Уже три недели она лежала с загипсованной ногой, и это обстоятельство самым пагубным образом сказалось на ее характере. То есть самым пагубным образом это сказалось на нас, мамин характер и до той поры ангельским назвать не мог бы даже самый бессовестный хитрец, поднаторевший в комплиментах, без того чтобы его тут же не заподозрили в скрытой издевке.

Ногу мама умудрилась сломать, находясь в санатории, куда ее уговорил отправиться папа. Думаю, он просто рассчитывал пару недель побыть в тишине и покое, что удавалось крайне редко, так как отдыхать они обычно ездили вместе (должно быть, по этой причине папа отпуска терпеть не мог). Мама весьма кстати пожаловалась на ломоту в суставах, и заботливый супруг тут же подсуетился с путевкой. Мама отбыла в Краснодарский край, заметив хмуро, что ничего хорошего от этой поездки не ждет. Впоследствии папа утверждал, что мамино чутье не подвело и беду она предвидела загодя. Агатка по этому поводу высказалась так: «А на фига было каркать?»

Как бы то ни было, но мама сломала ногу на третий день своего пребывания в санатории, и вызволять ее из беды семейство отправило меня. К тому моменту персонал санатория был на грани нервного срыва, моего появления там ждали с нетерпением.

Однако маму оно совсем не обрадовало. Думаю, мамуля считала, что если несчастье случилось с ней в этих стенах, она имеет право на моральное удовлетворение, которое всячески намеревалась продлить. Но так как я уже явилась пред ее ясные очи, пришлось выметаться. Но и здесь мама проявила характер, заявив, что лететь самолетом отказывается. В результате мы двое суток тряслись в поезде, где на меня обрушился поток нравоучений.

Я выпала из поезда на привокзальную площадь с распухшей головой и мамой в инвалидной коляске. К счастью, здесь уже поджидал папа, я бросилась ему на шею с восторгом, какого не испытывала с раннего детства. С тех пор мы находились в состоянии боевой готовности, то есть готовы бежать куда угодно сломя голову. Мама справедливо заподозрила, что нас гонит прочь вовсе не желание ей услужить, и старалась, как могла, разнообразить нашу жизнь.

Агатка отговаривалась срочными делами и домой забегала раз в день и то минут на десять, предпочитая узнавать о состоянии больной, переминаясь с ноги на ногу возле входной двери. Я же работала дворником, осень выдалась на редкость теплая, если так пойдет дальше, снега ждать замучаешься, в общем, отговориться авралом я не могла и оттого навещала маму куда чаще.

– Где твоя сестра? – повторила мама, а я подумала, что Агатка вконец обнаглела, потому что не появлялась в родном доме два дня. Обиды на сестру у меня не было, только зависть. Но на мамин вопрос следовало быстро ответить, дабы не вызвать ее гнев, и я сказала:

– Она звонила. Какое-то срочное дело.

– Разумеется, – фыркнула мама. – Твоя сестра совершенно бесчувственная. Оттого и замуж никто не берет.

В комнату заглянул папа и с робостью произнес:

– Августа, здесь столько корреспонденции скопилось, не хочешь взглянуть?

– Не хочу. Какое сегодня число? – в свою очередь спросила мама, а получив ответ, сказала, морща лоб: – Завтра Гришин устраивает прием. Я обещала быть.

– Ничего страшного. Ему известно, что ты сломала ногу, так что…

– Придется тебе идти, – перебила мама. – Он мне с этим приемом два месяца надоедал. И для него очень важно…

– Августа, ты забыла, я завтра должен быть в Москве.

– Черт, – выругалась мама и нахмурилась еще больше. – Как неловко получается. Начнут болтать, что мы пренебрегаем… а Гришин мужик безотказный, обижать его нельзя.

Папа развел руками.

– Меня ждут в Генпрокуратуре, а ты не можешь отправиться на прием в инвалидной коляске.

Что мама может, а что нет – еще вопрос. Наверное, та же мысль посетила папу, он у меня, кстати, прокурор области, а мама занимает крутой пост в администрации. О Гришине я до той поры ничего не слышала, и вопрос, как он переживет отсутствие на приеме моих дражайших родителей, меня вовсе не волновал.

