Хорошо ли нам будет там, где нас нет? Роман в шести томах. Первый том. Эмма

Расставшись с родителями, Антон зашёл в зал ожидания для вылетающих в Германию, сел в кресло рядом с Нелей и детьми, подумал: «Неужели это правильно, то, что я сейчас делаю – увожу семью из России? Пожалею ли я об этом когда-нибудь, или нет? И не упрекнут ли меня потом за это мои дети?»

Неля хорошо понимала Антона и знала, о чём он думает. Она положила свою ладонь на его ладонь, посмотрела ему в глаза. Они сидели немного вдалеке от своих родственников, сложивших ручную кладь в одно место, расположившись вместе, «кучкой», рядом с вещами и бабой Эммой, которая оказалась в середине. Таких «кучек» в зале ожидания было несколько. Рядом, напротив Антона, сидела семья из семи человек: двое пожилых людей, ещё двое – моложе, двое детей, мальчик и девочка, и старик, примерно лет восьмидесяти. Эти люди отличались от других уезжающих в Германию, тех, кто то и дело отходили от своих семей, прохаживались, снова возвращались к своим местам, чтобы хоть как-то заполнить утомительный и тревожный промежуток времени между прошлой жизнью в России и будущей в Германии, они же сидели в один ряд, как прикованные друг к другу и к своему месту – не шевелясь, не двигаясь и не разговаривая. Вдруг старик встал, быстро подошёл к свободным местам рядом с Антоном и лёг, вытянувшись во весь рост, положив руки под голову, громко сказал:

– Что хотите, то и делайте со мной, но я не поеду. Вот лягу здесь и буду лежать. Насильно что ли меня потащите?

Никто из членов его семьи не проронил ни слова. Они так же сидели, не шевелясь, молча, как и прежде, даже не посмотрев в сторону старика. Полежав так некоторое время, не дождавшись реакции со стороны своих родных, старик сел и дрожащим голосом сказал, смотря перед собой:

– Родился здесь, вся моя жизнь здесь прошла, жена моя здесь похоронена, родители здесь похоронены, а я должен перед смертью куда-то ехать. Зачем мне это? Зачем, скажите, пожалуйста? – Задавал он вопросы, смотря перед собой куда-то вдаль, слезящимися старческими глазами. От родственников встала молодая женщина, подошла к нему, постояв перед ним, села рядом, сказала:

– Если ты не поедешь, деда, то и я не поеду. Если я не поеду, то и Маришка с Димкой не поедут, мама с папой не поедут, все здесь останемся. Но ты же понимаешь, что мы уже тронулись с места, всё продали, раздали. Ты же всё знаешь и мы уже обо всём переговорили. Скажи, зачем нужен этот концерт?

– Это для тебя концерт, вон для твоих родителей тоже, а для меня это

не концерт – это моя жизнь. Здесь она прошла, а умирать я должен ехать к чёрту на кулички. Один там буду лежать.

– Деда, ну почему умирать ты едешь? Жить мы туда едем. Ты же знаешь, не наша в том вина, что мы уезжаем. У наших детей, твоих правнуков, нет здесь хорошего будущего. Ты вот всю жизнь работал, мало получал, но знал, что твои дети, внуки будут иметь образование, работу, жильё. Ты плотником проработал 30 лет, баба ни дня на производстве не работала, но вы воспитали троих детей, двое из них получили высшее образование, а мы сегодня не сможем дать своим детям никакого образования – за него надо платить. Маришка с Димкой по два месяца в школу не ходят. Занятий в школе нет, учителям зарплату не выдают – они бастуют. Я и Николай полгода тоже зарплату не получали. Оба нормальные, здоровые люди, с высшим образованием, жили «от стыда сгорая», за счёт пенсии мамы с папой да дачного участка. Школы, больницы, жильё не строятся; детские сады, фабрики, заводы закрываются. Жильё бесплатно на производстве выдавать перестали, купить его или арендовать невозможно – денег нет. Ты же знаешь, в каких мы условиях жили. Две семьи: мама с папой, я с Николаем, двое наших детей – все в одной трёхкомнатной квартире старой планировки, которую разменять никак не могли.

