Наследники графа. Кристиан

– Я как п-перо на ветру, п-потому что не знаю, кто я есть. Передо мной лежат два пути – один исхожен, второй еще нет. От того, какой я выберу, зависит моя дальнейшая жизнь, – тихо и задумчиво произнес Ихара.

Но эта фраза ничего не объяснила дочери князя, а лишь сделала в ее глазах самурая еще более странным и загадочным юношей.

По левую сторону от дороги показалось какое-то селение. Но к удивлению девушки, самурай не свернул туда, а направил коня в противоположном направлении. Кажется, он точно знал, куда нужно ехать. Лишь когда они оказались достаточно далеко от крестьянских домов, Ихара спешился, сказал ей ждать здесь, а сам направился в деревню. Вернулся он с кувшином козьего молока, детским молочным рожком и рисовыми лепешками. Наконец-то удалось накормить младенца, который сразу заснул.

Путники продолжили движение. Вскоре Мана задремала, прижавшись щекой к спине своего спасителя и охранника. Но через некоторое время изменившийся стук копыт коня разбудил ее.

– Мы выехали на д-дорогу, – не оглядываясь, ответил Ихара на ее вопрос.

Теперь опасность возросла. На дороге можно встретить кого угодно. И хотя у Ихары при себе меч и лук, его положение в случае боя очень усложняли Мана и ребенок. Гром, грозно клокотавший где-то позади весь день, все-таки нагнал их. Уже начинало темнеть, когда погода сильно испортилась. Небо вспыхивало молниями то там, то тут. Вся природа тяжело дышала грозой, словно усталый хищный зверь.

Мана заметила, что Ихара направил коня в сторону, – по тропинке, ведущей в лес. Но как оказалось, это был не просто лес, а скорее ухоженный большой сад. Здесь был даже лотосовый пруд! Откуда такая красота в столь отдаленном месте? Деревянный дом, который увидела девушка из-за плеча самурая, был довольно небольшой, аккуратный. Он утопал в зелени и цветах, запах которых окутывал все пространство вокруг здания и внутри него.

Встретившие их слуги, кажется, совсем не удивились приезду самурая. Мана даже подумала, что они хорошо знают его.

Девушку завели в дом и оставили в одной из комнат. Она слышала, как снаружи Ихара говорил с кем-то приглушенным голосом. Он периодически слегка запинался, поэтому Мана и сделала вывод, что говорит именно ее спутник, хотя и не разобрала ни одного слова.

Затем вошли служанки, забрали младенца. Девушка заметила, что с ней обращаются также, как дома, значит, знают кто она. Не опасно ли это? Где же Ихара? Стараясь сохранить спокойствие, Мана, пока ее освобождали от мужской одежды, обмывали ее тело душистой водой, и облачали в розовое кимоно, постоянно оглядывалась к двери. Но оттуда никто не появлялся, кроме сновавшей вокруг нее прислуги.

Только когда туалет девушки был окончен, перед ней появилась хозяйка этого удивительного места. Дочь кага-хана с ужасом осознала, что оказалась в доме гейши. Перед ней стояла невероятно красивая молодая женщина. Лицо ее было почти кукольным, а из замысловатой прически торчало множество палочек-шпилек. Шелковое кимоно украшал рисунок в виде танцующих журавлей, а пояс был завязан уникальным способом, что являлось главной отличительной чертой женщин, в совершенстве владевших искусством Эроса.

