Девушка на фотографии футболиста Березина. Часть 2

Какой из этого всего Вы извлечете вывод, решать Вам. Но я бы посоветовал отметить следующее: начинайте с того, что пытайтесь посмотреть на мир глазами человека, изучайте его, постарайтесь понять! То, что для Вас мелочь, для него может быть смыслом жизни. И еще одно: со своими чудовищами лучше самого человека никто не справится…

Кактусы и бутерброд с колбасой

Мне непросто далось это решение: ввязнуть в паутину, придуманную Кротовым с целью извлечь как можно больше выгоды из болезни Березина. Но я не могла его оставить. К тому же, в журнале профессора была сделана пометка специально для меня, будто бы он узнал, что я обращусь к этому почти запретному источнику знаний. Запись звучала так: «Правильный выбор».

Что ж, время покажет. Ведь время, как оказывается, всемогуще, а истины относительны.

Стою перед дверью его коттеджа, расположенного в удалении от города. Причем, удаленного настолько, что уже не чувствуется городской суеты и кажется, что можешь оградить себя от всего мира. А с другой ― не настолько далеко от цивилизации, чтобы неразумно лишать себя ее благ. Продуманно.

Коттедж оказался добротным, новехоньким, современным. Стараюсь не думать, зачем он был нужен Березину. Широкие окна, угловатые черты натуральной древесины (мы живем в такое время, что приставка «натуральный» становится едва ли не главным комплиментом), приятные глазу неброские матовые цвета. От ворот к дому ведет лужайка, по бокам ее заботливо высаженные цветы, некоторые из них уже распустились, разливая вокруг нежный аромат: тюльпаны, гиацинты, нарциссы. Как я пробралась к дому и прошла через ворота? Очень просто. Они были открыты. Да, это смутило меня: могло случиться всякое.

Я сначала боязливо коснулась железной двери прочного высокого забора, скрывающего жизнь обитателей дома от посторонних глаз. Но, как я уже сказала, при легком нажатии дверь поддалась и открылась.

Сейчас сумерки. Наверно, мое любимое время суток. Тепло и свежо одновременно. Щебечут птицы, где-то в низкой траве уже вовсю кто-то стрекочет…

Окна горят лишь на первом этаже. Это и понятно, если только в доме нет лифта.

Решаю постучать. Никто не отвечает. Тогда набираюсь смелости и толкаю дверь вперед.

Передо мной ужасающая картина: в когда-то со вкусом обставленной гостиной прошло цунами. Центральный журнальный столик из стекла разбит, по полу разбросаны груды дисков (видимо, раньше они располагались на полке, которая теперь валялась среди осколков стекла), кругом остатки еды, недопитые и опустошенные бутылки, коробки из-под пиццы, порванные постеры, истерзанные картины, разбитые фоторамки… Кажется, хозяин квартиры пытался уничтожить все, до чего смог дотянуться.

Из-за того, что в комнате не убирались несколько дней, картина дополнялась затхлым запахом испорченной пищи.

И все бы ничего (у кого в доме иногда не бывает беспорядка), но тут замечаю в самом углу между диваном и креслом распростертую фигуру. Рядом с инвалидным креслом.

Ведомая первым побуждением, я бросила сумку и хотела поднять Березина. Он был пьян в стельку, смотрел на меня невидящим взглядом, а потом будто признал, отбросил мои руки, попытался подняться, безуспешно, закричал:

– Пришла смеяться надо мной? Да, я такой теперь! Я теперь никто, убирайся! Я знаю про тебя, все знаю! Это ты… ― он периодически запинался, тер глаза, ― ты хотела, чтобы так было, мечтала об этом, все мечтали! Дождалась? Ничтожество, пустое место! Да кто ты такая? Какое ты имеешь право? Девчонка на побегушках! Да профессор использует тебя, а потом выбросит на улицу, как всех остальных…

Дмитрий продолжал. Из несвязного потока слов я узнала о себе много нового: что практически включаю в себя все мирские грехи. Как он только меня не называл! Все припомнил: и мой возраст, и положение, и статус. Особенно досталось моей «невзрачной» внешности. Но я не развернулась и не убежала. Никто не обещал, что будет просто. Психолог написал мне: «Больные могут сделать больно. Надо быть к этому готовым». Я готова. Не слушаю, пытаюсь посмотреть на него не как на опустившегося, потерянного человека, а как на оступившегося по вполне понятным причинам. Ничего не осталось от его привычной прически, волосы космами торчали, спутавшись, лицо покрывала недельная щетина, под опухшими глазами зияли синяки. Дышу. Слушаю. Жду, пока тирады в мою сторону закончатся.

А сама думаю: вот, что привлекало в нем людей ― энергия, харизматичность, если хотите. Я не обращала на нее внимания, но сейчас, когда эта искорка угасла, то поняла, какой силой притяжения он обладал. Вспоминаю, как впервые обратилась к нему, как он улыбался, как играли в футбол, как ходил на сеансы, как танцевали с ним… Как давно, кажется, это было! Он был сильным, уверенным. Это подкупало.

Только здесь меня окончательно осенило. Дмитрий проиграл пари на меня не потому что не хотел выиграть: просто не знал, как бороться, ведь всегда девушки сами, словно светлячки тянулись к его внутреннему свету (какой бы природы он не был). А тогда пришлось заручиться сачком. Но чтобы им пользоваться, тоже нужна сноровка…

Да, оказывается, внутренний свет бывает разным, он не всегда греет, порой испепеляет.

Но дело даже не в этом: тот молодой, талантливый, безумно харизматичный парень теперь валяется под диваном и обливает весь свет грязью, поносит всех и вся… А теперь хватает ближайшую бутылку, неожиданно ловко отбивает у нее о косяк стола дно и грозит покалечить меня, если тут же не уберусь. В ход идет все, что попадается под руку. Дмитрий понимает, что не может подняться, поэтому обезумев от слабости, ползет в направлении меня.

Могу ли я оставить его в этом состоянии? Или уйти, не будить лихо (которое уже, правда, по-видимому, проснулось)?

Не могу оставить. Прикидываю, сколько шагов до лестницы, делаю вид, что ухожу, а сама рывком огибаю футболиста, буквально взлетаю по лестнице и прячусь за перилами вверху.

Березин еще немного буйствует, обещает порезать себе вены, если не спущусь. Слежу за ним через просвет: пока прямой опасности его здоровью не наблюдаю. Наконец, измученный, он откинул бутылку и затих, уткнувшись носом в растерзанную подушку.

Я подождала некоторое время, чтобы убедиться: клиент спит. Потом осторожно спустилась, стараясь не шуметь. Отодвинула от Березина мусор, накинула на него плед, чудом уцелевший в погроме. Выключила свет. Внизу, как оказалось, была еще кухня, совмещенная одним углом с гостиной, спортзал, ванные комнаты. Наверху ― две спальни. Я очень устала и не постеснялась прилечь в одной из них. Все равно они пока хозяину не нужны. Поставила будильник. Завтра будет длинный день.

Утро началось неожиданно рано для нерабочего дня (хотя чего там ― я же на работе!). Мои глаза самопроизвольно открылись, когда за окном еще светало. Было около шести. Я привыкла вставать в это время, и мой организм поднял меня против моего желания. А тут еще через открытую дверь стали доноситься шорохи снизу.

Осторожно, наступая на носочки, пробралась к своему наблюдательному пункту между перилами. Дмитрий проснулся. Видимо, ему было худо. Нехорошо так говорить, но оно даже к лучшему: нечего спортсмену его класса и таланта привыкать к стакану.

Парень держался руками за голову, пытался привстать, подтягивая за телом ноги, пока не уперся спиной в сидение. Затем, ухватившись рукой за край, он подтянулся и кое-как взобрался на диван. Дмитрий мотал головой, погладывал по сторонам, морщил лоб: пытался вспомнить, не приснилось ли ему вчерашнее. Я пока не выходила из засады: надо убедиться, но Березин в здравом уме и не причинит вреда себе или мне.

Между тем, футболист, сильно вытянувшись, добрался пальцами до инвалидного кресла, повернул его под 90 градусов и аккуратно переместился туда. Очевидно, делает это не в первый раз. Потом, чертыхаясь, поехал в сторону, где находились ванные комнаты.

Надо было спуститься и помочь? Я так не думаю. Есть личное пространство, в которое лучше не проникать, если не хочешь раздавить человека. И физическая, и психологическая нагота для любого ― страшнейшие из несчастий. Проще говоря, как-то он эти два-три дня управлялся и сейчас управится.

Убедившись, что он уехал, первым делом прячу в карман его сотовый телефон и выключаю его. Потом принимаюсь шарить по кухне в поисках мусорных пакетов. Собираю туда бутылки. Недопитые выливаю и выбрасываю, не начатые помещаю в самый высокий шкаф. Нахожу совок и принимаюсь собирать осколки. За этим занятием меня застает Дмитрий. Он морщится, трет глаза, даже щиплет себя за руку, потом понимает: я действительно здесь.

– Почему ты еще здесь? Я же сказал, чтоб убиралась к черту! Это мой дом, в конце концов!

– Хорошо, только уберусь немного.

– Я не давал объявление. Уборщицы мне не нужны!

– Так я и не для наведения чистоты. Компромат с глаз уберу, и хватит, дальше сами разбирайтесь, не зря же приехала.

– Какой еще компромат, что такое говоришь, кому он теперь нужен?

– Нашему президенту. У вас же кто-то убирается, кто-то следит за домом, судя по цветам? Так вот, никто из ваших друзей не знает это место, а Кротов знает. У вас как раз несколько дней не убирались. Значит, скоро придут. Увидят, чем вы тут занимаетесь, доложат, куда следует. Эта информация вряд ли вас представит в выгодном свете перед возможными будущими работодателями.

Дмитрий пытался переварить информацию. Он, будто подвисший компьютер, медленно приходил в себя. Наконец, выдал:

– А какая теперь разница?

– Если вы считаете, что никакой… Я так не думаю. Это может повредить вашему имиджу.

Во время разговора я не переставала собирать «провокационный» мусор.

– Какому, к черту, имиджу??? Хватит издеваться!

– Имиджу одного из самых талантливых отечественных футболистов. Или вы уже забыли, кто вы?

Дмитрий зло усмехнулся, развернулся и покатил в сторону веранды. Оставшись одна, я утроила свои усилия. Разве можно в такой нездоровой среде поправить свое здоровье? Как говорят у нас в психологии, внешнее переходит во внутреннее. Поэтому работаю еще усерднее.

Все, что, на мой взгляд, не поддавалось восстановлению, я беспощадно выбросила. Поэтому стол стоял без столешницы, пол ― без ковра, стены ― без картин. В центре комнаты образовались огромные черные мешки. Их нужно было еще оттащить в мусорные контейнеры. Пришлось вырвать Дмитрия на время из одинокого созерцания утра и опустить с небес на землю со словами «где тут мусорка». Он ответит бесцветно, механически.

– Вы хоть понимаете, что я не уборщица, не сиделка, не кухарка, а психолог? Так что поезжайте и приготовьте мне бутерброд. А еще я с утра с удовольствием пью кофе!

Оставив Дмитрия возмущаться в одиночестве, потащила по очереди мешки. Крупные части, когда-то бывшие чем-то ценным, пришлось нести в руках.

Когда я приняла душ и переоделась, то, спустившись, увидела на кухонном столике кофе и бутерброды с колбасой и сыром.

– С детства это мои самые любимые бутерброды, ― не без робости пояснил Дмитрий.

– Почему? ― заинтересовалась я, с опаской примостившись к столу.

– В детстве это была настоящая роскошь. Обычно бутерброд делался из булки, намазанной маслом и посыпанной сахаром.

– Ага, ― улыбнулась я. ― И второй вид: черный хлеб, посыпанный солью.

– Точно, ― чуть улыбнулся мой собеседник.

– Можно спросить? ― пробую почву я.

– Да, давайте.

– Почему все двери были открыты? Это очень опасно!

– Я заказывал еду и…

– Выпивку. Это я заметила.

– Так вот, а потом, как-то не до двери было…

– Курьер вас видел?

– Нет. Я попросил оставить заказ у двери, а деньги были там же.

– Это хорошо.

– Все еще заботитесь о моей репутации?

– Да. Лишние слухи тут не к чему.

– Так все равно узнают, какая разница…

– А вы что, вечно собираетесь на коляске кататься?!

Перегнула… Пауза.

– А что, у меня есть выбор?

– Конечно, есть. Только вы пока не готовы об этом говорить. Давайте обсудим это вечером. Когда у вас голова прояснится.

Димка пытался выпытать из меня подробности, но безуспешно. Потом сдался.

– А что мы будем делать сейчас?

– Я хочу приготовить что-нибудь вкусненькое. Для себя. Раз выдалось время. Можете мне помочь, если нет дел поважнее. Может, вам еще чего-нибудь хочется.

– Я ничего не хочу…

– Тогда вы помогаете мне.

– А как же выбор?

– В этом случае он не предусмотрен.

Мы готовили пирог (благо, продуктов было достаточно, их накупили, но не использовали по назначению). Дмитрий пояснил, что отказался от услуг своей помощницы по дому ― хотел поскорее остаться один. А еще жарили мясо по-французски. Футболист поглядывал на меня украдкой, я вела себя по возможности беззаботно, говорила о кулинарии, общих темах, стараясь не давить на больное.

– Вот вы сказали про бутерброды… Расскажите про детство!

– Разве вам будет интересно?

– Ага, ― подтвердила я, пробуя блюдо на соль.

– Мой, как вы говорите, «талант», заметили рано. Мне было лет 7—8. На одном из областных турниров. Это было тяжелое время: играли порезанными и сдутыми мячами по дворам, пустырям. Никаких полей, настоящих ворот с сеткой… А потом спортивная школа-интернат в другом городе. Помню, как не хотел ехать. Думал, хотят избавиться от меня.

– Кто, родители?

– Да, это была вторая половина 90-х, предприятие, на котором работали родители, разорилось, они ездили «зарабатывать», а я был с бабушкой. Родители очень редко приезжали. Говорили, нет денег. Деньги, деньги! Весь мир тогда вертелся вокруг них…

– А сейчас уже не вертится?

– Вертится, но не так. Помню, как на каникулы все разъезжались, а я оставался там… Тренировал удары по пустым воротам. Иногда место в воротах занимал Кирилл. А потом мы менялись.

– Наваров?

– Да, он местный был, поэтому даже на каникулах рядом околачивался.

– И вы подружились?

– Он не задавал лишних вопросов, да и я его расспросами не допекал. Вместе проводили время. Можно сказать, дружили. Его семья брала меня на несколько дней летом до отъезда домой. Хорошие люди. Радовались, что у Кирилла появились друзья.

– А как вы познакомились с профессором?

– Это было позже. Николай Степанович по запросу клуба проводил исследования перспективных молодых футболистов. В том числе под опрос попали и мы с Кириллом. Он не один был, еще несколько тренеров, физиотерапевт. И потом еще приезжал, отслеживал наше состояние. Хочешь что-то спросить?

– Да, хочу. Но это неудобно и не к месту. К тому же, я уже спрашивала…

– Давай.

– Зачем ты так с Кириллом? Ведь он любил ту девушку…

– Не буду оправдываться. Ответ все тот же. Она хотела этого.

– Но у тебя же есть голова на плечах?! Мало ли чего она хотела, это же твой друг!

– У нас и было-то всего один раз. Я раньше не придавал этому особого значения…

– До тех пор, пока Кириллу не снесло крышу?

– Наверно, да. Она того не стоила.

– Ты хотя бы извинился?

– За что?

Я не удержалась и нахмурилась, всем видом демонстрируя недовольство.

– Пытался что-то сказать. Он мне чуть челюсть не снес. Потом что-то расхотел извиняться.

– Да уж, история…

– Но мы с ним квиты. Ты, наверно, не знаешь, именно он травмировал меня тогда, в детстве, с чего все и началось. У Кирилла всегда была резкая манера игры.

Разговор приобрел мрачный оттенок, а мне этого сейчас не надо. Поэтому пора дегустировать блюда.

– Красивый стол… был, ― посетовала я, указывая на развалины в гостиной.

– Его можно починить.

– Мастера вызовем?

– Сам соберу. У него в комплекте три сменных столешницы разных цветов. В спортшколе у меня было достаточно свободного времени и сломанной мебели.

– Идея с тремя столешницами мне понравилась. Можно не сдерживать свои чувства, ― оценила я, а сама поразилась, что Димка может что-то делать руками.

– Еще один личный вопрос…

– Можешь сразу спрашивать, без прелюдий.

– Хорошо. Что с родителями?

– Они влипли в темную историю и рано умерли.

– Прости.

– Это все в прошлом.

Разговор опять пошел не в ту сторону, какую нужно, меняю тему.

– Нам надо набраться сил, а то вечером много работы. Надо порядок навести, стол поправить… Может, и ты отдохнешь.

– Это вряд ли.

– Как вам повезло, что у вас дома личный психолог. Так уж и быть, постелю вам на диване.

Я принесла из спальни постельное белье, подушку, постелила.

Как можно аккуратнее, спросила:

– Помочь или сами?

Димка отрицательно покачнул головой. Но перебраться на диван ему было очень сложно: коляска отъезжала назад. Поэтому я, как можно незаметнее, приперла ее ногой сзади.

– Хорошо отдохнуть. Я тоже пойду полежу, а то последние месяцы выдались тревожными…

– Идите, я не сбегу.

– От меня еще никто не сбегал, ― усмехнулась я и добавила уже серьезно. ― Вы просили меня уйти, если хотите, я уеду вечером.

Дмитрий промолчал.

Я пошла наверх, решила, как та девочка из сказки, полежать на разных кроватях и посидеть на разных стульях. Поэтому пошла не в ту спальню, где ночевала накануне, а в соседнюю. Это были владения Березина. Выдержанная все в том же современном стиле с минимумом цветов в оформлении, она казалась мне небольшим музеем имени Дмитрия.

На стенах висели фотографии разных лет, дипломы, несколько работ, выполненных в технике «резьба по дереву». В стеклянном шкафу хранились кубки, медали, несколько карточек с автографами, футболки, пара мячей. Одна фотография особенно привлекла мое внимание: на ней Димка стоял рядом с мальчишкой в инвалидном кресле. Ребенок широко улыбался, крепко обнимал подаренный ему мяч, будто это самое дорогое, что у него есть на свете… А теперь Димка сам в таком положении. И ему надо что-то подарить. Надежду.

Спала я сладко, хоть в глубине души все еще ныло из-за состояния Березина.

Когда спустилась вниз, заметила, что Димка уже на ногах, то есть, на колесах. Он посмотрел на меня пристально, потом на дверь (я шла к ней, хотела немного пройтись). Наконец, сказал:

– Не уходите. Хотя бы сейчас не уходите. Я с ума сойду!

Это было так ново и неожиданно в его обращении ко мне, как будто заглянула за кулисы, а там недосягаемый актер оказался обычным человеком.

– И не собиралась. Я от вас так просто не отстану!

– И пообещайте мне одну вещь…

– Какую?

– Если соберетесь уйти, скажите мне заранее. А то вы любите уходить по-английски.

Толстый намек на наш вечер в ресторане.

– Хорошо, так уж и быть, постараюсь освоить эту новую для меня модель поведения.

– Может, уже пришла пора поговорить?

Я не успела ничего ответить, дверь за моей спиной открылась, и в комнату вошла женщина пенсионного возраста. Шустрая такая женщина с седыми подвитыми волосами, живыми глазами и широкой улыбкой.

– Добрый день, Дмитрий Андреевич! Как ваши дела?

– Спасибо, Анастасия Викторовна, все в порядке.

Как он с ней вежлив! Со мной большую часть нашего общения он был значительно менее добр. Умеет, однако, расположить к себе!

На вид ― нормальная женщина. Неужели она осведомительница Кротова? Может, он вообще из других источников узнал: от соседей, риелторов, дворника, в конце концов. Справедливости ради нужно сказать, что домработница повела себя в высшей степени деликатно, не подав виду, что удивлена внешним видом и состоянием своего работодателя. Хотя, вполне возможно, что она видела его и в других, не менее странных или неприятных ситуациях.

С помощью Анастасии Викторовны я раздобыла для Димки инструменты, и, пока домработница убиралась, поливала цветы, готовила, мы вместе с футболистом чинили мебель. Пришлось сказать ей, что хозяину хотелось внести изменения в дизайн комнаты. Наличие инвалидного кресла мы объяснили травмой. Она не стала задавать лишних вопросов.

Димке не очень удобно было работать на коляске, несколько раз он чертыхался и хотел бросить работу, как любой человек процесса, когда дело не доставляет ему удовольствие. Но потом присоединилась я. Где-то пошутила, где-то похвалила, где-то поддержала, и стол приобрел приличный вид.

Вместо разбитых фоторамок и картин я притащила из кладовой несколько работ из дерева, как оказалось, их когда-то сделал Березин. Мы их развесили.

Потом Анастасия Викторовна и я пошли делать импровизированный пандус из досок, которые нашли, чтобы Димка мог выезжать в сад. А он в это время остался в доме. Я случайно заглянула в окно. Картины более жуткой и щемящей мне не приходилось видеть: сильный молодой парень рыдает, словно ребенок, я не видела глаз, но видела дрожащие плечи, уткнутую в колени голову и руки, сжимающие ее в тиски. Телевизор был включен. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что смотрит Димка. Конечно, футбол.

