, и занимайтесь своим делом. А литературу оставьте в покое… знаете, как говорится, «коль сапоги начнет тачать пирожник…» или что-то в этом роде…

– Извините, – повторила я, поднялась и, пятясь задом к двери, потянула за собой Женьку. Смотреть на нее было жутковато, и как-то угадывалось, что ей есть что сказать каждому из присутствующих. К счастью, мы очень быстро оказались на улице. Женька смогла расцепить челюсти и громко чертыхнулась. Не глядя на подружку, я ускоренным шагом рванула к остановке такси, путаясь в подоле чужой юбки.

– Анфиса, – Женька схватила меня за локоть, – ты только не бери в голову…

– Заткнись! – рявкнула я. – Ведь знала: ничего путного из твоей затеи не выйдет, и все же пошла на поводу… Господи, какой стыд, да они меня только что дурой не назвали…

– Велика беда, – презрительно фыркнула Женька. – Если хочешь знать, это все из зависти: детектив получился очень приличный, можешь мне поверить. Пусть я сама пишу ерунду про собак и кошек, но хорошую книгу от плохой, слава богу, могу отличить и заявляю ответственно: роман очень и очень неплох. А они – шайка бездарей… Зря я тебя сюда притащила.

– Это точно, – вынуждена была согласиться я.

– Я ж добра хотела, – вздохнула жалобно Женька. – Ну чего ты…

Я тоже вздохнула:

– Ладно, пойдем пешком. У Дениса я на сегодня отпросилась.

– Слушай, – вдруг вспомнила подружка, – мы рукопись не взяли. Вернемся?

– Ну уж нет! – взвыла я.

– Ладно. Через несколько дней зайду к Ипатову и заберу. Ты подумай, какой мерзавец, я ему к юбилею хвалебную статейку, а он мне такую свинью…

– Может, он правду сказал?

– Как же, правду, – презрительно фыркнула Женька. – Ты эту публику не знаешь… Все как на подбор мнят себя гениями, а сами бездарь на бездаре и бездарем погоняют.

– Мне это совершенно неинтересно, – отрезала я, а Женька вздохнула, сказала «ага» и добавила не без злорадства: – Хрен они теперь в моей газете напечатают хоть строчку, вот провалиться мне на этом месте.

– Ну чего ты? – устыдилась я, взяла ее под руку, и мы не спеша побрели в сторону любимого кафе, чтобы в очередной раз нанести удар по своему бюджету и нарушить клятву не есть сладкого.

Понемногу мы успокоились, и я даже смогла усмотреть в происшедшем положительные стороны, например: беготня с рукописью сомнительного качества отменяется, и жизнь вновь пойдет своим чередом.

– Я ее в Москву пошлю, – заявила Женька после третьего пирожного.

– Вот только попробуй, – возмутилась я.

– Чего ты? Там на тебя никто орать не будет. А вдруг повезет? Станешь знаменитой. Я к тебе в литературные агенты пойду…

– Отцепись, – сказала я и для большей убедительности погрозила Женьке кулаком. – С литературой покончено, раз и навсегда.

Впоследствии я могла убедиться, какое здравомыслие проявила в ту минуту. Ведь ясно было: предприятие, начавшееся столь паршиво, и в будущем не сулит ничего хорошего, но, если б я только знала, какие беды обрушатся на нас из-за этого дурацкого романа… я б сожгла его собственными руками.

Женька позвонила около шести; была суббота, я устроилась на своем балконе с банкой пива и орешками и намеревалась поработать. В это время года всегда наплыв клиентов, а я собиралась в отпуск и должна была успеть сделать очень много.

Тоном, не терпящим возражений, Женька заявила:

– Я возле картинной галереи. Жду через полчаса. И оденься пооживленней, ну, ты понимаешь… Здесь будет Аполлонский, ты должна произвести впечатление.

– Слушай, – заныла я, – может, не стоит суетиться, может, сунуть этот роман куда подальше и…

– Знаешь, что тебя погубит? Отсутствие характера. Всегда надо идти до конца. Ты мне еще спасибо скажешь. Короче, не волнуй меня и быстро сюда. Жду возле входа, и пооживленнее, пожалуйста, пооживленнее.