И хотя хозяйка поклонилась ей, приветствуя дочь владетеля этих мест, Мана почувствовала себя скованно рядом с такой роскошной красавицей. Потягаться с ней могла бы только тетушка Шинджу, но кто знает, что с ней теперь стало…

Амайя Кин – так звали приютившую их женщину. Рядом с хозяйкой неподвижно стоял Ихара. Без доспехов и оружия он сейчас выглядел не так внушительно. Таким его дочь князя Иоири никогда не видела. Темные волосы, теперь не стянутые в косу, а свободно лежавшие на плечах, оказались довольно длинными и к тому же слегка вились. Нижняя часть лица чуть потемнела от проступившей щетины. У японцев растительность на лице была явлением гораздо более редким, чем у европейцев, и вообще считалась признаком варварства. В начале века власть в стране захватил Токугава Иэясу. Теперь, в эпоху Эдо, когда правил его потомок, было принято ходить с выбритыми щеками и подбородком. Ману удивило, как украшает эта странная растительность Ихару, делая его светлые зеленые очи еще ярче.

Поздней ночью Мана открыла глаза и услышала отдаленные звуки флейты-фуэ – одного из излюбленных инструментов гейш, а также нежный женский смех. Заглушила эти звуки наконец прорвавшая небо гроза. Девочка зажмурилась, чувствуя, как глаза отчего-то наполняются слезами обиды. Ее юное сердечко впервые уколола когтями ревность…

***

Устрашающего вида человек с мечом наперевес сгреб в охапку Амайю и зажал ей рот. Это было первое, что увидел Ихара, открыв глаза. Его тут же схватили несколько рук и прижали к футону[1], не давая возможности пошевелиться.

– Где младенец и девчонка? – отрывисто спросил незнакомец.

Касэн дернулся, пытаясь вырваться, но это было бессмысленно. Его застали врасплох! Он позволил себе расслабиться, и теперь дети его господина могут погибнуть. Во дворце Иоири было достаточно стражи, были соловьиные полы, по которым невозможно пройти беззвучно, и все равно он не выстоял перед воинами Токугавы. Здесь же и подавно их ничего не спасет.

Когда из-за спин самураев вышел сам сегун собственной персоной, Ихара даже не удивился. Он понимал, что охота на наследника мятежного князя будет серьезная. Но Касэн и подумать не мог, что их найдут здесь.

Двери раздвинулись и послышался какой-то шум. Ихара увидел, как округлились глаза Амайи. Сам самурай из своего положения не видел, что произошло, и мог только догадываться. Как он и думал, стражники привели Ману. Напуганная девушка пыталась плотнее завернуться в кимоно, с ужасом обводя взглядом помещение. Она вскрикнула, когда сюда же втолкнули служанку, державшую на руках ее новорожденного брата.

Токугава подошел к напуганной женщине, грубым движением распеленал младенца и презрительно хмыкнул.

– Все-таки мальчишка… Не хочу, чтобы в будущем он наложил лапы на мои земли. Убить его, – сказал он своим людям.

Мана громко завизжала, выкручиваясь из рук солдат. У нее сердце оборвалось, когда какой-то солдат выхватил у служанки ребенка и тут же разрубил его мечом.

– Будьте вы прокляты! Мой отец прикончит вас! – бросила она с ненавистью.

Сегун жестом остановил одного из своих самураев, собиравшегося зажать девушке рот. Он подошел ближе, взял ее за подбородок и поднял к себе лицо дочери кага-хана.

– Красивая и смелая. Ты не представляешь для меня и моих земель никакой угрозы. А вот такая жена моему сыну была бы как раз кстати.

– Мой отец никогда в жизни не допустит этого!

– Твой отец, как и твоя матушка, ушли в мир иной. Их погребли с почестями. Ты можешь гордиться родителем, он достойно защищал свои владения. Но теперь хозяин здесь я.

Мана оцепенела. Ее мутило, глаза наполнились слезами, которые стали беззвучно скатываться по гладким девичьим щекам. Она уже не сопротивлялась, и, кажется, больше ничего не видела и не слышала, находясь в прострации. Ее жизнь, ее будущее, ее мечты обернулись пеплом…

– Госпожа Кин, – Токугава обратился к изумленной гейше вежливо, несмотря на то, что она также находилась в руках его воина и не имела возможности пошевелиться или сказать хоть слово. – Дочь покойных Айано и Изаму Иоири останется здесь. Ты воспитаешь из нее ту, что будет достойна разделить ложе с моим сыном. Она должна будет знать искусство гейши и ее кротость, но не быть гейшей. Ни один мужчина не прикоснется к ней – за этим я приказываю тебе строго следить. Иначе поплатишься жизнью. Как и она.

