Строптивая мишень

Татьяна Юрьевна Полякова

Строптивая мишень

– Ну что тебе стоит? – заявила Наташка.

Я неопределенно кивнула, не испытывая желания соглашаться.

– Я ведь не прошу тебя спать с ним, – нахмурилась она. – Встретишь человека, проводишь в гостиницу, поужинаешь с ним, чтоб он не чувствовал себя совсем заброшенным, и все.

Я опять кивнула, уставившись в противоположный угол комнаты: там не было ничего интересного.

– Идет? – спросила Наташка.

Я пожала плечами:

– Мне что-то не хочется.

– Ну, знаешь ли… Гера нам голову оторвет…

– Тебе, – поправила я.

– Конечно! – разозлилась Наташка. – Вроде бы это и тебя касается.

– А вроде бы и нет, – ответила я, продолжая злить ее бог знает зачем.

Наташка плеснула в высокий стакан водки, выпила и повертела стакан в руке.

– Много пьешь, – вздохнула я.

– Не у всех нервы железные… Ладно. Давай по-доброму. Парня надо встретить – это моя обязанность, так?

– Так, – вздохнула я, делая вид, что угол комнаты меня все еще занимает.

– Я не могу, потому что идти с таким украшением под глазом неприлично. Окажи любезность, сделай это за меня. – Она разозлилась по-настоящему, поэтому добавила: – В конце концов, ты мне многим обязана.

Это была святая правда. Я кивнула.

– Не заводись. Встречу я его, встречу, и в гостиницу отвезу, и даже поужинаю.

Я отпила глоток, повертела стакан в руке, как только что Наташка, и щелчком подтолкнула его по блестящей поверхности стола. Не рассчитала: стакан упал, правда, не разбился.

– Что? – настороженно спросила Наташка, следя за моими действиями.

– Ничего. Нервничаю.

– Ты не умеешь нервничать. Ты железная. Железобетонная. Тебе на все наплевать. Ты все можешь, ты никого не боишься.

– Это что, сеанс аутотренинга? – поинтересовалась я.

– Вроде того.

– Неважно у тебя получается.

– Как умею.

– Когда он приедет? – вздохнула я.

– Около шести. Документами его Валерка загрузит, а твое дело – гостеприимство.

– Отлично, – сказала я, поднимая стакан с пола. – Ты останешься?

– Хотелось бы. Мешать не буду?

– Ты мне никогда не мешаешь, – сказала я. – Я тебя люблю. Это я так, на всякий случай. Становлюсь сентиментальной, как видишь. Трещина в железобетоне.

– Часа в четыре тебе надо быть в офисе.

– Хорошо, – я кивнула и пошла из комнаты.

– Поезжай на моей машине, – добавила Наташка мне вслед.

В офисе царила тишина, близкая к могильной. Я прошла по коридору, насвистывая.

– Я здесь! – крикнул Валера из-за двери.

Я толкнула дверь ногой, просунула голову в его кабинет и лучисто улыбнулась.

– Привет, – сказал он. – Как Наташкин глаз?

– Хуже не бывает.

– Он сексуальный маньяк.

– Не-а, это она хоть кого доконает.

– Тебе лучше знать.

– Я подожду в кабинете, – с легкой заминкой сообщила я и пошла дальше.

В кабинете ничего не изменилось. Я огляделась с порога, прошлась, рассмотрела фотографии на каминной полке (камин был электрическим, но выглядел почти настоящим). Никаких эмоций. Сплошной железобетон. Я села в кресло, закинула ноги на стол и стала разглядывать потолок. И размышлять. Ничего заслуживающего внимания в голову не приходило, что неудивительно. Мое дело – ждать. Я перебирала мысли, точно хлам на чердаке, силясь зацепиться за что-то и удостоиться озарения. Не получалось.

В дверь офиса позвонили.

– Ты откроешь? – крикнул Валера.

– Открою, – ответила я, нажимая кнопку. Потом встала, расправила плечи, нацепила на лицо лучезарную улыбку и пошла встречать гостя.

– Здравствуйте, – улыбнулся он, целуя мне руку. – Вы Наташа, я угадал?

Черта лысого… угадал не угадал, какая разница?.. Ладно, будем считать, что угадал, терпеть не могу пускаться в объяснения, да и лень.

– Да, – ответила я. – Прошу вас…

Мы с гостем прошли в кабинет, и я позвала Валеру.

