Теория всего

– Гравитация – говорю я. Под моими ногами из пустоты появляется земля. Я наконец-то чувствую привычную почву под ногами. Тоже самое испытывают вернувшиеся космонавты, находящихся по полгода на орбите. Они заново привыкают ходить. Сначала их возят в инвалидных креслах для того, что бы их позвоночник снова смог привыкнуть к весу сидящего человека. Потом постепенно им помогают делать упражнения, укрепляющие организм и только потом разрешают встать. Здоровые, крепкие парни без единого изъяна, совершенные образцы тел, получить которых в качестве натурщиков мечтает каждая художественная школа, ходят с палками костылями, словно столетние деды. Их учат ходить вдоль стен, опираясь на специальные перила, и только потом они возвращаются к своему нормальному состоянию. Я делаю первый шаг, вытягивая перед собой руку, боясь наткнуться на что–то. Со стороны я выгляжу крайне смешно. Я выгляжу наверное так же, как слепой, от которого только что убежала собака-поводырь. Знаете ли вы, что перед тем как рассесться по своим местам в кабине ракеты космонавты должны выйти из подъезжающего к ракете автобуса и облить заднее правое колесо автобуса своей мочой? Знаете ли вы, что в последний вечер перед стартом ракеты космонавты смотрят Белое солнце пустыни? Прошло пятьдесят лет, а они по–прежнему повторяют все то, что делал Гагарин перед своим полетом. Никто не хочет оказаться на месте тех, кто помочился на другое колесо или посмотрел другой фильм. Если сделать что–то не так, обгоревшие останки экипажа будут собирать в радиусе пятидесяти километров от места старта ракеты. А я по– прежнему иду, вытягивая перед собой руку. И я понимаю, чего мне не хватает.

– Свет – громко говорю я. Пустота вокруг меня заливается светом. Теперь я вижу, где я нахожусь. Я в бесконечной соляной пустыне, плавно растворяющейся в плывущим из-за преломлений света от горячего воздуха горизонтом. И в какую сторону я бы не посмотрел, я вижу одинаковую картину. Я вспоминаю, как нужно ходить. Мои мышцы, так же, как и мышцы космонавтов, учатся выполнять приказы, идущие из моего мозга. Мои шаги становятся тверже и уверенней. Я подпрыгиваю. Мои мышцы снова слушаются меня. В отличие от космонавтов, мне не приходится проходить длительную и мучительную реабилитацию.

– В тот день я просто ехал по шоссе, возвращаясь к своему бару от своей телки – говорит Уилл – сорок минут в одну сторону, сорок минут в другую. Она была залетной, но мы схлестнулось с ней и у нас понеслось. В какое бы время я к ней не приехал, она всегда раздвигала свои ноги. Залетная телка, которая с удовольствием раздвигает ноги в любое время суток – не так уж и плохо. Я возвращался от нее утром, часов в восемь. Встал, оделся и пошел к машине. Она никогда не спрашивала, когда я появлюсь в следующий раз. Ты встаешь, одеваешься, уезжаешь на месяц, другой, возвращаешься а она не задает тебе вопросов – заиметь такую телку не так уж и плохо. Я ехал на скорости шестьдесят миль и перевалив за вершину холма, увидел два врезавшихся автомобиля, которые уже начинали гореть. Я вжал педаль акселератора в пол и оказался возле них через двадцать пять секунд. Красный мустанг шестьдесят шестого года и черный камаро шестьдесят восьмого. Они уже горели и из их баков лился бензин, разжигая огонь еще сильнее. В камаро ехали двое. Им было чуть больше тридцати. Высокий мужчина и женщина–блондинка. Их головы были проломлены ударом о консоль, потому что они наплевали на ремни. Внутри горящего красного мустанга кто–то еще был живой. Я видел, сквозь языки огня, как внутри машины кто–то мечется, пытаясь выбраться из машины. Дверь мустанга заклинила из-за того, что его кузов искорежился от встречного удара летящего камаро. Эту дверь пыталась открыть сидевшая внутри молодая телка. Я ударил своим тяжелым кованным сапогом по стеклу двери и выбил его, схватил девчонку за волосы и выволок ее наружу. Едва я успел ее вытащить из машины и оттащить от ее машины, как огонь добрался до бензобака и мустанг рванул. Девчонка потеряла сознание. Я забросил ее в свой пикап и покатил к городу. Я доехал до больницы и отдал ее врачам. Они записали мой адрес. Через неделю в мою дверь постучали. На пороге оказалась та самая телка. В ее руке был бумажный пакет. Ей его дал ее отец. Она оказалась дочкой нефтяного магната. Она отдала мне пакет и в нем оказалось пятьдесят штук. Она спросила, как она еще может отблагодарить меня. Я сказал просто – отсосать. Эти тинейждеры. Ты смотришь на них как на детей, пока не понимаешь, что имеешь дело с молодыми акулами. В свои шестнадцать она сосала лучше всех вегасовских шлюх вместе взятых. Она отсосала мне так, что я до сих пор помню ее язык. В тот день я набил себе языки пламени на руку и на член. Так я поставил себе якорь на лучший блоуджоб за свою жизнь. Если хотите, я могу показать вам свой татуированный член. Это я так, к слову, вы не подумайте, что я эксгибиционист.