Потом он повернулся к Мане. Всего лишь напуганная девчонка! Она сделает все, чего он потребует. Страх и женская покорность возобладают над гордостью и ненавистью. И сын его, Юкайо[2], очень хорош собой. Может быть, все у них сложится, и Мана станет ему хорошей женой.

– Наша вражда с твоим отцом в прошлом. Брак состоится через год. Этого времени тебе хватит, чтобы научиться во всем угождать мужчине. Союз этот поможет мне заткнуть рты недовольным жителям Канадзавы, почитавшим своего князя. Также они любят и тебя. И когда узнают, что я не только сохранил тебе жизнь, но и дал достойное твоего происхождения положение, то смирятся с моей властью над ними.

Мана лишь сверкнула глазами. Ей нечего было сказать. Выбора у нее нет. И хотя она была еще очень юна, но, несмотря на боль от утраты и страх перед сегуном, девушка понимала, какие перспективы перед ней вырисовываются. Как невеста будущего правителя, она будет жить под защитой, в мире и покое. И у нее будет время, чтобы выносить план бегства отсюда и мести тому, кто умертвил ее родителей, лишил ее земель и будущего.

Потом ледяные глаза сегуна устремились на нагого Ихару, распростертого на ложе.

– Теперь ты… Поднимите его.

Самурая поставили на ноги. Он стоял меж двумя солдатами, и молча, исподлобья, с ненавистью глядел на своего врага. На его руках, которые крепко держали воины, напряглись мышцы и сильнее проступили под кожей узловатые вены. Глаза блестели, а на скулах ходили желваки. Мана, впервые увидевшая обнаженного мужчину, смущенно отвела глаза. Заметив это, несколько воинов усмехнулись. Но сам Токугава оставался бесстрастен.

– Я мог бы прихлопнуть тебя, щенок, – сказал он. – Но буду справедлив. Тебя есть, за что уважать, и ты достоин того, чтобы жить. Изаму когда-то купил тебя как раба, а я дарую тебе свободу. Скоро наши купцы отправятся в Европу, и ты поедешь с ними. Ты мечтал о том, чтобы вернуться домой, Касэн, и ты это сделаешь.

– Самурай не раб, – прорычал Ихара неожиданно дерзко.

Он хотел произнести еще что-то, но речь вновь отказалась слушаться его и вышла заминка, которой воспользовался сегун.

– Пусть оденется и уводите.

С этими словами он кивком приказал воинам следовать за ним. Через несколько минут солдаты уже волокли Ихару к выходу. Один из самураев выпустил, наконец, гейшу из своих железных рук. Амайя подошла к одиноко стоявшей посреди комнаты девушке, и положила ладонь ей на плечо.

Сквозь пелену слез, застилавшую глаза, Мана глядела на Касэна, которого уводили люди Токугавы. В какой-то момент он оглянулся, чтобы увидеть ее, и проговорил:

– Это моя вина. Не смог уберечь в-вас.

Когда их шаги затихли, девушка опустилась на циновку и закрыла лицо руками. Кто она – богатая невеста, или нищая сирота и почти монахиня?..

[1] Футон – традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца.В XIII веке большинство японцев спало на соломенных циновках, но самые богатые японцы предпочитали спать на татами. Они были не такие мягкие, как современные футоны, а были тверды и неудобны.

В XVII веке японцы начали использовать иные постельные принадлежности – хлопчатобумажные матрацы (футоны), набитые хлопком и шерстью. Первоначально они были слишком дороги, и их покупали только самые богатые японцы. Позднее, в XVIII веке, такие матрацы стали более доступными.

