Неопознанный ходячий объект

Отец Сергей попытался глазами выказать недовольство, но не преуспел. Супруга, которую звали Ольга Юрьевна, твердо вознамерилась узнать, что мы за гости, а узнав, приняла в беседе самое деятельное участие. После приветствий и знакомства речь поначалу зашла не о Липатове, а о детях, потому что, кивнув на младенца, мирно посапывающего на руках матери, я спросила:

– Мальчик?

– Девочка, – весело сообщила Ольга, – одни девчонки… – Она хихикнула и сморщила нос, а мы с Женькой заулыбались, точно находили в данном обстоятельстве что-то чрезвычайно забавное.

Батюшка едва заметно вздохнул, мы немного развили тему детей, но особо увлекаться нам не позволила Женька. Она достала из сумки письмо Игнатовой, которое прихватила специально для этой цели из машины, и зачитала его вслух. Отец Сергей болезненно морщился, а матушка слушала внимательно и время от времени кивала, точно соглашаясь.

– Ну, тетка Августа, – без всякого пастырского смирения проворчал батюшка, – такое в газету понаписать… Греха не боится.

– Так что же, все неправда? – усмехнулась Женька.

– Почему все? – вздохнул отец Сергей. – Мост в самом деле снесло, и начальству до этого дела нет. Липатово точно на острове, и, чтоб туда попасть, такой крюк делаешь, да и то не на всякой машине проедешь. Речка хоть и плохонькая, но ведь через нее не перепрыгнешь, а у местных лодок нет, раньше без надобности были, а теперь где же их взять? Это ведь не гвоздь, в магазине не купишь. И со средствами массовой информации тоже беда по причине все той же труднодоступности. А теперь еще и провода срезали, так что все Липатово без электричества осталось. Живут там люди пожилые и… В общем, все, что там о нечистой силе, – это глупость, сами понимаете, а также самообман, происходящий от злоупотреблений…

– Каких злоупотреблений? – не поняла я.

Батюшка вздохнул, а матушка весело пояснила:

– У них там в каждом доме самогонку производят, а сбывать ее некуда. Вот русалки мужикам и мерещатся, всей деревней чертей гоняют, господи, прости… – Матушка торопливо перекрестилась, виновато косясь на супруга.

– Вот оно что, – озадачилась Женька. – А участковый, он тоже пьет?

– Нет. Не скажу. Выпивает, конечно, но на общем фоне можно сказать – совершенно не злоупотребляет.

Формулировка мне показалась довольно затейливой, что значит, к примеру, «на общем фоне»? Но лезть с такого рода вопросами я поостереглась и ждала, что дальше скажет отец Сергей, но батюшка замолчал.

– Так случай, описанный в письме, имел место? – спросила Женька.

Отец Сергей пожал плечами:

– Василия Ивановича, участкового то есть, липатовские совершенно замучили. Он пошел проверить, да, видно, заплутался на болоте.

– Это он вам рассказал?

– Он у нас молчун и особо ничего не рассказывал. Но и так ясно.

– А люди действительно в тех краях пропадали?

– Пропадали, – покаянно кивнул отец Сергей. – Только вы поймите, там с трех сторон река, а с четвертой болото. Летом дачники кто за клюквой, кто за черникой, а с болотом шутки плохи. И леса здесь такие, ого-го, заплутать не трудно. И лихие люди, к несчастью, тоже нас стороной не обошли. Святотатство форменное: часовню ограбили, икону украли, с девятнадцатого века в ней находившуюся. Церковную кружку унесли, позарились. Срам, да и только.

– А еще Петра Наумовича убили, – вздохнула матушка.

– Кто такой Петр Наумович? – насторожилась Женька.

– Как же, Петр Наумович Холмогорский…

Фамилия показалась мне знакомой, я перевела взгляд на Женьку, на лице которой отобразился напряженный мыслительный процесс.

– Неужто не знаете? – ахнула матушка. – Он ведь человек очень известный.

– Как же, как же, – обрадовалась Женька, – художник, писатель, краеведением занимался?

– Точно. Очень много полезного для людей сделал. Церковь помогал восстановить, да и вообще… Вот скоро три года, как погиб. До сих пор убийцы не найдены.

– Нельзя ли об этом поподробнее? – сощурила зеленые глазищи подружка.