Мы с братом берем свои ледяные шоты со Stolichnaya и выпиваем их до дна. Я перепробовал много русских водок. Stolichnaya лучшая из них. Не знаю, как Уилл достает ее, но она настоящая и на ней русские буквы. Еще два шота – говорю я Уиллу. Он кивает и снова поворачивается к нам спиной, протягивая свою единственную руку к стоящей на полке бутылке русской водки. В пепельницу падает очередная кожура лимона.

– День и ночь – говорю я. Перед моими глазами проносятся все тела Вселенной и данные о них. Их орбиты, периоды обращения и спутники. Двойные звезды, черные дыры и астероидные пояса, темное вещество, антивещество, солнечные ветры и скопления пыли – все то, о чем я никогда не знал, неожиданно за секунду становится простым и понятным. Прямо надо мной из ниоткуда появляется знойное летнее солнце. Через секунду оно заходит и на залитое звездами небо выплывает луна. Она огромная. Она висит как никогда близко ко мне. Я отчетливо могу рассмотреть все ее кратеры. До того, как первая рыба выбралась на сушу, луна была гораздо ближе к земле. С каждым годом гравитационные силы отрывают ее от земли все дальше. В один день луна оторвется от земли и она навсегда осиротеет, потеряв своего молчаливого спутника. Скучный лунный пейзаж разбавляют застывшие луноходы. Те, что смогли вернуться, хранят свои секреты в зоне пятьдесят один. Сотни журналов и газет всего мира регулярно пишут о ней и о том, что Большой Брат скрывает всю правду о маленьких зеленых человечках. Вся информация, гуляю ая по этим страницам, является плодом воображения больных на голову редакторов, пересмотревших в детстве звездных войн и ити. Информация об инопланетянах, прибывших с важной миссией с другого края вселенной является вымыслом. Сто процентов информации, гуляющей по СМИ – специальная утка, запущенная главными редакторами для достижения рейтингов и выполнения планов сбыта. Сто процентов. Почти сто. А один процент – то, что происходит на самом деле. Зайдите в гуглмарс. Взгляните сами на круглый туннель на поверхности Марса. Зайдите в гуглмун. Все аполло приземлялись в одном и том же квадрате. Посмотрите внимательно на этот квадрат. Зайдите на сайт NASA. Взгляните сами на фотографии, сделанные астронавтами на луне. Найдите на них следы, не принадлежащие астронавтам. Спросите русского космонавта Леонова о летающих тарелках. После приземления его не отправили в психиатрическую больницу. Один процент. То, чему можно верить.

– Океаны, моря, реки и озера – говорю я. Перед моими глазами в долю секунды проносятся данные о береговых линиях островов и материков, и структуры тектонических плит и уровни земной коры.