[2] Юкайо – вымышленный персонаж. В реальности преемником сегуна стал Токугава Цунаёси (младший брат).

Глава III Странствующий осенний ветер

Спустя 3 месяца

Осень, как одетая в богатое алое платье богиня Тацута-химэ[1], спустилась на землю и покрыла Японию золотом и багрянцем. Мане нравилось это время года. Она и сейчас шла по аллее сада, наслаждаясь бесподобным зрелищем – рубиновыми, словно выкрашенными в этот цвет нарочно, гроздьями барбариса. Весной здесь чудесно цвела сакура, а осенью созревал барбарис.

Как же свободно дышится вдали от всего – городов с их нагромождениями деревянных домишек и узкими улочками, людей с их беспрестанными склоками, дрязгами, борьбой за власть… Пожалуй, Мана была бы не прочь остаться здесь навсегда. Девушка взрослела и все больше становилась внешне похожа на мать, покойную Айано. Характером же она пошла в отца, князя Изаму Иоири, добрая ему память. Мана унаследовала его отвагу и почти безрассудное бесстрашие.

Время, на которое Токугава назначил их свадьбу с его сыном Юкайо, неумолимо приближалось. Она никогда не видела этого юношу, но Амайя говорила, что он довольно хорош собой. Да будь он хоть трижды красавцем, Мана заочно ненавидела этого человека. И поклялась себе, что не выйдет за него никогда в жизни. Но пока об этом ее решении не ведала ни одна живая душа.

Хотя, по правде сказать, сам отпрыск сегуна тоже совсем не жаждал жениться. Юкайо было уже почти 20, и он был умелым воином. А про юную невесту, которую готовили для него в Канадзаве, отзывался с пренебрежением.

– Зачем мне жениться, отец? Канадзава ведь и так уже наша.

– Она наша только потому, что я пожелал этого! – взревел Токугава, заставив вздрогнуть слугу, поднесшего им фрукты. – Раньше она принадлежала Иоири!

– Тогда отдай мне Канадзаву в безраздельное владение вместе с этой девкой! У меня будут земли, и я покажу тебе, каким могу быть правителем!

– Нет, иначе ты начнешь претендовать и на остальные территории, – отрезал сегун. – А девчонка… Она нарожает тебе детей, и твой первенец станет наследником всех наших земель, в том числе Канадзавы. Ее жители до сих пор бунтуют. Но эта провинция будет нашей, а не Иоири, навсегда! …А если выяснится, что эта сучка, чьего отца я собственноручно приколол к полу мечом, не чистая голубица, мы убьем ее. Я объявлю о том, что она не девственница, жителям провинции и сделаю Канадзаву своими владениями в качестве компенсации.

Не зная о том, какие споры ведут о ней самой и о бывших владениях ее отца ее жених с сегуном, Мана шла мимо фруктовых деревьев, собираясь вернуться в дом. Тем более что старая служанка Фо уже дважды ей махала, умоляя подойти ближе, поскольку передвигалась женщина с большим трудом. Должно быть, госпожа Кин желает ее видеть или готов обед. В любом случае Мане пора заканчивать прогулку. Но в тот момент, когда девушка оказалась в самой глубине сада, и была почти со всех сторон окружена деревьями, в ствол одного из них впилась, упруго задрожав, стрела. Ничуть не испугавшись, а, напротив, с радостным предчувствием Мана подошла к этому дереву. К древку стрелы был примотан маленький клочок бумаги: «Приходите вечером к дальней живой изгороди. Записку уничтожьте».

После ужина, как только приличия позволили покинуть госпожу Кин, Мана, одетая в домашнее кимоно, схватила цветную накидку, чтобы не продрогнуть осенним вечером, и отправилась на свежий воздух. Чем дальше она отходила от дома, тем более ускорялся ее шаг. И вот она уже стремглав неслась к живой изгороди в самом конце сада. При этом ее кимоно и накидка развивались так, что девушка становилась похожа на яркую диковинную птичку.

