Отпетые плутовки

– Не трудись. – Он еще немного потоптался возле порога и резко бросил: – Ухожу! Буду жить у мамы.

Хлопнул дверью и исчез, а я заплакала. Сашка продолжал есть суп.

– Помиритесь, – сказал. – Чего ревешь-то. А и не помиритесь, другого найдешь. Такая баба без мужика не останется.

– Заткнись, – сказала я.

– Любишь мужа-то?

– Не твое дело.

Тут я вдруг поняла, что скорее всего стала свободной женщиной, с Димкой и в доброе время говорить было трудно, а уж в данной ситуации просто невозможно. Я вытерла слезы и взяла ложку.

Часов в пять у нас появились гости. Подкатил «жигуленок», и из него вышли два типа очень подозрительной наружности. На крыльце, где их встречал Сашка, они долго трясли ему руку, хлопали по плечам и даже обнимались. Вид все трое имели бандитский. Увидев меня, мужики присвистнули:

– Ну, Саня, даешь. Где ты ее нашел?

– На дороге. Пришлось подобрать. Марья, собирай на стол, гости у нас.

На столе появились бутылки и закуска. Мужики сели, приглашали меня, хватая за руки, но Сашка неожиданно вступился:

– Она скромница, водку не пьет. – И кивнул мне: – Иди в переднюю.

Я забилась в угол дивана, чутко вслушиваясь в разговор. Никакого сомнения у меня больше не было: на моей кухне пили уголовники. То, что их трое, наводило на мысль о бежавших. Их ищут, они прячутся, и в такой ситуации жизнь моя, пожалуй, стоит недорого. Я подошла к окну: рамы двойные, вынуть их можно, но шум услышат в кухне, после этого меня могут запереть в подвал или попросту убить.

Я вернулась на диван. Веселье в кухне нарастало. Матерщина, тюремный жаргон, пьяные выкрики. Запели «Таганку» и ударились в воспоминания.

У меня разболелась голова. Лучше всего лечь спать. В комнате я устроиться не рискнула, безопаснее в чулане, от этих подальше, и дверь там на крючок запирается, хотя какой тут крючок… Я взяла белье, одеяло с подушкой и вышла в кухню. Сашка на меня покосился.

– Куда?

– В чулан. Спать хочу.

Он встал, проводил меня и позаботился, чтобы я не смогла удрать: все заперто и ключи у него. Окошко в чулане – собака не пролезет. Я заперлась и легла. Было холодно, пьяные выкрики доносились и сюда, уснуть не получалось. Часам к двум в доме стало тихо. Не успела я вздохнуть с облегчением, как услышала шаги и стук в дверь.

– Кто? – спросила испуганно.

– Я это, – ответил Сашка. – Открой.

– Зачем, уходи. – Я силилась придать твердость своему голосу, но он предательски дрожал.

– Открой, дура, – зло сказал Сашка. – Не трону я тебя.

– Не открою. – Я вскочила, намертво вцепилась в ручку двери и стала тянуть ее на себя.

– Слушай, больная, – вздохнул он за дверью и вроде бы даже покачал головой. – Я тебе русским языком говорю: ты мне без надобности.

– Ага, – не поверила я.

– Ага, – передразнил он. – Твой крючок дурацкий и секунду не продержится.

Что верно, то верно. Я подумала и открыла. Сашка ввалился в чулан, мотало его здорово.

– Здесь спать буду, – заявил он. – Так лучше. Для тебя.

И бухнулся на кровать. Через минуту он уже спал.

Я заперла дверь на жалкий крючок и села рядом с Сашкой. Где-то через час смогла убедить себя в том, что Сашка в самом деле спит, а не прикидывается, и, косясь на него с опаской, обшарила его карманы. Ключей не было, так же, как не было документов или чего-либо еще, что навело бы на мысль, кто он такой. Ясно, что ключи в доме, но идти в кухню я не решилась, а вдруг эти не спят?