Она замолчала. Старик тоже молчал. Так молча, они сидели некоторое время. Потом старик встал, сел на прежнее место и больше не проронил ни слова. Он сидел, прижавшись плотно к спинке кресла, скрестив руки на груди и уставившись в одну точку. Внучка осталась сидеть рядом с Антоном, и он видел, как по её щекам текли слёзы, она их не вытирала.

«Что же происходит с тобой, матушка наша Россия? – подумал Антон. – Почему отпускаешь от себя людей, так любящих тебя? Родила их, вырастила, выучила, душу в них вложил – и теперь они должны уехать. Какая нечистая сила заполонила необъятные просторы твои, при которой стало хорошо грабителям, ворам, убийцам, проходимцам, торговцам наркотиками и всякой другой нечисти и так плохо честным, образованным, интеллигентным, работящим людям?»

Антон посмотрел на своих родственников. Они тоже сидели обособленно, отдельной «кучкой», вокруг бабы Эммы, взгляд которой был направлен в одну точку, перед собой. Сцепив на животе ладони, она крутила двумя большими пальцами, губы её были плотно сжаты, глаза блестели.

Из всех близких родственников большой семьи Штернбильд они уезжали одни из последних. Россию покинул весь клан этой семьи. Люди, в основном образованные, работящие. Впоследствии Эдуард составит генеалогическое дерево покинувших Россию во времена перестройки – всего с 1992г. по 2000г. – 110 человек.

Глава третья

Юрий Генрихович

Самолёт из Новосибирска приземлился в Ганноверском аэропорту.

Прибывших этим рейсом переселенцев из России, в том числе и семью Штернбильд, встречали родственники и представители Красного креста. Всех их посадили в большой комфортабельный автобус и привезли в переселенческий лагерь в городе Брамше. Семью Штернбильд встречали дети бабы Эммы, уехавшие в Германию раньше. Проводив их до лагеря, убедившись в том, что они находятся под опекой и руководством человека, знающего немецкий язык – Эдуарда, поздно вечером разъехались по домам.

В этот же день Вика рассказала матери об Олеге и, плача у неё на груди, попросила сделать ему вызов. Мать гладила её по голове, успокаивала, обещала выполнить её просьбу. Она дала Вике номер телефона Олега, с кодом Новосибирска и объяснила, как туда звонить из Германии.

Как только родители уехали, Вика с Эдуардом пошли к телефону, чтобы позвонить Олегу.

На улице было уже темно, когда они вышли из жилого корпуса, в котором расселилась их семья, и пошли по аллее. Возле телефонной будки стояло два человека. Эдуард и Вика сели на лавочку, дождавшись своей очереди, Вика позвонила и подошла к Эдуарду, вытирая слёзы, шмыгая носом.

– Ну и что, теперь так будешь всё время плакать? – спросил, Эдуард.

– Не надо было мне уезжать. Могу я сейчас купить билет и уехать назад?

– Думаю, что сейчас нет. Мы находимся далеко от того места, где круглосуточно продают билеты. А что прямо сейчас надо лететь назад? – спросил Эдуард, заглядывая ей в глаза улыбаясь.

– Я бы хотела сейчас.

– Может быть, подождем до завтра. «Утро вечера мудренее».

– Тебе смешно, а мне – не смешно! и очень даже тяжело.

– Когда-нибудь и тебе будет смешно, когда ты станешь думать, о прожитом времени, сидя у камина. Старенькая, опёршись на тросточку, будешь смотреть на своего старика, и вспоминать, как собиралась бежать, лететь к нему назад, не успев с ним расстаться. Он же, в это время, будет сидеть рядом, дымить сигарой или трубкой, уставившись в телевизор, не обращая на тебя никакого внимания. Давай лучше пойдём спать. Честно говоря, я сейчас ничего так не желаю, как этого. Мы же не спали всю ночь. Сейчас в Новосибирске все ещё спят. Кстати, ты подняла Олега в четыре часа ночи.

– Он ждал от меня звонка. Утром снова уедет в командировку в Бийск. Жить будет в общежитии, где даже телефона нет, и я ему не смогу звонить, – развела Вика по-детски руками, всхлипывая.

– Смотри, как здесь красиво! Ты видела в Сибири сразу столько много роз в одном месте? В свете фонарей они совсем другие и на каждой клумбе разные, – сказал Эдуард, пытаясь отвлечь Вику от её грустных мыслей.

– Да, действительно, здесь красиво и дома в Германии очень красивые, везде чисто и много цветов.

– Германия – Родина наших предков. Вот, представь на минутку, как они жили здесь до того как переселиться в Россию.

– Плохо, наверное, жили, коль покинули Германию.

– Все те, кто хранят историю, говорят, что очень плохо. Переселившись на Волгу, только там им было хорошо. Если бы не война, и если бы их не выселили с Волги, то, может быть, мы с тобой сегодня не сидели здесь, всё было бы по-другому.

– Да, наверное. Сейчас в России происходит такое… что будет? Только не было бы войны, но что-то надвигается, так тяжело. Только бы не война.

– Да, ты права. Чем эта перестройка закончиться ещё не ясно. А там, в Саянске, где ты жила, тебе хорошо было?

– Да, у меня было счастливое детство. Я хорошо училась, меня любили учителя. Я занималась спортом – лыжами, у хорошего тренера – Юрия Генриховича. Это был необыкновенный, огромной души человек.

– Почему ты о нём говоришь «был»?

– Его сейчас нет в Саянске. Он немец и тоже уехал в Германию. Юрий Генрихович брал к себе в секцию всех, кто к нему приходил, не выбирая и не отбирая. Он ставил перед собой задачу сделать из детей, прежде всего, здоровых и крепких людей, а потом уж больших спортсменов. Я была хилой и очень болезненной до того, как начала у него заниматься, а потом забыла, что значит простуда, насморк, и научилась преодолевать трудности. Про него рассказывали, что в детстве он был очень больным ребёнком и не разговаривал до восьми лет. Когда начал говорить, то сильно заикался. Кроме этого, с ним произошёл несчастный случай, при котором он сломал несколько передних рёбер грудной клетки, и они срослись неправильно. Когда же я его увидела впервые, в свои двенадцать лет, то мне показалось, что красивее человека не бывает. У него были очень красивые большие глаза, тёмно-синего цвета, светло-русые волосы, атлетическая фигура и говорил он нормально, только делал паузу иногда между словами.

Преподаватель физкультуры нашего училища в Новосибирске, где я училась, Николай Степанович, однажды на уроке начал рассказывать об одном бывшем своём ученике, которым очень гордился. Он говорил о том, что имел возможность наблюдать за человеком, который превратился из хилого, больного и замкнутого мальчика (гадкого утёнка) в красивого, умного, общительного парня. Учитель восхищался его силой воли, силой духа. «Я очень уважал его и, по возможности, помогал, – говорил Николай Степанович, – но, когда Юра пришёл ко мне после окончания восьмилетки и сказал, что хочет поступать в индустриально-педагогический техникум, при этом не мог нормально выговорить название этого заведения из-за сильного заикания, я не поверил ему, что он может это преодолеть, сказал, что при всём уважении и при всём желании помочь, ничего для него сделать не смогу и впервые сомневаюсь в нём. В то время не лечили от заикания и с таким дефектом речи в педагогические заведения не брали. Я был его наставником, и моя поддержка, как учителя, и вера в него, наверное, сыграли в его жизни немалую роль. Это понимаю, из того как он относится ко мне сейчас: приезжая в гости к родителям в Новосибирск, непременно заходит и ко мне. Позже я понял, что для него значило моё сомнение в нём; представляю, что Юра думал тогда и что пережил, когда я не поверил в него впервые. Но и с этим он справился: пролечился в специальной Новосибирской клинике, где лечили от заикания. Вылечивались единицы и не на сто процентов. Он оказался единственным, который излечился почти совсем. Затем Юра поступил в индустриально-педагогический техникум, как и мечтал, а параллельно, в нём же, ещё окончил школу тренеров лыжных гонок, отслужил армию. После армии остался жить там, где служил и проработал много лет с детьми в спортивной школе тренером». Всё что наш учитель рассказывал, совпадало с тем, что я знала о Юрии Генриховиче. Когда я сказала, что он был моим тренером, надо было видеть, как обрадовался этот добрый пожилой человек, спросил меня:

– А что ты можете сказать о нём?

– Мы любили его, – ответила я.

– Я был уверен в этом.

– Сейчас он уехал из России в Германию.

– Да, я знаю, – сказал Николай Степанович, – очень, очень жаль.

Спортсменкой я не стала, но поняла через Юрия Генриховича, что если что-то в жизни захотеть сильно, сильно – то всё можно достичь. Все говорят эти слова, повторяют их, но не все знают, как это сделать. Юрий Генрихович же как-то мог своими действиями, своими поступками, показать дорогу к этому, не произнося этих слов. – Вика глубоко вздохнула и замолчала.

– Вот ты, оказывается, какая у нас, – сказал Эдуард, – в этом случае можно быть спокойным в том, что ты все трудности преодолеешь, и всё у тебя будет хорошо.

– Но мне сейчас так тяжело, – прошептала она дрожащим голосом, – так боюсь, что может что-нибудь произойти и я никогда больше не увижусь с Олегом, мы же сейчас в разных странах.

– Сегодня эта проблема решаемая и ничего тебе не надо бояться. Пошли лучше спать.

Они направились в корпус, где уже спали их родственники. На территории лагеря было примерно 10 корпусов, в которых размещалось около 1000 человек. В том здании, где поселили семью Штернбильд, стояло около 100 кроватей в два яруса. Здесь переселенцы жили 1—2 недели. Они заполняли документы, проходили тесты на знание немецкого языка, для подтверждения параграфов. Потом их распределяли по местам, где они должны были в дальнейшем жить и работать, где временное жильё тоже называлось лагерь.

Все расходы по переселению: транспортные, проживание, питание, обучение немецкому языку – оплачивало немецкое государство. В течение шести месяцев переселенцы могли изучать немецкий язык, искать себе работу, привыкать к новой жизни, адаптироваться в новых условиях, которые резко отличались от тех, которые были в России. Семью Штернбильд из Брамши отправили в Баварию в Нюренбергский лагерь. Из него они уехали в Кам и Стамсрид, туда, где уже жили ранее уехавшие родственники.

Глава четвёртая.

Семья

Баба Эмма одна вырастила 4 детей. В 1941 году мужа её, Якоба, забрали в труд армию, где он погиб. Она так и не вышла больше замуж, хотя и имела такую возможность.

«Много хороших мужчин, но для меня был только один. Другого, даже немного похожего на него, я не вижу и, наверное, не увижу», – говорила она тогда, когда кто-то, в очередной раз, пытался её познакомить с кем-нибудь или задавал вопрос: «Почему одна и не выходит замуж?»

После войны поселилась Эмма со своими родителями, детьми и, оставшимися в живых, родственниками на Алтае, там и прожила всю жизнь, проработав бухгалтером в районном отделе образования.

Жила Эмма с детьми в своём доме, выстроенном её родителями и доставшемся ей после их смерти по наследству. При доме имела небольшой огород, хозяйство: скот, кур, гусей. При помощи чего, вырастила и выучила своих четверых детей. Два сына: Генрих и Эдвард – окончили институт, две дочери: Екатерина и Елизавета – педагогическое училище.

Эмма соблюдала все немецкие обычаи, отмечала все немецкие праздники, хорошо говорила, читала и писала на немецком языке. Этому же научила своих детей, а потом и внуков, находившихся с ней рядом.

Кроме того, что она соблюдала и чтила все немецкие обычаи, ей удалось женить и выдать замуж всех своих детей за немцев. С внуками же в их семью вошли другие национальности чем Эмма была очень недовольна. Своё недовольство она выражала тем, что не присутствовала на свадьбе. На свадьбе не присутствовала, но подарок свой, традиционный, внукам дарила – это был ковёр. Из своей небольшой пенсии ежемесячно откладывала деньги к очередной предстоящей свадьбе.

Жила она, по-прежнему, в своём доме, вместе с младшей дочерью Екатериной и её семьёй.

Когда родственники и дети засобирались ехать в Германию, самой большой неожиданностью для всех было то, что баба Эмма отказалась ехать наотрез. Она сказала так: «Я не уверена в том, что всем нам там будет хорошо». Её уговаривали, но она настаивала на своём. Баба Эмма никогда не занималась политикой и ничего в ней не смыслила. Из того потока информации, который она получала в последнее время, в основном от телевизора, не могла ничего понять, что происходит в России. Баба Эмма слышала жалобы детей, внуков; видела как немцы потоком, огромной волной, какой-то неведомой силой «хлынули» из России в Германию, увлекая за собой русских, украинцев, белорусов, башкир, татар и другие нации, бывшие с ними в родстве. Она не могла понять, почему должна уехать сейчас, когда, казалось бы, что всё страшное, которое могло случиться с человеком на этой грешной земле, пережила здесь. Баба Эмма твёрдо решила не уезжать из России и постараться удержать здесь своих детей и внуков. Настаивая на своём, она видела, что дети, считавшиеся всегда с её мнением, сейчас не слушались и помимо её воли собирались в Германию. Они оформляли документы на выезд, и, не сказав ей, вписали в документы и её имя. Она узнала об этом только тогда, когда пришло разрешение на выезд в Германию.

Глава пятая

Дочь – Екатерина Яковлевна

Екатерина была самой младшей из детей бабы Эммы. Она окончила педагогическое училище в Барнауле, работала учителем в младших классах и

была тем человеком, которая всей душой болела за свою школу, очень тяжело переносила, на её взгляд, неудачные изменения и реформы, проводимые в школьном образовании в наступившие перестроечные времена. Екатерина была уверена, что эти преобразования направлены не на развитие духовной личности, а на постепенное её уничтожение. Дети, из под ног которых была выбита идеологическая платформа, для выстраивания светлого и счастливого будущего, зависали над информационной грязью. Сильные умом и духом учителя, держались за неё, как за оплот, пытались удержаться сами и, как могли, держали возле себя своих детей и учеников. Их стали заваливать пустыми, экспериментальными никчёмными программами и лживыми западными ценностями. Слабые умишки хватались за ложь, падали в неё со своих дырявых плотов и начинали возиться в ней, как свиньи. В грязи мышления они выискивали те ценности, что мелькали в грязи, как белая плесень и цеплялись за зелень, зацветающую пустотой, пышным цветом. Она начала сыпаться на головы безмозглости, что всплыли, как пустышки и «прости Господи» со дна жизни. Погружаясь в эту беспочвенную грязь, жирея и толстея, Пустота, свиньями, утопала в ней, наслаждалась тем, что не надо работать на сопротивление лжи перед правдой.

Многие, но не все начинали перелопачивать эту грязь в своих мозгах и не понимали, что не только сами опускаются на дно жизни от высокого имени Учитель, но тянут за собой, тех кто сопротивляется Лжи и Вранью. Самое же утопическое было то, что, подстилая под ноги своих учеников историческую ложь, которая всегда сгорит на Правде, слепые, так называемые, учителя, не понимали, что их ученики – опустошённые на правде, в лучшем случае не вспомнят их добрым словом, не протянут качество их души в будущее через своих детей, но и проклянут, как тех гнилых элементов, которые забрали время их жизни и ничего, кроме разочарования и горячи в него не вложили.

Сильные, умные Учителя с большой буквы, погружаясь в ложь, как в грязь, понимали и многие не глухие и не слепыми, видели, слышали, что происходит во всей системе образования, с верхов которой уже раздавалось хрюканье. Чтобы сильные умы не освещали развал самой уникальной системы образования в мире, им не платили заработанную плату, увольняли за любое сопротивление вранью и за возмущение, так погружали в нищету, опуская на самое дно жизни, а там гасили любое желание осветить то, что, как тьма, заполняла светлые места.

Чтобы развалить весь строй, в первую очередь разваливали систему образования. Были созданы условия для ухода учителей из этой системы во всех учебных заведениях, да так, чтобы они сами уходили на базары и в ларьки, торговать тем, что могло бы хоть как-то оставить их на плаву и удержать хотя бы своих детей на человеческом уровне жизни. Кто имел возможность уехать из страны – уезжали в неизвестность, основная причина была: увезти своих детей от нищеты и от тех нечистот, что сваливались на их головы. Заграница средствами массовой информацией рисовалась раем, а Россия исчадием зла. Эта сила с названием СМИ медленно, но очень настойчиво вдалбливала в мозги то, что здесь нет будущего у детей, впереди тупик. Самая большая и самая могучая страна, самая образованная, самая читающая, умеющая уже не только читать, считать и писать, а мыслящая, создающая новые технологии для земной цивилизации и космоса, стала погружаться во тьму лжи. И было не всем понятно, что работа идёт на слом воли образованности и делается это самой же образованностью. Использовалось образование и просвещение для того, чтобы сломить сопротивление уже просвещённой части населения перед перестройкой сознания. Надо было утопить его во лжи, во вранье так, чтобы оно угасло в следующем поколении и не излучало Свет Правды. А ведь именно этот Свет освещал дорогу детям всех народов, просвещённых правдой, как светлое счастливое будущее к входу в Рай, где нет рабства – эксплуатации человека человеком, ни в каком виде и ни по каким признакам.

Екатерина пришла в комнату к бабе Эмме, когда та легла уже спать. Сев на край её кровати, поправила одеяло, сказала:

– Мама, я понимаю тебя, почему ты не хочешь уезжать, – она смахнула слезы, покатившиеся из глаз, – мне самой очень тяжело, – Екатерина глубоко вздохнула. – Очень многие, кто живут в нашем микрорайоне, мои ученики. Всех я знаю, и меня все знают. Вся жизнь здесь прошла. Но мы сейчас должны подумать не о себе, а о наших детях и их детях. У меня уже нет сил, смотреть на то, что происходит в школах. В течение трёх лет вовремя не выдают учителям зарплату. Последние шесть месяцев ни один учитель не получил ни копейки, даже отпускные не выдали. Скажи, как жить? Учителя в нашей школе, помнишь, какие дружные были, никаких сплетней, скандалов, а сейчас же, такое ощущение, что все ненавидят друг друга. Конечно же, всё понятно: унизительное, безденежное состояние доводит людей до злости, до страха. Очень многие талантливые, молодые «учителя от бога» уходят из школы и идут торговать на рынок, чтобы прокормить семью. Катерина помолчала немного. – Очень тяжело стало работать, мама, очень. Ты даже не можешь себе представить. В некоторых школах, и в нашей в том числе, стали внедрять программы по зарубежному образцу и новые бездарные, не развивающие человека, как личность, а уничтожающие эту личность. Делить детей на хороших и плохих, умных и дураков начинают «на пороге в школу».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.