Огонь, мерцающий в сосуде

Воздух казался спертым, я боялась, что упаду в обморок, подошла к гробу на негнущихся ногах. Лицо брата, отрешенное, чужое, вызвало странные чувства: удивление, боль, а еще любопытство: как это – вдруг не быть? Я вслушивалась в слова священника, наблюдая за пламенем свечи, Алла громко всхлипнула и ухватилась рукой за гроб.

– Прощайтесь, – сказал священник.

Алла зарыдала, закрывая лицо ладонями, а я поцеловала брата и сделала шаг назад. Бессонов наклонился к нему, и мне на миг показалось, что муж улыбается.

Сразу после кладбища поехали в ресторан, но на поминках мы с мужем пробыли недолго. Подозреваю, все вздохнули с облегчением, когда мы покинули зал.

– Завтра мне надо быть в Москве, – сказал Бессонов, садясь в машину. – Поедешь со мной.

«Похороны брата лишь незначительный эпизод, – мысленно усмехнулась я. – Завтра он о Борисе уже забудет». А вечером, глядя в огромное кухонное окно, я думала, что опять не увижу Генриетту. Два дня, три? Вошел муж, посмотрел недовольно.

– Отправляйся спать.

Я поднялась и покорно пошла в спальню. Но уснуть не могла. Таращилась в темноту, боясь пошевелиться, и глотала слезы. А потом услышала, что звонит мой мобильный. Телефон лежал в холле на тумбочке. Только один человек мог мне звонить. Я выскользнула из постели с бешено бьющимся сердцем. Если муж проснется… В темноте я не видела его лица, но он не шевельнулся, дышал ровно. Аккуратно прикрыв за собой дверь, я бросилась в холл. Мобильный замолчал где-то на полдороге. Я схватила его, нажала кнопку вызова и услышала голос Генриетты:

– Инна, прости, что звоню так поздно.

– Ерунда, я так рада тебя слышать. Мы не виделись сегодня…

– Я хотела попрощаться с тобой, – сказала она каким-то чужим голосом. – Не могла не попрощаться… Ты единственный близкий мне человек. Вспоминай меня иногда…

– Ты уезжаешь? – заволновалась я.

– Нет, – ответила она после паузы, показавшейся мне мучительно долгой.

– Тогда в чем дело?

– Я больше не могу, Инна. Все бессмысленно. Я больше не могу…

– Что ты говоришь? Где ты?

– На пешеходном мосту, помнишь, мы стояли там и любовались рекой…

– Что ты там делаешь в это время? Я сейчас приеду, – в отчаянье предложила я.

– Нет. Ничего не нужно. Прощай.

С минуту я слушала короткие гудки, беспомощно оглядываясь. Набрала номер, но Генриетта не ответила. Я проскользнула в свою комнату, торопливо оделась, больше всего на свете боясь, что муж проснется. Схватила сумку, мобильный…

Ночью охраны в доме не было, я открыла входную дверь и, больше не заботясь о том, что муж может меня услышать, побежала к калитке.

Мне повезло, на пустынной улице я увидела свободное такси.

– На набережную, – бросила водителю, с трудом сдерживая дрожь. – К пешеходному мосту. – Взглянула на часы: пять минут второго.

До набережной мы доехали за десять минут. Водитель свернул к пристани и спросил с сомнением:

– Вам действительно сюда?

Я сунула ему в руки деньги, торопясь поскорее уйти.

Узкий мост над рекой, освещенный желтоватым огнем фонарей, был пуст.

– Генриетта! – отчаянно закричала я. На миг меня ослепил свет фар той самой машины, на которой я приехала, она быстро удалялась, а я продолжала оглядываться. Мои крики, нарушившие тишину, так и остались без ответа: ни звука шагов, ни силуэта, мелькнувшего вдали. Я была здесь одна.

