Опиум

– Привет. Я в примерочную, принеси, пожалуйста, пять новых платьев, надеюсь, что-нибудь подберу, – удостаиваю ее вежливой улыбкой, прекрасно зная, как смотрится моя «вежливая улыбка» со стороны. Снисходительно. И надолго застреваю в примерочной. Бэтти то и дело делает мне комплименты по поводу моей фигуры, но я не слушаю. На самом деле таких платьев у меня десятки, но я всегда покупаю еще и еще. Все еще надеюсь, что хоть какая-то из покупок принесет мне удовольствие. Но с годами интерес к одежде пропадает, особенно, когда можешь позволить себе все или почти все.

Головная боль начала отступать, и я думала, что ничто не способно испортить этот день, который я уже запланировала провести в СПА салоне на сеансе расслабляющего массажа. Выбрав два платья из новой коллекции общей стоимостью на семь тысяч долларов, я подошла к кассе и протянула свою карточку, которая никогда мне ни в чем не отказывала.

– Рады были вас видеть, мисс МакАлистер, – улыбается кассирша, проводя мою карту через аппарат. Раздается характерный писк, который сообщает о том, что операция не прошла, и я хмурюсь. Идиотка. Не может правильно провести карточку?

– Простите, мисс, но оплата не проходит. Недостаточно средств или…

– Что? Это ошибка. Проведи еще раз, – раздраженно отрезаю я, прожигая непутевую кассиршу взглядом. Девушка пробует еще раз и протягивает мне карту обратно.

– К сожалению, мисс МакАлистер с вашей картой какие-то проблемы, может быть, попробуем провести оплату другой?

– Ужасное обслуживание, – возвожу глаза к небу, убирая карту в сумочку. – Если бы у меня было время, я бы позвала менеджера. Но, к сожалению, я тороплюсь. И эти платья мне все равно не нравятся, – выдаю я и направляюсь к выходу, чувствуя себя так словно, на моем лбу написано «позор».

Черт. Такого еще не бывало. Не понимаю, в чем проблема. Звонок в банк заканчивается тем, что я узнаю, что средства на моей карте заблокированы. Все еще не веря в то, что это реальность, я еду домой. Бензин, как назло, стремится к нулю, а налички у меня нет…

Проезжаю надпись: «Беверли Хилз» и сворачиваю на родную улицу, попадая в РАЙ. Серьезно, эдемский сад не был разрушен, его просто поместили в самое сердце Лос-Анджелеса. На улицах Беверли Хилз не встретишь грустных людей или толпы туристов: только спокойствие, красота, самые высокие пальмы в мире, бесконечные дома знаменитостей и просто богатых людей, предпочитающих уединение за высокими заборами и сады с собственными фонтанами и бассейнами. Пахнет моими любимыми пионами и свежестью. Это место и-д-е-а-л-ь-н-о. Воплощение американской мечты, ее олицетворение и доказательство того, что она достижима. В этом суть всего нашего народа – постоянно кормить свои амбиции, жить, как роботы, которые должны достичь своей цели. Красивый дом, бочка с деньгами… и чтобы все соседи завидовали. Именно этого хотят достигнуть амбициозные люди, и даже пентхаус в Нью-Йорке или особняк на Стейтен Айленде – это ничто по сравнению с домом в Беверли. И здесь живу я. Здесь родилась, и мне не пришлось даже мечтать обо всем этом.

Что ж, в этой жизни каждый вынужден играть с картами, которые им раздала судьба. Я не виновата, что у меня на руках тузы и козыри. Так вышло. Я не просила об этом.

Все деньги мира не способны вернуть мне сестру. И годы, проведенные в пустую. Родителей, которым важно мое душевное состояние, мои проблемы и мысли. Но им не было важно. Никогда. А после смерти Хлои стало еще хуже.

Я ставлю машину в гараж и поднимаюсь в пустую гостиную. Здесь тихо уже почти шесть лет… Мой взгляд скользит по минималистичному современном дизайну, по светлому и просторному пространству и останавливается на небольшом столе между диванами. Обычно я не ищу ни мать, ни отца и сразу иду в свой отдельный домик, где каждый уголок в моей полной власти, но сейчас мне необходимо найти маму. Я беру со столика рамку и смотрю на фотографию, которую не брала в руки с Рождества.

Наверное, сентиментальный порыв связан с моим плохим настроением, но я чувствую, как мое обычно черствое сердце сжимается в груди и пропускает удар. Я касаюсь кончиками пальцев фотографии, разглядывая черты лица Хлои и ее улыбку.