Батюшка вздохнул, но его супруга приступила к рассказу с большой охотой:

– Петр Наумович жил в Красном Селе, на той стороне реки, от Липатова километров десять будет. Дом у него на отшибе стоял, большой дом, прямо на холме, бывшая помещичья усадьба. Петр Наумович его отреставрировал на свои средства. Музей мечтал создать, быт русской усадьбы. А еще галерею, он ведь картины коллекционировал, очень ценные. Его уговаривали их в столицу перевезти, а он отвечал, что в столице и так музеев много, а в провинции тоже люди. Здесь его родные места, он сам-то родом из Фрязина, вот и радел за земляков, хотел о себе светлую память оставить. Человеком он был уже в преклонных летах, о душе много думал. И у кого только на него рука поднялась… – с горечью покачала головой матушка, а батюшка кивнул и добавил:

– Да-а…

– И никаких следов?

– Нет. Хотя наше милицейское начальство старалось и из Москвы людей присылали, но все впустую. Убийцы как в воду канули, хотя уйти им, если верить начальству, некуда.

Я слушала Ольгу и пыталась припомнить обстоятельства той трагедии. Дело действительно вышло громким, потрясшим не только две соседствующие области. Ему много уделяли внимания средства массовой информации. Однако ничего толком я вспомнить не могла и удвоила внимание, решив позже выспросить Женьку, у нее память получше моей, авось что и расскажет.

Матушка еще раз вздохнула и замолчала. Неожиданно история меня заинтересовала, и я надеялась на продолжение.

– И что потом? – не очень вежливо спросила я.

– Ничего, – пожал плечами батюшка. – Музей, конечно, открыли, назвали именем Петра Наумовича, а его похоронили в парке, рядом с домом, как он завещал, в музее теперь за хозяйку его жена, очень хорошая женщина и верующая. Помогает всем, чем может, а похищенные ценности до сих пор не найдены, и нас всех это очень удручает. Выходит, лучше б Петр Наумович их в свое время в столицу отдал, там охрана надежнее, да и вообще…

Женька почесала нос и, должно быть, решив, что мы довольно далеко отошли от первоначальной темы разговора, спросила:

– Значит, отец Сергей, ничего противоестественного в Липатове не происходит?

– Для меня противоестественно, что люди бога не боятся, – нахмурился он, голос его зазвучал сурово. – А местные власти… – Он рукой махнул в досаде. – Нет нигде порядка.

Тут Женька взглянула на часы, и я тоже. Если мы думали воспользоваться услугами юного бизнесмена, стоило поторопиться.

Мы поблагодарили за чай и вскоре простились с хозяевами, которые вышли проводить нас. Подружка, окинув взглядом просторный двор, смекнула, что батюшке ни к лицу дух стяжательства, и спросила:

– Нельзя ли у вас машину оставить? Она у нас возле магазина стоит… Насчет лодки мы договорились, а бросать имущество без присмотра…

– Конечно, конечно, – заволновался батюшка, – хотя у нас в селе случаев воровства не наблюдалось, бог миловал, но в это время приезжих много, так что осторожность не повредит. Перегоните к сарайчику…

Далее последовали благодарственные слова, взаимные заверения, после чего Женька отправилась за машиной и вскоре на ней вернулась. Мы оставили «Жигули» возле сарайчика, извлекли из багажника чемодан и, простившись с гостеприимным семейством, направились по тропинке к реке.

Отрок ждал нас, сидя на корме лодки. Суденышко показалось мне на редкость хлипким и совершенно не подготовленным к путешествию по воде с большим чемоданом. Я плавала хорошо и за наши жизни не очень переживала, а вот чемодан плавать не умеет, и мы его скорее всего лишимся, об этом следовало подумать. Но только не Женьке. Для нее все это мелочи, а о мелочах она не думает.

– Здорово, – поприветствовала она предприимчивого ребенка.

– Я уж решил, что не придете, – проворчал он, помог Женьке забраться с чемоданом в лодку, вставил весла в уключины, дождался, когда мы устроимся, и вдруг потребовал: – Деньги покажите.

– Какие? – слегка прибалдели мы.

– Сотню, – удивился отрок.

Женька возмущенно приоткрыла рот, но вместо того, чтобы сделать зарвавшемуся ребенку внушение, достала сотню, повертела ею перед его лицом и сунула в карман джинсов.

– Вези аккуратней.

Мальчишка оттолкнул лодку от берега, ловко запрыгнул в нее и подхватил весла. Река хоть особой мощью похвастать и не могла, не широка и не величава, но зато оказалась капризной, делала в этом месте поворот, и течение здесь было довольно бурным. Несмотря на все старания мальчишки, лодку сносило по течению.

