Та, что правит балом

Вернувшись с платьем в машину, я часа полтора сидела, тупо уставившись в лобовое стекло, пытаясь собрать по крохам свой оптимизм. Жизнь за окном представлялась нелепой и до обидного недосягаемой. В конце концов я оставила машину и бродила по городу без всякого толка и вроде бы даже без мыслей, а ближе к вечеру отправилась к Виссариону. В его кабаке было немноголюдно, что меня вполне устроило. Потом зарядил дождь, и в кафе потянулись девицы, работавшие неподалеку, – крикливые, нелепо раскрашенные, вечно раздраженные, но, как ни странно, их общество успокаивало. Все просто: находясь среди проституток, я чувствовала, что бесприютность и отчаяние вовсе не что-то особенное, а обычное и вполне нормальное явление в этом мире, и я отнюдь не единственная, кто смотрит на него с позывами на рвоту, а значит, нечего переживать.

Мы пили с Виссарионом чай и болтали о погоде. Я ловила на себе его взгляды, иногда хмурые, иногда встревоженные, и упорно делала вид, что не замечаю его беспокойства. Задавать вопросы он так и не рискнул. Когда девиц собралось десятка полтора, я вспомнила, что вроде бы здесь работаю, и перебралась к роялю. Девицы примолкли, слушая Бетховена с напряженными лицами. Такие лица бывают у пассажиров в аэропорту, когда народ боится пропустить сообщение о начале регистрации. Девицы ждали с таким же нетерпением, когда я закончу играть, чтобы хоть на мгновение перевести дух. Я могла бы исполнить что-нибудь массовое для поднятия настроения, но Виссарион новации в репертуаре не приветствовал, свято веря, что классика благотворно влияет на заблудшие души.

Девки продолжали томиться, а я играть. Через полчаса самые нетерпеливые на полусогнутых и молчком, чтобы не гневить Виссариона, направились к двери, а те, что поусидчивей, задремали. На лице Виссариона блуждала загадочная улыбка, как у Моны Лизы, а я решила, что жизнь, в сущности, довольно забавна. Тут дверь распахнулась, и в кафе вошел Ник. Девицы, завидев его, нахохлились, точно пичуги в мороз, и старались не смотреть в его сторону. Виссарион, сделав вид, что нового посетителя не замечает, уткнулся в книгу, очки съехали на кончик носа, превратив его похожим на гнома из сказки. Виссарион терпеть не мог Ника, что не удивительно, учитывая репутацию последнего. Я его, кстати, тоже терпеть не могу, но что делать.

Ник подошел к роялю, облокотился на него и уставился своими рыбьими глазами, блеклыми, точно тряпица, полинявшая от многочисленных стирок. Когда я закончила, он выпрямился и похлопал, издевательски воскликнув:

– Брависсимо!

А я поклонилась и послала ему лучистую улыбку. Разумеется, он знал, что я работаю у Виссариона, где развлекаю публику, преимущественно состоящую из шлюх, игрой на рояле, но при моем выступлении присутствовал впервые.

– Салют, – сказала он, целуя меня в лоб.

– Салют, – ответила я.

– Судя по ностальгическим нотам, что ты исторгала из инструмента, на душе у тебя паршиво.

– Я просто вошла в образ.

– Да? – хмыкнул Ник. – Наверное, я тоже в образе, чертова погода вконец доконала. Как думаешь, если напиться, жизнь покажется веселее?

– Не знаю, но можно попробовать, – пожала я плечами.

– Давай попробуем, – согласно кивнул он.

Ник огляделся, точно прикидывая, подойдет это местечко для его целей, и, к моему облегчению, решил подыскать другое.

– Потопали, – сказал весело и подмигнул.

Я пошла в подсобку за своей ветровкой, через полминуты там появился Виссарион.

– Тебе необязательно идти с ним… – сказал он, то ли задавая вопрос, то ли сам на него отвечая.

– Конечно, нет, но лучше пойти, – ответила я.

Виссарион вроде бы собирался еще что-то сказать, но передумал, я кивнула на прощание и пошла к Нику.

– Старикан меня терпеть не может, – заметил Ник, когда мы уже были на улице.

– А ты знаешь людей, которые тебя обожают? – удивилась я.

– С твоей стороны форменное свинство говорить мне это, – посетовал он. – Я тебя люблю, как свою бессмертную душу, а что имею взамен? Черствость и непонимание. Все вы, интеллигенты хреновы, не цените доброго отношения.

– Я ценю, – заверила я, оглядываясь в поисках джипа Ника. Но его нигде не было видно.

– Я пешком, – сообщил мой дорогой друг, заметив мое беспокойство.

– Шутишь? – не поверила я.

– Сегодня за долгие годы меня впервые потянуло прогуляться.

– С ума сойти. А ты зарядку по утрам не начал делать?

– Пока нет, но все неотвратимо к этому катится.

– Ну что ж, жизнь засверкает новыми гранями, – пожала я плечами. – Куда пойдем?

– Выбор за тобой, – усмехнулся он.

Разошедшийся дождь погнал нас в ближайшую пивную, где собирался всякий сброд. Приличные люди данное местечко явно стороной обходят, но мой друг чувствовал себя здесь как нельзя лучше. В отличие от Ника, мне напиться никогда не удавалось. То есть правды в ногах, конечно, не было, и голова болела нещадно, но ясность мысли не оставляла, что я считала большой личной драмой. В общем, немного поэкспериментировав, с выпивкой я завязала. То есть выпить могла, но без особого желания, раз уж не приходится рассчитывать на спасительное безумие.

Ник увлеченно вливал в себя водку и донимал меня ценными мыслями на тему смысла жизни. Все их я не раз слышала и оттого особенно не впечатлялась, поддакивала и ждала, когда Ник дойдет до того состояния, которое позволит благополучно транспортировать его домой. Обычно эта фаза наступала часа через три-четыре, но сегодня Ник проявил оригинальность и вскоре так увлекся собственными словесами, что стал забывать себе подливать. Я ерзала и думала о том, что такими темпами до нужного состояния он никогда не дойдет, а моего терпения уже кот наплакал.

Но и этого Нику показалось мало. Он принялся цепляться к придуркам, что сидели за соседним столом, – четверо здоровяков переорали всех сидящих в зале, хотя горластых здесь было немерено. Судя по их поведению, парни Ника не знали, оттого и вступили с ним в баталию, пока в словесную. По части вывести людей из терпения Ник мастер, а эти были не из тех, кто особо терпелив, и дело уверенно шло к драке. Лично мне все равно, намнут Нику бока или нет, но парням следовало хорошо подумать, потому что по злопамятности и умению мстить долго и с удовольствием Ника тоже никто не превзошел.

Должно быть, так думала не только я. Вот бармен шмыгнул к соседнему столу и что-то зашептал на ухо одному из парней. К чести того следует сказать, что здравый смысл в нем присутствовал, и он сбавил обороты, причем и на дружков подействовал самым благотворным образом.

Но Нику уже не было удержу. Он заявил, что его девушка, то есть я, двоих таких придурков уделает на раз и прочее в том же духе, и смог-таки довести людей до белого каления. Я в перепалку не вступала, зная бессмысленность данного занятия. Если Ник что-то вбил себе в голову, избавить его от этой идеи можно только вместе с мозгами.

Я отправилась в туалет, чтобы немного посидеть в тишине, а когда вернулась, меня ждал сюрприз.

– Детка! – завопил Ник, раскинув руки. – Честное пари: мы вдвоем против этих говнюков. Покажи им, милая, что значит внутренняя свобода и твердость духа. По сравнению с этим их хреновая мускулатура…

– Какая свобода? – простонала я. – Ты просто спятил!

– Дорогая, я не могу отказаться от своих слов. Я поклялся, что мы сделаем их за один раунд. Двое против четверых.

– Придурок, – констатировала я.

– Смотри, чтобы твоя девчонка не оторвала тебе язык за болтовню, – весело пролаял бородач, а я поморщилась: ну что за черт его самого за язык тянет.

– Ну, так что, дорогая? – веселился Ник, а я повторно буркнула:

– Придурок.

Разумеется, затея представлялась идиотской: четверо здоровенных парней в противниках, хорошо, если отделаюсь незначительными увечьями. Но послать Ника подальше было бы верхом неосмотрительности – как я уже говорила, по части злопамятности он числился в непревзойденных лидерах. Кончилось тем, что я, кляня Ника на чем свет стоит, потопала вслед за ним в ближайшую подворотню, на ходу обматывая пальцы носовыми платками и салфетками, позаимствованными в кафе. В подворотню за нами отправились все обитатели пивнушки, делая ставки, и, судя по всему, в нашу победу никто не верил, что, между прочим, правильно. Спасти нас могла только внезапность, поэтому я не спускала с Ника глаз. Как только мы вошли в подворотню, он молниеносно развернулся на левой ноге, правой заехал одному из противников в голову. Я зеркально повторила то же движение, и двое наших соперников рухнули на асфальт, так и не придя в себя до конца драки.

– Это не честно, бой еще не начался! – завопили наши оппоненты, чем очень удивили Ника.

– А кто говорил о честности? Бой без правил, а если кишка тонка, так и скажи.

Под громкое улюлюканье мы начали драку. Свою задачу я видела в следующем: измотать парня, пока Ник разделывается со своим врагом. Примерно так оно и вышло. Несмотря на хорошую выучку, пройденную у Ника, и присущую мне изворотливость, пару раз здоровяк все-таки смог достать меня, и я разозлилась. Злилась я на Ника, а досталось, разумеется, парню. Должно быть, ему нелегко было преодолеть некий барьер и обрушить на меня со всей силой кулаки-кувалды. У меня барьеров не было, оттого действовала я как машина, с завидным хладнокровием. Парень, который теперь в основном защищался, раздражал еще больше, потому что стало ясно: он не боец. А если так, то какого хрена лезешь? Особенно эффектным ударом Ник отправил своего противника в нокаут и позвал:

– Дорогая, тебе помочь?

– Обойдусь, – ответила я и обошлась. Парень рухнул на асфальт, а народ слабо зааплодировал.

Тут появилась милицейская машина, и зрители быстренько рассредоточились. Сердобольные граждане прихватили и наших противников, которые под дождем малость очухались.

– В чем дело? – гаркнул толстяк-капитан, появляясь из машины, но, узнав Ника, голос понизил.

– Ерунда, – ответил Ник, вытирая подолом рубахи разбитую рожу. – Хулиганы к девушке пристали, пришлось вмешаться.

– А-а-а… – протянул капитан в полнейшем недоумении, но поспешил оставить данную тему.

– Ну, как? – спросил Ник, когда мы двигали по улице в сторону моего дома. – Скажи, класс.

– Никита Полозов, ты придурок, – ответила я.

– Придумай что-нибудь новенькое, это я слышал раз двести.

– Ты законченный псих.

– Тоже не ново. А как насчет адреналина и прочего?

– Пошел к черту.

Ник замер, схватил меня за руку, а потом положил ладонь мне на грудь.

– Без дураков, скажи… вот здесь отпустило, ведь так?

– Когда-нибудь тебе башку оторвут, – вздохнула я.

– Вот уж тебе будет радость! – Он засмеялся, а я неожиданно подумала, что Ник прав. Стало легче дышать, а злость и ненависть к миру вдруг меня оставили. – Да ладно, – отмахнулся он. – Если б не твое упрямство, ты бы согласилась, что в хорошей драке что-то есть. В такие минуты особенно остро чувствуешь, кто твой друг. Когда мы стояли спина к спине перед лицом опасности, разве тебя не переполнял восторг?

– От того, что мне сейчас нос сломают?

– От того, что твоя спина надежно прикрыта, – ответил Ник с ухмылкой, однако глаза его смотрели серьезно. – Нам следует практиковаться чаще, – весело закончил он.

Я только головой покачала. Конечно, Ник придурок, но вместе с тем было что-то в его словах, что заставляло задуматься. Может, я тоже спятила, как он?

Он взял мою ладонь в свою руку, а я сжала ее и посмотрела ему в глаза. Наверное, на самом деле все просто: он человек и он рядом, а вокруг пустыня и долгая-долгая мука, оттого, что мир не станет иным. И в этом мире мы сейчас были вдвоем, мы ненавидели друг друга, но долгие годы никого другого не было рядом, и ненависть стала мучительной и сладостной, словно любовь. И меня захлестнуло чувство общности, едва не заставив заплакать, чувство странного братства, так что на миг показалось, что нет у меня никого дороже, чем он.

– Белая горячка, – с прискорбием констатировала я.

– Ты обо мне или о себе? – весело спросил Ник.

– В комплексе.

– Что твоя Машка? – продолжил он. Вопрос мне не понравился, и я обдумывала, как бы втолковать Нику, что это не его дело. – «Я могу протянуть руку и коснуться тебя, но между нами пропасть, которую не преодолеет птица», – процитировал Ник, а я удивилась:

– Это что, стихи?

– Ага.

– Надеюсь, все-таки не твои?

– Слава богу, нет. Я увлекаюсь японской поэзией. Ну, так что, ты наконец поняла, что твоя безумная, я бы сказал – подозрительно страстная любовь к подруге не более чем иллюзия?

– Заткнулся бы ты, честное слово! – не выдержала я.

– Ты не желаешь принять очевидное. На самом деле ваши дорожки разошлись довольно давно, а ты все цепляешься за эту наркоманку из сентиментальности. А если вникнуть в суть вопроса, твоя жизнь стала бы много проще, умерь ты свои чувства. Скажешь, нет?

– Я скажу, что ты лезешь не в свое дело, – отмахнулась я.

– Ошибаешься, дорогая. Это мое дело. Мы с тобой одной крови, как в мультфильме, и я близко к сердцу принимаю твои страдания. Поэтому, увидев сегодня твою кислую физиономию со следами душевных волнений, решил: самое время помахать кулаками, чтобы расслабиться. Скажи, что я гений.

– Ты гений.

– Спасибо, – серьезно кивнул он.

Мы вошли в мою квартиру. Ник отсалютовал команданте и прошел на кухню, я слышала, как он открыл холодильник, наверное, искал спиртное. Я сняла кроссовки и, не спеша, направилась к нему. Он стоял возле окна и разглядывал двор. А я вдруг поняла: что-то его очень беспокоит. И эту дурацкую драку он затеял из-за переполнявшей его тревоги. А еще из-за злости. Происходило нечто такое, во что он не мог вмешаться, и это здорово его доставало. Вспомнив наш предыдущий разговор, я решила, что Ник слишком увлекся дурными прогнозами. Тут он повернулся и сказал:

– Для тебя есть работенка.

– Да? – спросила я без выражения и устроилась за столом.

– Да, – кивнул он и отвернулся к окну.

– Для меня есть работенка, и тебе это по какой-то причине не нравится? – осторожно уточнила я.

– В самую точку, моя ласточка.

– Занятно. Если тебя бесит, что хозяева решили оставить тебя в неведении, так я здесь ни при чем.

Ник поморщился, вновь повернувшись ко мне, точно досадуя на мою тупость.

– Оставим в покое мое самолюбие и подумаем о тебе, – произнес он. – Завтра ты должна быть в аэропорту в 10.30, вот паспорт.

Ник достал из кармана документ и бросил его на стол. Я без особого любопытства открыла паспорт, увидела свое фото, а рядом стояло – Ковальчук Юлия Григорьевна. Имя оставили мое, за что им большое спасибо.

– Куда лететь?

Ник пожал плечами.

– Что, в самом деле не знаешь? – не поверила я.

– Догадываюсь. – Ник устроился на стуле по соседству и посмотрел мне в глаза. – Господин Литвинов, который словно кость в горле у наших хозяев, собирается в отпуск. Общеизвестно, что он предпочитает Черноморское побережье. – Я нахмурилась, начиная соображать. – Я должен передать тебе паспорт, а также предупредить, что в аэропорту, возле стойки регистрации рейса за номером два, тебя будет ждать твой муж. Липовый, разумеется.

– Как я его узнаю?

– Он сам тебя узнает, не переживай.

– Что ж, – развела я руками, – похоже, выбора у меня нет. Так?

– Так, – кивнул Ник с большой неохотой.

– Твои худшие опасения подтвердились? – продолжила я, чувствуя себя крайне неуютно.

– Более чем.

– А кто мой предполагаемый муж?

– Почти уверен, что Денис Миронов. Ты о нем наверняка слышала, в наших кругах его обычно называют Гадюка-Ден.

– О, черт, – буркнула я. – Откуда сведения?

– Шепнул надежный человек. Наши вели с ним переговоры. Остальное объяснять, надеюсь, не надо?

Что да, то да. Человек с таким милым прозвищем был широко известен в наших, как деликатно выразился Ник, кругах. Если сам Ник личность у нас легендарная, то Гадюка-Ден по части мифов, домыслов и сплетен вполне мог с ним соперничать. Меня от знакомства с ним до сих пор бог миловал, и я им никогда не интересовалась, решив, что всякого сброда в моей жизни и без того пруд пруди. Но кое-что и до моих ушей доходило, так что теперь мысль оказаться в его компании вызывала неприятный холодок.

Где в рассказах о нем правда, а где буйная фантазия любителей страшненького, понять невозможно, однако все сходились во мнении, что Гадюка редкая сволочь. В городе он появился несколько лет назад, и похоже, что ниоткуда. Материализовался, точно злой дух. По крайней мере, все, что касалось его прежней жизни, больше напоминало сказки из разряда ужастиков. Утверждали, что он воевал то ли в составе какой-то сверхсекретной группы спецназа, то ли был наемником (вроде бы в Чечне, но поговаривали об Африке и Юго-Восточной Азии). Последнее виделось мне особенно фантастическим, впрочем, как и сверхсекретный спецназ. То ли он был киллером на службе ФСБ, то ли палачом в среде уголовников. Дикая помесь Рембо и киллера Леона. Обычно в этом месте я начинала клевать носом, так что ни одной истории с его участием сейчас вспомнить не могла.

Достоверно мне известно следующее: Гадюка-Ден (я невольно усмехнулась, мысленно произнеся это прозвище, оно казалось мне каким-то киношным, вроде Блейда или Человека-Паука), возникнув словно ниоткуда в нашем городе, открыл охранную контору. Судя по всему, она процветала. Располагалась контора в трехэтажном здании в тихом переулке, здание принадлежало все тому же Дену, здесь он, по слухам, и жил, занимая второй этаж. Болтали о пуленепробиваемых дверях и прочей чуши. На людях он появлялся редко и, как правило, в сопровождении охранников. Умники утверждали, что на свете есть много людей, желавших похоронить Гадюку (в это я готова была поверить охотно). Что они там в своей конторе охраняли, мне неведомо, но болтали о вышибании долгов и даже наемных убийствах, причем, если верить слухам, заказы шли к нему со всего мира. Как-то раз, наслушавшись этой бредятины, я позволила себе заметить, что такому крутому парню просто нечего делать в нашем городе, масштабы явно не совпадают, на что мне было сказано, что Гадюка неспроста избрал местом жительства провинцию – здесь он парень без проблем, который платит налоги и налаживает охранный бизнес, а заказы предпочитает брать на стороне, вдали от городской черты. Вспомнив, что цыгане, по мнению граждан, не воруют там, где живут, я вынуждена была признать, что это разумно и даже не лишено оснований.

При описании зверств Гадюки воображение зашкаливало. Вроде бы он кому-то отрубил руку за вовремя не выплаченный долг, далее следовали выколотые глаза, вспоротые животы и прочие страсти, почерпнутые из исторических хроник времен Ивана Васильевича. Если он такой хитрец сродни цыганам, то откуда о его методах общения с клиентами стало известно гражданам? На это мне отвечали, что слухами земля полнится, а также что шило в мешке не утаишь. Народная мудрость всегда производила впечатление, оттого прения по данному вопросу были мною односторонне прекращены.

Литвинов, как верно заметил Ник, точно кость в горле нашим хозяевам, и они ведут переговоры с Гадюкой. Суть переговоров предположить не трудно. Однако если Ден согласился, значит, болтовня о его сверхосторожности и работе только в других частях света гроша ломаного не стоит, что позволяет надеяться, что и прочее не более чем болтовня. Хотя из любого правила есть исключения, большие «бабки» способны заставить человека изменить привычки. То, что за решением волнующей их проблемы хозяева обратились к Гадюке, а не поручили дело все тому же Нику, более или менее понятно – осторожничают. Отсутствие Ника в городе в роковой день, безусловно, наведет прокуратуру на интересные мысли. И даже то, что его в известность ставить сочли необязательным, тоже куда ни шло. Но какого дьявола с этим придурком отправляют меня? Вряд ли Гадюке особенно приятно брать чужака в напарники. Или в этом есть какой-то смысл?

– Он в самом деле так прекрасен, как повествует молва? – спросила я, устав ломать голову.

– Даже более того, – серьезно ответил Ник.

По его тону я поняла: что он считает Гадюку весьма опасным, что в устах такого человека все равно как высочайшая похвала. Но было и еще кое-что – ситуация ему упорно не нравилась. То, что она не нравится мне, – это понятно, но что именно томит Ника, хотелось бы знать.

– Мне слова из тебя клещами тянуть? – не выдержала я.

– Слишком сложно, – задумчиво произнес Ник. – Если только они не хотят подсунуть тебя старикану в качестве утешительного приза на склоне лет. Вдруг сердце его дрогнет, а ты своими ласками разгорячишь хладеющую кровь. Тогда логично иметь возле него человека, которым легко управлять.

– Неужто он такой идиот?

– Ты себя недооцениваешь, – усмехнулся Ник. – Второй вариант мне совсем не нравится: ты едешь в качестве прикрытия.

– И что в том плохого? – не поняла я, потому что он неожиданно замолчал в самом интересном для меня месте.

– Вопрос: как долго ты проживешь после этого, – пожал Ник плечами.

– То есть у меня хороший шанс получить билет в один конец? – усмехнулась я. Он молча кивнул. – И никаких гениальных мыслей, что мне делать в такой паршивой ситуации?

– Смотреть в оба. А там… по обстоятельствам. Кто сказал, что Гадюка оттуда вернется?

Последнее замечание вызвало легкий шок. Что это: попытка меня утешить или указание на развитие сценария? Может, сам Ник до такого додумался, а может, хозяева подсказали, и такой итог устроит всех?

Я уставилась в глаза Ника. Очень хотелось знать, о чем он думал в ту минуту, но если глаза зеркало души, то его душа непроницаема, как глубины вселенной. Однако Ник все-таки сумел произвести впечатление, поднялся, похлопал меня по плечу и сказал:

– В конце концов, никто не мешает тебе просто смыться. Что тебя здесь держит? Если только большая любовь ко мне, но в ней я сильно сомневаюсь.

Он направился к входной двери, а я сидела, уставившись прямо перед собой. Потом все-таки вскочила и бросилась в прихожую. Он уже открывал дверь.

– Ник, – позвала я.

– Внимательно тебя слушаю, дорогая, – с улыбкой от уха до уха отозвался он.

– Я не могу бросить Машку.

– Я думал, это она тебя бросила.

– Ник…

– Радость моя, не можешь, значит, не можешь. В жизни всегда есть место подвигу. А тебя так и тянет на них. Выбор за тобой. Постарайся не разбивать мое доброе сердце. Пока, несравненная.

Он ушел.

Я немного побегала по квартире, разумеется, без всякого толка, умных мыслей не прибавилось. С прискорбием поняв, что их и далее не предвидится, я отправилась к Виссариону, у него открыто до утра. Вряд ли девки мне обрадуются, классика так на них действовала, что они не чаяли от нее избавиться, и сегодня, уже помучившись, наверняка уверились, что истязания благополучно пережили. А тут вдруг меня черт второй раз приносит… Эти мысли ободрили: не одной мне страдать.

Но вновь сесть за рояль в тот вечер не довелось, правда, девицы немного выгадали, потому что Виссарион читал им вслух Флоренского. Девки сводили глаза у переносицы, но терпели, потому что дождь лил не переставая. Я пристроилась возле стойки рядом с Кармен, которая томно вздыхала, глядя на Виссариона с обожанием. Вряд ли она понимала, о чем он читает, но, безусловно, им гордилась.

Как-то в припадке любопытства я спросила Виссариона, с какой целью он затеял философские чтения, раз девки понимают одно слово из десяти, да и то по-своему, на что получила ответ: сила слова так велика, что действует благотворно независимо от понимания. Надо полагать, по его теории, умные мысли каким-то хитрым образом в головах девок откладываются, и они, несмотря на кажущуюся тупость, все равно умнеют. Я пришла в восторг от идеи и, решив проверить ее на себе, начала читать Блаватскую (дама сия всегда поражала меня способностью заморочить голову бедолагам вроде меня, да так, что даже знакомые слова перестаешь узнавать). Борясь с бессонницей, я освоила два тома ее трудов и с прискорбием вынуждена констатировать, что умнее не стала. Должно быть, я еще бестолковее девок.

Флоренского я слушала с удовольствием, потому что изъяснялся он языком понятным, и идеи мне казались вполне здравыми. Таковыми они, безусловно, казались и Виссариону, потому что он чрезвычайно увлекся, исчерпав лимит терпения слушательниц. Не знаю, как долго он бы продолжал, если бы голова одной из заснувших девок с громким стуком не рухнула на стол, причем сама деваха даже не проснулась. Народ издал стон сочувствия и с безмолвной мольбой уставился на хозяина.

– То-то, дуры, – изрек Виссарион, снимая очки и закрывая том с золотым тиснением. И взглянул на меня, точно спрашивая: буду ли я играть. Я решила, что девкам и без того здорово досталось, и отрицательно покачала головой. Девки потянулись к стойке выпить по маленькой, а Виссарион, снабдив страждующих целебной жидкостью, заварил чай и перебрался ко мне.