Хищный аленький цветочек

Геннадий Петрович отыскал семью, которая выезжала из хрущевки, и узнал, что эксперты не ошиблись. Помещение, где нашли труп, служило спальней пожилой женщине, там стояли железная кровать, тумбочка, шифоньер и кресло. Бабушка не пожелала расстаться с привычной обстановкой, всю ее мебель перетащили на новую квартиру. Стол у хозяев был только на кухне. Во второй комнате спали сын пенсионерки с женой и их маленький сын. Бордовые занавески на окно семья не вешала. Но даже если бы и решили это сделать, никогда бы не стали прибивать их к стене. Получалось, что преступник перед тем, как убил Жанну, решил навести в помещении некое подобие уюта. Зачем? Ответа на этот вопрос Малкин не нашел.

Дело тихо превратилось в висяк. Никаких свидетелей, видевших, как Жанну ведут в выселенное здание, не отыскали, вокруг дома стояли такие же пустые пятиэтажки. Ткань занавесок была родом из Китая, стоила недорого, продавалась повсюду, пользовалась спросом. Мебель произвели в России, ею торговали в магазинах, коих только в столице было двенадцать. Письменный стол и стулья являлись ходовым товаром, их производили в больших количествах, а почти на всех строительных рынках есть комиссионные лавки, где можно за смешные деньги приобрести подержанные кровати, диваны, столы и прочие предметы обстановки. Скорее всего, в одной из таких торговых точек и отоварился преступник. В подобных магазинчиках всегда толпится уйма народа, многие расплачиваются наличными, а потом сами увозят приобретенное: за транспортировку надо заплатить, а тот, кто едет в комиссионку за мебелью, экономит каждый рубль. У стола можно легко открутить ножки, стулья не столь велики, убийца мог спокойно запихнуть все в легковой автомобиль. Понимаете, почему напасть на след киллера не удалось?

Хоронили Львову подчиненные. В бумагах покойной они нашли завещание, она оставила квартиру и бизнес своей подруге Оле Бирюковой, матери пятерых детей.

Папки с делом переместили в архив. Геннадий Петрович занялся другой работой, но, странное дело, Львова никак не шла у него из головы, следователь нет-нет да и вспоминал о ней.

Не так давно Малкин решил пойти с женой в кино. Люся выбрала какой-то нудный, тягомотный английский фильм, и супруг не слишком внимательно наблюдал за приключениями главной героини, которую обвиняли в не совершенном ею убийстве. А потом задремал. Но был разбужен Люсей – та схватила мужа за руку.

– А? Чего? – заморгал спросонок следователь.

– Очнись, – зашептала Люся, – самое интересное пропустишь – Мэри судят. Один раз в кино выбрались, а ты дрыхнешь!

Геннадий Петрович послушно уставился на экран и увидел толстого мужика в мантии, со смешным, завитым трубочками, седым париком на голове. Тот поднял деревянный молоток, стукнул им по столу, за которым восседал, и объявил:

– Да будет так.

У Малкина по спине побежал озноб: вмятина на столешнице, стулья, бордовые занавески. Это же…

– Суд! – неожиданно громко произнес следователь. – Ей зачитывали приговор!

По окончании сеанса жена устроила ему скандал. А Малкин, пропустив все ее упреки мимо ушей, едва дождался утра. Поехал он к Вадиму Олеговичу, своему хорошему знакомому, который занимался особо опасными преступлениями, – чтобы посоветоваться по поводу дела Львовой, сданного в архив.

Тот, услышав его рассказ, позвал своего начальника Николая Михайловича, а потом со словами: «Вовремя ты, Гена, появился», достал из сейфа папку.

Оказалось, что недавно в предназначенной на снос пятиэтажке строители обнаружили тело Валерия Яковлевича Сизова, бывшего военного, некогда воевавшего в Афганистане и получившего орден за совершенный во время боевых действий подвиг. Он был инвалидом, в последнем бою потерял ногу. Жил с дочерью Катей и маленьким внуком Андрюшей (жена к тому времени скончалась). Комната, в которой обнаружили труп Сизова, была слегка облагорожена – там находились письменный стол с вмятиной посередине, стулья, красные занавески, прибитые гвоздями к раме… Правда, знакомый интерьер?

Валерий Яковлевич не работал, получал пенсию, Катя служила в бухгалтерии, Андрюша ходил в садик. Семья жила довольно бедно. Ничего плохого о Сизовых соседи не сообщили, наоборот, в один голос повторяли:

– Валерий был героем, в советское время о нем в газетах писали и по радио говорили.