– Я вообще-то здесь по работе, – заявила она, как только я оказалась рядом. – Сегодня открытие персональной выставки, и я должна взять интервью, но одно другому не мешает, главное – Аполлонский здесь. – Женька критически оглядела меня с ног до головы, кивнула без особого одобрения и ходко затрусила в галерею.

В огромном зале вдоль левой стены у окна стояли несколько мужчин и женщин. В центре группы находился совершенно лысый молодой мужчина с удивительно красным носом. Жутко шепелявя, он что-то рассказывал, размахивая руками. Я торопливо огляделась и вторично сбилась с шага, а Женька выронила сумку и чертыхнулась. Вышло это довольно громко, на нас обратили внимание.

– А вот и пресса! – воскликнул лысый и широко улыбнулся, а я окончательно растерялась: у него не хватало по меньшей мере десяти передних зубов, еще чудо, что он хоть гласные выговаривал.

– Добрый вечер! – гаркнула Женька и мило раскланялась, кого-то высматривая при этом; как видно, не высмотрела, нахмурилась и осталась недовольной. Лысый продолжал махать руками, Женька делала вид, что слушает, а я пошла взглянуть на картины. Где-то минут через двадцать Женька присоединилась ко мне.

– Ну как? – спросила она со вздохом.

– Он псих, – констатировала я.

– Валахов? Само собой. А вот Гавриленко – форменный сумасшедший.

– Кто такой? – насторожилась я.

– Тип, который устроил эту выставку, ну… бабки дал. Нашел кому дать, козел… у нас такая рукопись – Дэшел Хэммет в гробу перевернется, а он деньги на всякую мазню выкидывает. Я всегда твержу этим олухам: помогать надо достойным…

– У людей могут быть свои представления…

– Ага, дурак дурака видит издалека. У меня от этой живописи изжога. Пойдем в буфет, а?

– Невежливо как-то сразу.

– Да брось ты. Все, кто поумнее, давно там.

– Как вам мои картины? – прошепелявили за спиной, и через секунду в поле моего зрения возник лысый. – Только честно, не надо этих комплиментов…

Я вытаращила глаза, пытаясь понять, о чем он. Женька из-за спины лысого делала мне знаки. Пантомиму можно было понять только в одном смысле: пошли его к черту, и потопали в буфет.

Я справилась с глазами, вернув их на прежнее место, и с проникновенной улыбкой произнесла:

– Ничего.

– В смысле? – насторожился шепелявый.

– В смысле, бывает хуже. Я имею в виду диагноз.

– Точно-точно, – влезла Женька. – Я тебе вот что скажу, Аркаша, пиши, пиши, а мы смотреть будем и, может, даже купим чего, не домой, конечно, нет. Но есть места, где твои картины выглядели бы просто… восхитительно.

– В психушке, что ли? – скривился Аркаша.

– И в психушке, и в вытрезвителе… Так что пиши, родной, пиши.

– Заметку в газету тиснешь? – хмыкнул он, нимало не печалясь.

– Само собой, а зачем я здесь?

– Только наркоманом не назови. Гавриленко в партию подался, забыл, как называется… короче, «голубых» и наркоманов там не жалуют…

– А кто вас жалует? – вздохнула Женька и добавила: – Я хорошо напишу. Я о творческих людях плохо писать не умею. Другое дело сказать в глаза: Аркаша, рисуй котов, а? Или собак. Хорошие животные, и для душевного здоровья много полезнее.

– Ага, котов… Кому нужны твои коты? Ладно, пойдем выпьем. Я тебя всегда уважал за прямоту.

– Может, зря мы его так? – минут через пятнадцать устыдилась я, сидя в буфете. – Может, он правда талант?

– Алкаш он… и псих. Но лучше пусть голые задницы рисует, обзывая их «вселенной», чем выходит с острым ножичком на ночную прогулку.

– А это ты к чему сказала? – насторожилась я.

– Много красного цвета. И внутренности на блюде… впечатляют. Ведь это все сотворить надо, хоть и на холсте. Кто ж знает, что за мысли бродят в его лысой башке?

– И вы здесь, Евгения Петровна? – прошептал вдруг кто-то. Мы дружно повернулись и узрели господина неопределенного возраста, с брюшком и усами. Пышную шевелюру украшала благородная седина. Глаза молодо поблескивали, рот был подвижен, причем до такой степени, что слегка подергивался, даже когда господин молчал.

