Капкан на спонсора

К счастью, слишком бурные эмоции всех изрядно вымотали, и экзекуция длилась не так долго, чтобы я успела скончаться от стыда за свою бездарность и нахальство. Я сидела с багровым лицом, косясь на Женьку, которая сменила окраску с красной на бледно-зеленую и явно готовилась дать решительный отпор.

– Извините, – промямлила я. – Вы хотите сказать, что мой роман никуда не годится?

– Э-э, – Ипатов весомо крякнул и спросил: – Вы по профессии кто?

– Экономист…

– Ну вот, дорогая, и занимайтесь своим делом. А литературу оставьте в покое… знаете, как говорится, «коль сапоги начнет тачать пирожник…» или что-то в этом роде…

– Извините, – повторила я, поднялась и, пятясь задом к двери, потянула за собой Женьку. Смотреть на нее было жутковато, и как-то угадывалось, что ей есть что сказать каждому из присутствующих. К счастью, мы очень быстро оказались на улице. Женька смогла расцепить челюсти и громко чертыхнулась. Не глядя на подружку, я ускоренным шагом рванула к остановке такси, путаясь в подоле чужой юбки.

– Анфиса, – Женька схватила меня за локоть, – ты только не бери в голову…

– Заткнись! – рявкнула я. – Ведь знала: ничего путного из твоей затеи не выйдет, и все же пошла на поводу… Господи, какой стыд, да они меня только что дурой не назвали…

– Велика беда, – презрительно фыркнула Женька. – Если хочешь знать, это все из зависти: детектив получился очень приличный, можешь мне поверить. Пусть я сама пишу ерунду про собак и кошек, но хорошую книгу от плохой, слава богу, могу отличить и заявляю ответственно: роман очень и очень неплох. А они – шайка бездарей… Зря я тебя сюда притащила.

– Это точно, – вынуждена была согласиться я.

– Я ж добра хотела, – вздохнула жалобно Женька. – Ну чего ты…

Я тоже вздохнула:

– Ладно, пойдем пешком. У Дениса я на сегодня отпросилась.

– Слушай, – вдруг вспомнила подружка, – мы рукопись не взяли. Вернемся?

– Ну уж нет! – взвыла я.

– Ладно. Через несколько дней зайду к Ипатову и заберу. Ты подумай, какой мерзавец, я ему к юбилею хвалебную статейку, а он мне такую свинью…

– Может, он правду сказал?

– Как же, правду, – презрительно фыркнула Женька. – Ты эту публику не знаешь… Все как на подбор мнят себя гениями, а сами бездарь на бездаре и бездарем погоняют.

– Мне это совершенно неинтересно, – отрезала я, а Женька вздохнула, сказала «ага» и добавила не без злорадства: – Хрен они теперь в моей газете напечатают хоть строчку, вот провалиться мне на этом месте.

– Ну чего ты? – устыдилась я, взяла ее под руку, и мы не спеша побрели в сторону любимого кафе, чтобы в очередной раз нанести удар по своему бюджету и нарушить клятву не есть сладкого.

Понемногу мы успокоились, и я даже смогла усмотреть в происшедшем положительные стороны, например: беготня с рукописью сомнительного качества отменяется, и жизнь вновь пойдет своим чередом.

– Я ее в Москву пошлю, – заявила Женька после третьего пирожного.

– Вот только попробуй, – возмутилась я.

– Чего ты? Там на тебя никто орать не будет. А вдруг повезет? Станешь знаменитой. Я к тебе в литературные агенты пойду…

– Отцепись, – сказала я и для большей убедительности погрозила Женьке кулаком. – С литературой покончено, раз и навсегда.

Впоследствии я могла убедиться, какое здравомыслие проявила в ту минуту. Ведь ясно было: предприятие, начавшееся столь паршиво, и в будущем не сулит ничего хорошего, но, если б я только знала, какие беды обрушатся на нас из-за этого дурацкого романа… я б сожгла его собственными руками.