– Кто-то из нас должен быть, – не унималась мама. – Если я прискачу на прием на одной ноге, все решат, что это слишком, и бог знает что навыдумывают. Ефимия, найди свою сестру, Агате полезно пообщаться с людьми, может, приглядит кого-то… – Последнее замечание вызвало сомнение, однако я поспешно кивнула, радуясь, что отдуваться придется Агатке, а не мне. Мама вряд ли считала, что я достойна представлять семью на приеме, и спорить с ней я отнюдь не собиралась.

– Вот и отлично, – сказал папа, и оба уставились на меня.

– Тогда я поеду к Агатке, – с облегчением вздохнув, сообщила я, приподнимаясь.

– Не забудь пригласительный, он на тумбочке в прихожей, лежит под вазой.

Я кивнула и поспешила смыться.

Оказавшись на улице, я добрела до ближайшего сквера и устроилась на скамейке. Глазела на редких прохожих, потом достала мобильный и позвонила сестре. Ее телефон был отключен. Я вытянула ноги, откинувшись на спинку скамьи, и еще некоторое время сидела, пялясь в пустоту. Мой оптимизм трещал по швам, жизнь складывалась так хреново, что я с сожалением думала, отчего я не медведь. Самое время залечь в тихом месте и проспать до весны, впрочем, вряд ли весной что-то изменится. В тот момент меня бы вполне устроил куда более длительный сон, вечный. Такие мысли до добра не доводят, это я знала доподлинно, вот и посоветовала себе отправиться к сестре.

На стоянке такси выстроилась вереница машин, что я сочла удачей. Села в ближайшую и назвала адрес. Агатка трудоголик и сейчас, скорее всего, в своем офисе. Однако, подъехав к зданию, фасад которого украшала табличка «Адвокатская контора», я смогла убедиться, что ни в одном из восьми окон света нет, и попросила водителя отвезти меня на улицу Чкалова, где с некоторых пор проживала сестрица. Консьерж в подъезде сообщил, что Агатку сегодня не видел, хотя заступил на работу в восемь утра. Несмотря на это, я поднялась на третий этаж и с минуту усердно давила на кнопку дверного звонка. Без толку.

– Где ее носит, – посетовала я и вновь набрала номер мобильного. Телефон был по-прежнему отключен.

Потоптавшись под дверью еще минут пять, я покинула подъезд. Удалилась на два десятка метров и подняла голову, надеясь уловить в родных окнах отблеск света. Может, Агатка в ванной? Или дверь открывать попросту не желает? Окна были темные. Это вызвало беспокойство. Не то чтобы Агатка раньше отзывалась по первому требованию и жгла свет в квартире почем зря, просто раньше у меня не было повода за нее переживать. Теперь поводов хоть отбавляй. Права мама, детки ей достались непутевые. У меня, по ее мнению, просто мания выбирать в спутники жизни неподходящих мужчин, теперь и сестрица рвалась соединить свою судьбу с типом, от которого следовало бы бежать сломя голову. Я об этом хорошо знала, а сестрице еще только предстояло узнать. Тут я подумала: а не связано ли внезапное исчезновение Агатки с этим самым узнаванием? На душе кошки скребли, и, чтобы немного умерить их пыл, я отправилась домой пешком, бодрой поступью компенсируя отсутствие этой самой бодрости.

Возле моего подъезда соседка выгуливала пуделя. Я поздоровалась, она кивнула в ответ и тут же спросила:

– Фенька, как мама себя чувствует?

– Прекрасно.

– Так у нее же нога сломана?

– Мама с надеждой смотрит в будущее.

– Да? – соседка нахмурилась, должно быть не разделяя маминых надежд. – Тебе Марья Петровна сказала, что, пока ты на юг ездила, тобой мужчина интересовался?

– Славка? – уточнила я.

– Да вроде нет. Если б он, Марья Петровна так бы и сказала. Ты зайди к ней…

– Кому надо, тот объявится, – буркнула я и наконец-то вошла в подъезд.

Силы вдруг оставили меня, хотелось бухнуться на ступеньки и сидеть истуканом, ничего не видя и не слыша. А еще хотелось заорать, громко, протяжно: «Есть здесь хоть кто-то, кроме меня?» Но орать я себе отсоветовала. Толку от этого никакого, а вот соседей напугаю. Да и на данный вопрос мне ответ хорошо известен: народу вокруг пруд пруди. И люди-то все хорошие. Есть папа, мама, Агатка, друзья-подруги… Так что не в них дело.

– Хорошо живет на свете Винни-Пух, – негромко затянула я и бегом поднялась по лестнице. Притормозила возле своей двери, достала ключ из-под коврика и в который раз пожалела, что живу я в своей коммуналке одна, соседи появляются редко и не засиживаются.