Она всегда улыбалась. Не удивительно, почему ее все так любили. А она любила меня, несмотря на мой скверный характер и кучу недостатков. Если бы я только в тот вечер не взяла ее с собой… все сложилось бы иначе для нас обеих.

Зря я взяла фото. Не в силах терпеть нахлынувшие чувства, я ставлю фотографию на место, вычеркивая из своей памяти образ сестры. Не надо. Ее не вернуть.

– Рейчел! – кричу я, выходя на террасу с бассейном, и застаю там стройную женщину в красном бикини. Мама даже не смотрит на меня, когда я зову ее. Почти ничего нового. – Рейчел, какого черта мои карточки заблокированы?

– О, ты решила поговорить со мной. Удивительно.

– Я не собираюсь разговаривать с тобой, я просто хочу, чтобы мои деньги вернулись на законное место.

– К сожалению, дорогая, это невозможно, – приторно-сладким голосом отвечает мама. – Твоих денег больше нет. И ты будешь сильно удивлена, когда зайдешь в свой бывший дом.

– Бывший? С какой стати вы забрали мои деньги?

– С такой, что до двадцати одного года мы распоряжаемся твоим наследством, Джелена, – ненавижу, когда меня так называют. – И мы могли, как и преумножить так и растратить его. Мы с отцом решили принять кардинальные меры, – мама встает с лежака, подходит к столику со своей сумочкой и, роясь в кошельке, протягивает мне две пачки денег. – И вложили твои деньги в развитие нового бизнеса. И не надо на меня так смотреть. Ты знаешь, почему мы это сделали!

– Что это?

– Это на первое время. Снимешь себе комнату в Даунтауне, а потом устроишься на работу. Мы будем ждать тебя каждую пятницу за семейным ужином. Но больше ты ни копейки не получишь, – мама протягивает мне деньги, глядя с молчаливым укором. – Я долго терпела, Джелена. Но всему есть предел. Мне стыдно показываться на людях каждый раз, когда о тебе пишут подобные новости.

– И какие же? – скрещиваю руки на груди, мама тем временем берет со столика газету и тыкает меня в грудь. – Почитай на досуге. И бери деньги, – я оценивающе смотрю на пачку денег в руках мамы. Здесь несколько тысяч. Очень щедро, а значит маме в глубине души стыдно за то, что она выгоняет дочь, которую не замечала последние годы своей жизни, из дома. Как мило. Но мне не нужны ее подачки.

– БЕРИ, ДЖЕЛЕНА! – покраснев, она трясет передо мной пачкой денег, и я вырываю их из рук и, разрывая на две части, кидаю остатки купюр в бассейн.

– Да пошли вы. Я вас обоих ненавижу. Слышите? И не говорите, что не за что. Я всегда была для вас пустым местом, вы откупались от меня деньгами. А теперь устали и от этого, решив выгнать за дверь? Спасибо, мамочка. Вот она, безусловная любовь матери к ребенку!

– Ты думаешь, мы тебе зла желаем? У нашей семьи сейчас итак проблемы, и мы тебе говорили об этом, Джелена. И что мы получаем в ответ? Очередные статьи, где наша семья выставлена в грязном свете! Сколько было разговоров, сколько попыток вразумить тебя? Ты нас не слушаешь!

– Может, потому что вы поздно вспомнили о том, что я ваша дочь. Что я существую. Что не я умерла в тот день. Не я! – ледяным тоном произношу я, не давая своему голосу сорваться. Я давно не знаю, что такое слезы, и поэтому я мастерски скрываю свои эмоции, что бы я не испытывала. – Хлоя же любимая дочка. А я так… побочный продукт. Разве не это вы мне вдалбливали все эти годы?

Мама поднимает руку и отвешивает мне болезненную пощечину. Я не чувствую боли, ощущаю лишь то, как все внутри меня закипает от столь пренебрежительного отношения. Ни один мускул на лице не выдает моих чувств, пока я окидываю ее взглядом полным презрения.

– От тебя воняет алкоголем, Джелена. Я надеюсь, это от одежды. И ты не садилась за руль в нетрезвом виде. Катись из моего дома, я тебя видеть не желаю, – шипит мать, отворачиваясь от меня. Это должен быть самой родной и любимый человек для меня, и когда-то так и было. До того, как наша огромная семья не распалась на осколки, которые невозможно соединить вновь.