– Чемодан у вас тяжелый, – заметил он, изрядно запыхавшись.

– Греби, отрок, и без критики, – хмыкнула Женька.

Он еще немного поработал веслами и не выдержал:

– Вы бы мне помогли, тетя…

– Ага, умный нашелся. Подрядился, так работай.

– Далеко снесет, вам же ножками топать.

– Ничего, прогуляемся.

– А чемодан? Он ведь тяжелый.

– Шантажист, – возмутилась Женька, между тем лодку все заметнее сносило течением. – Помогу, только стольник пополам.

– Это всего пятьдесят рублей, – обиделся мальчишка.

– «Всего», – передразнила Женька и презрительно отвернулась.

В конце концов парень сдался, и мы с Женькой заняли его место, памятуя, что ребенку еще предстоит возвращаться назад и ему стоило поберечь силы. Работали мы не очень слаженно, но бодро и вскоре пристали к берегу. Мальчишка вытащил наш чемодан, получил полсотни и, объяснив, как пройти в Липатово, отчалил. А мы стали подниматься по крутому берегу.

Подъем с чемоданом нас не воодушевил. Выбравшись наконец на ровное место, мы огляделись. Метрах в двадцати выше, где из воды торчали сваи снесенного моста, начиналась песчаная дорога, мы потопали к ней. Чемодан решили нести по очереди, и сейчас была очередь Женьки, я шла впереди, пытаясь среди деревьев различить какие-либо строения. Отрок уверял, что до деревни километра три, не более, но теперь в правдивость его слов я не очень-то верила, местность казалась мне какой-то необитаемой.

А между тем день клонился к вечеру, то есть вечер к ночи. Я взглянула на часы – время позднее, а мы только-только выбрались на дорогу. Тут я некстати вспомнила о разгуле нечистой силы и невольно поежилась, солнце садилось за реку, и через полчаса будет темно, а здесь ни фонарей, ни света в деревне, чего доброго пройдем мимо…

– Зря мы на ночь глядя сюда отправились, – заметила я ворчливо. – Можно было в Заручье переночевать. Мир не без добрых людей. Матушка бы не отказала.

Женька заметно поежилась и почему-то понизила голос:

– Думаешь, в самом деле что-то может быть?

– Что «что-то»? – не поняла я.

– Ну… Ухает или воет, не помню, что там в письме.

– Не говори глупостей, – возмутилась я. – Батюшка намекал, что твоя Игнатова личность, как бы это выразиться, не вполне надежная в смысле информации. Банника, к примеру, отец Сергей вовсе комментировать отказался, а выть могут собаки.

– Я и собак боюсь, – заявила Женька. – Они кусаются.

– С чего им кусаться?

– Не знаю, может, бешеные. Слушай, Анфиса, твоя очередь чемодан нести.

– Еще чего. Половина пути не пройдена.

– А как ты узнаешь, что уже половина?

– Узнаю, – отрезала я.

Идти по дороге было совсем не трудно и даже приятно, она петляла от одного перелеска к другому, и я с томлением ожидала, когда покажется деревня. По моему мнению, половины пути мы так и не прошли, а уже стемнело. Впрочем, песчаная дорога хорошо была видна в темноте, и заблудиться мы не боялись. Другое беспокоило меня. Кому доводилось идти ночью через поле, тот знаком с тревожным чувством, которое возникает как бы без всякой причины. На бескрайнем небе, которого в городах просто не бывает, засверкали звезды, ночь выдалась безлунной, и это тоже почему-то пугало. Женька, пыхтя из-за своей тяжкой ноши, старалась держаться рядом со мной, то и дело вглядываясь в темноту.

– Ты трусишь, что ли? – не выдержала я.

– Чего мне трусить? – обиделась подружка и тут же добавила: – Где эта чертова деревня?

– Не поминай на ночь, – шикнула я. Женька испуганно охнула и перекрестилась, а я смилостивилась и взяла у нее чемодан.

– Думаешь, половину прошли? – спросила она, я лишь пожала плечами.

– Ты вот что, – решила я отвлечь ее от глупых мыслей, – расскажи мне про убийство Холмогорского, если сама чего знаешь.

– Давай я тебе лучше утром все расскажу, – вздохнула она. – Вспоминать покойников к ночи тоже не очень хорошо.

– Да что на тебя нашло? – разозлилась я.

– Сельская местность не является для меня привычной средой обитания, – обиженно заметила подруга. – А ты правда ничего не боишься или выпендриваешься?