Просидев с час и изрядно озябнув, я взяла подушку, переложила ее к Сашкиным ногам и легла к стене. Водкой от него несло за версту, к тому же он начал храпеть, а среди ночи опять забормотал, я чутко вслушивалась, но поняла только одну фразу: «Голову, голову ему держи» – или что-то в этом роде. Ноги у меня были ледяные, я тянула на себя одеяло, а потом прижалась к Сашке. Было стыдно, но так теплее.

Утром мужики сели опохмеляться. Вид имели мятый, угрюмый, были молчаливы, но, выпив и закусив, развеселились опять. У меня с утра болела голова, я готовила за перегородкой и думала, во что умудрилась вляпаться.

К обеду один из гостей, звали его Витюней, съездил в магазин и привез водки, веселье пошло по нарастающей. Меня усадили за стол, звали хозяйкой и потчевали водкой. Чтобы отвязаться, я выпила стопку.

Мужики выходили покурить на улицу и, вернувшись, не заперли дверь, поэтому Димка вновь появился неожиданно.

– Что ж тебе дома-то не сидится, паренек? – спросил Сашка. Димка таращил глаза, потом, запинаясь, спросил:

– Это что вообще такое?

Я подошла к нему.

– Дима, ты бы ехал домой, а? Я тут с друзьями. – Я смотрела в его лицо и молилась, чтобы он понял. – Ты, Дима, сразу к папе заскочи, объясни, что я здесь, с друзьями. Скажи, Маша праздник устроила, приехать никак не может. Я должна была навестить его, а теперь никак не могу. Предупреди.

Димка таращился на меня во все глаза.

– Ты слышишь, Дима? – ласково спросила я. В глазах его мелькнуло понимание, и он попятился к двери. За моей спиной возник Сашка, обнял меня за плечи, а Димка пошел пятнами и заорал:

– Обнаглела совсем! – И выскочил из дома.

Сашка заглянул мне в глаза, я разом почувствовала себя очень неуютно, в глубине его глаз было что-то холодное и беспощадное, а я поняла, что не так он пьян, как старался казаться.

– Чего ему надо было, я не понял? – удивился Витюня, с трудом продрав глаза.

– Дурачок какой-то, – ответил Сашка.

Через полчаса возле окон затормозил мотоцикл с коляской, и в доме появился участковый Иван Петрович. Участковым он был еще во времена моего детства, когда я приезжала к бабуле на каникулы. Человек Иван Петрович добродушный и в селе уважаемый.

Первым чувством, возникшим при виде участкового, была досада, что Димка такой дурак. Потом пришел страх. Я кинулась к дверям.

– Здравствуй, Маша, – сказал Иван Петрович. – Чего тут муж жалуется?

– О, мента черт принес, – пьяно пробормотал Витюня.

– У Димки с головой не в порядке, – глотая ком в горле, сказала я. – Привиделось чего-то. У нас тут… праздник, одним словом.

– Праздник? Это дело хорошее. А с мужем ссориться ни к чему. Так, граждане, давайте-ка документики проверим.

– Чего он хочет? – опять спросил Витюня. – Ну, мент, ну дает. Ты чего в дом врываешься? Тебя звали?

– Иван Петрович, – торопливо заговорила я, – ребята приехали со мной из города, выпили, с кем не бывает. Сами знаете, проспятся, поумнеют, не обращайте внимания, пожалуйста.

Тут по-кошачьи мягко подошел Сашка.

– Все выяснил, дядя? Вот и топай отсюда по-доброму.

Я взглянула на Сашку и слегка попятилась, сообразив, что самым опасным из троих был он. Иван Петрович до трех считать умел и сообщение о побеге из тюрьмы, безусловно, слышал; больше всего я боялась, что он решит стать героем, однако мудрость перевесила.

– Ну что ж, – примирительно произнес он. – Догуливайте. До свидания, Маша.

Повернулся и ушел. На негнущихся ногах я пошла за перегородку выпить воды и дождаться, когда зубы перестанут стучать. За столом шел спор.

– Мотать надо, – сказал Сашка. – Мент дотошный, явится, и не один.