На телефоне в прихожей мерцал сигнал автоответчика. Я нажала кнопку и услышала голос Агатки.

– Фимка, мне надо уехать на пару дней. Придумай, что сказать предкам, мне самой лень. – Бесстрастный голос механически отметил, когда поступил звонок: сегодня, три часа назад.

Снимая кроссовки, я гадала, куда сорвалась сестрица, а главное, по какой нужде. Может, и нет никакой нужды, просто не спешит на свидание с мамой. «Два старых сообщения», – услышала я, а потом… потом Стас произнес: «Здравствуй, Принцесска. Звоню сказать, что уезжаю. Хотя вряд ли тебе это интересно. Соседка сообщила, что ты отправилась на юг. Надеюсь, хорошо отдохнула».

Пока я хватала ртом воздух, силясь прийти в себя, смогла узнать, что Стас звонил накануне моего возвращения из Краснодарского края, куда меня срочно командировала семья вызволять мамулю. Третье сообщение оставили за день до этого, но сказать ничего не пожелали.

Стас мне звонил… Как я могла не обратить внимания на автоответчик? Впрочем, чему же удивляться, учитывая мое тогдашнее состояние… Уезжать мне очень не хотелось. Стас после операции пришел в себя, но навестить его в больнице мне так и не удалось. Наверное, следовало проявить настойчивость, но Настя, жена Стаса, постоянно находилась в его палате, точно верный сторожевой пес. На звонки тоже отвечала она, впрочем, телефон после первого моего звонка она отключила, так что звонила я напрасно. Бродила под окнами его палаты без всякого толка, правда, иногда видела Настю, которая замирала возле окна, наверное, меня она тоже видела и готовилась пресечь очередную попытку прорваться к Стасу. Наша первая встреча с ней, после того как он оказался в больнице «Скорой помощи», все еще была свежа в памяти. Но, несмотря на это, сразу после возвращения из затянувшейся поездки в Краснодарский край я бросилась к нему, то есть в больницу, и узнала, что Стас выписался два дня назад. И уехал. Вместе с Настей. Теперь выяснилось, что не просто так уехал. Позвонил. Почему, почему я не обратила внимания на автоответчик? А что бы изменилось? Он мог позвонить на мобильный… К тому моменту я его успела потерять. Стас приехал сюда, соседка сказала, что я на юге… я на юге, а он в больнице. Мобильного я лишилась за день до своего отъезда, оставила его где-то вместе с сумкой, потому что пребывала в том странном состоянии, когда с трудом понимаешь, где ты, что ты… Срочная командировка в Краснодарский край немного взбодрила, по крайней мере соображать я начала и даже порадовалась, вот, мол, какая я молодец, мысли появились, а вместе с ними уверенность: решение я в конце концов найду или просто смирюсь с тем, что всем троим хорошо не будет. Следовательно, надо выбирать: либо причинить Насте боль, жуткую и незаслуженную, либо… либо пойти и удавиться. Оказалось, все решили без меня. Стас не простил мне ни нашего последнего разговора, ни того, что благодаря мне оказался в больнице. И уехал.

Все последующие дни я старательно убеждала себя в том, что он прав. Не скажу, что преуспела, но это помогало как-то жить. И вот теперь сообщение на автоответчике… Я отпихнула ногой кроссовки, не сразу сообразив, что реву. Закусила ладонь, чтобы не заорать в голос, всполошив весь подъезд. Вскочила и пару раз тюкнулась лбом в стену. Обычно это помогает.

– Я должна с ним поговорить, – пробормотала я, косясь на телефон. – Поезд в Питер отходит в двадцать два тридцать, я еще успею…

Эта мысль показалась единственно правильной, все на мгновение стало простым и ясным. Я еду в Питер, мы встречаемся и… Что? Главное, увидеть его… Я припустилась в комнату, чтобы собрать кое-какие вещи, а главное, взять паспорт. Вызову такси и через полчаса буду на вокзале…

Войдя в комнату, я, еще не включая свет, увидела, что на диване кто-то лежит, укрывшись пледом. Будь я в другом состоянии, первой на ум пришла бы Агатка, но в тот момент я вдруг решила, что это Стас, и едва не хлопнулась в обморок, по крайней мере, качнуло меня основательно. Но к выключателю все-таки потянулась, свет вспыхнул, а я стиснула зубы, чтобы не заорать, на сей раз от разочарования. Отбросив плед в сторону, Димка сел, сонно зевая, потер лицо ладонями и сказал:

– Привет.

– Какого хрена ты делаешь на моем диване? – проворчала я, безуспешно пытаясь справиться с разочарованием. Димка – сын моего четвертого мужа. Повода любить друг друга у нас не было, но в последнее время он взял за правило меня опекать.

– Тебя жду, – ответил он. – Звонил раз пять, дома тебя нет, зато ключ под ковриком, решил дождаться, когда появишься. – Он взглянул на часы. – Блин, проторчал здесь два часа.

– Мог бы у себя спать.

– Мог бы, но беспокойство одолело. – Димка подмигнул. – Нравишься ты мне. Мобильный тебе купил. – Он кивнул на журнальный стол, где лежал новенький мобильный.

– Я и без него прекрасно обхожусь.

– Ладно, не ворчи. Скажи лучше, как дела?

– Как положено.

– Это в том смысле, что ты на все положила?

Я поморщилась, но ответила спокойно:

– Убедился, что я жива-здорова? Выметайся. За заботу огромное спасибо.

– Пожалуйста. Чаем напоишь?

– В другой раз.

– Что так?

– Дело есть. Я спешу.

– На питерский поезд? – хмыкнул он. Я малость растерялась от такой прозорливости, а Димка, понаблюдав за мной, криво усмехнулся: – Вообще-то я пошутил. Что, угадал ненароком? В самом деле к нему собралась?

– А не пойти ли тебе… куда-нибудь?

– Дело, конечно, не мое, но, может, не стоит усугублять одну глупость другой? – Он поднялся и направился к двери. Уже стоя на пороге, обернулся и добавил: – И ты, и я хорошо знаем Стаса. Этот парень своего не упустит. Он бы ни за что не уехал, если бы ты была ему нужна.

Димка ушел, а я пнула ногой кресло и опять заревела. Потому что подозревала: Димка прав.

На вокзал я так и не поехала. Вышла на балкон и, закутавшись в плед, долго курила, зябко ежась. Стас…

Когда-то он был охранником моего мужа и очень скоро стал моим любовником. И смог убедить меня в том, что Вадим помеха нашему счастью, которую надо побыстрее устранить. Тогда я не видела другого решения, старательно подыскивая себе оправдания. Я любила Стаса и хотела быть с ним, этого оказалось вполне достаточно, чтобы все остальное перестало иметь значение. Мой муж погиб, а в тюрьму отправился невиновный. Счастье, о котором я так мечтала, длилось недолго. Стас уехал с деньгами Вадима, оставив меня разбираться с собственной совестью. Я была уверена, что никогда его больше не увижу, и худо-бедно научилась жить без него. А потом он вновь объявился, к тому моменту став преуспевающим бизнесменом и успев жениться на богатой наследнице. А в моей жизни появился Славка, хороший парень, которому встреча со мной счастья не принесла. То ли Стас действительно все эти годы думал обо мне, сожалея, что напутал с призами, предпочтя моей большой любви увесистый мешок с баксами, то ли его просто раздражал тот факт, что я сорвалась с крючка, как любит выражаться сестрица, но мы снова оказались в одной постели. И снова счастье было недолгим. Теперь возникло сразу два препятствия: Настя, жена Стаса и Славка. Правда, в этот раз казалось: обойдется без смертного греха, но и тут вышло иначе. Настя, узнав о том, что Стас собирается с ней развестись, наглоталась снотворного и попала в больницу, а Славка решил выступить в роли моего спасителя и способ нашел самый действенный. В результате Стас чудом остался жив после автоматной очереди киллера, которого ищут до сих пор, и с тяжелым ранением был доставлен в больницу «Скорой помощи», где в тот момент находилась Настя. Застав ее возле постели Стаса, после операции еще не пришедшего в сознание, я поспешила уйти. Может, потому, что очень хорошо знала, как больно потерять того, кого любишь. А может, была еще причина. За грехи приходится платить. Иногда слишком дорого.

Кое-как пережив ту ночь, я вскоре вновь оказалась в его палате. То есть в палату меня Настя не пустила, ее, кстати, оттуда тоже попросили, и она устроилась в коридорчике рядом с заветной дверью, где, собственно, мы и столкнулись. Настя мне всегда казалась похожей на испуганную птичку, было в ней что-то трогательное, детски-наивное. Но не в тот вечер. Завидев меня в коридоре, она решительно шагнула мне навстречу.