– Это было в одной из тех стран, где землетрясения происходят через день – говорит Уилл и ставит перед нами два новых шота – я пил, не просыхая, уже третий месяц. В поисках чего–то интересного я забрался так далеко от туристических маршрутов, что в деревнях, через которые я ехал наугад, местные жители не могли меня понять, потому что не знали ни одного слова на английском, а я не мог понять их, говорящих только на местных наречиях. Я уже выезжал из очередной деревни, как неожиданно увидел стремную телку, начавшей голосовать, едва увидев меня. Она была настолько стремной, что могла бы выиграть чемпионат мира по стремности. Она была конопатой, в толстых очках и с кривыми зубами. Обычная европейская лохушка, бог знает как оказавшейся в этой дыре. Если бы я увидел ее где–то в Техасе, то тут же вдавил бы в пол педаль акселератора. Но здесь она была единственной, кто знал английский. Короче, я молча показал ей на кузов и она залезла в него. Я спросил у нее, пока она залезала в кузов, откуда она. Она оказалась немкой. Немки вообще самые странные – мы с Джеком берем шоты и выпиваем их – ты вроде бы думаешь, что они в кровати такие же, как и в немецких порнофильмах, а на самом деле тебе достается холодное бревно, не умеющее даже толком раздвигать ноги. Первыми романтиками как не смешно, были немцы. Странно, да, немцы и вдруг романтики? Но в принципе это похоже на правду, достаточно вспомнить про одного популярного в тридцатых годах невысокого немца в военной форме и со странными усиками, любившего вытягивать перед собой правую руку – говорит Уилл, убирая два пустых шота с барной стойки – Дрючить обычную немку примерно такое же удовольствие, как мастурбировать от скуки. За исключением шлюх. Они как раз такие, как в фильмах. Но найти среди них красивую шлюху также тяжело, как мне победить на выборах в конгрессмены – Уилл снова ставит перед нами два полных шота водки – короче, как только эта страшила залезла ко мне в кузов я еще глотнул из бутылки и снова нажал на газ. Бухать и ездить – были моими единственными развлечениями в той стране. Я только и делал, что смотрел на джунгли и бухал. Трех месяцев рассматривания джунглей и бухания достаточно, что бы ты захотел оказаться в центре бурлящего мегаполиса. Я проехал метров семьсот от того места, где взял ее, как вдруг все затряслось и что–то очень громко бабахнуло. Я тут же ударил по тормозам и вылез из тачки. Немка побледнела и молча показала мне рукой на деревню, в которой я только что ее подобрал. Я посмотрел и первый раз за три месяца протрезвел. Деревня и все, что было вокруг нее на пятьсот метров – все ушло под землю. Это называется тектонический сдвиг. Немка начала благодарить меня, за то, что я ее подобрал, а я достал нож и вырезал им на себе контур руля. Так я поставил себе якорь на то, что бы вовремя сваливать. Я достал карту, посмотрел на нее и поехал к ближайшему аэропорту, а немка продолжала благодарить меня и пыталась перевязать мою руку. Когда говорят восемнадцать часов подряд данке шён, может поехать крыша. В аэропорту она попросила подождать ее пять минут. Она пошла в банк и вернулась с двадцатью пяти косарями. Она отдала их мне и продолжала благодарить. Я наконец–то распрощался с ней, сел в самолет, и выйдя из него пошел в ближайший тату–салон, где мне по контуру набили руль.

– Растения – говорю я. Перед моими глазами мелькают все известные и неизвестные науке растения. Из земли на моих глазах начинают быстро вырастать трава. Через секунду она достают до моих щиколоток, а еще через секунду она достает по середины моей голени.

– Разницы между первыми животными и первыми растениями была такой же, как разница между двумя одинаковыми гамбургерами. Никакой – говорит Уилл и ставит на барную стойку два ледяных шота – это рассказала мне одна телка, которую я пялил в Небраске. Никто не знает, что именно происходило в том первичном супе. Были разные эксперименты, но все они так толком ничего и не сказали, кроме того что в нем могло что–то происходить. Эта телка преподавала в университете и с понедельника по пятницу ходила в строгом костюме и очках, а с вечера пятницы по утро понедельника тусовалась в самых грязных барах – Уилл берет в руку бутылку Stolichnaya и аккуратно льет из нее в промерзшие шоты – у нее было раздвоение личности. Ее клинило конкретно так, что каждая личность даже не знала о существовании другой. Если ты никогда не пялил телку с раздвоением личности, то многое потерял. Это очень смешно – пялить телку, которая орет, что хочет больше и жадно двигается, помогая тебе дрючить ее, а через секунду у нее что–то щелкает в голове, ее лицо моментально меняется и она начинает орать испуганным голосом что бы ее спасли от насильника. Когда это случилось в первый раз, я подумал, что я спятил. Поэтому я дрючил ее только по пятницам и субботам. Каждую субботу я бухал и дрючил ее. Она ничего не помнила о том, что было неделю назад, и каждый раз я знакомился с ней заново. Но, фак, с ней стоило знакомиться заново каждую неделю, потому что дрючить ее можно было так, как ты только захочешь. Ты влепляешь ей мощную пощечинцу, а она смотрит на тебя, медленно облизывает верхнюю губу языком и говорит – это все, на что ты способен, цыпленок? Она просила, что бы я дрючил ее как самую последнюю шлюху. Я думаю, ее студенты обалдели ли бы, узнав, что их преподаватель биологии по выходным давала фору самой разгульной девчонки студенческого кампуса.