– Я боюсь в темноте деревню проглядеть, – ответила я. – Не забывай, люди без света сидят, да и время для деревенских уже позднее.

– Надо быть внимательнее, – согласно кивнула она и пошла веселее.

Впереди возникло что-то темное, судя по очертанию, еще один перелесок, мы прошли мимо, и тут Женька заорала что есть мочи, а я с перепугу выронила чемодан и хотела тоже заорать, но нашла в себе силы спросить для начала:

– Ты чего, чокнутая?

Подружка ткнула пальцем за мою спину и невнятно пробормотала:

– Удавленник.

Я посмотрела в ту сторону и от неожиданности вздрогнула, а потом здорово осерчала на подругу.

– Женя, ты дура, – сказала сурово. – Это журавль.

– Журавль? – растерялась она.

– Колодец.

И в самом деле, в нескольких шагах от нас находился колодец, на длинной цепи, свисая с длинного наклонного шеста, темнело ведро и чуть заметно раскачивалось с неприятным скрипом.

– Ох, господи, – перекрестилась Женька, – не поверишь, сердце в пятки улепетнуло, что за придурок до такой конструкции додумался?

– Надо знать родную историю.

– А ты знаешь?

– Частично. – Судя по вредности, которая рвалась наружу, о душевном спокойствии подруги можно больше не волноваться. – Идем, – позвала я. – Если есть колодец, значит, деревня всего в трех шагах, а может, мы уже в деревне, просто еще не поняли.

Женька воодушевилась, сделала несколько шагов по дороге и ткнула пальцем куда-то в сторону.

– Свет.

И точно, слабое сияние пробивалось из темноты. Не задумываясь, мы свернули с дороги и заспешили на огонек и вскоре чуть не уперлись носами в бревенчатое строение с крохотным оконцем, на котором стояла свеча, пламя слабо подрагивало, а я завороженно таращилась на него.

Между тем Женька уже стучала в низкую дверь, и я присоединилась к ней. И только после этого сообразила, что бревенчатое сооружение – это баня и ломиться сюда, как бы это выразиться, не совсем прилично. Однако хозяева выбрали не совсем подходящее время, чтобы попариться.

Послышались шаги, затем дверь распахнулась, и мы увидели… уж не знаю, что на меня нашло, но заорала я еще громче Женьки. Перед нами стояло существо, смутно похожее на пожилого мужчину, в беспалой лапе оно держало стакан со свечой, освещавшей снизу его лицо, заросшее рыжей щетиной, с черными глазками-пуговками и кустистыми бровями. Существо ухмылялось, демонстрируя два желтых жуткого вида клыка, на самые его брови была надвинута шапка-ушанка с торчащими в разные стороны ушами, грудь покрыла густая растительность, одежда отсутствовала. Существо премерзко хихикнуло и глумливо сообщило:

– Заждался.

Женька, слабо охнув, стала заваливаться вправо, а я заорала еще громче. Это привело подругу в чувство, и она присоединилась ко мне, но моих вершин достичь не могла. Не сговариваясь, мы резко развернулись и, бросив чемодан, понеслись в темноту не разбирая дороги. Я обо что-то споткнулась и грохнулась на мокрую от росы траву, Женька упала рядом, хрипло дыша.

– Анфиса, что это было? – с ужасом пролепетала она, оглядываясь. Никто за нами не гнался, лишь журавль поскрипывал рядом.

– Откуда мне знать?

– Этот… банник, да? Ты же литератор, должна знать народные обычаи и обряды.

– При чем здесь обряды? – возмутилась я.

– Он за нами не побежал, – продолжала разглагольствовать Женька. – Видно, покидать свой объект ему не положено. Интересно, много тут таких объектов? Я знаю домового, лешего, теперь банника, конечно, а ты кого?

– Женя, ты дура, – второй раз за вечер сообщила я, но взволнованной Женьке было на это наплевать, она и глазом не моргнула. – Банник – это суеверие. – Отдышавшись, я поднялась на ноги, Женька тоже встала.

– Ага, – усмехнулась подруга, – суеверие, а кто первый заорал?

– Конечно, оно выглядело необычно.

– Кто «оно»? – вредничала Женька.

– Ну… человек, естественно.

– Человек? – усмехнулась она. – Тогда пойдем за чемоданом.