Достав из сумки телефон, я набрала номер. Мобильный Генриетты был отключен. Вцепившись в перила моста, я всматривалась в темную гладь реки, тихонько поскуливая.

– Генриетта, – прошептала едва слышно, и вот тогда, оглянувшись, увидела что-то светлое возле перил напротив. На асфальте женские туфли, а рядом с ними сумка. Ее сумка. Перегнувшись так, что едва держалась на ногах, я увидела белый шарф, зацепившийся за что-то чуть ниже перил. Я встала на колени и, просунув руку между кованых прутьев, попыталась достать шарф. Под ночным ветром он то приподнимался, то плавно опускался вниз, похожий на крылья неведомой птицы. Мне удалось ухватиться за него, и через мгновение шарф был в моих руках. Зарывшись в него лицом, я сидела не шевелясь, думая о том, что это ее прощальный подарок. Мы действительно оказались похожи, она тоже мечтала вырваться, только, в отличие от меня, у Генриетты хватило на это мужества.

Вместе с горечью я чувствовала что-то вроде зависти и тешила себя нелепыми фантазиями: вот мы, взявшись за руки, прыгаем вниз, холодная вода смыкается над головой, и я на краткий миг чувствую себя свободной.

– Почему ты не дождалась меня? – спросила я с обидой. Взяла ее сумку, дернула молнию. В кармашке лежал паспорт. Она и вправду оказалась Генриеттой. Генриетта Александровна Романова. Тридцать лет. А я-то думала, она ненамного старше меня. Я смотрела на ее фотографию, и впервые меня по-настоящему поразило наше сходство. Внешнее сходство. Нет, конечно, перепутать нас было невозможно, и за сестер, пожалуй, не примешь. Впрочем, сестры необязательно похожи. Ярко-синие глаза, волосы с медным отливом, тот же овал лица, пухлые губы, чуть вздернутый нос… В ту минуту я вдруг почувствовала, что боль отступает, а на смену ей пришла робкая надежда. Сама того не ведая, Генриетта дала мне шанс: изменить свою жизнь, стать другим человеком.

Еще не отдавая себе отчета в своих действиях, я сбросила обувь и примерила туфли Генриетты. Они оказались чуть-чуть великоваты. Намотала ее шарф на шею, сняла свой кардиган и перебросила через перила, рукав зацепился за кованую завитушку ограды, и я удовлетворенно кивнула. Вынула из своего кошелька кредитные карты и деньги, их было немного, тысяч пять. Схватила сумку Генриетты и быстро зашагала к набережной, моя сумка с паспортом, и туфли так и остались на асфальте. Я двигалась пошатываясь, точно пьяная, в голове ворох мыслей, сердце бешено стучит. Заметив скамью, пристроилась на краешке, дрожа от ночного ветра. Паспорт, что-то было в паспорте. Так и есть. Железнодорожный билет. Значит, Генриетта действительно собиралась уехать? Перебравшись поближе к фонарю, я внимательно рассмотрела билет. Поезд отходит в 2.30. Железнодорожный вокзал в трех троллейбусных остановках отсюда. Я успею. Придется идти пешком, таксист может меня запомнить, и на центральные улицы лучше не выходить.

Я свернула в ближайший переулок, ускоряя шаги, почти бежала. На женщину без багажа проводница обратит внимание… Возле вокзала есть торговый павильон, работает круглосуточно. Я как-то покупала там зубную щетку, забыв свою дома. Мы направлялись с мужем в аэропорт, и он сказал, что проще заехать сюда, чем возвращаться… Увидев впереди вокзал, я замерла на мгновение: «Неужели я это сделаю? – и фыркнула зло: – Я ничего не боюсь. Я больше никогда ничего не буду бояться».

* * *

На вокзале я оказалась за сорок минут до отправления поезда. Торговый павильон работал. Первым делом я отправилась к банкомату. Раз за разом снимала деньги, пока не увидела надпись: кончились банкноты. Пухлая пачка денег теперь лежала в сумке. Утром попытаюсь снять еще, может, повезет и к тому моменту карточки не будут заблокированы.