Анастасия Викторовна хотела идти в дом, но я повернула ее в обратную сторону и попросила показать сад, а когда мы возвращались, нарочно говорила громче обычного. Нечего другим подглядывать за человеком в горе, горе нужно принять. И тут соглядатаи не к чему.

Когда мы прощались с домработницей, Димка был уже в нормальном состоянии духа, благодарил, пытался шутить.

Так незаметно приблизился вечер. Мы поужинали. Больше разговор откладывать было нельзя. Димка это понял по моим глазам.

– Пойдемте в гостиную?

– Да, давайте.

Я расположилась на видавшем виды диване, а футболист рядом в своем кресле.

– Вы дали мне понять, что у меня есть шанс. Или это какая-то ошибка?

– Вот, рассуждаете как здравомыслящий человек, а то чуть что грозились убить!

– Вы так и не ответили, ― напомнил Димка.

– Да, шанс есть. Но все зависит от того, чего вы хотите. Ходить вы просто обязаны, здесь нет никаких сомнений, ваша травма не настолько сильна.

– Что мне ходить, я хочу играть!

– И играть вы будете.

– Как? Я же нападающий, мне нельзя по полю пешком ходить!

– Почему сразу «пешком»? Вам что доктор сказал?

– Что я не смогу выступать на прежнем уровне.

– Вот в этом-то и ошибка. Он неправильно сказал, вы физически будете слабее, но как вы будете выступать ― зависит только от вас. Во всяком случае, надо попробовать. Физика, безусловно, крайне важна. Но есть еще психология и явление компенсации. Конечно, придется много работать. Но рвением, терпением, повышенной внимательностью и трудолюбием можно сгладить многое.

– Вы предлагаете мне дыры в теле залатать душой?

– Да. Во всяком случае, попробовать. Думаю, вы согласитесь, что теперешнее ваше состояние далеко от оптимального.

Димка опустил голову и задумался. Ему, уже простившемуся с надеждой играть, наверняка очень хочется снова верить, но мешает боязнь неудачи.

– Что же вы замолчали? Конечно, легче сдаться, чем бороться! Легче жалеть себя и ругать весь свет, чем попытаться! Да, я не дам вам стопроцентную гарантию того, что вы получите Золотой мяч, Золотую бутсу или что-то в этом роде! Но надо же попробовать!

– Вам хорошо говорить! А вы знаете, что я пережил, когда мне сказали, что я не буду играть? Да мне жить расхотелось! Вы это понимаете?! Сколько всего я передумал за все эти дни! Вы все твердите «талант», «одаренность», а я стал калекой, даже подняться не могу! Я из больницы сбежал, чтобы жалости не видеть, чтобы глаз их не видеть! Я же, кроме футбола, ничего не умею! Надеюсь, вы понимаете всю ответственность?

Я не совсем понимала.

– Я же очень хочу верить. И, скорее всего, поверю вам.

– Хуже точно не будет, ― заметила я.

– Это вы так считаете, я уже простился с футболом и как-то пережил это, ― хорошо же он пережил, ничего не скажешь! ― Не знаю, получится ли у меня это еще раз!

– Выбор только за вами.

Димка молчал, судя по тем изменениям в его лице, которые просто невозможно было не заметить, борьба внутри него шла нешуточная.

Минуты тишины.

– Что от меня требуется? ― сначала тихо и робко, а затем все громче и смелее спрашивал футболист. ― Когда я смогу снова ходить?― Димка попытался встать, но ему не удалось, и он бессильно рухнул в кресло.

– Я не могу сказать, когда вы станете на ноги, это зависит от вас, но не контролируется вами. Может, сегодня, а может… ― как бы сказать помягче, ― позже.

– И я должен просто ждать этого момента?

– Нет, если вы не против, с завтрашнего дня мы начнем заниматься физкультурой. Мышцы, когда не работают, быстро теряют свои свойства ― упругость, эластичность. Нам этого не надо. А то придется вас учить заново ходить. Мы будем выполнять упражнения, чтобы держать вас в тонусе, но, одновременно, нельзя напрягать Вашу травмированную ногу: вы сейчас потеряли чувствительность, но это не значит, что на самом деле нога у вас не болит… Что вы на меня так смотрите?

Димка поглядывал на меня и усмехался.

– Вы хоть раз в тренажерном зале были?

– Была… несколько раз… на физкультуре… в универе… и в клубе… мимоходом.