Женька позвонила около шести; была суббота, я устроилась на своем балконе с банкой пива и орешками и намеревалась поработать. В это время года всегда наплыв клиентов, а я собиралась в отпуск и должна была успеть сделать очень много.

Тоном, не терпящим возражений, Женька заявила:

– Я возле картинной галереи. Жду через полчаса. И оденься пооживленней, ну, ты понимаешь… Здесь будет Аполлонский, ты должна произвести впечатление.

– Слушай, – заныла я, – может, не стоит суетиться, может, сунуть этот роман куда подальше и…

– Знаешь, что тебя погубит? Отсутствие характера. Всегда надо идти до конца. Ты мне еще спасибо скажешь. Короче, не волнуй меня и быстро сюда. Жду возле входа, и пооживленнее, пожалуйста, пооживленнее.

– Я вообще-то здесь по работе, – заявила она, как только я оказалась рядом. – Сегодня открытие персональной выставки, и я должна взять интервью, но одно другому не мешает, главное – Аполлонский здесь. – Женька критически оглядела меня с ног до головы, кивнула без особого одобрения и ходко затрусила в галерею.

В огромном зале вдоль левой стены у окна стояли несколько мужчин и женщин. В центре группы находился совершенно лысый молодой мужчина с удивительно красным носом. Жутко шепелявя, он что-то рассказывал, размахивая руками. Я торопливо огляделась и вторично сбилась с шага, а Женька выронила сумку и чертыхнулась. Вышло это довольно громко, на нас обратили внимание.

– А вот и пресса! – воскликнул лысый и широко улыбнулся, а я окончательно растерялась: у него не хватало по меньшей мере десяти передних зубов, еще чудо, что он хоть гласные выговаривал.

– Добрый вечер! – гаркнула Женька и мило раскланялась, кого-то высматривая при этом; как видно, не высмотрела, нахмурилась и осталась недовольной. Лысый продолжал махать руками, Женька делала вид, что слушает, а я пошла взглянуть на картины. Где-то минут через двадцать Женька присоединилась ко мне.

– Ну как? – спросила она со вздохом.

– Он псих, – констатировала я.

– Валахов? Само собой. А вот Гавриленко – форменный сумасшедший.

– Кто такой? – насторожилась я.

– Тип, который устроил эту выставку, ну… бабки дал. Нашел кому дать, козел… у нас такая рукопись – Дэшел Хэммет в гробу перевернется, а он деньги на всякую мазню выкидывает. Я всегда твержу этим олухам: помогать надо достойным…

– У людей могут быть свои представления…

– Ага, дурак дурака видит издалека. У меня от этой живописи изжога. Пойдем в буфет, а?

– Невежливо как-то сразу.

– Да брось ты. Все, кто поумнее, давно там.

– Как вам мои картины? – прошепелявили за спиной, и через секунду в поле моего зрения возник лысый. – Только честно, не надо этих комплиментов…

Я вытаращила глаза, пытаясь понять, о чем он. Женька из-за спины лысого делала мне знаки. Пантомиму можно было понять только в одном смысле: пошли его к черту, и потопали в буфет.

Я справилась с глазами, вернув их на прежнее место, и с проникновенной улыбкой произнесла:

– Ничего.

– В смысле? – насторожился шепелявый.

– В смысле, бывает хуже. Я имею в виду диагноз.

– Точно-точно, – влезла Женька. – Я тебе вот что скажу, Аркаша, пиши, пиши, а мы смотреть будем и, может, даже купим чего, не домой, конечно, нет. Но есть места, где твои картины выглядели бы просто… восхитительно.

– В психушке, что ли? – скривился Аркаша.

– И в психушке, и в вытрезвителе… Так что пиши, родной, пиши.

– Заметку в газету тиснешь? – хмыкнул он, нимало не печалясь.

– Само собой, а зачем я здесь?