– Андрей Васильевич, – кудахтнула Женька, прижав руку к груди, и закатила глазки, затем подняла бюст на максимально возможную высоту в глубочайшем вздохе и резко опустила его вниз. Андрей Васильевич одним глазом с интересом наблюдал за перемещениями Женькиного бюста, другим косил на меня.

– Давненько не виделись, – пропел он шепотом и лобызнул руку подружки, потом, растянув до ушей рот, сосредоточился на мне, то есть сграбастал мою ладонь и спросил: – А это, надо полагать, прекрасная Анна.

– Она, – выдохнула Женька, полностью перейдя на кудахтанье и лишившись от счастья лицезреть возле себя Андрея Васильевича возможности разговаривать нормально.

– Ага, – сказал он и приложился к моей ручке.

– Это Аполлонский Андрей Васильевич, – заторопилась Женька, дополнив кудахтанье мимикой и жестами (они выражали бурную радость, граничившую с восторгом). – Это Анна Асадова. И мы по чистой случайности захватили с собой рукопись. Я знаю, как вы заняты, но…

– Конечно, конечно… Я посмотрю. Не в моих правилах отказывать женщинам. – Тут они оба засмеялись, если уж быть точной – заржали, а я растянула рот до ушей, показывая, как мне с ними весело. – Ну что выставка? – спросил Аполлонский. – По-моему, полное дерьмо.

– Кто его знает, Анна говорит, вдруг он гений…

– Ну, Анечка, вы просто далеки от живописи…

– Может быть, – покорно согласилась я.

– Аркаша безобидный чудак, пьяница и бездарь, вот и все… А вы занимаетесь литературой? – улыбнулся он.

– Я написала детектив. Евгении он понравился. Вашим друзьям в литературном кружке нет. Так что, возможно, я тоже бездарь, хотя и не пью.

– А вот это зря… выпейте шампанского, улыбнитесь, у вас чудесная улыбка. И запомните: у издателя не бывает друзей.

Только он собрался опять заржать, как влезла Женька:

– Андрей Васильевич, прочитайте детектив, правда, классная вещь.

– Возможно, – вздохнул он. – Ну и что? Деньги, милая, деньги…

– Вы ж на этом заработаете.

Бедняга так скривился, точно у него зубы прихватило.

– Ищите спонсоров, – сказал он. – И я вам тогда все, что хотите, напечатаю: могу календари, а могу роман.

– Что спонсоры, а потом? Куда мы с этими книжками? По поездам в розницу продавать?

– А что? У нас так многие делают. Издадут на свои деньги и ходят. У кого в газетном киоске знакомые, или в магазине пристраивают… Но и поездами не брезгуют. Пожилые люди, между прочим, заслуженные. А тут красивая девушка, да она за день весь тираж распродаст. – Он все-таки заржал, а я послала Женьке благодарный взгляд, отчего ее слегка перекосило, и она принялась рыться в своей сумке, приговаривая заунывно:

– Очки куда-то дела…

– А о чем детектив? – вдруг спросил Аполлонский. – Убийство?

– Конечно, – пожала я плечами.

– Ну и кто кого, муж жену или жена мужа?

– Муж жену.

– Оригинально. И что?

– Ничего. Поймали и посадили в тюрьму.

– Тоже ново.

– Чего ты из себя дурака-то строишь? – забыв про очки, спросила Женька. – В мире всего-то пяток оригинальных сюжетов. Ну убил муж жену, дело-то не в том, чтобы придумать что-то из ряда вон выходящее, а в том, чтобы банальные вещи показать с неожиданной стороны. А здесь любопытная интрига, психологизм… женский взгляд… Муж, убив жену, пытается ввести всех в заблуждение и уезжает с молодой девушкой на курорт, выдавая ее за убитую. Инсценирует несчастный случай, девушка погибает. Он оказывается вдовцом, но через две недели после истинной смерти жены. Алиби железное.

– А старушка потихоньку разлагается где-нибудь в кустах роз…

– Георгинов, – подсказала я.