– А чего ему надо, а?

– Документы.

– Так дай ты ему документы, пусть полюбуется. Документы… Чего ты, Саня? Выпьем, брат, забудь про мента.

Сашка ушел в переднюю, пробыл там минут десять и заглянул ко мне за перегородку.

– Куртку накинь, выйдем, – сказал он сурово. Уже на улице спросил: – Деньги у тебя где?

– Здесь, – заторопилась я, вынимая кошелек.

– Хорошо. Потопали, Марья Павловна.

Мы пошли огородом. За небольшим полем начинался лес, туда мы и направились.

– Куда мы идем? – испугалась я.

– В настоящий момент в направлении деревни Колываново.

– А зачем? – силясь хоть что-нибудь понять, спросила я.

– А затем. Сейчас дедок ментов притащит. Не хочу я с ними встречаться, аллергия у меня на них.

Тут я заметила, что Сашка прихватил мой старенький атлас области, я о нем и думать забыла, а он, смотри-ка, нашел.

– Я не пойму, зачем мы туда идем? – вприпрыжку двигая с ним рядом, задала я вопрос.

– На спрос, а кто спрашивает, с тем знаешь, что бывает?

– А чего ж на машине не поехали? – не унималась я.

– До первого поста? Нет, ножками надежнее.

– Да никуда я не пойду.

– А вот это зря, Марья Павловна, смотри, как бы бежать не пришлось.

Посмотрев на него внимательно, я была вынуждена признать, что такой вариант очень даже возможен, и, вздохнув, ускорила шаги. До Колыванова мы дошли, но в деревню заходить не стали.

– Скажешь ты мне, куда мы идем? – не выдержала я.

– На что тебе?

– Как на что? Ты чего друзей-то бросил?

– Одному легче.

– А я?

– А ты про запас.

– В заложницы взял, что ли? – данное предположение мне самой показалось глупым.

– Детективов много смотришь, – хмыкнул он.

– Сашка, а ты меня не убьешь? – на всякий случай спросила я.

– Убью, если со всякой дурью лезть будешь.

– Хороша дурь. Ну вот, к примеру, куда ты меня тащишь и зачем?

– Я тебя в город тащу. Придем в город, и топай домой на здоровье, а в деревне не оставил, потому как неизвестно, что дружки с пьяных глаз сотворят, когда ментов увидят. Прояснилось в голове-то, Марья?

– Не знаю. Может, ты и правду говоришь, а может, врешь, – вздохнула я, но, если честно, бояться перестала… Так… самую малость.

Сашка зашагал веселее, пришлось и мне. Я немного от него поотстала, да и разговаривать на ходу не очень удобно. В общем, километров пять шли молча. Тропинка вывела к шоссе, и вскоре из-за высоких лип показалась деревня, небольшая, домов тридцать. Здесь был магазин, и в настоящий момент он работал.

– Пойдем, купим поесть, – сказал Сашка, сурово нахмурился и добавил: – И помни…

– Да помню я, надоел уже.

В магазине ни души, только мухи летали, жирные, было их штук сорок, не меньше. Мы постояли у прилавка, потомились, Сашка зычно крикнул:

– Хозяйка! – А я продолжила наблюдение за мухами.

Наконец из подсобки вышла деваха лет двадцати пяти. Завидев Сашку, широко улыбнулась, но тут разглядела меня из-за его плеча и разом приуныла. Мы купили колбасы, хлеба, три бутылки пива, сложили все это в пакет и отправились дальше.

Ближе к вечеру пошли вдоль дороги. Движение оживленное, то и дело машины мелькают, рядом совсем, метров триста. «Бегаю я неплохо, выскочить на дорогу, остановить машину?» – пришла мне в голову мудрая мысль. Я покосилась на Сашку: шел он сосредоточенно, о чем-то размышляя, вроде бы начисто про меня забыв. Это обстоятельство придало мне силы. Я набрала в легкие воздуха и шарахнулась в сторону.