– Только наркоманом не назови. Гавриленко в партию подался, забыл, как называется… короче, «голубых» и наркоманов там не жалуют…

– А кто вас жалует? – вздохнула Женька и добавила: – Я хорошо напишу. Я о творческих людях плохо писать не умею. Другое дело сказать в глаза: Аркаша, рисуй котов, а? Или собак. Хорошие животные, и для душевного здоровья много полезнее.

– Ага, котов… Кому нужны твои коты? Ладно, пойдем выпьем. Я тебя всегда уважал за прямоту.

– Может, зря мы его так? – минут через пятнадцать устыдилась я, сидя в буфете. – Может, он правда талант?

– Алкаш он… и псих. Но лучше пусть голые задницы рисует, обзывая их «вселенной», чем выходит с острым ножичком на ночную прогулку.

– А это ты к чему сказала? – насторожилась я.

– Много красного цвета. И внутренности на блюде… впечатляют. Ведь это все сотворить надо, хоть и на холсте. Кто ж знает, что за мысли бродят в его лысой башке?

– И вы здесь, Евгения Петровна? – прошептал вдруг кто-то. Мы дружно повернулись и узрели господина неопределенного возраста, с брюшком и усами. Пышную шевелюру украшала благородная седина. Глаза молодо поблескивали, рот был подвижен, причем до такой степени, что слегка подергивался, даже когда господин молчал.

– Андрей Васильевич, – кудахтнула Женька, прижав руку к груди, и закатила глазки, затем подняла бюст на максимально возможную высоту в глубочайшем вздохе и резко опустила его вниз. Андрей Васильевич одним глазом с интересом наблюдал за перемещениями Женькиного бюста, другим косил на меня.

– Давненько не виделись, – пропел он шепотом и лобызнул руку подружки, потом, растянув до ушей рот, сосредоточился на мне, то есть сграбастал мою ладонь и спросил: – А это, надо полагать, прекрасная Анна.

– Она, – выдохнула Женька, полностью перейдя на кудахтанье и лишившись от счастья лицезреть возле себя Андрея Васильевича возможности разговаривать нормально.

– Ага, – сказал он и приложился к моей ручке.

– Это Аполлонский Андрей Васильевич, – заторопилась Женька, дополнив кудахтанье мимикой и жестами (они выражали бурную радость, граничившую с восторгом). – Это Анна Асадова. И мы по чистой случайности захватили с собой рукопись. Я знаю, как вы заняты, но…

– Конечно, конечно… Я посмотрю. Не в моих правилах отказывать женщинам. – Тут они оба засмеялись, если уж быть точной – заржали, а я растянула рот до ушей, показывая, как мне с ними весело. – Ну что выставка? – спросил Аполлонский. – По-моему, полное дерьмо.

– Кто его знает, Анна говорит, вдруг он гений…

– Ну, Анечка, вы просто далеки от живописи…

– Может быть, – покорно согласилась я.

– Аркаша безобидный чудак, пьяница и бездарь, вот и все… А вы занимаетесь литературой? – улыбнулся он.

– Я написала детектив. Евгении он понравился. Вашим друзьям в литературном кружке нет. Так что, возможно, я тоже бездарь, хотя и не пью.

– А вот это зря… выпейте шампанского, улыбнитесь, у вас чудесная улыбка. И запомните: у издателя не бывает друзей.

Только он собрался опять заржать, как влезла Женька:

– Андрей Васильевич, прочитайте детектив, правда, классная вещь.

– Возможно, – вздохнул он. – Ну и что? Деньги, милая, деньги…

– Вы ж на этом заработаете.

Бедняга так скривился, точно у него зубы прихватило.

– Ищите спонсоров, – сказал он. – И я вам тогда все, что хотите, напечатаю: могу календари, а могу роман.

– Что спонсоры, а потом? Куда мы с этими книжками? По поездам в розницу продавать?