– Животные – говорю я. Фотографии всех живых существ проносятся перед моими глазами. Из травы начинает нестись трель цикад. Возле моей ноги появляется мордочка ящерицы. Я вижу как на травинку быстро взбирается божья коровка, расправляет свои крылья и взлетает. Я поднимаю голову. Высоко в небе летит стая лебедей. Я улыбаюсь. Уилл меняет мне пепельницу. Я по–прежнему курю пачку в день, а мой брат бросил. Джек бросил курить самым легким и самым коротким путем. Если вы хотите избавиться от панических атак, вы должны каждый день ровно по тридцать минут сидеть и бояться все то, что вас так беспокоит. Если сидеть и бояться целенаправленно, то через две недели вы уже научитесь легко и безболезненно гасить в себе спонтанные приступы страха. Психиаторы называют это метод тушения костра подбрасыванием в него большого количества дров.Джек поступил именно так. Он купил банку чистого никотина и вертикально опустил в нее три сигареты. Через неделю он достал сигареты и опустил их в банку оружейного масла. Еще через неделю он достал сигареты из масла и высушил их. Когда они высохли, Джек зажег большую церковную свечу и начал капать на сигареты расплавленным воском. Джек подкурил одну сигарету и тут же его начало рвать. Его рвало, а он продолжал курить сигарету. Его рвало, а он курил и курил. В общем, он вырубился через двадцать секунд, а когда пришел в себя, то уже не мог смотреть на сигареты. Это называется разорвать паттерн на отношение к сигарете. Он вызвал обратную реакцию. Теперь когда он берет в руку сигарету, его начинает страшно рвать. Если вы захотите бросить курить за минуту, спросите у Джека оставшиеся сигареты. У него осталось еще две. Вам хватит одной затяжки, что бы навсегда избавиться от курения. А я все еще курю. Я посчитал самоубийством курить тот чистый яд, что сделал Джек. Я курю две пачки в день. И у меня кашель. И у меня опухшее горло. У меня желтые зубы. У меня желтые пальцы. Что бы я не сказал, все обращает внимание только на сигаретный запах из моего рта. Даже если тереть их металлической щеткой, то можно протереть пальцы насквозь, а желтизна не исчезнет. Я пробовал покупать пластыри и обклеивать ими свое тело. Я ходил в лабораторию и внимательно смотрел на то, как сигаретный беррилий излучать изотопы. Я смотрел, как альфа-излучение сгорающих сигарет на моих глазах заставляло сжиматься и почернеть листья цветка. Это шокировало меня настолько, что я снова доставал сигареты и затягивался что бы успокоиться. Все, к чему я пришел, это раз в месяц бегать по двадцать километров. На восьмом километре ты начинаешь выплевывать из уголков своих легких куски застоявшейся жидкости, пропитанной никотином. На двенадцатом километре твоя слюна становиться светло–желтой. На восемнадцатом – белой. А на двадцатом из легких начинает идти кровь и ты начинаешь дышать легко и свободно. Делать так намного эффективнее, чем раз в неделю заходить в аптеку и покупать отхаркивающую микстуру.

– Мой брат – говорю я. Из ниоткуда появляется Джек. Мой младший брат. Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне в ответ. – Хочешь холодного пива? – спрашиваю я своего брата – я бы не отказался – отвечает он. – Два холодных Будвайзера – говорю я. В моих руках появляются две холодные бутылки. Я передаю одну Джеку и открыв их, мы звонко ударяем бутылочными горлышками.