Может, бегала я неплохо, но Сашка лучше. Он схватил меня за куртку, сшиб своим весом, я рухнула лицом вниз, дико закричала и закрыла руками голову. Лежала, продолжая повизгивать, в ожидании неминуемой кары. Однако время шло, а ничего не происходило. Полежав так еще немного, я рискнула приподнять голову. Сашка сидел рядом и смотрел сердито.

– Куда это ты устремилась? – полюбопытствовал он.

– К людям.

– Ясно. А чего руками закрываешься?

– Боюсь, ударишь.

– И ударил бы с удовольствием, только ниже спины. Вставай, дальше пойдем. Еще раз решишь побегать, за штаны держись. Потому как я тебя обязательно поймаю и тогда уж точно всыплю.

– Ты правда драться не будешь? – на всякий случай уточнила я.

– С тобой, что ли? Смех, да и только. Пойдем.

Как только солнце село, похолодало. Поднялся ветер, в воздухе чувствовалось что-то осеннее, а отнюдь не весна.

– На ночлег прибиваться надо, – сказал Сашка.

– Кто же нас пустит? – удивилась я. – Придется всю ночь идти.

– С тобой находишься, – огрызнулся он.

– А ты меня брось, – не осталась я в долгу.

Прошли еще километра три, и тут впереди возник фонарь на пригорке.

– Деревня, – кивнул Сашка. – Там и устроимся.

Я мечтательно вздохнула, подумав о теплой постели. Сегодняшняя пешая прогулка изрядно меня вымотала. Но Сашка растоптал мою мечту, потащив меня к сараю на окраине. Замок на двери висел, но открывался он без ключа. Сашка распахнул дверь и заглянул внутрь.

– Сено. Блеск. Пошли, Марья.

Сообразив, где он собрался ночевать, я не на шутку испугалась.

– Ты что, здесь спать хочешь?

– Конечно. А ты думала – в «Метрополе»?

– Саша, – торопливо забубнила я, – я туда идти не могу, там крысы, я их до смерти боюсь.

– Ты, Машка, дура, прости господи, какие крысы?

– Большие. Саша, ты не заставляй меня, я не могу. Ей-богу, не могу, лучше убей. – Сашка тупо меня разглядывал, а я торопливо предложила: – Ты иди, а я здесь побуду, возле сарая, вон под деревом, я не сбегу и на тебя не донесу. Да и кому доносить, сам подумай? Здесь бабульки одни, по темному дверь не откроют.

– Чего ты городишь? – разозлился Сашка. – Ночью мороз будет, неужели не чувствуешь? Уснешь под деревом и замерзнешь.

– Я не буду спать, я побегаю.

– Да что за черт, пошли быстро! – разозлился он. Я шарахнулась в сторону и завизжала:

– Не пойду! Не могу я, честно! Я в третьем классе вот в таком сарае со стога съехала, а мне мышь за шиворот попала.

– И съела тебя.

– Нет, не съела, но я до сих пор после этого заикаюсь, когда волнуюсь.

– Ты у меня ушами дергать начнешь, если еще слово скажешь. Идем.

– Не могу я, Саша, – заревела я. – Боюсь я, не могу.

Он замер в дверях.

– Марья Павловна, нет здесь крыс, ну какие крысы? Что им тут жрать-то?

– Вот нас и сожрут.

– Да что ж ты за дура упрямая, – всплеснул он руками, сам чуть не плача. – Давай руку, и пошли. Нельзя на улице, замерзнем, а здесь в сено зароемся. Идем.

Он взял меня за плечи и втащил в сарай, потом со скрипом закрыл дверь. Я стояла зажмурившись, боясь пошевелиться.

– Руку дай, – сказал Сашка. – Иди за мной.

Я преодолела несколько метров, ежесекундно готовясь упасть в обморок. Глаза зажмурила, голову втянула в плечи, а руки сцепила на груди, слыша, как Сашка возится и шуршит сеном, сооружая что-то вроде норы. Наконец он удовлетворенно пророкотал:

– Люкс. Давай сюда. Мышей нет, все ушли в гости в соседний сарай, проверено.