– А что? У нас так многие делают. Издадут на свои деньги и ходят. У кого в газетном киоске знакомые, или в магазине пристраивают… Но и поездами не брезгуют. Пожилые люди, между прочим, заслуженные. А тут красивая девушка, да она за день весь тираж распродаст. – Он все-таки заржал, а я послала Женьке благодарный взгляд, отчего ее слегка перекосило, и она принялась рыться в своей сумке, приговаривая заунывно:

– Очки куда-то дела…

– А о чем детектив? – вдруг спросил Аполлонский. – Убийство?

– Конечно, – пожала я плечами.

– Ну и кто кого, муж жену или жена мужа?

– Муж жену.

– Оригинально. И что?

– Ничего. Поймали и посадили в тюрьму.

– Тоже ново.

– Чего ты из себя дурака-то строишь? – забыв про очки, спросила Женька. – В мире всего-то пяток оригинальных сюжетов. Ну убил муж жену, дело-то не в том, чтобы придумать что-то из ряда вон выходящее, а в том, чтобы банальные вещи показать с неожиданной стороны. А здесь любопытная интрига, психологизм… женский взгляд… Муж, убив жену, пытается ввести всех в заблуждение и уезжает с молодой девушкой на курорт, выдавая ее за убитую. Инсценирует несчастный случай, девушка погибает. Он оказывается вдовцом, но через две недели после истинной смерти жены. Алиби железное.

– А старушка потихоньку разлагается где-нибудь в кустах роз…

– Георгинов, – подсказала я.

– Вот-вот. Где-то я уже читал…

– И еще раз прочитаешь! – рявкнула Женька, после чего перешла на зловещий шепот: – Тебе кто бабки отстегивает? Гавриленко? Правильно, потому ты и здесь. А то, что он «голубым» войну объявил, ты знаешь? А я знаю. И подкину на тебя компромат. Не в газете, нет. С глазу на глаз. Намекну, одним словом.

– Кто тебе поверит? – хохотнул Аполлонский. – Я известный…

– Бабник, – подхватила Женька. – Был. Стар стал, перестал справляться, вот и потянуло… черт-те на что…

– Плохая шутка, – нахмурился Аполлонский и вроде бы вправду обиделся, а я, поставив бокал, потащила Женьку к выходу, пока мы чересчур не подружились с усатым.

– Спятила совсем? – увещевала я подружку.

– Ладно, чего ты. Он переживет.

– Да за такие слова… Слушай, это, между прочим, называется шантажом.

– Поучи. Моя мамуля глупых детей не рожала. Знаешь, расстраивают меня эти гады, потому что совсем без понятия. Я ведь чувствую, хороший детектив получился. Честно. Не потому, что я подруга, а просто… ну ты понимаешь. А как написано! Агата Кристи, ей-богу. Я два раза плакала…

– Это нетрудно, – вздохнула я.

– Я плакала от счастья, что у тебя такой талант открылся. А эти гады его в землю зарывают. И ведь все из лени да зависти.

– Слушай, Женька, может, наплюем на все это? – робко предложила я: общение с творческой интеллигенцией к тому моменту здорово утомило меня.

– И даже думать не смей! – погрозила мне Женька пальцем. – Будем искать спонсоров.

На этот раз она позвонила в первом часу ночи, как раз в тот момент, когда жгучий красавец торжественно предлагал мне: «Стань моей навеки». Ответить я не успела, чем, должно быть, красавца расстроила, проснулась, сняла трубку и услышала Женькин голос:

– Дрыхнешь, а мне за двоих отдуваться приходится.

– Лучше б ты вздремнула, – посоветовала я, косясь на часы и пытаясь решить, как вежливо, но доходчиво дать понять подруге, что в такое время беседовать о делах я просто не в состоянии.

– Я к тебе сейчас приеду.

– Не надо, – испугалась я. – Завтра полно работы, надо выспаться.

– Тебя что, не интересуют новости?

– Хорошие или плохие? – насторожилась я.

– Плохие, – вздохнула Женька.

– Тогда, может, подождем до утра? Куда торопиться?