Мана знала, в каком месте можно протиснуться между ветками кустарников и оказаться на той стороне. Она так и сделала. Когда кто-то осторожно коснулся ее плеча, повернулась, и невольно вскрикнула от изумления.

– Ихара!

Это действительно был он. Кажется, так много времени прошло с того момента, когда люди Токугавы увели его ночью из дома гейши… Мана потеряла всякую надежду на то, что они когда-нибудь увидятся.

Смеркалось, поэтому их, укрытых побуревшей листвой деревьев, никто не мог заметить.

– Где ты был? Что пережил за это время? Почему не отправился в Европу? – в волнении спрашивала девушка, рассматривая бывшего самурая своего отца.

Тот был во всеоружии, как и положено воину. И вряд ли он явился сюда пешком, наверняка где-то поблизости был привязан его конь.

– Не важно, – коротко сказал Ихара.

И спросил, как все это время жила она.

– Я очень несчастна, Ихара, мне нечего ждать от жизни.

– Я так и д-думал… Я виноват во всем!

– Спаси меня, спаси от участи быть женой этого ненавистного человека!

За тем, чтобы выручить ее, он и приехал. Касэн считал себя обязанным помочь дочери умершего господина. Видя, как он задумчив, Мана решилась.

– Все, что я могу предложить взамен – моя невинность, – вдруг выпалила она.

От шока, что осмелилась такое сказать, Мана задрожала, будто от холода. Самурай отшатнулся, взглянув на нее, как на безумную.

– Ты с ума с-сошла! – воскликнул он и даже несколько раз запнулся от возмущения. – Н-нет.

Такая его реакция даже задела ее, как женщину. Она хотела как-то ответить, но будучи еще слишком юной, не знала, как это сделать.

Касэн снова задумался.

– Понимаю, я для тебя обуза, – промолвила тихо Мана, отвернув лицо в сторону. Трепетавшая на ветерке прядь волос слегка касалась ее впалой щеки.

– Даже если сбегу отсюда, я не знаю, куда мне идти. Меня найдут везде. Сначала я хотела отомстить Токугаве. Но что я могу против него? На моей стороне никого нет.

Ихара поглядел на нее с жалостью и еще с невольным уважением. Было очевидно, что его сердце дрогнуло. Раньше ему эта вертихвостка казалась почти ребенком. А теперь видел, что мыслит она совсем по-взрослому, не как избалованная дочь правителя.

– Через т-три дня, – заговорил, наконец, он, – отправляется в путь судно, которое д-должно доставить во Францию наши товары и д-дипломатов для переговоров о торговом сотрудничестве с французским королевством. Токугава назначил меня одним из членов д-дипломатической миссии. Если тебе удастся убежать отсюда и на рассвете быть в порту, я возьму тебя с собой. Но при одном условии, на к-которое ты вряд ли согласишься…

– Я согласна на все. Скажи, что за условие.

– Ты можешь плыть со мной т-только в роли моего слуги. Нужно будет состричь волосы, переодеться в мужскую одежду, и выполнять обязанности слуги на протяжении всего пути, который будет д-долгим…

– Я согласна! – горячо воскликнула, перебивая его, Мана.

– Ты п-привыкла, чтобы прислуживали тебе, но если поедешь, то сама станешь прислугой. Это очень трудно, – предупредил юноша.

– У меня нет выхода. Я смогу выдержать.

– Так избежишь участи стать супругой будущего п-правителя Японии… Но действительно ли ты этого хочешь? Что если именно для этого ты создана?

– Нет! – почти со слезами воскликнула упрямо Мана.

– А если пожалеешь о побеге? Назад д-дороги не будет.

– Я читала о Европе, говорила с купцами, которые приезжали к отцу. Я верю, что смогу там жить. Буду работать!