Тучная брюнетка клевала носом, сидя на высоком стуле в единственном работающем отделе, остальные были закрыты, на клочках бумаги написано от руки «Технический перерыв». Но в том отделе, что работал, было все необходимое: дамская дорожная сумка из кожзаменителя с лейблом известной фирмы, по цене, за которую у этой самой фирмы можно приобрести разве что заклепку, зубная щетка, теплый свитер и журнал. Женщина равнодушно взяла деньги, даже не взглянув в мою сторону.

Я услышала объявление о посадке и отправилась на третий перрон, по дороге надев только что купленный свитер. Поезд проходящий, на перрон вместе со мной спешило человек десять, не больше. Возле восьмого вагона отчаянно зевавшая проводница стояла в одиночестве. Я поздоровалась, протянула ей билет вместе с паспортом и широко улыбнулась.

– Второе купе, – сказала она. – Выбирайте любую полку, вагон почти пустой.

Войдя в купе, я включила свет и устроилась возле окна. Через десять минут поезд тронулся, в темноте мерцали редкие огни, и, провожая их взглядом, я дала себе слово, что никогда сюда не вернусь. Еще через десять минут заглянула проводница, спросила, не хочу ли я чая, и пожелала счастливого пути. Я разделась, юркнула под одеяло, закрыла глаза и почти мгновенно уснула.

* * *

Утром меня разбудила проводница.

– Скоро прибываем.

Я потянулась, не спеша вставать, и еще минут пятнадцать лежала с закрытыми глазами. «Неужто я сделала это?» – с удивлением думала я. Само собой, я догадывалась, что мое вчерашнее внезапное решение было из тех, которым тараканы в голове обычно аплодируют стоя. Но, несмотря на это, ни страха, ни тем более раскаяния не чувствовала.

Прихватив полотенце, я отправилась в туалет, на ходу размышляя. У меня есть паспорт, а, значит, есть возможность где-то устроиться. Если повезет, мой муж поверит, что я этой ночью бросилась с моста. Немногочисленные знакомые решат, что на меня так подействовала гибель брата, я и раньше производила впечатление девицы без царя в голове, и окончательно свихнуться такой, как я, ничего не стоит. Течение в том месте сильное, и то, что труп не обнаружат, особо подозрительным не покажется.

«Я сняла деньги в банкомате после своей предполагаемой кончины, – напомнила я себе. – Но ведь сумку мог обнаружить кто-то из случайных прохожих и позаимствовать деньги и кредитки. Бессонов потешался над моей привычкой держать в кошельке листок бумаги с написанным на нем кодом кредитных карт. «Мечта карманника», – говаривал он и добавлял, что запомнить четыре цифры для меня задание повышенной сложности. Теперь это очень кстати. Неудивительно, что предполагаемый прохожий без признаков сознательности сразу припустился к банкомату. Плохо то, что банкомат на вокзале. Тетка в торговом павильоне могла меня запомнить. Это очень плохо. Способна она узнать меня на фотографии? С уверенностью вряд ли. Номер моего мобильного, конечно, проверят, на звонок Генриетты обратят внимание. И при желании выяснят, что она в ту же ночь покинула город. Вполне вероятно, что моя сумка и туфли в действительности привлекут внимание случайного прохожего, который решит их присвоить и о находке не сообщит. Следовательно, мое исчезновение с мостом никак не свяжут, то есть я не покончила жизнь самоубийством, а попросту сбежала. И в этом случае единственная зацепка – звонок Генриетты. Все упирается в этот самый звонок.