– Оно конечно. – Женька вторично вздохнула. – Хотя и мне несладко носить все это в себе… Сообщаю коротко: встречалась с Гавриленко…

– Меценатом?

– Козлом. Такой, я тебе скажу… Ладно. Пусть живет. Говорят, и от лягушек есть польза.

– А чего звонишь так поздно? – Спать уже не хотелось, и я была не прочь поболтать.

– Так ведь я с ним ужинала. Только что расстались. Денег не дал, а начал приставать. Прикинь, никакой совести у людей. Еле за дверь выпихнула. Надо глянуть, нет ли у нас на него какого компромата… Женé-то уж точно изменяет… Пропечатать гада, чтоб впредь неповадно было. Соловьем пел: Женечка, Женечка, а как дошло до дела, то есть до денег, так и скуксился.

– Может, у него и вправду денег нет? – усомнилась я.

– Как же, нет, все у него есть. Он, видишь ли, патриотическому движению помогает, наш общий друг кубист-разделочник, оказывается, патриот, а мы рожей не вышли. Детективы ему не нравятся, вот если б ты «Хорста Весселя» написала, само собой на русском материале, тогда другое дело.

– Значит, не судьба, – посочувствовала я, а Женька разозлилась:

– Между прочим, для тебя стараюсь…

– А ты не старайся, говорю, не судьба.

– Чтоб я этих ренегатских разговоров больше не слышала, черт с ним, с Гавриленко, без него мужики с бабками найдутся. Надо только проявить настойчивость и найти к людям правильный подход.

– Вот и ищи, – обрадовалась я, – а мне спать пора.

Неделю Женька у меня почти не появлялась, говорю «почти», потому что в четверг мы встретились, читали Женькины рассказы, плакали и пили чай, но о детективе даже не заговаривали. Так вот, после недельной спокойной и размеренной жизни подружка вдруг ворвалась в нашу турфирму, одетая чрезвычайно оживленно: кожаные шорты, кружевной топ и парик ядовито-оранжевого цвета, и заорала с порога:

– Кончай работу!

На счастье, в комнате в тот момент были только я и Верка, обе к Женьке приученные, поэтому отреагировали спокойно: не бросились на улицу с воплем «пожар!», а тихо-мирно продолжили трудовой подвиг. Верка, оторвавшись от бумаг, спросила лениво:

– Чего орешь?

А я поинтересовалась:

– Тебе в парике не жарко?

– Я сегодня голову вымыть не успела, а тут такая встреча. Собирайся, поехали.

– Куда? – вздохнула я.

– К спонсору. Есть еще на свете добрые люди.

– И кто он, этот добрый? – удивилась Верка.

– Аверин Ярослав Сергеевич, очень серьезный бизнесмен.

– Никогда о таком не слышала, – нахмурилась я.

– Ну и что, он тоже о тебе не слышал, вот и познакомитесь.

– Аверин – это «Компьютерный рай»? – все-таки оторвалась от бумаг Верка. – Солидная фирма. Большие бабки. Может быть, действительно чего даст? – Верка была в курсе наших дел и, хоть рукопись не читала, считала ее выдающейся и близко к сердцу принимала чужие хлопоты.

– Может быть, – пожала я плечами и задала вопрос Женьке: – Где ты его откопала?

– Что за выражение? Он рекламу в нашей газете размещает постоянно, вот я и решила… Короче, Аверин нас ждет в 11.00. В 11.15 у него уже другая встреча, так что или мы катим к нему, или счастье мимо нас. И я тебя умоляю, будь оживленнее, скажи что-нибудь приятное человеку, закинь ножку на ножку… – В этом месте Женька перегнулась через мой стол и удовлетворенно кивнула: – Хорошо, что юбка короткая. Мужик он молодой, заметь, неженатый, ты красавица, а про меня и говорить нечего. Короче, если мы этого парня не обломаем, значит, мы кретинки, сидим дома и умные лица людям больше не кажем. Соберись, Анфиса, настал твой час.