Касэн скептически пожал плечами.

– Это будет очень тяжелая жизнь. Ты можешь погибнуть.

Девушка повесила голову. Самурай стоял, скрестив на груди руки, и ждал ее окончательного решения. Он внимательно поглядывал на нее, освещенную только светом уже взошедшей луны.

– А что будешь делать ты? – спросила она.

– Искать своих родных.

– Ты помнишь их?

– Я никогда не забывал, кто я и откуда… – Ихара стал смотреть в темноту, и его взгляд затуманился.

Он вспомнил, как девятилетним мальчиком стоял на палубе увозившего его в неведомую страну корабля, глядел в ту сторону, где, он был уверен, находится родная Франция, и шептал: «Я вернусь…».

– Я хочу помочь тебе найти их. Забери меня. Здесь меня не ждет ничего хорошего, – сказала японка.

Девушка совсем продрогла. Тонкая шаль не спасала от сырости ранней осени. За деревьями она видела свет в окнах дома. Нужно было возвращаться.

– Спасибо, Ихара, – вдруг прошептала она, взяв его теплую руку своими тонкими прохладными пальцами.

– Нет, это вы делаете мне честь, соглашаясь ехать со мной. Вы – дочь моего господина, а значит моя госпожа, – самурай поклонился.

Возвращаясь к тому месту, где оставил лошадь, Касэн был еще более задумчив. Правильно ли он делает, что вырывает ее из этого мира? Что если там она будет такой же чужой, как он здесь? Но на то, чтобы увезти ее, его толкали долг перед погибшим господином, доверившим ему самое дорогое – собственное дитя, и еще что-то, о чем он и подумать боялся, о чем должен был молчать, на что не имел права…

***

Как ни стремился Токугава, владевший четвертью территории государства, добиться полной изоляции Японии от внешнего мира, прекратить все отношения с Европой было невозможно. Торговые связи все-таки поддерживались. Купцы совершали путешествия в основном в Испанию и Голландию, их корабли доставляли туда шелк, чай, японский фарфор и многое другое. Но все передвижения судов контролировал сам сегун. Удельным князьям дайме, одним из которых был когда-то и Изаму Иоири, ничего не оставалось, как подчиниться его воле, потому что во избежание мятежей правительство всячески урезало их полномочия, а в случае неповиновения мятежника ждало то, что случилось с князем Канадзавы. Весть о произошедшем вмиг разлетелась по всей Японии и Токугава был уверен – в ближайшее время никто из дайме не посмеет поднять голову.

Вывезти в Европу вместе с шелками и бочонками с порохом не составляло труда золото, и даже человека… Но Токугава хотел не просто переправить самурая Ихару Касэна на Запад. Он задумал использовать его в своих целях. Франция на тот момент была одной из сильнейших стран Европы, и развитие межгосударственной торговли с ней могло принести Японии большую выгоду. Только вот наладить отношения с этим европейским королевством было задачей не легкой. Особенно после того, как в Японии начались гонения на христиан. В некоторых провинциях католичество было полностью запрещено. А все потому, что христианские миссионеры из ордена иезуитов сочли себя здесь хозяевами и решили, что вправе уничтожать буддийские храмы и скупать японские земли. Теперь, стремясь наладить отношения с королем Людовиком XIV, Токугава решил отправить к нему своих послов с дипломатической миссией. В их числе был Ихара Касэн. Хотя он и слишком молод для такого ответственного задания, но врожденные осторожность и благоразумие, а также высокое, в чем сегун не сомневался, европейское происхождение помогут ему. Человека своей крови там наверняка встретят дружественно. На эту поездку Токугава возлагал большие надежды.