– В тот вечер он вошел в плотный туман. Я таскал по залу огромный поднос с бокалами шампанского на своем плече. Постоянно таскать на себе такую тяжесть может привести только к одному – твои позвонки начнут смещаться и однажды они не смогут встать на место – говорит Уилл, ставя перед нами два очередных шота водки – когда такое случится, ты должен как борец, одеть специальный пояс, что бы удерживать позвонки на месте. Иначе ты не сможешь даже встать с кровати. Не знаю, как меня занесло, но я оказался на том корабле и как мальчишка носился между этими сморщенными денежными мешками, жившими на том атлантическом лайнере годами. Маршрут лайнера был просчитан на несколько лет вперед. Это был один из тех лайнеров, на котором можно купить каюту за несколько миллионов и полтора года не отрываясь смотреть в иллюминатор, глядя, как корабль делает очередное кругосветное путешествие. Идеальное развлечение для стариков, чья жизнь прошла на Уолл–стрит. Они только и делали, что плавали в бассейне, соревнуясь между собой в том, чье же тело более обвисшее. Только тогда я узнал о закономерности, что чем больше морщин на теле старика, тем больше денег на его счету. Он плывет в бассейне, рядом с ним красиво плывет очередная модель из списка десяти самых оплачиваемых моделей в мире, а ты должен в жару идти рядом с ним по бортику бассейна в форме, и стараясь не потеть, держать на своем плече двадцать литров разлитого ледяного шампанского.

У нас было два развлечения – ставить ставки на то, кто же из них первым перднет на выступлении приглашенной звезды и дрючить топ-моделей. Я всегда ставил на одного из Рокфеллеров – однажды, когда выступала Лайза Минели, я сорвал на его бздохе пять косых – говорит Уилл и достает из морозилки два ледяных шота – Модели от скуки сами липли к нам. Когда они видели мое разтатуированное тело под белоснежной рубашкой, то начинали визжать от радости. В тот месяц мы бороздили Атлантику в районе Бермуд. Первым делом поднялся туман. Я заметил его, потому что находился в ресторане верхней палубы. Десятки старикашек ужинали, лениво посматривая на выступление очередной звезды. Они прилетали к нам на вертолете, выступали перед ними и могли полгода ничего не делать – старикашки башляли им от скуки гигантские суммы с шестью нулями. Очередная певичка начала заметно нервничать, потому что с каждой секундой погода становилась все хуже. Через несколько секунд в зале оказался первый помощник капитана и попросил спуститься всех в свои каюты. Всем стало ясно, что это только начало большого шторма. Эти старые пердуны стали вставать со своих мест и идти к лифту. В моем контракте был пункт о том, что я могу выйти из зала только тогда, когда уйдет самый медленный старикашка. Я стоял в зале и ждал, как вдруг корабль неожиданно начал разворачиваться боком к волне. Это не выдержал руль корабля и полетел напрочь. Тут же загорелась лампочка сигнала эвакуации с корабля. Нет ничего хуже того, чем неуправляемый корабль в шторм. А пока я стоял и ждал старикашек, корабль все разворачивало боком к огромной волне. Она ударила нам прямо в борт и пробив стекла ресторана, прошла сквозь всю палубу. Она прошла сквозь ресторан и вместе со всеми людьми сбила меня с ног и подхватив, вышвырнула в океан через противоположный борт. Когда волна несла меня через ресторан, она бросила меня на лампочку и та расколовшись, глубоко вошла в мое плечо. Вместе с ней я оказался в открытом океане. Обернувшись, я увидел, что корабль дал огромный боковой крен и едва он начал выпрямляться от удара, как в его борт ударила еще она огромная волна. Корабль перевернулся верх дном и треснул пополам. Я видел, как из разломанного пополам корпуса выпадают старикашки из своих кают и ударяясь своими телами о разломанные перегородки, отскакивают от них. Когда ты оказываешься выкинутым в огромный океанский шторм, у тебя больше шансов выжить, чем у тех, кто находится в корабле. Главное – не попасть под гребень волны, иначе он утащит тебя на огромную глубину. Всплыть из воды, насыщенной пузырями воздуха невозможно. Рядом со мной оказался спасательный круг и я зацепился за него, что есть силы и тут же потерял сознание из-за задержавшегося болевого шока. Когда я пришел в себя, из моей руки все еще торчала лампочка и надо мной кружил армейский вертолет, из которого выпрыгивали маринсы в ластах, пытаясь как можно быстрее добраться до меня. Я оказался единственным, кто спасся с огромного корабля. Уже на авианосце я узнал, что корабль слишком близко подошел к бермудскому треугольнику и пропал с радаров, не послав сигнала мэйдей. Тут же в этот квадрат были направлены реактивные самолеты с ближайшего авианосца для того, что бы разобраться, почему нет сигнала. Они ничего не нашли. В квадрат были направлены спасатели. Я лежал на своей кровати и слушал все это от одного морского офицера. Он оказался отличным парнем и был единственный, кто задал мне вопрос про татуировки. Выяснилось, что он изредка набивает рисунки своим друзьям. Он–то и набил мне на шрам от лампочки спасательный круг – так я поставил себе якорь на то, что бы выживать в любой ситуации – говорит Уилл и убирает выпитые нами шоты водки со стойки.