Через минуту мы уже неслись в сторону площади Пушкина, где и находился тот самый «Компьютерный рай».

Фирма занимала первый этаж особняка девятнадцатого века. По дороге Женька успела меня просветить: Аверин владеет сетью магазинов в городе и области, человек он, безусловно, порядочный, в том смысле, что в криминале уличен не был, и вообще слухов о нем никаких, что само по себе говорит о многом. Политикой не интересуется, никуда не лезет, а доход имеет приличный, в общем, наш человек, главное – произвести благоприятное впечатление.

Мы поднялись на высокое крыльцо, Женька нажала кнопку, дверь с легким щелчком открылась, подружка мне подмигнула и шагнула вперед.

В офисе царила тишина, пока мы шли длинным коридором, только телефонные звонки, доносившиеся из-за дверей, намекали, что работа идет полным ходом. Нас обогнала девушка в малиновом костюме и спросила:

– Вы к Ярославу Сергеевичу?

– Да, – на всякий случай нахмурилась Женька.

– Проходите, он у себя. – Девушка постучала, распахнула дверь, но с нами не вошла, а исчезла за соседней дверью с надписью: «Бухгалтерия». Стало ясно: порядки здесь демократичные, чему я от души порадовалась.

Кабинет был просторным и светлым, но тоже демократичным: на окнах жалюзи, стол большой и удобный, ковер на полу потертый, а мебели необходимый минимум. Человек за письменным столом при нашем появлении мельком взглянул на часы (я тоже взглянула: ровно одиннадцать), по этой причине или по другой Ярослав Сергеевич широко улыбнулся, поднялся нам навстречу и сказал негромко, но с большим чувством:

– Очень рад…

– Вот, знакомьтесь, – подружка по обыкновению начала симулировать жаркий энтузиазм, – это та самая Анна Асадова, о которой я вам рассказывала, а это Ярослав Сергеевич, очень возможно, что он решит нам помочь.

– В меру сил, конечно, – кивнул хозяин кабинета, но чувствовалось, что он в самом деле готов.

Появилась неизменная девушка с неизменным кофе, и Аверин спросил:

– Скажите, Анна…

– Можно просто Аня, – заторопилась я, не зная, могу ли оставить Анне Асадовой собственное отчество.

– Спасибо… Так почему же все-таки детектив, а не любовный роман, к примеру?

Он так спрашивал, точно это его в самом деле интересовало, и я попыталась объяснить, одновременно следя за часовой стрелкой: всю беседу требовалось уложить в двенадцать минут. Я справилась, правда, из-за этого кофе так и не попробовала, ну да ладно.

– Вы не возражаете, если я сначала прочитаю вашу рукопись, а потом дам ответ? – спросил он вроде бы даже застенчиво.

– Конечно, – обрадовалась я, не тому даже, что он не против помочь, а тому, что кто-то решил прочитать мое творение.

Женька положила на стол папку, мы простились и, не помню как, оказались на улице.

– Уф! – выдохнула Женька. – У тебя закурить есть?

– Я не курю.

– А то я не знаю. Могла бы купить для подруги.

– Ты тоже не куришь, – напомнила я.

– Что думаешь? Вроде все путем, а? Ты была неподражаема, век воли не видать. Это плюс и это минус. Красота дорогого стоит, но мужики твердо уверены, что красивая баба ни на что не пригодна в смысле полезной деятельности, то есть полезной не для конкретного индивида, а для общества.

– Ты зануда, – кивнула я.

– Я волнуюсь. Слушай, чего он сказал: ему позвонить или он позвонит?

Я задумалась, потом пожала плечами:

– Не помню.

– Вот так раз… Вернуться, что ли?

– С ума сошла? Подождем пару недель, если он не позвонит, тогда уж сами. Рукопись прочитать надо, а он человек занятой.

– Там всего сто восемьдесят страниц, и читается легко, просто на одном дыхании.