– Вот-вот. Где-то я уже читал…

– И еще раз прочитаешь! – рявкнула Женька, после чего перешла на зловещий шепот: – Тебе кто бабки отстегивает? Гавриленко? Правильно, потому ты и здесь. А то, что он «голубым» войну объявил, ты знаешь? А я знаю. И подкину на тебя компромат. Не в газете, нет. С глазу на глаз. Намекну, одним словом.

– Кто тебе поверит? – хохотнул Аполлонский. – Я известный…

– Бабник, – подхватила Женька. – Был. Стар стал, перестал справляться, вот и потянуло… черт-те на что…

– Плохая шутка, – нахмурился Аполлонский и вроде бы вправду обиделся, а я, поставив бокал, потащила Женьку к выходу, пока мы чересчур не подружились с усатым.

– Спятила совсем? – увещевала я подружку.

– Ладно, чего ты. Он переживет.

– Да за такие слова… Слушай, это, между прочим, называется шантажом.

– Поучи. Моя мамуля глупых детей не рожала. Знаешь, расстраивают меня эти гады, потому что совсем без понятия. Я ведь чувствую, хороший детектив получился. Честно. Не потому, что я подруга, а просто… ну ты понимаешь. А как написано! Агата Кристи, ей-богу. Я два раза плакала…

– Это нетрудно, – вздохнула я.

– Я плакала от счастья, что у тебя такой талант открылся. А эти гады его в землю зарывают. И ведь все из лени да зависти.

– Слушай, Женька, может, наплюем на все это? – робко предложила я: общение с творческой интеллигенцией к тому моменту здорово утомило меня.

– И даже думать не смей! – погрозила мне Женька пальцем. – Будем искать спонсоров.

На этот раз она позвонила в первом часу ночи, как раз в тот момент, когда жгучий красавец торжественно предлагал мне: «Стань моей навеки». Ответить я не успела, чем, должно быть, красавца расстроила, проснулась, сняла трубку и услышала Женькин голос:

– Дрыхнешь, а мне за двоих отдуваться приходится.

– Лучше б ты вздремнула, – посоветовала я, косясь на часы и пытаясь решить, как вежливо, но доходчиво дать понять подруге, что в такое время беседовать о делах я просто не в состоянии.

– Я к тебе сейчас приеду.

– Не надо, – испугалась я. – Завтра полно работы, надо выспаться.

– Тебя что, не интересуют новости?

– Хорошие или плохие? – насторожилась я.

– Плохие, – вздохнула Женька.

– Тогда, может, подождем до утра? Куда торопиться?

– Оно конечно. – Женька вторично вздохнула. – Хотя и мне несладко носить все это в себе… Сообщаю коротко: встречалась с Гавриленко…

– Меценатом?

– Козлом. Такой, я тебе скажу… Ладно. Пусть живет. Говорят, и от лягушек есть польза.

– А чего звонишь так поздно? – Спать уже не хотелось, и я была не прочь поболтать.

– Так ведь я с ним ужинала. Только что расстались. Денег не дал, а начал приставать. Прикинь, никакой совести у людей. Еле за дверь выпихнула. Надо глянуть, нет ли у нас на него какого компромата… Женé-то уж точно изменяет… Пропечатать гада, чтоб впредь неповадно было. Соловьем пел: Женечка, Женечка, а как дошло до дела, то есть до денег, так и скуксился.

– Может, у него и вправду денег нет? – усомнилась я.

– Как же, нет, все у него есть. Он, видишь ли, патриотическому движению помогает, наш общий друг кубист-разделочник, оказывается, патриот, а мы рожей не вышли. Детективы ему не нравятся, вот если б ты «Хорста Весселя» написала, само собой на русском материале, тогда другое дело.

– Значит, не судьба, – посочувствовала я, а Женька разозлилась:

– Между прочим, для тебя стараюсь…

– А ты не старайся, говорю, не судьба.

– Чтоб я этих ренегатских разговоров больше не слышала, черт с ним, с Гавриленко, без него мужики с бабками найдутся. Надо только проявить настойчивость и найти к людям правильный подход.

– Вот и ищи, – обрадовалась я, – а мне спать пора.

Неделю Женька у меня почти не появлялась, говорю «почти», потому что в четверг мы встретились, читали Женькины рассказы, плакали и пили чай, но о детективе даже не заговаривали. Так вот, после недельной спокойной и размеренной жизни подружка вдруг ворвалась в нашу турфирму, одетая чрезвычайно оживленно: кожаные шорты, кружевной топ и парик ядовито-оранжевого цвета, и заорала с порога:

– Кончай работу!