– Что вам здесь нужно? – спросила тихо и вроде бы даже спокойно, но спокойствие это меня не обмануло, чувствовалось, что девушка готова сорваться на крик в любой момент. Конечно, не ее криков я боялась. Я слишком хорошо знала, что она испытывает в тот момент, и снова явились непрошеная жалость и чувство вины. – Это из-за вас он едва не погиб. Вам что, мало? Оставьте его в покое.

И Стас, и я тянули лямку былого предательства, у каждого оно было свое, но сути это не меняло, и вся последующая жизнь стала искореженной, поломанной, одна беда цеплялась за другую, и конца этому не предвиделось. Проще было искупать свои грехи в одиночестве, чтоб не видеть, как страдает другой. Но сил поступить мудрее и правильнее у меня не имелось. Знать, что он рядом, и не видеть его – чересчур трудная задача. И я уходила и возвращалась вновь, а Настя вновь поджидала меня в коридоре. Моя нерешительность прибавляла ей сил, а ее постоянное пребывание возле Стаса давало надежду, что он вернется к ней, непременно вернется, по крайней мере, она пыталась меня в этом убедить. А я не хотела верить, и вместе с тем сомнение росло, а с ним росла убежденность – все логично, все так, как должно быть. Потом я отправилась за матушкой, а вновь оказавшись в родном городе, узнала, что он выписался из больницы и уехал в Питер. Это был удар ниже пояса, от которого оправиться трудно, если вообще возможно. Зато вместе с болью я чувствовала нечто вроде смирения перед мировой гармонией, где каждый грех наказан, грешник повержен и справедливость торжествует. Стас, должно быть, решил, что наше недолгое воссоединение вовсе не заслуживало, чтобы ради него стоило рисковать жизнью. Обвинять его в этом мне бы и в голову не пришло. В конце концов, он жил без меня несколько лет вполне счастливо, и ничто не мешало продолжить в том же духе. Мне в этом смысле было куда хуже. Как я ни старалась, а без него жизнь моя представлялась не то чтобы совсем скверной, скорее малопривлекательной. Но подобные ощущения давно сделались для меня привычными, и эти долгие три недели я не помышляла встречаться со Стасом ввиду бесперспективности подобных встреч. И вдруг этот телефонный звонок. Теперь я была уверена, что, находясь в больнице, он ждал меня, простив мне мои слова, сказанные не иначе как в беспамятстве во время нашей ссоры. Злые, глупые и беспомощные слова, которые я никогда бы не решилась повторить. И то, что в больницу я не пришла, он расценил как мое твердое намерение расстаться с ним раз и навсегда. В общем, выходило, что в своем бедственном положении виновата я сама. И стоит мне сесть в поезд, встретиться с любимым – и вот оно, счастье. Бери и радуйся.

Если бы не Димкино замечание, я бы сейчас двигала в северно-западном направлении под стук колес, рисуя картинки нашей встречи одна другой радостнее. Вместо этого я куталась в плед, приканчивая энную по счету сигарету, а никакими радостными картинками даже не пахло, если и являлись картины, то все как на подбор – безрадостные. Потому что Димка прав, Стас никогда бы не уехал, будь он уверен в том, что я ему нужна. В отличие от моего мира, в его все предельно просто и ясно: коли ты любишь человека, значит, должен быть с ним; если при этом кому-то не поздоровится, что ж, тем для них хуже. Значит, лежа на больничной койке, он увидел всю маету и беспросветность наших отношений, в которых было очень много боли и мало радости, и решил, что вполне обойдется без всех этих драм. А мое появление в Питере будет незапланированным актом в затянувшейся пьесе, где все уже сказано и сыграно, в актерах куража нет и зрители скучают.

Я невесело рассмеялась, разглядывая двор в свете одинокого фонаря у соседнего подъезда, но тут накрапывающий до того холодный, как и положено глубокой осенью, дождь вдруг разошелся и погнал меня с балкона. Я легла на диван, зарылась лицом в подушку и вдоволь наревелась. Польза от этого была безусловная, впервые за долгое время я уснула и проспала как раз до того момента, когда нужно было приступать к своим обязанностям, заботясь о чистоте родного города.

Дождь хоть и кончился, но небо было затянуто тучами. Низкими, грязно-серого цвета, что настроения не прибавило. На смену боли явилось сонное равнодушие, которое легко было передать словами из известной сказки: «Что воля, что неволя – все равно».