Я вглядывалась в пугающую темноту ночи и совершенно отчетливо поняла, что возвращаться за чемоданом в настоящий момент не могу ни за какие коврижки. Этому решению сильно способствовал и тот факт, что чемодан был не моим, а Женькиным. Я сказала:

– Надо легко расставаться с вещами.

– То-то, – удовлетворенно заметила Женька, – боишься, потому что сомневаешься, что оно местный житель, я имею в виду… короче, ты поняла, – вздохнула подруга, ухватила меня за руку и задала вполне здравый вопрос: – Что делать-то будем?

– Надо к людям, – нервно оглядываясь, заявила я.

– Надо, – затосковала Женька, – знать бы еще, где они.

Тут за нашей спиной что-то хрустнуло, мы подскочили, вцепившись друг в друга, и бросились бежать куда глаза глядят. В основном они глядели в темноту по причине отсутствия какого-либо света, и вдруг мир вокруг точно свихнулся, совсем рядом что-то ухнуло, в другом конце что-то завыло, и началась такая катавасия, что не приведи господи.

Не знаю, чем бы все закончилось для моих нервов, если б мы с Женькой со всего маха не влетели в забор. Он оказался ветхим, а сила, которая несла нас по деревне, могучей. В общем, мы влетели в забор, он не выдержал и с жутким хрустом и скрипом рухнул, причем вместе с нами. Руки обожгло, и я сообразила, что лежим мы в зарослях крапивы. Ухать перестало, а вой действительно имел место и для моей расшатанной нервной системы звучал неприятно, но ничего потустороннего в нем не было.

– Женя, это собака, – как можно спокойнее сообщила я, приподнимаясь. Гнилые доски забора подо мной затрещали, а я чертыхнулась, боясь пораниться – в таких заборах обычно полно гвоздей. Я все-таки поднялась и попыталась поднять Женьку, она лежала без движения и громко стучала зубами. – Это собака, – здорово разозлившись, повторила я. Ясно, что от Женьки толку никакого, придется брать инициативу в свои руки.

– Ты меня успокаиваешь, – не поверила подружка.

– Прекрати немедленно, вставай. – Мне все-таки удалось заставить ее подняться. – И пойдем к людям.

– Да-да, – кивнула подружка, – к людям. А куда идти, ты знаешь?

– Это забор, – ткнула я пальцем в рухнувшее сооружение, правда, рухнувшее частично. – Мы пойдем вдоль него и выйдем к дому.

Она кивнула и, вцепившись в мой локоть, сделала первый шаг. Идти вдоль забора оказалось делом непростым: прежде всего пришлось пробираться сквозь крапиву, которая в некоторых местах достигала нашей груди, дважды путь нам преграждали самые настоящие заросли, преодолеть которые было делом немыслимым, и их пришлось обходить, при этом я страшно переживала, что в темноте мы собьемся с курса и потеряем наш забор. К счастью, этого не случилось. Наконец, забор кончился, и мы вышли ко двору. За двором последовал и дом. Вскоре мы уже стояли на высоком крыльце и робко стучали в окно.

Некоторое время ничего не происходило. Ни звука, ни шороха, только наше учащенное дыхание. Затем в крохотном оконце рядом с дверью мелькнул огонек, а мы с облегчением вздохнули, дверь со зловещим скрипом открылась, и мы увидели банника, то есть, может, теперь это был и не банник, а кто-то еще, домовой, к примеру, но выглядел он точной копией первого, в той же шапке, с той же ухмылкой и с теми же клыками, в беспалой руке держал свечу, и свет ее отбрасывал на его физиономию причудливые тени, глаза жутко блестели… в общем, это было совершенно непереносимо.

– Наконец-то, – хихикнуло существо, на этот раз, по-моему, во что-то одетое, а мы с Женькой скатились с крыльца и бросились прочь, но без воплей, так как вопить сил уже не было. Банник что-то кричал нам вслед, но либо он невнятно произносил слова, либо мы их не понимали, разобрать нам ничего не удалось. Преодолев не меньше километра, мы рухнули на колени возле каких-то зарослей и попытались отдышаться.

– Прости меня, Анфиса, – вдруг сказала Женька, – я не должна была тебя сюда привозить. Если б я сейчас была одна, то хоть за тебя не беспокоилась бы.

– Женя, – совершенно не обращая внимания на покаянные слова подруги, которые сильно смахивали на исповедь перед последним причастием, твердо начала я, – всему есть простое и логичное объяснение. Сейчас ни ты, ни я логически мыслить не способны, значит, надо дождаться утра и разобраться со всей этой галиматьей.