Какой конкретно подвиг совершил Сизов, никто не знал, но все пребывали в уверенности: он мужественный человек. И возмущались:

– Когда государство потребовало, Валера воевать пошел. А потом власть переменилась, и Сизов оказался никому не нужен, ему платили копейки. Герой не мог себе даже лишнюю бутылку кефира позволить.

Естественно, Вадим Олегович решил пообщаться с Катей. Однако дочери убитого дома не было, а из бухгалтерии она уволилась примерно за неделю до гибели отца. Тихая, неприметная Екатерина не имела на службе подруг. Начальнице Сизова сказала, что выходит замуж, уезжает жить к супругу в Питер, и очень просила не заставлять ее отрабатывать положенное по закону время. Заведующая пошла навстречу сотруднице и рассчитала ее. За день до исчезновения Екатерина Валерьевна позвонила в садик и сообщила воспитательнице Ирине Павловне:

– Андрюша приболел. Ничего особенного, насморк и кашель, дней через десять вернется в группу.

– Что-то он у вас постоянно хворает, – заметила Ирина. – Понедельник, вторник ходит, потом две недели отсутствует.

– Иммунитет у ребенка слабый, – вздохнула мать.

На том разговор и завершился.

То, что Катя исчезла, никого не взволновало. Бывшие коллеги полагали, что Сизова перебралась к мужу, а в садике не встревожились из-за отсутствия воспитанника. Определить, когда, куда и почему уехали женщина с малышом, не представлялось возможным: с соседями Екатерина не общалась, о своих планах им не рассказывала, билетов на поезд-самолет-автобус не покупала – она словно растворилась в воздухе.

Вадим Олегович, зайдя в квартиру Сизовых, обнаружил там почти стерильную чистоту. Все вещи не просто лежали на местах – интерьер напоминал солдатскую казарму, где верховодит крайне придирчивый сержант. В шкафу высились идеально ровные стопки белья, кружки на кухне смотрели ручками в одну сторону, полотенца в ванной висели по линеечке, а продукты в холодильнике стояли, как солдаты на плацу. Следователь, имевший кроме юридического еще и психологическое образование, хорошо знал, что патологическая аккуратность часто присуща садистам, социопатам или людям, лечившимся в психиатрических клиниках. Не совсем здорового душевно человека врачи обязательно приучают поддерживать порядок в палате, что дисциплинирует больного. К сожалению, многие из бывших пациентов, очутившись на свободе, перестают принимать предписанные медиками лекарства, а вот аккуратность демонстрируют по-прежнему, им от этого делается спокойнее.

Вадим Олегович и Николай Михайлович поняли, что в семье Сизовых не все было хорошо, и тут появился Малкин со своим рассказом про суд.

– Похоже, у нас ангел-мститель? – спросил Панов.

– Вероятно, – кивнул Дергачев.

– Это кто такой? – не понял Геннадий Петрович.

– Особый вид серийного маньяка. Он защищает обиженных, – пояснил Вадим Олегович. – Ну, например, убивает родителей-наркоманов, которые издеваются над своими детьми.

– Я бы их сам придушил, – мрачно буркнул Малкин.

– Понятное желание, – согласился Дергачев. – Но понимаешь, наш «ангел-мститель» может посчитать за обиду подзатыльник, который любящая мать в сердцах отпустила своему сыну, в очередной раз получившему двойку. Или убийца нацелится на учителя, который пишет ученикам замечания в дневник, на врача, сделавшего маленькому пациенту серьезную операцию.

– «Ангелы» встречаются разные, – уточнил Вадим Олегович. – Например, так называемые герои. Они часто работают пожарными, сотрудниками МЧС, то есть по долгу службы обязаны спасать людей из огня или вытаскивать из-под завалов.

– Что плохого в спасении пострадавших? – удивился Геннадий Петрович.

– Если огонь вспыхнул от неисправной электропроводки, а дом рухнул во время землетрясения, то ничего, – пожал плечами Панов. – А вот когда человек поджигает школу, чтобы потом на глазах у людей кинуться внутрь здания и вывести детей, то это «ангел-герой».

– Медсестра, которая сидит у постели умирающего и читает ему вслух книгу, чтобы немного отвлечь несчастного от тяжелых мыслей, прекрасный, милосердный человек, – продолжил Дергачев. – Но если она вводит больному смертельную дозу морфия, решив, что пациента нужно избавить от страданий, то она «ангел смерти». Вот недавно в одном крупном медцентре вычислили одну такую, отправившую к праотцам десять человек, попавших под ее опеку после оперативного вмешательства. Все выздоравливали, ничего критичного в их состоянии не наблюдалось, а красавица прикончила бедолаг, посчитав, что те невыносимо страдают.

– Она же сумасшедшая, – удивился Геннадий Петрович. – Как ей разрешили работать?

– Все «ангелы» производят на окружающих самое положительное впечатление, – стал растолковывать Панов. – Это, как правило, скромные люди, хорошие работники, слегка замкнутые, часто без семьи. Всякий раз при аресте «ангела» можно услышать от его коллег и знакомых: «Вы ошибаетесь! N прекрасный человек, любит детей, животных, готов всем помочь, совсем не жадный». И наши случаи очень уж похожи на действия мстителя – он старается оборудовать место казни как зал заседания суда. Волоски, найденные на спинке стула на месте убийства Львовой, вероятно, от парика, а вмятина на столе действительно от удара молотком. Преступник – судья и палач в одном лице.

– И он определенно мужчина, – сделал поспешный вывод Малкин.

– Статистика показывает, что среди «ангелов» примерно поровну лиц как слабого, так и сильного пола, – терпеливо пояснил Николай Михайлович. – Теперь нам надо понять, что связывает Сизова и Львову. По какой причине «ангел-мститель» решил именно их осудить на смерть? И необходимо найти Катю с сыном. Куда могли запропаститься молодая женщина и мальчик? Вероятно, дочь Валерия Яковлевича расскажет нечто интересное.

Глава 4

Вадим Олегович решил сам осмотреть квартиру Львовой. Он соединился с Олей Бирюковой, наследницей, и спросил:

– Вы, наверное, сделали ремонт? Никаких вещей Жанны уже не осталось?

– Нет, – после небольшой паузы ответила Ольга, – я пока ничего не трогала. В жилье все осталось по-старому.

Панов обрадовался.

– Разрешите побывать в доме? Откроете нам дверь?

– Ну… ладно, – без особой радости согласилась Бирюкова. – А что вам там надо?

– Нужно прояснить некоторые детали, – обтекаемо ответил Вадим Олегович.

Переступив порог квартиры, Панов сразу понял: наследница не заглядывала в «двушку», тут все осталось так, как было в день исчезновения хозяйки. В деревянном коробе обнаружился сгнивший хлеб, в холодильнике стоял вроде бы совершенно свежий по виду йогурт, чей срок годности истек больше года назад. Следователь посмотрел на баночку и решил, что больше никогда не купит ничего произведенного фирмой, выпустившей «бессмертный» молочный продукт.

На подоконнике в кухне среди бесплатных газет, которые распихивают по почтовым ящикам, Панов обнаружил конверт без каких-либо надписей из белой бумаги, приятной на ощупь. Внутри лежал рисунок. Вернее, следователю сначала показалось, что перед ним обычная открытка, но, рассмотрев ее внимательно, он понял, что держит в руках небольшую, размером с ладонь, картину. На ней была изображена комната с окном, прикрытым роскошной красной бархатной шторой. В центре помещения на скамье сидела женщина, одетая в длинное платье с пышной юбкой. Вадим Олегович плохо разбирается в истории моды, но ему подумалось, что такой наряд могли носить в восемнадцатом веке. Руки дамы были привязаны к стулу, талию тоже обвивала грубая веревка. В левом углу композиции находился стол со стопой фолиантов в кожаных переплетах. За ним сидел судья в мантии, в седом парике, с деревянным молотком в руке. Лицо его было размытым, неясным. А вот дама очень походила на… Львову. Кроме нее и представителя судебной власти, художник нарисовал нескольких детей, стоящих на коленях. За каждым ребенком маячила фигура взрослого, у всех вместо лиц были серые пятна. Возле стула дамы с одной стороны громоздились мешки, из коих высыпались деньги, а с другой располагалась огромная мышеловка, где находились женщина и маленькая девочка, судя по всему – мать и дочь.

Панов незамедлительно соединился с Геннадием Петровичем, описал ему находку и поинтересовался:

– Как ты мог не обратить внимания на столь важную улику?

– Да вроде там ничего такого не было, – забубнил Малкин.

– Ты не понял, что живописец изобразил сцену суда над Львовой? – вскипел Панов.

– Не помню никаких картинок, – признался Геннадий Петрович.

Вадим Олегович поднял материалы дела Львовой и прочитал в них, что в момент проведения обыска на подоконнике в кухне лежала гора разных вещей: лекарства от головной боли, градусник, три детектива Милады Смоляковой, жестяная коробочка с леденцами, пульт от телевизора и конверт, внутри которого находилась открытка без текста, кипа рекламы, газеты. Итак, Малкин допустил оплошность. Похоже, он все-таки видел сделанный на плотной бумаге рисунок, но, не обнаружив на нем никакого письменного сообщения, запихнул его назад, не рассмотрев как следует, принял за обычную почтовую карточку.

Панов отдал находку экспертам, попросил выжать из нее как можно больше информации. А затем позвонил Бирюковой, договорился о встрече и задал ей прямой вопрос:

– Почему вы не хотите пользоваться полученным наследством?

– Просто времени нет, – забормотала Бирюкова, – руки никак не доходят до квартиры Жанны.

– Вы с мужем и пятью детьми ютитесь в тесной «трешке», давно стоите в очереди на новое жилье, но государство не спешит вам его дать. Наверное, трудно всемером ютиться на столь малом пятачке, скученность провоцирует семейные скандалы, – вздохнул Панов.

– Да уж, нелегко. И ссоры бывают, – согласилась Ольга. – У сыновей большая разница в возрасте – Юре пять, Леше десять, Сереже шестнадцать, мальчикам неудобно жить в общей спальне. Да и Соня с Наташей иногда ругаются.

– Странно, что вы по-прежнему живете на старом месте, – протянул Панов. – Вы же давно могли продать свою квартиру и ту, что принадлежала Жанне, купить просторные апартаменты. Но отчего-то не сделали этого. Почему? Если причина вашего нежелания воспользоваться наследством как-то связана со Львовой, мне необходимо ее знать. Вы же не хотите, чтобы преступник, лишивший жизни прекрасную милосердную женщину, остался на свободе?

Бирюкова неожиданно заплакала и прошептала:

– Ладно, я расскажу. Но мы с Сережей ее не убивали! Честное слово! Мы не способны на преступление. Только Жанна вовсе не такая, какой вы ее считаете. Она была вампиром, высасывала из нас жизнь, поставила на колени и ребят, и меня с мужем. Незадолго до смерти Львовой моя Сонюшка сказала: «Лучше бы я умерла, из-за меня все мучаются». Представляете, какие мысли в голову дочери залетели? Я ненавидела Львову, но старательно ей в пол кланялась. Потому что знала: Соня погибнет, если Жанна от нас отвернется. Вот Воробьева не выдержала. Так, думаете, Львова их пожалела? Хренушки! Помню, я в гости к вампирше впервые пришла, и в тот момент к ней Зина Воробьева буквально на коленях вползла, головой о пол биться начала…

– Жанночка Сергеевна, золотце, извините Христа ради! Не права я была, вы для нас столько сделали, а я черную неблагодарность проявила! Простите меня! – умоляла женщина.

Львова бросилась к ней, подняла с коленей, поддерживая под руку. Потом обняла, поцеловала и сказала:

– Ну что вы, Зинаида Егоровна, разве можно так? Успокойтесь, я не держу на вас зла. Да что такого страшного вы совершили? Ничего особенного. Просто расхотели со мной общаться. Это ваше право, значит, я вам надоела. Бывает.

Зина аж затряслась.

– Вы меня простили? Снова Егорушке поможете?

А Жанна в ответ:

– Сказала уже, я никогда не злилась на вас. Как Егор? Надеюсь, он окончательно выздоровел?

– Лекарство купить не можем, – всхлипнула Зинаида, – а без таблеток сынишке совсем плохо. Тот препарат, что бесплатно дают, на него не действует, а на покупку зоофрила[8] средств нет. Вы же в курсе, как мы живем: я за сыном ухаживаю, не работаю, у мужа двадцать две тысячи оклад. Не бросайте нас, мы все поняли, готовы для вас что угодно сделать!

– И рада бы оказать вам поддержку, – нежно пропела Львова, – да не могу. Когда вы со мной порвали отношения, я взяла под крыло другого ребенка, доченьку Оли. Средства у меня ограничены. Увы-увы, мое имя не стоит на первых позициях в списке «Форбс». Поверьте, тогда бы я всем приобрела медикаменты. Но вы упустили свой шанс, я теперь поддерживаю Сонечку, очень благодарную девочку с прекрасными, нежно любящими меня родителями.

– Егорка без вашей помощи умрет, – прошептала Зина. – Неужели у вас хватит совести мальчика на тот свет отправить?

Жанна Сергеевна заморгала.

– Вы меня упрекаете? За что? Я оплатила Егору операцию в Германии и ваше пребывание вместе с сыном за границей. Кормила-поила вас, покупала подарки, сделала ремонт в квартире, чтобы мальчик не дышал пылью, приобрела новую мебель… И ничего взамен не просила. Помогала совершенно бескорыстно. И как вы на это отреагировали? Полгода назад приехали сюда, заявили: «Хватит, сыты по горло вашей благотворительностью, оставьте нас в покое». Вы произнесли эти слова или я сейчас выдумываю?

– Да, – прошептала Зинаида, – я так высказалась.

– И что мне следовало делать? – развела руками Львова. – Несколько раз я звонила вам, а вы трубку не снимали. Не могла же я неблагодарных людей у подъезда ловить, просить: «Примите денежки Егорушке на таблетки». Сами оттолкнули дающую руку, и я взяла шефство над другим ребенком. А теперь вновь заводите речь о милосердной помощи. Но у меня нынче есть Сонечка, двоих патронировать я не смогу. Предлагаете бросить Софью и опять заняться Егором? Я должна обречь на смерть девочку Ольги ради спасения вашего мальчика?

– Вы чудовище! – закричала Зина. – Мерзкий монстр, подпитывающийся чужой бедой! Расцветаете от нашего горя!

– Вот и договорились, – кивнула Жанна. – Не испытываете добрых чувств ко мне? И не надо. Оленька, проводи Зинаиду Егоровну, она уходит.

Бирюкова довела гостью до двери. Стоя уже на пороге, Воробьева схватила ее за руку, прошептала:

– Давно тебя эта акула приголубила?

– Ступайте прочь! – возмутилась Ольга. – Не смейте про Жанну Сергеевну гадости говорить. Она святой человек, а вы, похоже, неблагодарная сволочь.

Зинаида мрачно усмехнулась.

– Ну-ну, значит, ты с ней только-только познакомилась. Через пару месяцев поймешь, с кем связалась. Попала в капкан, теперь не вздумай побег замыслить. Видишь, что с нами вышло? Ох, не жить Егорке из-за моей несдержанности. А ты терпи ради дочери, дай тебе бог сил…

Бирюкова примолкла.

– Пока ничего ужасного я не вижу, – нарушил тишину Панов. – Львова зарабатывала хорошие деньги, большую часть из них отдавала больным детям, но, вероятно, ей не по карману было помогать двум малышам одновременно. Если Зинаида нахамила Жанне Сергеевне, та имела полное право обидеться.

Оля подняла руку.

– Ага, сверху да издалека все так и выглядит. И я, когда Зинаида ушла, очень ее осудила, сказала Жанне: «Встречаются же такие гадкие люди. Делаете им добро, а в ответ комья грязи летят». Но потом, как и предсказывала Зина, глаза у меня открылись. Слушайте, что Львова с нами сделала. Начиналось-то все замечательно, я ей руки целовать была готова, ноги мыть и воду пить…

Глава 5

Когда у маленькой Сонечки обнаружили тяжелое заболевание, которое очень плохо лечится в России, но вполне успешно могут победить в Германии, Бирюковы сначала впали в панику. Потом кинулись в разные фонды, обратились в газеты, создали сайт в Интернете в надежде на человеческую доброту. Но особой материальной помощи семья не получила. Деньги на счет ребенка поступали, вот только очень медленно, а врачи постоянно твердили испуганным родителям:

– Времени мало, продавайте квартиру и везите девочку в Мюнхен.

А у Бирюковых, кроме Сони, еще четверо детей, нельзя же лишить их жилья. Положение казалось безвыходным, и тут Ольге позвонила Львова.

– Вам сумму на лечение в евро переводить? – спокойно, совсем буднично спросила женщина.

– Да, пожалуйста, – ответила Оля. – Сколько сможете, будем вам очень благодарны.

– Я полностью оплачу все расходы, – уточнила Жанна.

Несчастной матери показалось, что она ослышалась.

– Простите, что вы сделаете?

– Полностью оплачу все ваши расходы, – повторила бизнесвумен.

Дальнейшее напоминало сказку: Львова действительно дала деньги, Соню удачно прооперировали. Причем владелица SPA-салонов не оставила Бирюковых, полностью взяла их на содержание – покупала необходимое девочке очень дорогое лекарство, снабжала семью продуктами, за свой счет отправляла больную с мамой в Мюнхен на консультацию с врачом раз в три месяца. Понимаете, как родители относились к благодетельнице?

А потом Жанна сказала:

– У меня двадцать девятого сентября день рождения, самый грустный праздник в году.

– Почему? – удивилась Оля. – Надо позвать друзей.

– Ни с кем, кроме вас, я не общаюсь, – тихо пояснила Львова. – Я очень одинокий человек.

И Бирюкова устроила для спасительницы торжество. Дети выучили стихи, Ольга накрыла стол, а отец купил подарок. Когда Жанна вошла в квартиру, все зааплодировали, запели песню и целый вечер хвалили Львову, поднимали тосты за ее здоровье, говорили о своей любви и благодарности к ней. А маленькая Соня обращалась к благодетельнице не иначе как «мама Жанна». Отличный получился праздник.

Спустя сутки Львова позвонила вновь. Высказала благодарность за поздравления и заметила:

– Первого октября у меня день ангела.

Оля снова затеяла веселье.

Через неделю у Жанны была годовщина создания фирмы, и она отмечала ее не с подчиненными, а с Бирюковыми. Затем Львова пожаловалась на депрессию, которая всегда начинается у нее в ноябре, когда умерла ее мать, тогда семья организовала что-то вроде поминок…

Медленно, но верно жизнь Бирюковых превратилась в проведение постоянных вечеринок для спасительницы Сонечки. И дети, и Сергей, и сама Оля были заняты по уши. Два-три, а то и четыре раза в неделю они выпускали специальную стенгазету, разучивали стихи-песни, готовили угощение, покупали подарок, а затем на все голоса нахваливали Жанну Сергеевну за ум, красоту, милосердие, клялись ей в любви, присягали на верность, падали ниц. Ольга устала от череды праздников, ей надоело славить Львову. А еще категорически не нравилось, что все ее дети, которых бизнесвумен заваливала подарками – купила им крутые мобильники, ноутбуки, обещала оплатить их учебу за границей, стали звать ее «мамой Жанной».

Бирюкову нельзя назвать неблагодарным человеком, она прекрасно понимала, что делает для их семьи Львова, поэтому всегда старательно готовила очередное пиршество. Но ей хотелось побыть с мужем и ребятами в своем доме наедине, без благодетельницы. А тут еще старшие девочка с мальчиком начали проситься переночевать у Львовой… Ольге стало казаться, что Жанна Сергеевна потихоньку отнимает у нее детей, разрушает их семью. Милосердная дама представлялась многодетной матери похожей на плющ, обвивающий каменную стену дома, – он, конечно, придает зданию внешнюю красоту, но расшатывает «усами» кирпичную кладку.

В конце концов Оля решила слегка остудить отношения и сказала Львовой:

– На зимние каникулы нас пригласила в гости моя подруга из Киева.

– Вот здорово! – обрадовалась Жанна. – Когда летим? Или едем на машине? Хочется полюбоваться на один из самых красивых городов мира.

– Мы уедем на десять дней, – уточнила Бирюкова.

– Без меня? – сообразила бизнесвумен.

– Простите, – соврала Ольга, – но у приятельницы крохотная квартирка, там с трудом мы-то поместимся. Вы не обидитесь?

– Конечно, нет, – засмеялась Жанна. – Ненавижу скученность.

Бирюковы отключили телефоны, приказали детям не говорить «маме Жанне», что они не покидали Москву, и провели праздники в полном восторге в свое удовольствие, без посторонних.

На одиннадцатый день Оля звякнула Львовой и сообщила:

– Мы тут!

– Отлично, – вяло ответила благодетельница. – Хорошо повеселились?

– Ой, какое там! Оказывается, приятельнице требовалось помочь с ремонтом, мы клеили обои, циклевали паркет, – изобретательно солгала Бирюкова. – Устали, измучились. Вы к нам приедете?

– На этой неделе вряд ли, дел по горло, – сухо заметила Жанна и отсоединилась.

Тринадцатого января на счет Бирюковых должны были упасть деньги на лекарство для Сони, но сумма не пришла. И тут Оленька вспомнила визит Зины, ее слова: «Не жить Егорке из-за моей несдержанности». Бирюкова перепугалась до полусмерти и вместе с детьми и мужем помчалась к Львовой.