– Пойдем мороженое слопаем, и мне на работу…

– А мне нет? Ладно, пошли. А он мужик симпатичный…

На это я ничего сказать не могла, потому что Аверина совершенно не разглядела, должно быть, от волнения. В памяти остались светлый костюм, довольно длинные волосы, вроде бы темные, и… все.

– Я его не очень хорошо запомнила, – начала я оправдываться.

– А… неважно. Поможет, значит, хороший человек, а нет – козел. И весь сказ. Только б резину не тянул, позвонил сразу, ведь ждать замучаешься.

Мучиться не пришлось, потому что Аверин позвонил буквально на следующий день. Точнее, сначала позвонила Женька.

– Анфиса, бизнесмен наш звонил, твой номер мы ему всучить забыли. Хотел поговорить, то есть прямо жаждал. Голос медовый, вроде как подарка ждет. То ли твоя мордаха ему вчера шибко приглянулась, то ли ты просто гений и состряпала шедевр. И то и другое почти одинаково хорошо. Соображаешь? Начнет куда звать – иди.

– Все равно куда? – поинтересовалась я на всякий случай.

– Не строй из себя умную, навыков нет. Оденься оживленнее, творческие люди все немного придурки, то есть с чудинкой…

– Может, ты трубку повесишь, а ну как он сейчас мне звонит?

Женька трубку повесила сразу, причем без предупреждения, чем очень порадовала, а буквально через пять минут позвонил Аверин.

Голос в самом деле подозрительно сладкий.

– Добрый день, Анна, это Ярослав беспокоит. – «Смотри-ка, Ярослав, да еще беспокоит». – Не могли бы мы встретиться? Сегодня вечером? Поужинать вместе?

– Конечно, – промямлила я, теряясь в догадках: что это он со мной ужинать решил, а главное – хорошо это для дела или плохо?

– Часов в семь вас устроит? – спросил он.

– Да.

– Куда мне подъехать за вами?

Я объяснила, мы простились до вечера, я уставилась на телефон и некоторое время пребывала в прострации. Из нее меня вывела Женька, потому что опять позвонила.

– Ну? – рыкнула она.

– Слушай, он пригласил меня ужинать.

– А что сказал?

– По делу ничего. Просто пригласил.

– Так-таки ничего не сказал?

– Говорю, ничего. Как думаешь?

– Я думаю? Чего я могу думать, если разговаривала с ним ты? А ты не могла спросить, как, мол, там моя рукопись? Прочитали вы ее, дорогой Ярослав Сергеевич, или все еще дурака валяете?

– Что ж ты сама не спросила, шустрая и умная, когда он у тебя мой телефон узнавал?

– Я думала, он тебе скажет…

– Наверное, скажет, а нет, так я сама спрошу. Вечером.

– Во сколько договорились?

– В семь. Он подъедет к моему дому.

– Я тоже подъеду, оценю внешний вид.

Мой внешний вид Женьке не понравился, она явилась минут в двадцать седьмого и сразу скривилась:

– Ну что ты вырядилась, как секретарша? Он что, тебя на работу принимает?

– Отвали, – ласково попросила я. – В конце концов, это деловая встреча, а не любовное свидание. Слушай, а как этот Аверин выглядит? Вдруг я его не узнаю?

– С ума сошла, что ли? Он на «Мерседесе» подкатит, в твоем дворе «мерсов» много? Ну, тады узнаешь.

Мы сели на диван, поглядывая друг на друга и на часы.

Тут под окнами раздался автомобильный гудок, я выглянула, прячась за занавеской, и в самом деле увидела «Мерседес», большой, белоснежный и, надо полагать, дорогой.

– Ну давай, чадо, – шмыгнула носом Женька и с чувством меня перекрестила. – Не шали. Держи ухо востро и вытряси из него деньги. Начнет цепляться, помни золотое правило: утром деньги, вечером стулья, и так далее… С богом…