Ее мобильного в сумке не было, и свой я выбросила в реку, но это ничего не меняет. Телефон Генриетты наверняка зарегистрирован, и Бессонов очень быстро узнает ее фамилию. И, разумеется, захочет найти, чтобы задать вопрос, какое отношение она имеет к его жене. Звонок можно было бы принять за случайный, если бы я не перезвонила, говорили мы несколько минут, слишком много для того, чтобы выяснить, что кто-то просто ошибся номером. А может, мои страхи напрасны? И искать меня муж не станет? Не меня даже, а неведомую ему Генриетту. «Не лги себе, – усмехнулась я. – Птичка выбралась из клетки, и он захочет ее вернуть. Птичка ему даром не нужна, но здесь дело принципа». Следует приготовиться к худшему: он будет искать Генриетту. Искать по всей стране? Есть у него такие возможности? Наверное, есть, хотя… может, его могущество я преувеличиваю? «А если тело Генриетты найдут?» – пришла мне в голову здравая мысль, правда, с большим опозданием. У нее должны быть родственники, знакомые, которые смогут ее опознать. И возникнет вопрос: а кто отправился на поезде с ее паспортом? И тогда мне придется скрываться не только от мужа, но и от следствия. Кто поверит в мой рассказ в этом случае? Куда логичнее предположить, что я столкнула Генриетту с моста, чтобы обзавестись документами. И вместо вожделенной свободы я получу тюремный срок.

При мысли об этом я похолодела, но тут же погнала привычные страхи прочь: я ведь дала себе слово, что больше ничего не буду бояться.

* * *

Поезд в последний раз качнулся и замер на перроне, я подхватила дорожную сумку и направилась к выходу.

– Удачи, – сказала мне на прощание проводница.

– Спасибо. – В чем в чем, а в удаче я очень нуждалась.

Раннее утро, но на вокзальной площади уже многолюдно. Возле стоянки такси образовалась очередь. Заметив кафе с приветливо распахнутой дверью, я направилась туда. Есть не хотелось, а вот выпить кофе я была не прочь. Устроилась за ближайшим столиком и попыталась решить, что делать дальше. Задерживаться в этом городе не следовало. Если меня будут искать, то, конечно, начнут отсюда. Мысль снять деньги в банкомате тоже придется оставить, это ведь след. Случайный прохожий снимает деньги в банкомате сначала в одном городе, а потом в другом… При разумной экономии снятых денег мне хватит надолго. Купить билет на ближайший автобус, для этого паспорт не понадобится, и мой след здесь и оборвется. Оказаться далеко отсюда и попытаться устроить свою жизнь. Снять квартиру, найти работу. Для начала сгодится любая работа, лишь бы не приглядывались к паспорту.

Но покидать этот город мне не хотелось. Он притягивал, как магнит. Ведь город был как-то связан с Генриеттой, о которой я все это время не переставала думать. Нет, я вовсе не надеялась узнать ее тайну, возможно, и не было никакой тайны, а было лишь чувство одиночества, какие-то житейские неурядицы, показавшиеся невыносимыми в тот момент, когда она стояла на мосту и готовилась сделать решающий шаг. Но она зачем-то хотела отправиться сюда.

Должно быть, вместе с ее именем мне каким-то фантастическим образом передалась частичка ее желаний, подспудных мыслей. Именно они удерживали от того, чтобы из кафе прямиком направиться в кассу автовокзала, что был напротив. Ничего не случится, если я останусь на пару дней. Когда-то я мечтала здесь побывать, увидеть древний собор над рекой, побродить по узким улочкам… После службы в армии брат некоторое время жил здесь, около трех лет, если мне не изменяет память. На тумбочке возле маминой кровати стола фотография брата, как раз на фоне того самого собора.

Тут я с удивлением поняла, что мысль о брате не вызвала боли, думать о нем как о мертвом почему-то не получалось. Или я просто спешу оставить все в прошлом? Разве это возможно? Сколько ни называйся чужим именем, от себя не убежишь… На какое-то мгновение мой поступок показался пределом глупости, но лишь на мгновение. Как бы скверно я ни чувствовала себя в будущем, что бы ни предстояло мне пережить, это все-таки лучше моего недавнего существования.