Удивляясь своей живучести, я приземлилась рядом с Сашкой.

– Кроссовки сними, – сказал он.

– Не буду, – испугалась я. – Они пальцы объедают.

– Кто?

– Крысы.

– Насмотрелась чертовщины. Снимай, и носки тоже. На, возьми сухие.

Сашка дал мне носки, и я с удивлением поняла, что они мои собственные. Он разулся, определил обувь в сторонку и стащил куртку.

– Куртку тоже сними, – поучал он меня ворчливо. – Накроемся, как одеялом, теплее будет.

Мы улеглись лицом друг к другу, я подтянула ноги к животу, так теплее и от Сашки подальше. Через пять минут он спал, а я прислушивалась к тишине: внизу кто-то шнырял и вокруг шуршало. Я лежала и плакала. Спина замерзла, надо бы лечь поудобнее, но шевелиться было страшно. Ко всем моим бедам прибавилась еще одна: очень хотелось в туалет. Промучившись еще с полчаса, я не выдержала и позвала:

– Саша.

Он сразу открыл глаза.

– Ты чего?

– Саша, ты только не злись, мне в туалет надо.

– Ну?

– Я боюсь, там внизу кто-то ходит.

– Кто там ходит?

– Крысы.

– О господи. Дались они тебе, – покачал он головой и проронил со вздохом: – Пойдем. Куртку надень, озябнешь.

Сашка спустился вниз и помог мне.

– Такой сон видел, закачаешься, – заявил он обиженно. – Ты все испортила.

– Я понимаю. Извини, – промямлила я. Сашка открыл дверь, я быстро выскочила. – Ты не уходи, – испугалась, – подожди меня.

– Не уйду, – зевнул Сашка. – Не бойся.

Минут через пять мы опять залезли в нору.

– Ты ко мне прижмись, дрожишь вся, – поучал Сашка. – Ноги сюда давай, вот так, сейчас согреешься и уснешь и ничего не будешь бояться.

От Сашки веяло жаром, как от печки, я потеснее прижалась к нему, он подоткнул мне куртку за спину, руки на моей спине так и остались. Свои я прижала к его груди и уткнулась носом в его плечо.

– Ты засыпаешь быстро, – пожаловалась я. Крысы не давали мне покоя.

– Ага, привычка.

– Слышишь, опять побежали.

– Глупости, просто сено шуршит. Не думай ты о них.

– Поговори со мной немного, может, я усну. Ты спать очень хочешь?

– Уснешь теперь, весь сон перебила.

– Ты не сердишься?

– Чего на тебя сердиться, – хмыкнул он и спросил: – Согрелась?

– Немного, – поежилась я.

Сашка обнял меня крепче, прижал к груди, а я замерла: рука его нырнула мне под свитер.

– Сашка, – испуганно сказала я, он шевельнулся, приподнялся на локте, тихо произнес:

– Красивая ты…

– Сашка, – еще больше испугалась я.

– Помолчи немного, ладно? – попросил он и стал меня целовать.

Я дрожала то ли от холода, то ли от страха, а он ласково говорил:

– Ты не бойся меня, не обижу.

Потом были звезды в дырявой крыше, разбросанная на сене одежда и острое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья.

Пропел петух, я открыла глаза, сквозь щели в двери пробивалось солнышко. Я вспомнила прошедшую ночь и зажмурила глаза. Сашка рядом потянулся с хрустом, позвал:

– Машка, просыпайся, пора мотать отсюда, пенсионеры народ бойкий.

Я подняла голову, старательно избегая Сашкиного взгляда, испытывая неловкость, некстати вспомнив, что я замужем. Тут выяснилось, что я одета, это меня удивило.

– Моя работа, – улыбнулся Сашка. – Боялся, озябнешь. – Он съехал со стога вниз и подхватил меня. – Что, двигаем? – спросил весело.

– Какой у нас следующий пункт? – бойко поинтересовалась я.