На счастье, в комнате в тот момент были только я и Верка, обе к Женьке приученные, поэтому отреагировали спокойно: не бросились на улицу с воплем «пожар!», а тихо-мирно продолжили трудовой подвиг. Верка, оторвавшись от бумаг, спросила лениво:

– Чего орешь?

А я поинтересовалась:

– Тебе в парике не жарко?

– Я сегодня голову вымыть не успела, а тут такая встреча. Собирайся, поехали.

– Куда? – вздохнула я.

– К спонсору. Есть еще на свете добрые люди.

– И кто он, этот добрый? – удивилась Верка.

– Аверин Ярослав Сергеевич, очень серьезный бизнесмен.

– Никогда о таком не слышала, – нахмурилась я.

– Ну и что, он тоже о тебе не слышал, вот и познакомитесь.

– Аверин – это «Компьютерный рай»? – все-таки оторвалась от бумаг Верка. – Солидная фирма. Большие бабки. Может быть, действительно чего даст? – Верка была в курсе наших дел и, хоть рукопись не читала, считала ее выдающейся и близко к сердцу принимала чужие хлопоты.

– Может быть, – пожала я плечами и задала вопрос Женьке: – Где ты его откопала?

– Что за выражение? Он рекламу в нашей газете размещает постоянно, вот я и решила… Короче, Аверин нас ждет в 11.00. В 11.15 у него уже другая встреча, так что или мы катим к нему, или счастье мимо нас. И я тебя умоляю, будь оживленнее, скажи что-нибудь приятное человеку, закинь ножку на ножку… – В этом месте Женька перегнулась через мой стол и удовлетворенно кивнула: – Хорошо, что юбка короткая. Мужик он молодой, заметь, неженатый, ты красавица, а про меня и говорить нечего. Короче, если мы этого парня не обломаем, значит, мы кретинки, сидим дома и умные лица людям больше не кажем. Соберись, Анфиса, настал твой час.

Через минуту мы уже неслись в сторону площади Пушкина, где и находился тот самый «Компьютерный рай».

Фирма занимала первый этаж особняка девятнадцатого века. По дороге Женька успела меня просветить: Аверин владеет сетью магазинов в городе и области, человек он, безусловно, порядочный, в том смысле, что в криминале уличен не был, и вообще слухов о нем никаких, что само по себе говорит о многом. Политикой не интересуется, никуда не лезет, а доход имеет приличный, в общем, наш человек, главное – произвести благоприятное впечатление.

Мы поднялись на высокое крыльцо, Женька нажала кнопку, дверь с легким щелчком открылась, подружка мне подмигнула и шагнула вперед.

В офисе царила тишина, пока мы шли длинным коридором, только телефонные звонки, доносившиеся из-за дверей, намекали, что работа идет полным ходом. Нас обогнала девушка в малиновом костюме и спросила:

– Вы к Ярославу Сергеевичу?

– Да, – на всякий случай нахмурилась Женька.

– Проходите, он у себя. – Девушка постучала, распахнула дверь, но с нами не вошла, а исчезла за соседней дверью с надписью: «Бухгалтерия». Стало ясно: порядки здесь демократичные, чему я от души порадовалась.

Кабинет был просторным и светлым, но тоже демократичным: на окнах жалюзи, стол большой и удобный, ковер на полу потертый, а мебели необходимый минимум. Человек за письменным столом при нашем появлении мельком взглянул на часы (я тоже взглянула: ровно одиннадцать), по этой причине или по другой Ярослав Сергеевич широко улыбнулся, поднялся нам навстречу и сказал негромко, но с большим чувством:

– Очень рад…

– Вот, знакомьтесь, – подружка по обыкновению начала симулировать жаркий энтузиазм, – это та самая Анна Асадова, о которой я вам рассказывала, а это Ярослав Сергеевич, очень возможно, что он решит нам помочь.

– В меру сил, конечно, – кивнул хозяин кабинета, но чувствовалось, что он в самом деле готов.

Появилась неизменная девушка с неизменным кофе, и Аверин спросил: