Пролетарские байкеры. Книга 2

– Что сделано, то сделано… – вздохнув, отрезал Харламов.

– А ты сам какой выход видишь из нашего положения? – поинтересовался "Бита".

Павел задумался. Он закурил сигарету, слез с мотоцикла и молча прошелся по гаражу.

– Положение ваше печально, – заключил он. – Если проблему "Шмеля" еще можно решить законными способами, и даже найти несколько вариантов решения: например занять, или заработать эти деньги, продать что-нибудь в конце концов… То в вашем случае все эти варианты отпадают. 10 косарей баксов – огромные деньги, которые на дороге не валяются. Люди годами собирают такие суммы, а у вас всего неделя… Даже если вы обо всём расскажете своим родителям и выставите на продажу свои квартиры – вы всё равно не успеете их продать за неделю. Это процесс не быстрый. Не верите мне, так у "Филина" спросите.

– Да, да, – закивал головой Епишев, – Мы уже 8 дней, как квартиру продаём по заниженной цене. И во всё это время, лишь один человек приходил посмотреть. Обещал перезвонить, ушел и пропал. Никто не хочет в нашей дыре жилье покупать. Ни работы, не перспектив… Все в город едут.

– А у тебя вроде какие-то подвязки есть, в криминальном мире, "Паш"… – ухватился за последнюю соломинку, "Сапёр", – они, может, попросили бы за нас этих двух Быков. Чтоб сбавили цену, ну или отсрочили хотя бы…

– Да какие там подвязки… – махнул рукой "Паук", – Так… Барыги, торгаши и перекупщики… Мелочь, в общем. Не авторитеты они для "Гасана" и "Пластилина". К тому же видно по всему, что эти ребята всерьёз настроены с вас бабла поиметь. Иначе не вломились бы утром в больницу к "Бите". Так что вряд ли кому-то удастся их переубедить.

– Что же нам остаётся?.. – растерянно развел руками "Сапер".

Расхаживающий из стороны в сторону по гаражу, Укрытцев остановился, пристально посмотрел на Сергея и серьёзно сказал:

– Я думаю, что спасти вас может только ограбление! Никто не поможет вам, кроме вас самих, и деньги не свалятся на вас с неба. Пойми, "Сапёр", в этой жизни рассчитывать можно только на себя…

Харламов опешил и раскрыл рот от удивления. Он ожидал услышать все, что угодно, но только не это. Несколько секунд он пристально и молча смотрел Павлу в глаза, пытаясь понять, уж не шутит ли он. Но на суровом и неподвижном лице не просматривалось и тени улыбки. Сергей покачал головой и с горечью ответил:

– Это безрассудство… Павел, ты подталкиваешь нас к безумию…

– В вашем случае безумие – это сидеть, сложа руки. Времени слишком мало. Если решаться на ограбление, то нужно делать это уже сейчас. Такие дела не планируются за один день. Нужно все как следует подготовить, раздобыть оружие, в конце концов… Но мое дело предложить, а там уж сами решайте. В любом случае ни одного другого реального способа решить вашу проблему я не вижу…

– Слушай, но если ты предлагаешь оружие раздобыть, не проще ли нам грохнуть этих парней – и все дела? – не выдержал "Бита".

"Паук", сохранявший до последнего невозмутимое и серьёзное лицо, внезапно расхохотался и сверкнул своим золотым зубом. Отсмеявшись, он переспросил Дробилина:

– Как ты сказал? "Грохнуть"? А тебе вера твоя позволит?

– Я думаю, что лучше предстать перед Богом старым грешником через годы, чем через неделю святым подростком. А там может и простит Господь, учитывая обстоятельства и срок давности…

– Тоже мне выискался "святой", – скептически улыбнулся Укрытцев.

– Если меня убьют бандиты, я сделаюсь мученик! – парировал "Бита", – И тогда все мои прошлые грехи спишутся…

– Как у Николая кровавого… – усмехнулся "Шмель", – Его теперь тоже решили святым сделать…

– Боюсь тебя огорчить, "Бита", но если ты и впрямь решишь грохнуть этих парней – то мучеником ты сделаешься ещё раньше. Это – матерые головорезы. Они последние 15 лет проводят будни в разборках и перестрелках и отправили на тот свет народу больше, чем маньяк Чикатило. На них профессиональные киллеры охотились, и не смогли завалить. А ты думаешь, что так запросто придёшь и убьёшь их? К тому же марать руки кровью не хотелось бы. Грабеж – это одно, а убийство – совсем другое.

– Существенных различий, я не вижу. Юридически и то, и другое – тяжкие преступления, за которые мы можем получить лет 15 строгого режима. Но проблема даже не в этом, – заметил "Сапёр", – Пойти на такое преступление, отнять деньги у другого невинного человека… Если мы сделаем это, то чем же мы будем отличаться от этих уродов, которые вымогают у нас десять тысяч?