– Валера, это Аркадий Юрьевич. Валера познакомит вас со всеми бумагами. – Я с облегчением удалилась. Вернувшись к камину, села в прежней позе и опять уставилась в потолок. Аркадий Юрьевич занимал меня мало. Но Наташка права: Гера снимет с нас голову, если мы упустим этого типа. Может, не в буквальном смысле, но… Мы сами прекрасно понимали: дела фирмы должны идти по заведенному порядку, хотя бы внешне.

Знакомство с документами заняло довольно много времени. Где-то ближе к семи мы с Аркадием Юрьевичем вновь стояли друг против друга, сияя улыбками. Кажется, он был доволен. А про меня и говорить нечего.

– Я заказала вам номер в гостинице.

– Вы не откажетесь со мной поужинать?

– С удовольствием.

Он мне нравился. Милый, веселый и неглупый. Внимательные глаза, ранняя лысина. Наверное, хорошо знает свое дело. Женат. Двое детей.

Выпив шампанского, мы перешли на «ты». Я расспрашивала о его родном городе, а он охотно рассказывал. О делах ни слова. Ему это понравилось, и мне тоже: я в делах ничего не смыслила.

Ужинали мы основательно и приглядывались друг к другу не торопясь. Чем больше я приглядывалась, тем больше он мне нравился. Нормальный, в меру увлеченный своим делом человек, умеющий радоваться хорошему вечеру и тому, что он кому-то интересен. Мне бы, дуре, ценить. Не так много людей вокруг вызывают во мне приток положительных эмоций.

Через час он уже рассказывал о своей семье. Сын, дочка. Немного стесняясь, сообщил, что очень любит жену. Есть же счастливые люди. Я от души порадовалась за него. Мы продолжали беседовать, как хорошие друзья. Напрасно Наташка опасалась за мою нравственность: никаких намеков. Впрочем, мужчины исключительно редко решаются делать мне сомнительные предложения: наверно, железобетонная конструкция моего «я» отпугивает. Я, так сказать, существую в двух ипостасях: товарищ (в смысле душевная женщина) и собеседник (то есть женщина интересная). Оба варианта – одинаковая лажа: душевности во мне не больше, чем в мышеловке, а интересные разговоры я терпеть не могу, впрочем, как и разговоры вообще. У меня хватает ума держать эти мысли при себе, а в искусстве прикидываться я потихоньку приближаюсь к совершенству. Правда, восторга от этого не испытываю.

Между тем от его семьи мы перешли к общечеловеческим ценностям, сделали неожиданный скачок в философию и пару минут с любопытством взирали друг на друга, когда речь зашла о Данииле Андрееве и его книге «Роза мира». Некоторое замешательство вполне понятно: лично мне нечасто встречаются люди, способные ее прочесть. Аркадию Юрьевичу, видно, тоже не очень везло: он так обрадовался возможности поговорить о ней, что я чуть не прослезилась от умиления. Мне от его мыслей было ни жарко ни холодно, но я усердно изображала интерес. Подозреваю, что он был счастлив в этот вечер – ну и слава богу.

Судя по взглядам официантов, из ресторана пора было выметаться, но собеседник мой еще не наговорился и с легкой заминкой, почти заискивающе, предложил подняться к нему в номер.

– Мы могли бы еще немного поболтать, а потом я отвезу тебя домой…

По примеру Наташки он тоже заботился о моей нравственности. Я вообще-то не люблю разговоров допоздна, не люблю гостиниц, Андреева тоже не люблю, однако, вспомнив, что меня ожидает дома – а дома меня, кстати сказать, ничего не ожидало, – я согласилась. Отчего ж не сделать доброе дело, ежели это ничего не стоит?

Прихватив, как полагается, бутылку вина и коробку конфет, мы вышли из ресторана. Мой спутник продолжал говорить, пока мы пересекали огромный холл, говорил и в лифте, а я внимательно слушала, время от времени что-нибудь изрекая, чтобы создать иллюзию беседы. Забавно, как много значения придают словам некоторые люди. Для меня слова мало что значат: символы для передачи информации от одного субъекта другому. Чепуха, хлам. А он все говорил и говорил.

Лифт остановился, мы вышли. Аркадий Юрьевич трогательно поддерживал меня под руку. Пол в коридоре был застлан ворсистым ковром. Мне нравится ходить по таким коврам. Хотелось сбросить туфли и прошлепать босиком, но и в туфлях идти было приятно. Я шла и улыбалась. Аркадий понял мою улыбку по-своему, притормозил и вдруг сказал:

– У тебя удивительная улыбка. Ты совершенно необыкновенная женщина, я думал, таких больше не существует, они исчезли вместе с салонами, духом декаданса…

Эко куда занесло человека. Стало совершенно ясно: пара изреченных мной банальных истин нанесла удар ниже пояса. Против декаданса я ничего не имела, но в голове был шум: моему организму вреден массированный обстрел словами. Я уже жалела, что согласилась продолжить беседу.

Наконец мы оказались возле номера 311. Аркадий вставил ключ в замок, все еще продолжая говорить, но тут произошло нечто, от чего он заткнулся на полуслове. Дверь номера 310, что напротив, распахнулась, и оттуда вылетел какой-то тип с перекошенным лицом. С трудом удержавшись на ногах, он схватил моего говорливого спутника за предплечье, отпрянул и бросился по коридору в сторону, противоположную той, откуда шли мы – надо полагать, к пожарному ходу. Аркадий стоял, открыв рот, а ключ так и торчал в замке. И тут меня черт дернул за язык:

– Кровь.

– Что? – не понял он.

– Кровь, – повторила я, уже сообразив, что сваляла дурака: человек, как известно, крепок задним умом. – У тебя на пиджаке кровь.

Он ошарашенно уставился на свой пиджак, начисто забыв о том, что мы все еще стоим перед запертой дверью. Об этом вспомнила я, открыла дверь и сказала:

– Нам лучше войти.

– Что? – Он дернул головой, понемногу выходя из транса. Я терпеливо ждала.

– Там что-то произошло, – сказал он наконец.

Подумать только, до чего сообразительный парень. Я кивнула:

– Наверное. Только нам до этого нет дела. Или есть?

– Как же… – растерялся он. – Не можем мы уйти, ничего не сделав…

– Я могу, – созналась я.

Он тряхнул головой.

– Это ведь кровь, верно? Значит, там, – указал он на дверь, – произошло что-то нехорошее.

– Мы можем позвонить администратору, – предложила я, поняв, что имею дело с гражданином, к тому же любопытным. – В гостинице должна быть служба охраны, это по их части.

Но Аркадий уже шагнул к приоткрытой двери напротив. Толкнул ее и громко спросил:

– Есть кто-нибудь? Ответьте, пожалуйста. У вас все в порядке?

У типа, что лежал на полу, безусловно, все было в порядке – в том смысле, что ничего больше ему в этой жизни не было нужно. Со своего места я отлично видела труп. Наконец его увидел и упрямец Аркадий, взвизгнул неожиданно тонко и выскочил в коридор.

– Он мертвый? – только и спросил жалобно.

– Вне всякого сомнения, – ответила я и поняла, что влипла в скверную историю. Разглядывать покойника мне совершенно не хотелось, поэтому я вошла в номер 311, села в кресло и воззрилась в потолок. Любопытного мало, но как-то успокаивает. Аркадий влетел следом и кинулся к телефону.

– Может, нам не следует вмешиваться? – предложила я, впрочем, без всякой надежды.

– Что значит «вмешиваться»? Произошло убийство, и мы видели убийцу.

– Лично я никого не видела.

– Что? – Он стал менять окраску с бледно-зеленой на пунцовую.

– Я никого не видела, – повторила я равнодушно.

– Как ты можешь? – тихо сказал он, а я пожала плечами. Тут его осенило: – Он, возможно, еще жив…

– Это вряд ли, – заметила я. – Под ним лужа крови, и он чересчур пристально смотрел в потолок.

Аркадий опять стал зеленеть и торопливо звонить по телефону, а я махнула рукой. И какого черта меня сюда понесло? Вопрос, к сожалению, риторический.

Следующие несколько часов остались в памяти как весьма неприятные. Для меня неприятности начались, как только милиционер поинтересовался моим именем. Я на чем свет стоит проклинала свою лень: почему было сразу не сказать Аркадию, что я вовсе не Наташа? Теперь это было затруднительно: в соседнем номере труп, а я вдруг заявляю, что я не Наталья Павловна Егорова, и не могу внятно объяснить, зачем мне понадобилось выступать под чужим именем. Аркадий с высоты своей гражданской позиции усмотрит в этом бог знает что. Прикинув, чего мне это может стоить, я решила отложить решение данной проблемы на завтра, а пока оставаться Наташкой – какая, в общем, разница? Это я себя так успокаивала, заведомо зная, что история обернется большими хлопотами. Наташкина была идея отправить меня к Аркадию Юрьевичу, вот и будет пожинать плоды… Ох, как мне все не нравилось… Я начала злиться.