И вот, наконец, наступил день, когда японские корабли отошли от берегов родной страны. Им предстояло преодолеть долгий и сложный путь. И вернуться с добрыми вестями. Сидя верхом на коне, окруженный охраной, Токугава, прищурившись, наблюдал за суетящимися в порту людьми. На одном из судов он увидел самурая, который должен стать его козырной картой в этих переговорах. После гибели князя Иоири Ихара стал ронином – низшим буси без господина и без средств к существованию. Но так как сам сегун взял его к себе на службу, он получил звание самурая высшего класса. Теперь ему надлежало иметь вооруженных слуг. Токугава заметил, что возле Касэна крутился низкорослый худой мальчишка – должно быть, один из них.

А с корабля в этот момент за правителем наблюдали глубокие карие глаза, в которых таилось смешанное чувство ужаса перед неизвестностью и восторга от обретенной свободы. «О, Тацута-химэ, помоги нам, путникам, не заблудиться в дороге», – мысленно молила девушка великую богиню.

…Когда сегун узнал, что невеста его сына бесследно исчезла, его люди приехали в дом гейши Амайи Кин, повесили ее на дереве, а великолепный дом у лотосового пруда сожгли.

[1] Тацута-химэ – японская богиня осени и воплощение красоты алой листвы горы Тацута в префектуре Нара. Богиня осени является покровительницей ткацкого мастерства («тацу» созвучно с глаголом «кроить»). С девой Тацута в древности сравнивали девушек, которым не было равных в шитье.

Глава IV Тетушка Шинджу

Их путешествие продолжалось уже два дня, а впереди было несколько долгих месяцев на корабле. Путь лежал через Индию, вокруг Африки, мимо берегов Португалии и Испании. Мана никогда раньше не плавала на судне, и выяснилось, что она тяжело переносит качку. Девушке стало плохо в первый же день. И вместо того, чтобы выполнять свои обязанности слуги, она лежала на старой циновке, пытаясь перебороть тошноту.

В невысоком квартердеке на корме располагались каюты с широкими светлыми окнами, отделенные друг от друга раздвижными перегородками. В одной из них и был размещен Ихара. Слуги жили отдельно, в подсобном помещении. Но когда Мана заболела, самурай решил, что она должна находиться в его каюте. Девушка, теперь вынужденная играть роль мальчика-слуги, ничего немогла есть и практически все время спала. Касэна ее состояние пугало, он уже готов был позвать корабельного доктора, однако Мана остановила самурая, ведь врач сразу узнал бы правду.

Молодому воину прислуживал второй слуга – юноша лет шестнадцати, мечтавший тоже стать военным. Ихара, хотя ему и было очень жаль Ману, естественно, не мог находиться рядом с ней долго. Он иногда навещал ее, а все остальное время проводил либо в тренировках, либо за чтением книг.

Именно во время одной из его тренировок и случилась неожиданная для молодого человека встреча. Рано утром, когда солнце еще только начинает подниматься из-за горизонта и все вокруг окрашено в серо-розовый цвет, Ихара на безлюдной просторной палубе повторял приемы боя, используя вместо катаны синай – бамбуковый меч, который два иезуита, иногда с интересом наблюдавших за его тренировками, называли между собой палкой. Обычно в такие моменты он был очень сосредоточен и не обращал внимания на зрителей. Поэтому не сразу увидел ее… госпожу Хоши. Шинджу стояла на палубе, облаченная в великолепное атласное одеяние апельсинового цвета. Она была, казалось, еще красивее, чем раньше. Словно то, что произошло, нисколько не опорочило ее. Да и происходило ли это все на самом деле? Ихара прекрасно помнил, что да. Лежащая на полу в обрывках кимоно женщина и наваливающиеся на нее мужчины – та картина до сих пор стояла перед глазами. Пришел ли ей кто-то на помощь? Что стало с Ясу? Самурай отвлекся от своих размышлений, увидев, как японка, какое-то время наблюдавшая за его похожим на танец воображаемым боем, медленно и величественно пошла вдоль перил. Подол ее платья, словно воды огненной реки, скользил по доскам.