Из кафе я вышла в приподнятом настроении, готовая горы свернуть. Спросила у прохожего, как попасть в центр, и вскоре уже могла любоваться собором.

Ближе к обеду я решила, что следует найти подходящую гостиницу, недорогую, и, по возможности, в центре города, который произвел на меня большое впечатление. Будет здорово побродить здесь пару дней. Очень скоро на одной из узких улочек, утопавших в зелени, мое внимание привлек особняк, добротное здание с мезонином. Я-то думала, в нем находится какой-нибудь музей или банк, на худой конец, но золотая табличка сбоку от двустворчатой дубовой двери поведала, что это ночной клуб «Абажур». Само собой, я не знаток клубов, но кое-какое представление о них имела, и благородная сдержанность таблички, да и само здание, не обезображенное рекламой, произвели впечатление, в том смысле, что поставили в тупик. Что это за клуб такой? К особняку было пристроено трехэтажное здание, недавно отреставрированное. Выкрашенный в голубой цвет фасад украшали белые наличники и кованый козырек над дверью. Гостиница «Старый город», под надписью графическое изображение собора. До соборной площади отсюда десять минут неспешным шагом, месторасположение на редкость удачное, и гостиница новая. Вот только цена за номер может быть как в пятизвездочном отеле где-нибудь в Хельсинки. Однако я все-таки решила зайти.

Небольшой холл в английском стиле мои подозрения только укрепил. Холл, кстати, был пуст, диваны в полоску тосковали в отсутствие постояльцев, за высокой стойкой я увидела девушку-администратора и направилась к ней. Она дежурно улыбнулась, а я поздоровалась и спросила:

– Свободные номера есть?

– Вас что интересует? Одноместный люкс…

– Люкс, наверное, дорого, – перебила я. – Мне самый обычный номер. Приехала на пару дней, хочу посмотреть город. – Она назвала цену, а я вздохнула. Не Хельсинки, но близко к этому. И мне не по карману. – Дороговато… – Я уже собралась уходить, девушка окинула меня оценивающим взглядом и сказала:

– Есть один номер, совсем маленький, зато дешевле вы в центре вряд ли найдете. – Цена воодушевила, и я согласно кивнула. – Только выходит номер во двор, а у нас ремонт… в общем, полюбоваться видом из окна не получится.

– Это я как-нибудь переживу.

Я достала паспорт, а девушка попросила меня заполнить анкету. В паспорт, кстати, даже не заглянула.

Через десять минут я поднималась на третий этаж, в гостинице был лифт, но я предпочла лестницу, чтобы немного оглядеться. Чисто, уютно, холл отделан с безупречным вкусом, чувствовалось, что дизайнер здесь потрудился. Все номера располагались с правой стороны. Поглядывая на дверные таблички, я дошла до конца коридора, впереди дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», я остановилась в недоумении, потому что нужного мне 309 номера так и не увидела, пока не обратила внимание на дверь слева. Мой номер оказался единственным, расположенным с этой стороны.

Повернув ключ в замке, я вошла в маленькую узкую комнату. В пространство в одиннадцать метров умудрились втиснуть санузел (крохотная душевая кабина, раковина для младенца и унитаз), бельевой шкаф, двуспальную кровать и две тумбочки. На кронштейне телевизор, широкий подоконник заменял стол, к нему была придвинута банкетка.