– Прекрасно, мам. Давно было пора это сделать. С радостью покину этот дом, полный лицемерия и лжи. И кстати, отец спит со своей секретаршей. Ох… и не с одной, кажется, – я разворачиваюсь прежде, чем она хватает с ближайшего столика бокал с мохито и кидает его в МОЮ сторону. Если бы она попала в меня (а стояла я достаточно близко), она бы при замахе разбила его бы об мою голову.

Я убегаю к своему дому, тяжело дыша. Все в порядке. Ничего страшного не произошло. Я сильная и справлюсь с тем, что родные родители отказались от меня и вышвырнули на улицу.

Наверное, многие из вас подумают, что я это все заслужила, и за те несколько маленьких моментов, что я вам показала из своей жизни, у вас обо мне сложилось неприятное впечатление. Что ж, не буду разубеждать. Я действительно не святая, не идеальная, не невинная, и не хорошая. От некоторых поступков, которые я совершала, меня саму тошнит, но мне не страшно посмотреть вам в глаза и рассказать свою историю – такую, какой она есть. Я не ищу оправдания за свои поступки и не жду отпущения грехов, я лишь долгое время пыталась найти себя, а за одно и убийцу моей сестры. Хлоя была моей сестрой, больше чем сестрой. Моей частью, моей плотью и кровью, моим отражением. Но внутри мы были такими разными… ей достались все плюсы, а мне – минусы. Она – ангел, я – дьяволица. А вместе мы были единым целым.

Я и Хлоя стали звездами еще тогда, когда нам не стукнуло и года. Серьезно, еще до годика мы снимались в рекламе детского питания и прочей ерунды, а иначе невозможно, когда твой отец – звезда сериала восьмидесятых и создатель одной из крупнейших студий в Голливуде. Дальше пошли сериалы, в которых мы снимались с пеленок, ситкомы, и линия одежды для маленьких девочек от «Хло и Джи». Весь Голливуд навесил на нас клеймо «вторых сестер Олсен», но все резко изменилось, когда мне исполнилось лет семь. Что-то пошло не так, и мои интересы резко изменились, съемки перестали меня интересовать. В ЛА приезжал цирк du Soleil, и мы ходили на него в рамках школьных занятий. Все номера я смотрела, зевая и засыпая, пока на сцену не вышли акробаты в обтягивающих костюмах, инкрустированных разноцветными камушками. Никогда не забуду, как не могла отвести взгляд от их номера – пара взлетела в воздух на сребристом обруче и выделывали под куполом цирка волшебные вещи, которые находились за гранью моего понимания.

С тех пор мои родители не слышали ничего, кроме «я тоже так хочу», и я шантажировала их. Говорила, то если они не отправят меня в цирковую школу, я перестану ходить на съемки. У родителей был подписан контракт с Universal на новый фильм со мной и Хлоей в главной роли, но в отличие от Хло, которая занималась актерским мастерством сутками, я пропадала на занятиях по хореографии и акробатике и делала больше успехи. Самая гибкая, самая ловкая, и что скрывать – самая красивая. Моя фигура была создана для демонстрации пластики движений и возможностей человеческого тела – и это не мои слова, а слова моих преподавателей, которые пророчили мне славу. Папа был другого мнения – ему НЕОБХОДИМЫ были его дочери-близняшки, удачное вложение, идеальный коммерческий проект, который продлил бы его славу.

Мой папа не просто был знаменитостью, он был звездой, культом, хоть и славу ему подарил один комедийный сериал, популярный в те годы. Он, как и все актеры, мечтал вырасти в драматические роли и получить заветную статуэтку. Но его приглашали только в комедии, и золотой Оскар даже не смотрел в его сторону. Я видела в его глазах его мечты, когда он смотрел на Хлою. Ох, моя сестричка была создана для камеры, как и я для акробатики. Талантливая до смерти – она могла выдавить из себя слезы за секунду, а в следующую минуту уже заливисто смеяться, очаровывая всех свои обаянием. Я в это время оглядывала всех с ледяным выражением лица, не понимая, что от меня хотят, и почему я должна плакать, когда режиссер мне говорит это делать. Довольно унизительно…

Я захожу в свой опустевший дом, чувствуя, как гнев наполняет каждую клеточку моего тела. Большая часть моих вещей сложены в коробки, которые хочется разорвать на части, а вещи сложить на их законные места. Но гордость не позволит мне остаться, после того, что мама сказала мне. Наконец, они вздохнут свободно. Потеряют своего третьего ребенка, потому что общаться я с ними больше не намерена. Митчел уже однажды ушел из дома и не вернулся. Они винили его в смерти Хлои. Не говорили вслух, но взглядов и отношения было достаточно.