– До утра еще далеко, – пожаловалась Женька.

– Летом ночи короткие, – утешила ее я. – Смотри, заря занимается, скоро рассвет.

– Где? – обрадовалась Женька.

– Что? – не поняла я.

– Заря, естественно.

Я наудачу ткнула пальцем, так как, будучи сугубо городским жителем, мало смыслила в таких вещах, но определенно помнила, что есть заря, за которой следует рассвет, и, говоря по чести, не мешало бы им поторопиться.

– Заря должна быть на востоке, раз солнце там восходит, а это не восток, а север, – проворчала подружка.

– Откуда тебе знать? – возмутилась я.

– Как откуда? Я же карту смотрела. От города мы ехали на юг, точнее, на юго-запад, а город за нашей спиной.

– С чего ты взяла?

– С того. Там река. Слышишь, плещется.

Я ничего не слышала, но порадовалась: если Женька начала вредничать, значит, все в порядке, от страха не умрет.

– Река тут с трех сторон, – не сдавалась я. – И вообще: сказано тебе, скоро рассвет, вот и жди.

– Анфиса, – охрипшим голосом вдруг позвала Женька, я настороженно замерла и услышала шаги, а затем увидела… Первой мыслью было – волк. Огромный, страшный, он возник в паре метров от нас и замер, глядя зрачок в зрачок. – Я этого не вынесу, – заволновалась Женька и закрыла глаза, а я подумала: мне здорово повезет, если я лишусь сознания. Ничего подобного. Женька клацала зубами, зверь сидел напротив, а я таращилась на него. – Анфиса, что же это? – пискнула Женька. – Волк?

– Сиди, не шевелись, – пробормотала я.

– А глазищи-то… Анфиса, вдруг это не собака вовсе? Здоровый-то какой…

– Заткнись, говорю. Это собака… Собачка, – позвала я наудачу и даже посвистела немного: – Шарик, Дружок, Полкан… – Фантазия моя на этом истощилась. Пес, или кто бы он ни был, сел копилкой и завыл, да так, что у меня буквально волосы встали дыбом.

– Нет, я больше не выдержу, – охнула Женька, и я мысленно с ней согласилась. Потратив на сольное выступление никак не меньше пяти минут, зверь, не обращая на нас никакого внимания, спокойно развернулся и вскоре растворился в темноте. – Фильм ужасов, да и только, – с заметным облегчением вздохнула Женька.

Мы поднялись с земли и сделали несколько робких шагов в неизвестном направлении. Женька обо что-то споткнулась и едва не упала, я подхватила ее, больно ударилась коленом и тут поняла, что перед нами скамейка, сделала еще несколько шагов и, можно сказать, уперлась носом в палисадник. В трех метрах от места, где мы стояли, находился дом. Темный и, честно сказать, жутковатый, потому не очень-то мы и радовались.

– А вдруг здесь опять этот? – прошептала Женька.

– Дом точно другой, – не спеша с заключениями, сообщила я. – Здесь крыльцо низкое и еще палисадник, там палисадника не было.

– А если они тут во всех домах? Знаешь что, Анфиса, может, мы с тобой до утра на скамейке посидим? Сама говоришь, недолго осталось.

– Не болтай глупостей, – не приходя в восторг от собственной отваги, ответила я. – Идем.

– Чего-то у меня нога не шагает, подвернула, наверное, – сообщила Женька. – Ты иди одна, а я здесь посижу.

Я презрительно фыркнула и направилась к крыльцу. Откуда-то сбоку выскочила собака и истошно залаяла. Не успела я насмерть перепугаться, как сообразила, что собака на привязи и до меня не дотянется, но и мне к крыльцу не пройти. Я вздохнула, на всякий случай отступая, и с некоторым удивлением, оглядевшись в очередной раз, поняла, что стало светлее, а я нахожусь на деревенской улице, потому что напротив тоже дом и дальше еще дома, правда, темные и как будто нежилые, но это ничего не значит, раз сейчас ночь, люди по ночам спят, к тому же граждане остались без электричества.

– Кто там? – перекрикивая лай собаки, осведомился женский голос. Звучал он без страха, но сурово, точно здесь поджидали непрошеных гостей.

– Простите, пожалуйста, – заторопилась я, но тут подскочила Женька и взяла инициативу в свои руки.

– Мы ищем Игнатову Августу Поликарповну. Не подскажете, где она живет? Мы из газеты, она прислала письмо в редакцию, мы приехали вечером и заблудились. Оттого так поздно…