Несмотря на лилипутские размеры, номер показался уютным. Бросив сумку на кровать, я подошла к окну. Девушка права, любоваться здесь нечем. Двор-колодец, четыре небольших здания, пристроенные друг к другу, в плане выглядели как квадрат с двором посередине. Мой номер находился в боковой пристройке, в самом ее конце. Две гладких стены, лишенные окон, за исключением моего, конечно. Строение напротив выглядело удручающе: провалы окон, трещины вдоль стен. За ним виднелась крыша мезонина – тот самый ночной клуб, успевший произвести впечатление. Четвертое здание, замыкавшее квадрат, было немногим лучше того, что напротив. Правда, крышу успели перекрыть, но стены не оштукатурили. Окна трех этажей были закрыты деревянными ставнями. Судя по мешкам цемента и большому количеству мусора, там шел ремонт, хотя никакого движения не наблюдалось. В здании напротив железные ворота, новенькие, кованые, с золотыми загогулинами. Они, надо полагать, вели во двор ночного клуба. Вот, собственно, и все. Рабочий день в разгаре, а во дворе тишина, строители досаждать не будут, а стоять возле окна мне необязательно.

Приняв душ, я спустилась вниз с намерением пообедать. На полосатом диване сидели двое мужчин, судя по всему иностранцы. Администратор взглянула на меня и улыбнулась.

– Не посоветуете кафе где-нибудь поблизости? – спросила я.

– Пройдите метров триста по улице в сторону центра, кафе «Таис», вкусно и недорого. Как номер?

– Уютный.

– Вам повезло, через неделю начнется ремонт, и уютным он вряд ли покажется.

– Там тоже будет гостиница? – спросила я, чтобы поддержать разговор.

– Да. Хозяин выкупил это старье, надеясь все снести и построить новое здание… – Девушка развела руками. – Развалины признали историческим наследием, которое пришлось восстанавливать.

– Получилось, кстати, очень неплохо.

– А в какие деньги это влетело… – Она закатила глаза и рассмеялась. – Пока, как видите, отреставрировали только половину. Третий корпус надеялись к весне сдать, замучили согласованиями. Два месяца ждем у моря погоды, такими темпами до четвертого здания очередь дойдет не скоро.

– А красивое здание рядом?

– Ночной клуб. Тоже нашему хозяину принадлежит. Роскошное заведение, но… не всем по карману.

– Жаль, интересно было бы заглянуть.

– Может, и удастся, – хитро сощурилась она. – По пятницам девушек пускают бесплатно. Плюс бокал шампанского.

– Щедро.

– Угу. Только позаботьтесь о вечернем туалете. Фейсконтроль жесткий.

– Боюсь, придется обойтись без клуба, – засмеялась я и направилась к выходу. И только на улице с удивлением подумала, как легко мне удалось завести разговор. Еще вчера это было проблемой…

В гостиницу я вернулась ближе к десяти вечера, успев еще раз перекусить в маленьком бистро рядом с Соборной площадью. Ноги ныли от долгой ходьбы, зато мысли о будущем не досаждали, то есть я предпочитала о нем не думать. В одиннадцать я была уже в постели, уверенная, что усну, как только голова коснется подушки. Примерно так и получилось. Однако часа через два я проснулась. Работал кондиционер, и в крохотной комнате стало холодно. Кондиционер я выключила, подумала и решила приоткрыть окно. Не успела я подойти к нему, как что-то грохнуло, и в небе вспыхнули огни фейерверка. Я стояла разинув рот, прикидывая, что за праздник в городе. Судя по всему, праздновали в ночном клубе, из-за ворот напротив доносились громкие голоса, свист и веселое улюлюканье.

Вскоре огни погасли, а голоса стихли. Я устроилась на подоконнике, потому что спать вдруг расхотелось. Вот тогда мое внимание привлекло окно второго этажа, скрытое ставнями. Мне показалось или сквозь них пробивался свет? Тонкая полоска. Наверное, показалось. Хотя, может, в здании дежурит сторож. Я долго приглядывалась, так и не решив, вижу свет или нет, в конце концов разозлилась на себя: какое мне до этого дело? И отправилась спать. Но уснуть не удалось. Я вертелась с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, пока не услышала резкий звук, будто кто-то распахнул окно и створка ударилась о стену. А вслед за этим мужской голос произнес:

– Твою мать…

Не повод вскакивать с постели и бежать к окну. Голос звучал приглушенно, точно его обладатель в слушателях не особо заинтересован.