– Ты давно здесь? – спрашивает меня Джек и делает глоток из бутылки. – Не знаю – отвечаю я – кажется, что слишком давно. – И как здесь?– спрашивает он. – Здесь полная тоска и никаких развлечений. – Слушай, а давай сыграем в богов – говорит мне мой брат – наделаем людей и скажем им, что мы их боги. – Хорошая идея – говорю я – но телки должны ходить голыми. Джек понимающе смеется.

Я подхожу к ручью, беру в руки немного мягкой глины и начинаю лепить из нее человечка. Через пять минут человечек готов. – Оживи – говорю я. Он оживает. – Стань человеком. Он начинает расти и превращается в голого мужчину. Мужчина смотрит на меня и говорит – Ты кто?

– Я был самым скромным парнем в своей школе – говорит Уилл – я бы так им и остался, если бы не моя одноклассница. Одна из тех телок, чьи богатые родители с детства приучают детей смотреть на всех свысока. Я был страшно в нее влюблен и боялся признаться ей в этом. А она ходила и все стебалась надо мной, как над последним лохом. Она была уверенна, что я никогда не отважусь что– либо сделать в жизни. Однажды она перед всем классом сказала, что переспит со мной, если я отважусь сделать на себе татуировку что я – лох. Ни один нормальный парень не сделает подобного. А я сделал. Это был единственный способ доказать всем, что ты настоящий фрик. Я сделал это и на следующий день перед всем классом снял свою тениссную рубашку. Я снял свою рубашку и у всех отвисла челюсть. На моем плече красовалась надпись – этот лох отъебал Эбби Литтлгейт . С тех пор все и завертелось.

– Я тот, кто тебя создал. Я твой Бог – говорю я глиняному человечку – и у меня нет имени. Просто Бог. Ты человек и тебя зовут Адам. Ты должен слушаться меня, потому что я дал тебе жизнь – говорю я ему и перекладывая холодный будвайзер в другую руку, слышу как в кустах давится от смеха Джек. У Джека особенный смех. Его смех ни с кем ни спутать. Он заставляет тебя лежа на полу и угорая от смеха, держать себя за живот, боясь, что он вот–вот не выдержит и порвется.

– Бог – говорит мне Адам, поворачивая голову и глядя на несущийся смех из-за кустов – а что мне можно делать? – Ты можешь делать все, что захочешь. Хоть на голове танцуй – мне все равно. Только не ешь вон те яблоки, а то сдохнешь – я показываю рукой на первое попавшееся дерево. Кстати, я думаю, скоро я сделаю тебе женщину. – Женщину? А что это такое? – спрашивает меня послушный глиняный Адам. – Ты увидишь и сам поймешь. – отвечаю я, подхожу к нему, сую в него свою руку и отламывая небольшой кусок его глиняного ребра, достаю из него руку. – Давай, завтра увидимся – говорю я ему, показываю пальцами пис и иду к кустам.

– Ну ты даешь – смеется Джек – я твой Бог. Такое не каждый день услышишь. Мы позабавимся сейчас с моим братом. Из куска ребра глиняного человечка мы слепим отличную телку. Мы лепим ее. Мы оживляем ее. И мы спорим. – Сиськи, сиськи должны быть другими – говорит мой младший брат. – Это же не Лола Феррари, сделай ей обычные сиськи, не маленькие и не большие, а то они будут свисать вниз. Сиськи должны стоять – говорит Джек. – Ладно – говорю я – можно и поменьше. – Задница, что у нее за задница? – спрашивает он – тебе что, действительно нравятся такие задницы? Это же не задница, это что – то совершенно другое. Если она захочет сесть на стул, то ей потребуется два стула, вместо одного. – Слушай, лепи ее сам – отвечаю я суетящемуся Джеку – давай, вылепи из нее нормальную телку. Такую, что бы с ней не стремно было появиться в каком–нибудь клубе.

– Я хочу чипсы – громко говорю я. моей руке оказываются принглс с укропом. Большая пачка. Я открываю ее и с наслаждением начинаю их есть и протягивая пачку брату, спрашиваю – не хочешь еще пива? Не откажусь – говорит мне Джек.