Закончив работу, я решила навестить маму, выполнить дочерний долг, чтобы оставшееся время вдоволь предаваться тоске, лежа на родном диване. На маму скверная погода действовала всегда одинаково, ее критическое отношение к миру увеличивалось в геометрической прогрессии, она бодро помыкала несчастной сиделкой, находя в ней все новые недостатки, и разъясняла ее обязанности, начисто забыв о правах.

Мама милостиво меня поцеловала, а потом начала приглядываться, хмурясь и поджимая губы.

– Что с тобой происходит? – спросила она.

– Ничего, – ответила я. – Погода скверная. Хандрю.

– Тебе следует помириться со Славой.

– Мы не ругались.

– Да? Ты могла бы объяснить матери, почему вы расстались?

– Почему люди расстаются? – пожала я плечами. – Просто поняли, что не подходили друг другу. Если хочешь знать мое мнение, он достоин лучшей участи.

– Какая глупость, – хмыкнула она. – Храни свои дурацкие секреты, но я вижу: ты страдаешь.

Переубеждать маму себе дороже, оттого я пожала плечами и решила сменить тему.

– Звонила Агатка. Она уехала на пару дней.

– Куда?

– Понятия не имею. Оставила сообщение на автоответчике.

– Позвонить матери у нее, конечно, ума не хватило. Послал бог деток… Мне намекнули, у нее роман с Берсеньевым. Это что, правда?

– Вряд ли. Люди любят сплетничать.

Мама нахмурилась еще больше, а потом вздохнула.

– Вас кто-то сглазил. Это, конечно, глупые суеверия, но поневоле начнешь сомневаться… Одна была замужем четыре раза и каждый раз без всякого толка, другую никак не пристроишь… просто наказание.

– Нам и так хорошо, – вяло молвила я.

– Хорошо – это когда есть семья, муж и дети. А мне, видно, внуков не дождаться. – Она потерла виски и добавила: – Если Агатка в отъезде, на прием пойдешь ты.

– Мама… – запаниковала я.

– Что «мама»? Приятно проведешь время. Наденешь платье, почувствуешь себя женщиной. Не забудь заскочить в парикмахерскую, чтоб потом не говорили, будто моя дочь похожа на чучело.

– Спасибо, мама, – кивнула я.

– Пожалуйста.

Разумеется, мне и в голову не пришло ослушаться родительницу, раздражать мамулю по пустякам не стоило. И, точно следуя указаниям, я отправилась в парикмахерскую, а потом в магазин, где купила себе платье. Красивое. Вся эта суета отвлекла от навязчивых мыслей, так что по большому счету, маме следовало сказать «спасибо».

Прием был по случаю открытия в городе гостиничного комплекса. Располагался комплекс в черте старого города неподалеку от церкви Успения Божьей Матери и получил название Успенской слободы. Два десятка бревенчатых домов, в центре двухэтажный терем с ресторанами, барами, боулингом и крытым бассейном. Вокруг забор из металлических прутьев. К резным воротам вела асфальтовая дорога. По слухам, хозяин, тот самый Гришин, о котором так пеклась матушка, вбухал во все это немалые деньги. Гостиниц в городе пруд пруди, и больших, и малых, и злые языки болтали, что свои бабки он в ближайшие сто лет не отобьет. Данными сведениями снабдила меня подруга, когда узнала, куда я собираюсь.

Хотя во дворе моего дома не спеша ржавела машина, оставшаяся со времен последнего замужества, в «Успенскую слободу» я отправилась на такси. Не потому, что собиралась отдать должное дармовой выпивке, скорее по лености, предпочитая бдению за рулем общественный транспорт. Празднество начиналось в шесть вечера, но я решила, что вполне могу появиться часам к семи, и поступила мудро. В квартале от слободы вереница машин продвигалась малой скоростью, среди них я заметила машину нашего мэра, а без него праздник вряд ли начнется. Проще было отпустить такси и преодолеть оставшееся расстояние пешком, да жаль новые туфли, оттого я позевывала на заднем сиденье в терпеливом ожидании. Наконец мы въехали в ворота, а я стала с интересом оглядываться. Машина мэра как раз тормозила возле терема, к нему навстречу высыпала стайка граждан, в основном мужчины, и, подхваченный потоком, мэр исчез за дубовыми дверями.

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5