Теперь пришла и моя очередь. В Лос-Анжелесе оставаться пока не имеет смысла – не хочу, чтобы родители знали, выслеживали мое местоположение по фотографиям папарацци. Я хочу пропасть с их радаров, поменять телефон и вычеркнуть себя из их жизни. Но нет, это они меня вычеркнули. И давно…

Я кидаю все самые необходимые вещи в огромный чемодан с такой яростью, словно он виноват во всех моих бедах, а не я сама. Но ничего, я справлюсь. Черт возьми, мне нужна работа. Глупо было отказываться от денег «на первое время». Порывшись в нескольких сумочках, я наскребла девятьсот двадцать пять долларов и пять центов. Ничтожно мало, чтобы жить так, как я привыкла. Обычно я тратила столько в день, или даже в час… и никогда не работала нигде – съемки и подиум не считается. Это было давно, и эти деньги я давно потратила на шмотки, машины и салоны красоты. А то самое «наследство», которое у меня уже отняли до двадцати одного года, принадлежит родителям. Жизнь не справедлива. Я не представляю, кем я могу работать. Официанткой, прислугой? Ужас какой. Податься в эскорт, как Наоми? Но я знаю, что это никакой не эскорт вовсе, а настоящая проституция. Я пока не готова пасть так низко. Но мне нужны деньги. Я люблю деньги. Нет, не так. Я люблю свободу, которую они дают.

Я закрываю чемодан и заглядываю в последнюю непроверенную мной коробку – когда я вижу то, что внутри, она чуть не выпадет из моих рук. Точно. Не стоило рассчитывать на то, что мама оставит себе мои награды. В коробке лежат мои кубки, медали и грамоты, полученные за обучение в школе акробатики. Первые места, призы зрительских симпатий на многочисленных конкурсах… после смерти Хлои я на какое-то время полностью погрузилась в спорт, и в этом нашла лекарство от своей боли, пропадая в зале часами. Родители не пошли посмотреть ни на одно мое выступление… ни на одно, понимаете?

И я до сих пор не знаю, почему. Почему с Хлоей мама ходила на каждый гребанный кастинг, а я была вынуждена говорить со сцены «спасибо моим родителям, я вас очень люблю» и знать, что никто меня не слышит.

Я смотрю в зеркало – самое время всплакнуть, но мои веки по-прежнему сухие, а взгляд прямой и хитрый. Все слезы давно выплаканы, и в мире нет человека, который вызовет во мне хоть какую-то бурю эмоций. Иногда, конечно, хочется заставить себя поплакать. Мой психолог говорил, что нельзя все держать в себе. Но у меня не получается, отвыкла.

Я беру самый дорогой для себя кубок, дипломы и грамоты, и складываю их в чемодан. Они мне пригодятся там, куда я отправляюсь. Конечно без опыта работы бывшую звезду акробатики вряд ли возьмут туда, куда я хочу, и все же… попытаться стоит.

Набираю телефон Наоми, выкатывая чемодан за собой.

– Я еду в Вегас, – просто заявляю я, слишком сильно сжимая телефон в руке. Только бы она поехала со мной. Я нуждаюсь в поддержке, пусть даже своей непутевой подруги.

– Что? Тусоваться, Джи? Но сегодня еще среда. Хотя да, отличная идея! В пятницу приезжает Кэлвин Харрис, мы могли бы съездить туда на выходные. Закажешь номер в Encore? – боюсь, дорогая, Encore и 500 долларов за ночь мне теперь не по карману.

– Ты не поняла, Наоми. Я переезжаю в Вегас. Ты же давно хотела там поработать. Куча туристов, а богачи разбрасываются деньгами. К тому же, там можно быть собой, и никто тебя не осудит за некоторые «шалости».

– Ты с ума сошла, Джэл? – слышу на том конце провода визг. – Что случилось? Расскажи мне все с самого начала…

Я почему-то чувствую, как она улыбается. Что-то подсказывает мне, что подруга согласится, а это значит, что сегодня я начинаю новую жизнь. Обычно выражение «новая жизнь» означает заняться собой, больше читать, есть полезную еду, и встать на путь исправления… только в городе Грехов все наоборот, и туда едут такие как я, потерянные души, в надежде затеряться еще больше, чтобы не было так мучительно больно осознавать свою никчемность.