– А ну, давай назад… – Мужчина, безусловно, к кому-то обращался, голос по-прежнему старательно понижал, пока он не перешел в сердитый шепот: – Руку давай… шею себе свернешь на хрен, тебе же хуже…

Я подошла к окну и осторожно выглянула. Двор тонул в темноте, и все-таки я вполне отчетливо видела: ставни на том самом окне, что недавно меня заинтересовало, распахнуты, створка стеклопакета, который скрывали ставни, открыта, и там маячит какой-то тип, высунувшийся почти по пояс. На карнизе второго этажа, распластавшись по стене, стояла женщина, одной рукой держась за ставень, а второй пытаясь дотянуться до водосточной трубы. То, что это женщина, сомнений не вызывало, хотя толком разглядеть я ее не могла. На ней были брюки и рубашка, подчеркивающие широкие бедра и талию.

– Акробатка, твою мать, – продолжал тихо говорить мужчина. – Труба твою задницу не выдержит, свалишься вместе с ней. Вот будет хохма. Юрик тебя уже внизу поджидает, так что ничего у тебя не выгорит.

Тут я увидела Юрика. Под окном, задрав голову, стоял мужчина.

– Давай, давай, – подал он голос. – Приму тебя в объятия.

– Держи руку, дура! – в сердцах рявкнул первый мужчина, чуть не вывалившись из окна. Женщина, помедлив, осторожно шагнула в его сторону, через мгновение он схватил ее за руку и потянул на себя. Она смогла взобраться с его помощью на подоконник и первым делом двинула парню ногой, он тут же исчез из поля моего зрения, рявкнув: – Вот сучка!

Вслед за ним женщина скрылась в доме. Парень, вновь показавшийся в окне, махнул рукой приятелю и поспешил закрыть ставни. Юрик не спеша направился к металлической двери в самом конце дома, на которую я до этого момента не обращала внимания. Дверь чуть скрипнула, закрывшись за ним, а я нахмурилась. Дом-то оказался обитаемым. Вот только свидетелем чего мне довелось стать? Девушка пыталась сбежать, это более менее ясно. Но кто она такая и что здесь делает эта троица? А главное, что делать мне? Звонить в полицию? Отличное начало свободной жизни с чужим паспортом в кармане. Сообщить администратору, что в соседнем доме свет горит и кто-то ходит? Пусть сама звонит в полицию. А если не позвонит, решив, что у меня глюки, или, того хуже, донесет хозяину, а тот о троице хорошо знает: вдруг они там засели не без его ведома? Скорее всего, так и есть, иначе они редкие нахалы. Но девушка пыталась сбежать, это очевидно, значит, ей грозит опасность, и я просто обязана помочь. Правда, знать не знаю как.

Время шло, а стоящих идей не наблюдалось. Я дважды подходила к телефону, который был в номере, и опять возвращалась к окну. Для пленницы девушка вела себя довольно своеобразно, парня пнуть не побоялась, хотя могла бы предположить, что кара последует незамедлительно. Может, это жест отчаяния? Это я кролик трусливый, а она бесстрашная. Высоты не испугалась… Меня бы никакие силы не заставили ступить на карниз…

Мои размышления были внезапно прерваны. Створки ворот в доме напротив разошлись в стороны, и во двор въехала машина. Фары потушены, что меня насторожило, впрочем, не только это. Если не ошибаюсь, передо мной «БМВ», и что такой машине делать во дворе, заваленном строительным мусором? Машина между тем развернулась и задом подъехала к металлической двери, за которой не так давно скрылся Юрик. Я заняла позицию сбоку от окна, глядя на происходящее во все глаза, свет, само собой, не включала и теперь искренне надеялась, что меня не заметят.