– Конечный. Сегодня должны дойти.

К обеду солнце стало по-летнему жарким, мы устроились на пригорке и закусили остатками колбасы. Я разглядывала Сашку, вид его казался мне попеременно то бандитским, то безопасным.

– Сашка, – расхрабрилась я. – Ты из тюрьмы сбежал?

– Из тюрьмы? – поднял он брови. – А… Вроде того.

– Значит, ты от милиции скрываешься?

– Точно. Пятерка тебе за догадливость.

– А можно… – воодушевилась я, но он перебил:

– Нельзя. Честно, нельзя.

– А ты вообще кто?

– Как это?

– Ну, кто ты, что за человек? – Чужая бестолковость слегка раздражала, и я нахмурилась.

– А… да так, бегаю…

– Не всегда же ты бегал. Чем-то еще занимался?

– Да у меня все как-то бегать выходило. Машка, а тебя как в детстве дразнили? – раздвинув рот до ушей, вдруг спросил он.

– Лихоня, – растерялась я.

– Как-как?

– Ты же слышал, зачем спрашиваешь?

– Ладно, не злись. Я думал, тебя Мальвиной звали. Волосы у тебя на солнце голубые. И вообще… красавица ты у нас, девочка из сказки. Как есть Мальвина.

– Ты меня так не зови, меня так папа зовет, а ты не смей! – разозлилась я.

– Ладно, мне что, как скажешь. – Сашка почесал нос, откинулся на руках и стал смотреть в небо, щурясь на солнце и позевывая. Потом спросил: – А почему Лихоня – фамилия, что ль, такая?

– Ага. Лихович, Лихоня.

– Как твоя фамилия?

– Теперь Назарова, а была Лихович.

– Отца-то как зовут?

– А что? – Теперь я насторожилась.

– А то. Отец-то Павел Сергеевич?

– Да. А ты откуда знаешь?

– От верблюда. – Сашка хохотнул и покачал головой: – То-то я удивился, больно ты на папу напирала, когда с муженьком разговаривала, – «скажи папе», ясно.

– Ты чего к моему отцу привязался? – разозлилась я.

– Да нет, не то думаешь, – успокоил Сашка. – Письмо у меня к нему. Надо передать. – Он помолчал немного и спросил: – Машка, а ты знаешь, кто твой отец?

– Мой отец – это мой отец, вот кто. Чем занимается, не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что человек он хороший и меня любит. Пожалуй, только он и любит.

– А муж-то как же, Марья?

– А муж – не твое дело.

– Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегда пойму. – В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахально на меня уставились.

– Саш, а за что тебя посадили? – помолчав немного, спросила я.

– За убийство.

– Что? – Рот у меня открылся, а вот закрываться не желал, хотя я очень старалась.

– Вот до чего доводит любопытство, – развеселился Сашка. – Уже боишься, а тут место тихое, ты да я, и никого больше.

– Врешь ты все. Я тебе не верю. Кого же ты убил?

Сашка насмешливо улыбнулся, вздохнул, сморщил нос и нараспев проговорил:

– Много безвинных душ лишил я жизни, и все они были любопытные.

– Расскажи мне о себе, – попросила я, окончательно уверившись, что он врет и для меня скорее всего безопасен.

– А чего рассказывать? Сама говорила, личность я темная, подозрительная, все так и есть. Ты мне лучше про отца расскажи.

– Не буду. Зачем? – вновь насторожилась я.

– Я ж сказал, письмо у меня к нему. Говорили, он поможет.

Я сверлила взглядом Сашкину физиономию, пытаясь решить, что на это ответить. Вздохнула и сказала то, что думала:

– Я не знаю, Саша, правда не знаю. Мне папа никогда ничего такого не говорил. А тебе сидеть много осталось? – Бог знает почему, но этот вопрос меня очень волновал.

– Что значит «сидеть»? – удивился Сашка. – Я ж на воле.

– Ты все темнишь, ничего не рассказываешь, – вздохнула я, почувствовав странную обиду и острое желание спасти Сашку от всех возможных бед на свете. – Может, я помогу чем?