Глава 3

Тайлер

Прошел год с тех пор, как меня выпустили из тюрьмы, а кажется, что я ни на грамм не приблизился к заветной цели. Уилл Браун по-прежнему дышит. Сколько раз я видел его в Вегасе? Дьявол знает, каких усилий мне стоило сдержать внутреннего беса, который был готов немедля схватить его и лишить жизни одним движением. Но я хотел, мечтал видеть его на коленях. Ободранного, нищего, лишенного всего, что имело для него значение.

Я пущу по миру всю его гребанную семейку. Они заслужили каждый пуд боли, что их ожидает. Эти твари не имеют права ходить по земле и быть ее королями.

Сукин ублюдок получил от родителей целую империю: клубы, магазины, банки и, наконец, игорный бизнес – его чертов отель «Цезарь» в Вегасе вместе с одним из самых крупных казино, приносит ему горы денег. Мастеров игры, которые обчищают казино, он вовремя «убирает».

Я потерял родителей, когда мне было двенадцать. Мама была учительницей английского языка, а отец… правой рукой лидера «Dragons», но, как и вся элита банды вел двойную жизнь: завел легальный бизнес, притворившись добропорядочным членом общества. Но ни дом в Beverly Hills, ни жена с ангельской внешностью не помогли Кристоферу стереть грязное пятно с его репутации и заглушить слухи, которые ходили вокруг его персоны.

Я плохо помню свое детство. Помню, что мама оберегала меня от всего, что я не должен был видеть. Но я видел. Каждый раз. До сих пор вижу, когда закрываю глаза… как она плачет и берет меня на руки, позволяя прижаться лицом к ее груди. Отец возвращается домой. Руки по локоть в чужой крови, плечо прострелено. Он скрывается в своем кабинете, где его уже ждет врач нашей семьи, при этом выражение лица у папы такое, словно произошло нечто само собой разумеющееся.

Словно ему не больно – ни убивать, ни самому быть раненым. Думаю, он был одержим не своей настоящей семьей, не нами, а семьей, которая слепила его таким – безжалостным, черствым, машиной-убийцей, владельцем грязного бизнеса и денег, который сделает все, что прикажет лидер, чтобы сначала завоевать его доверие, а потом занять почетное место, когда его не станет.

Раньше я не знал, кто убил мою мать, но теперь, когда я разбираю по щепочкам мотивы Брауна, я понимаю и вижу, что наша вражда продолжалась многие годы. Это началось задолго до того, как мы с Уиллом возненавидели друг друга. Брауны присоединились к бразильскому мафиозному клану, который выглядел куда менее кровожадным, чем «Dragons», «Crips», «Hells» и другие банды и преступными группировками. Никаких уличных убийств, разборок между вражескими синдикатами и строгой иерархии. Лишь игорные дома и закрытые клубы для своих с проститутками и бесконечным потоком алкоголя и наркотиков. У этой группировки нет иерархии, как у нас, и отследив многовековую историю семьи Браун, я увидел, что почти все их предки были так или иначе связаны с верхушками власти и политиками. Теневые правители, покупающие мировых судей и чиновников страны. Конечно, они ненавидели «dragons», которые пришли на их землю с другого континента и начали диктовать свои правила. Началось с малого – «Dragons» просто забирали наркотики, оружие, алкоголь (во времена «сухого закона) и лишали другие банды возможности нормально вести свою деятельность. Не щадили никого, жестоко расправляясь со всеми, кто вставал у нас на пути. Это длилось больше века, пока «Dragons» не подмяли под себя множество банд, и теперь, так или иначе, они все подчинялись нашему лидеру.

Я помню, когда умерла мама. В ту ночь отец привел меня в штаб-квартиру банды, где состоялась мое первое посвящение. Они промывали мозги с детства, растили идеальных преступников, которые пойдут на все ради банды.

Как я уже говорил – секта.

После смерти матери отец просто исчез, я был слишком мал, чтобы понять, что произошло. Возможно, сейчас он уже умер. Именно такая «кара» могла настичь правую руку лидера, продвинувшись так далеко, он отказался от всего, что ему доверили. Мне было двенадцать. Мы с Блэр, моей сестрой, остались одни.

Но это еще не все… когда мы остались одни, нас не забрали в приют, как я ожидал. Мы оказались в семье Браунов, и они стали нашими официальными опекунами. Сэт Браун заявил, что он мой дядя, брат моего отца. Он рассказал длинную историю, которую я почти не слушал. О том, что они с братом вечно соперничали и их война переросла в то, что Сэт наперекор брату связал свою жизнь с вражеской преступной группировкой. Он сказал, что если я вырасту по его правилам и приму его как отца, то получу все – деньги, власть, успех и никогда не вернусь на «улицу», с которой и начинают все, кто стоят на самых нижних ступенях в «Dragons».