Аркадий увлеченно свидетельствовал, милиционер терпеливо записывал. А я поражалась способности людей обманываться, или видеть то, чего и нет вовсе, или просто фантазировать – наверно, всего понемногу. Вот, к примеру, Аркадий уверял, что предполагаемый убийца был высок и широкоплеч, брюнет, в темном костюме и светлой рубашке. Между тем ростом он был не выше самого Аркадия, то есть среднего, волосы имел русые, одет в джинсы, зеленую водолазку и замшевую куртку. В левом ухе болталась серьга в виде крестика, а во рту недоставало двух нижних зубов. Все это я держала при себе, впутываться во что бы то ни было – не в моих правилах. Хотя, судя по всему, я уже впуталась.

– У него были усы. Правда, Наташа?

Никаких усов, это уж точно. Я покачала головой.

– Не разглядела. Я же видела его меньше секунды. Он налетел на нас и скрылся. Если я его сейчас в коридоре встречу, вряд ли смогу узнать.

Милиционер оказался человеком с понятием и удовлетворенно кивнул: словоохотливость Аркадия начинала его тревожить. В конце концов наступил момент, когда и она иссякла. Аркадий с сожалением замолчал. На этаже к этому моменту было столпотворение. По коридору сновали разные люди, в форме и без. По обе стороны отгороженного пространства томились постояльцы гостиницы, пытались заглянуть в приоткрытую дверь триста десятого номера и получали явное удовольствие, несмотря на позднее время, когда самым разумным было бы лечь спать. Жаль, так думала одна я.

В душе зрело беспокойство. Я попыталась понять причину: подвела Наташку, Геру и сама оказалась в двусмысленном положении… Нет, не только это… Беспокойство нарастало, крепло и начинало походить на предчувствие. Мне вдруг очень захотелось исчезнуть, оказаться как можно дальше от этого места. Ближе к утру таковая возможность представилась.

Наташке я позвонила из автомата.

– У меня новость.

– Пять утра, – зло прошипела она.

– А у меня плохая новость, как раз ко времени.

– Ты надавала ему пощечин?

– За что, интересно? Он семьянин и гражданин, к сожалению.

– Давай свою плохую новость.

– В номере напротив убили парня. Кажется, мы видели убийцу.

– Что значит «кажется»?

– Аркадий Юрьевич утверждает, что видел. Я же, конечно, ничего не видела, не слышала, следовательно, свидетельствовать не могу. Зато на него потратили тонну бумаги.

– Он что, псих?

– Похоже на то… Твоя была идея подсунуть меня вместо своей особы?

– Ну?..

– Вот и выкручивайся, свидетель.

Наташка что-то заверещала, но я повесила трубку. Села в машину, включила «дворники» и призадумалась. Домой мне совершенно не хотелось, к Наташке тем более. Кажется, больше не к кому. Аркадия Юрьевича поместили в номере в другом крыле гостиницы (попросился все-таки подальше от покойника), и сейчас он скорее всего спал крепким сном, удовлетворенный сознанием выполненного долга. Я вздохнула и завела машину. Было одно место на свете, где я могла спрятаться от всех и на досуге поразмышлять над причинами неожиданно накатившего страха. В двадцати километрах от города в тихой деревушке стоял старый дом, доставшийся мне от какой-то неведомой тетки по отцовской линии. Я была так мудра, что никому о нем не рассказывала. Туда я и направила свои стопы, вернее, колеса.

Дождь зарядил надолго. Бесконечный дождь в деревне кого хочешь доконает, я не исключение. Слоняясь из угла в угол, смотрела из окна, как мокнет под дождем Наташкина машина, и думала о разной чепухе. Например, как здорово бежать под дождем, шлепая босыми ногами по теплым лужам. Пробовать, однако, не стала: холодно, и ничего, кроме простуды, такая затея не сулила. Я без конца пила чай и бродила по дому. Через два дня мне все надоело, и я решила: вернусь. Гера с Наташкой за это время если и не смогли избежать неприятностей, то хотя бы успокоились и не станут насылать на мою голову кару небесную. Утешив себя таким образом, я после полудня поехала домой.

Дождь кончился, а я боялась, что он будет лить до конца света. Солнце робко пробивалось сквозь серую пелену, радуя торжеством светлого начала над темными силами. Два дня абсолютного безделья явно пошли мне на пользу.

Я подъехала к дому со стороны задних ворот, но въезжать внутрь не стала: Наташа скорее всего сейчас у меня, и законное средство передвижения надобно ей вернуть. Калитка почему-то оказалась открытой, что было странно: Наталья человек аккуратный, а про Геру и говорить нечего. Неужели они так на меня разозлились, что изменили своим привычкам?

Сад выглядел уныло, столик с парой стульев как-то жалко, а все в комплексе мне почему-то не нравилось. Я обошла дом: тишина и странное запустение, точно отсутствовала я не два дня, а два года. Возле гаража стояла моя машина с открытой дверцей. Страх накатил мгновенно, сдавив горло и сбивая дыхание. Я направилась к парадной двери, дернула ручку: заперто. Вновь обошла дом и толкнула дверь кухни – она с неожиданным скрипом открылась. Я тревожно огляделась: пусто, чисто, внешне безопасно. Войдя в коридор, громко позвала Наталью. Дом отозвался гулкой тишиной, точно замок Спящей Красавицы. Я направилась к своей спальне и тут почувствовала, что ковер под ногами странно чавкает. Из ванной доносился слабый шум, из-под двери сочилась вода. Уже зная, что сейчас увижу, я рванула дверь. Наташка лежала на полу возле раковины, одетая в мое синее кимоно. Руки раскинуты в стороны, одна нога странно вывернута… Лица не было: выстрел в упор превратил голову в кровавое месиво.

Кран закрыли неплотно, вода лилась через края ванны. Стакан с коньяком и лимон дольками на столике рядом. Я до отказа закрутила кран, села на мокрый пол и заревела.

Рука Наташки была холодной и жесткой. Я поцеловала ее руку и сказала, глядя в потолок:

– Дура несчастная, чего тебе дома не сиделось? Сколько раз тебя учила: страсть к чужим тряпкам до добра не доводит.

Она готовилась забраться в ванну, может быть, жевала лимон или смотрела на себя в зеркало… Об имени ее не спросили, кто-то вошел и выстрелил.

– Извини, что ухожу, – сказала я, поднимаясь. Мне хотелось верить: она слышит. – Я люблю тебя, – добавила я уже в дверях и осторожно их прикрыла, подумав неожиданно для себя с усмешкой: началось.

Минут за десять я собрала кое-какие вещи и вышла к гаражу. Пошарила под передним сиденьем своей машины и извлекла Наташкино водительское удостоверение и техпаспорт. Хорошо, что ее привычки неизменны. То есть были неизменны: теперь придется привыкать говорить о Наташке в прошедшем времени. Я надавила пальцами на виски, стараясь унять боль. Взглянула на часы: в доме я пробыла двадцать минут. За двадцать минут жизнь стремительно полетела под откос.

Мне нужен был Гера, нужен кто-то, с кем я могла бы поговорить. Конечно, он еще ничего не знает. Сейчас Гера должен быть в офисе. Я пожалела, что не позвонила ему из дома. Возвращаться назад я не могла и решила позвонить из автомата. Села в Наташкину «семерку» – конечно, я предпочла бы свою машину, но это было бы глупо.

Остановившись возле автомата, я трижды набирала номер и трижды слышала короткие гудки. Я чертыхнулась и заторопилась в офис.

Металлическая дверь была не заперта, хотя плотно прикрыта, чтобы это не бросалось в глаза. Но полмиллиметра не хватило, чтобы замок сработал. Я толкнула дверь и вошла. Первым увидела Валеру: он лежал в коридоре, напротив двери в свой кабинет. Огромная лужа крови расползлась на сером ковре. Я набрала в грудь побольше воздуха и шагнула вперед.

Гера был в своем кабинете, сидел в кресле, положив руки на стол, лицо чужое и отрешенное. Светлый пиджак на груди грязно-бурый. На полу, рядом со столом, – еще труп, лицом вниз. На этот раз стреляли в затылок. Мне не нужно было видеть лица, чтобы понять, кто это. У моих ног лежал Аркадий Юрьевич, хороший человек и гражданин. Зря он пришел сюда. Не вовремя.

Я вздохнула и взялась за телефонную трубку – она лежала на столе рядом с рукой Геры. Набрала 02 и сообщила о трупах. Очень кратко, ибо времени у меня совсем немного. Возможно, и вовсе нет.

Повесив трубку, я заспешила к машине. Город казался пустынным, а все происходящее дурным сном. Я вспомнила о своих предчувствиях. Разве не этого я ждала? Ждала, не ждала… Четыре трупа, я одна и хочу выжить. Самоубийство меня никогда не прельщало, дать себя поймать или явиться в милицию – равносильно самоубийству. Я много раз размышляла, что буду делать, случись такое, но сейчас была растеряна, подавлена и неспособна мыслить.

Наташкин дом возник неожиданно. Я свернула в соседний двор, где была стоянка, припарковала машину и минут пять сидела с закрытыми глазами, силясь унять дрожь. А потом разревелась. В один день я не просто потеряла друзей – я осталась одна во всем мире. Было отчего зареветь белугой. Хотя слезы – вещь бесполезная, кому знать, как не мне?

– Давай-ка шевелись, – сказала я себе и вышла из машины.

Во дворе ничего подозрительного не наблюдалось. Две бабульки несли вахту у подъезда, поздоровались и любезно сообщили, что Наташи нет дома.

– Подожду немного, – ответила я и поднялась на третий этаж. Открыла дверь и вошла, опасливо таращась по сторонам. Как оказалось – напрасно. В квартире никого не было. Убедившись в этом, я вернулась к двери, заперла замок, накинула цепочку и прошла в спальню. В шкафу лежал паспорт и немного денег, я бросила их в свою сумку. В кладовке отыскала молоток и направилась в ванную, а там отсчитала третью плитку от раковины и пятую от пола. Размахнулась и с силой ударила. Керамический квадратик раскололся, открыв тайник в стене. Молотком орудовать было не обязательно, но теперь это не имело значения.

Из тайника я извлекла пистолет, коробку патронов к нему и две перетянутые резинкой пачки долларов. Денег должно хватить, вряд ли все продлится особенно долго, а там – либо в деньгах я не буду нуждаться, либо они и вовсе не понадобятся. Второе, как ни печально сознавать это, все же вероятней.

Доллары я положила в сумку вместе с патронами, а пистолет в руках повертела. Не очень верилось, что он поможет: стрелок я никакой, палила всего-то пару раз по пивным банкам, с весьма и весьма скромными результатами, но тяжесть в руках странно успокаивала. В конце концов я убрала пистолет в сумку. Пора было уходить. Тут на меня и накатил очередной приступ страха: холод в спине и дрожь в коленях. Я кинулась к окну, не касаясь рукой занавески, осторожно выглянула. Как раз вовремя: двое парней с внушительным видом эмигрантов из преисподней выскочили из двухдверного юркого «БМВ» и ходко зашагали к подъезду, не потрудившись запереть машину. А я прижалась к стене, мгновенно покрывшись потом: нетрудно было догадаться, кто они и зачем здесь.

Я, конечно, выдающаяся посредственность, и жизнь моя в масштабах человечества, возможно, и гроша не стоит, но умирать сегодня я не хотела. Четверг – совершенно неподходящий для этого день, впрочем, как и пятница. Если парни внизу другого мнения, значит, встречаться с ними не стоит.

Эта мысль дала мне необходимый толчок или пинок. Я метнулась к входной двери, выскочила из квартиры и, стараясь сделать это бесшумно, захлопнула замок. Если нельзя спуститься вниз, значит, придется подниматься наверх. Ничего умнее в голову не приходило, и я заскользила по ступенькам, прижимаясь к стене – то ли тень, то ли привидение. Через пару секунд парни войдут в подъезд. При этой мысли мне сделалось нехорошо, я жалко клацнула зубами и, увеличив скорость, достигла пятого этажа. Смутно помнилось, что в девятнадцатой квартире живут мать с сыном, парнишкой лет двенадцати. Как-то раз он мыл мне машину. Если его нет дома, моя песенка спета: не обнаружив меня в квартире, ребята из «БМВ» не поленятся подняться на пятый этаж. И тогда… Об этом даже думать не хотелось.

Я жала кнопку звонка, торопливо перечисляя господу, от каких дурных слов и поступков откажусь навеки. Дверь распахнулась. Мальчишка – я вспомнила, что зовут его Денис, – посмотрел на меня несколько удивленно. Я шагнула вперед, слегка потеснив его, и осторожно закрыла дверь. Как раз в этот момент и послышались торопливые шаги.

Денис пребывал в недоумении.

– Ты один дома? – шепотом спросила я.

– Ага.

– А чего дверь открываешь кому попало? Чему тебя в школе учат?

– Ничему. А вам что надо?

– Твой балкон. И вот что, Денис. Если кто позвонит, не открывай. Притворись, что тебя нет дома. Само собой, меня ты не видел. Где балкон?