– Пошли, помощница, – хмыкнул он, поднимаясь. – Недалеко уже.

Часа в три мы вышли на проселочную дорогу. Сашка бодро печатал шаг, размахивая руками, я трусила рядом и на него поглядывала. Тут из-за поворота возник двухэтажный особняк за высоким забором. Сашка притормозил.

– Пришли мы, Марья Павловна, – сказал он необычайно серьезно. – Тут у меня дельце небольшое, оформлю дельце и тебя домой отвезу. И вот еще что. Ты здесь помалкивай, чья дочь. Поняла?

– Поняла, – кивнула я и сразу спросила: – А почему?

– Отца твоего здесь не любят, но очень уважают. Смекаешь?

– Нет, – честно созналась я. Сашка почесал нос и кивнул:

– И не надо. Молчи, и все.

У калитки был звонок, Сашка позвонил, и из дома вышел здоровенный тип в куртке нараспашку, увидев Сашку, заулыбался.

– Какие люди. Здорово, Саня. – Тут он покосился на меня и присвистнул: – А это откуда?

– На дороге нашел, – хмыкнул Сашка.

– Надо же, – подивился парень. – Вроде не дурак, а везет.

– Так ведь нечасто, – развел Сашка руками.

Мы вошли в дом. Он выглядел огромным и каким-то нежилым, точно построить его построили, но заселить забыли, а может, надобность в жилье отпала. Комнаты были наполовину пусты, почти все окна без занавесок, пахло лаком и краской. Правда, в кухне царил образцовый порядок. Дорогой гарнитур, французская газовая плита и два холодильника, огромные и тоже импортные.

Встретивший нас тип снял куртку, указал мне на стул и направился к плите. Поставил чайник, потом пошарил в холодильнике, собрал на стол кое-какой снеди. Хитро подмигнул нам и сказал:

– Угощайтесь. Как говорится, чем бог послал.

Сашка сразу же стал угощаться, да и я себя упрашивать не заставила. Тип, с которым меня забыли познакомить, посматривал на нас и выглядел очень довольным.

– Что, Сережа, приютишь? – спросил Сашка.

– А чего ж нет, – удивился тот. – Наверху все комнаты свободны. Занимай.

Сашка удовлетворенно кивнул, торопливо доел последний кусок и сказал Сереже:

– Давай-ка выйдем на пару минут.

Отсутствовали они минут пятнадцать, я уже начала томиться, потому что в чужом доме чувствовала себя крайне неуютно. Тут Сашка заглянул в кухню и позвал меня. По лестнице с резными перилами мы стали подниматься на второй этаж.

– Саша, когда домой? – спросила я. Ни этот особняк, ни его хозяин мне не нравились. Я была готова отшагать еще километров двадцать, лишь бы здесь не задерживаться. Опять же было неясно, какое у Сашки в этом месте может быть дело? Планами он со мной не делился, и это беспокоило. Бог знает почему, но дом за высоким забором представлялся мне разбойничьим вертепом.

– Я ж сказал, дело сделаю, отвезу, – ответил Сашка, слегка недовольный.

– А телефон здесь есть, мне бы отцу позвонить? – не унималась я.

– Телефон есть, а звонить нельзя, – посуровел он.

– Да я только…

– Нельзя, – повторил Сашка.

– А мы здесь долго?

– Не надоедай.

– Ладно, не буду. А помыться здесь можно?

– Можно. Душ, третья дверь слева.

Я вздохнула, косясь на него, и решила порадоваться тому, что хотя бы душ есть. Сашка привел меня в просторную комнату с большим окном, выходящим на веранду. Мебель в комнате имелась, и даже с избытком, но все равно вид у нее был какой-то нежилой. Я огляделась, вздохнула, а Сашка сказал:

– Располагайся. – Опять ненадолго ушел, а вернулся с полотенцем и махровым халатом. – Чувствуй себя как дома, – заявил он, проникновенно улыбаясь мне.