Конечно, для меня это стало потрясением, но рассыпанный и разбитый пазл начал складываться в единую картинку – он убил мою мать. Из ревности. Кто еще мог? Я видел, как он смотрел на меня. Как на ублюдка, как на маятник, который напоминал ему о том, что его любимая предпочла другого. Не знаю точно, что скрывало их общее прошлое, но они оба любили ее. Я нашел мамину фотографию в выдвижном ящике его рабочего стола. Несколько. И их совместные тоже. Но мама выбрала его родного брата, которого он ненавидел. Я не мог воспринимать Сэта Брауна как своего отца, а Уилла как брата. Сэт терпеть не мог нас с сестрой… Блэр была старше меня на три года, но еще слишком юна для того, чтобы вытерпеть то, что приготовил для нее этот ублюдок.

Такая милая девочка. Моя Блэр. Когда-то она была так похожа на маму. Ангел воплоти, которого он испортил. Гребанный извращенец… Она сопротивлялась и кричала, а я мечтал, что когда-нибудь убью этого ублюдка, который смеет называться нашим дядей. Я мечтал стать сильным, другим. Таким, как мой отец, бесстрашным. Но что я мог сделать в двенадцать лет? Я попытался. Напал на Сэта, пока он спал, с кухонным ножом, но прирезать за сестру его так и не удалось. Блэр изменилась, она, кажется, даже меня не узнавала от шока. Сошла с ума. Сэт выкинул меня на улицу, и еще тогда я поклялся отомстить. Но попав в банду, я забыл о своем прошлом, оно ушло на второй план. Они умели стирать его, гипнотизируя и внушая новые цели и принципы.

Сэт сделал из Блэр проститутку, и, когда в последний раз я видел сестру, я не хотел верить… Обдолбанная грязная нимфоманка, помешанная на сексе. Он полностью сломал ее личность, прогнул под себя, изменил до неузнаваемости.

Вы еще не верите, что моя жизнь – это уголок ада на земле? Все девять кругов, по которым я мотаюсь год за годом, не в силах найти выход, сойти с дистанции. Я слишком силен, чтобы отказаться от жизни, какой бы она ни была, к тому же я не могу думать ни о чем, кроме дня, когда отниму у Браунов все.

Все деньги, которыми обладал мой отец, были завещаны мне, но поскольку я еще не был совершеннолетним, они автоматически перешли к моему «опекуну». Сэт отнял все до копейки, вложив их в свой многомиллионный бизнес. Я был маленьким, никто не собирался делать меня лидером, несмотря на положение отца, поэтому меня приняли в банду, но на общих условиях. Как и все я начинал с малого. Обучение. Воровство. Хулиганство. Первая партия наркотиков. И много, много денег, полученных с их продажи.

Все девизы банды, все наши правила и мировоззрение высечены у меня на сердце. Кем бы я ни был, кем бы ни захотел стать, я навсегда останусь одним из Драконов – моя кровь принадлежит им, и сопротивление бесполезно. Какой бы силой воли ты ни обладал, если ты вступил в подобное сообщество с малых лет, ты больше никогда не сможешь избавиться от убеждений, которые воспитала в тебе твоя семья.

«Кровь за кровь, и твоя кровь принадлежит лидеру» – это клеймо, девиз, от которого не убежать и не избавиться.

Но четыре года назад я оставил все. Ради сына, которого со мной больше нет. Когда он начал подрастать, я смотрел на него и понимал, что возможно, он вскоре останется один. Рано или поздно меня убьют. Я был под постоянным прицелом, иначе и невозможно, когда ты являешься частью клана. Я чувствовал, что это неправильно. Иногда это наступало как прозрение. Пробуждение от сна. Когда я убивал очередного соперника банды, когда переправлял огромную партию наркотиков через границу, я чувствовал себя так, словно мне навязали все это. Привили с рождения быть таким. Я мечтал о лекарстве от этого вируса, от этой болезни, от этого образа жизни…

Я хотел изменить все, чтобы разорвать этот порочный круг. Хотел, чтобы мой сын мог сам выбирать, кем он станет. Чтобы ему не пришлось видеть, как умирает Клара, попав под горячую руку одного из наших врагов.