– А я скажу чем! – Вот вы действительно ни в чем не виноваты с "Битой", а Вас прессуют. Причем делают это люди, на которых негде пробу ставить… И где вам искать защиты? Почему не идете в милицию? Ведь должны же они защитить вас от беспредела? Ваши родители платят налоги государству для того, чтобы оно обеспечивало им и вам безопасность от таких отморозков… Так почему же оно не делает этого? Почему милиция заняла сторону откровенных бандитов, которых видно не вооруженным глазом? А я скажу почему. Потому что там сидят такие же преступники. Это они за небольшую мзду закрывают глаза на их очевидные преступления или обвиняют в них невинных людей. Это они, серые мыши в милицейских погонах, прячут улики, оставленные отмороженными бандитами на местах своих преступлений, это "мусора" сдают потом в архив уголовные дела из-за отсутствия доказательств, хотя точно знают: кто есть истинный преступник. А чиновники в больших и светлых кабинетах, зная об этом – потворствуют милиции, стараются всячески замалчивать эту проблему, чтобы не бросить тень на власть. Многие из них и сами связаны с мафией. Наше государство – это часть мафии. Оно позволило этим бандитам появиться, и оно ничего не делает для того, чтобы от них избавиться. По сути, оно виновно в их преступлениях не меньше, чем сами исполнители. Виновен каждый, кто вовлечен в эту систему, значит и вся эта система виновна. Поэтому, если мы эту систему ограбим, то ограбим и бандитов, которые, сами того не сознавая, являются частью этого механизма. Это даже и не грабеж вовсе, мы просто вернем себе то, что нам причитается. Деньги, которые платят государству наши родители в виде налогов и грабительских процентов за кредиты. Деньги, на которые государство должно нас лечить, учить и защищать, но почему-то этого не делает…

– Это звучит справедливо, но как можно ограбить государство? – удивился "Сапёр".

– Можно ограбить госучреждение, в котором достаточно наличности, и которое содержится за счет бюджета, – Пояснил "Паук".

– Я предлагаю ограбить "почту" – заявил Дробилин, – Там совершенно нет никакой охраны, и деньги туда тоже привозят: для почтовых переводов и пенсий.

– То есть ты предлагаешь мне пенсию моей бабки украсть? – возмутился "Сапер", – Она итак еле перебивается от пенсии до пенсии, а ты хочешь, чтоб из-за нас она на месяц без денег осталась?

– Нет, почта – это плохой вариант. Там вряд ли наберется столько денег, сколько вам нужно… – поддержал его "Паук", – Грабить нужно банк!

– А во время ограбления нам убивать никого, не придётся? – осторожно спросил "Сапёр".

– Если все сделаем быстро и чётко, то обойдёмся вообще без единого выстрела. Ну а если начнут стрелять в нас, то и мы будем стрелять в ответ.

– Так ты тоже хочешь участвовать? – оживился "Сапер".

– Да, я давно думаю об этом. Сорвать большой куш – единственный способ решить денежные проблемы моей семьи. Больно смотреть, как мать мечется. Но в одиночку об этом даже думать глупо. А с вами втроём у нас должно получиться.

– Почему это втроём? – возмутился "Шмель", – Мне тоже деньги нужны!

– И ты из-за 8000 готов рисковать своей свободой, а может даже жизнью? – изумился "Паук".

– Ты же сам говоришь, что дело – верняк! Риск минимален, зато выгода очевидна. Мы по сути итак рискуем каждый день, удирая от "мусоров" на своих мотоциклах. И разбиться можем, и под пули попасть…

– Ну, с тобой всё понятно… – ответил Укрытцев, – Только "Сапер" и "Бита" ещё не согласились.

Харламов почесал затылок. Всё внутри него напряглось в этот момент. Он понимал, что от его решения будет зависеть вся его дальнейшая судьба. Он собственно уже всё решил. Всё что мог он уже потерял, и терять ему было больше нечего, кроме своих близких. А ради их спасения он готов был положить на алтарь даже собственную жизнь.

– Как писал Островский: "И самого кроткого человека можно довести до бешенства. Не все преступники – злодеи, и скромный человек решится на преступление, когда ему другого выхода нет". Так что я с вами, пацаны…

– А я вообще за любой кипишь, кроме голодовки! – весело повторил "Бита" свою любимую фразу, после чего добавил: – Да и мучеником становиться я пока не хочу… Короче я в деле.

– Добро, – удовлетворённо кивнул "Паук", – Значит нас уже четверо.

– И я с вами! – улыбнулся Епишев, – Эти деньги – единственный шанс вызволить отца из лап чеченских боевиков. Мать уже отчаялась продать нашу квартиру. А если срочно не собрать деньги – его убьют. И она, боюсь, зачахнет от одной мысли, что не смогла его спасти. Мне уже больно смотреть на неё…

– Моя мать тоже угасает, – с тоской пробасил "Мамонт", – раз есть возможность крупную сумму раздобыть, – возьмите и меня с собой! Ещё остались небольшие шансы операционным путём её спасти от рака, но с каждым днем эти шансы тают. Операция эта дорогостоящая, и делают её только в Европе. Денег таких у нас нет, а просто сидеть и смотреть, как она умирает, мне не выносимо тяжело…

"Паук" с согласием кивнул, и перевёл свой серьёзный взгляд на "пельменя", который с интересом наблюдал за окружающими. Почувствовав, что в него пытливо впились глаза Укрытцева, Кузённый замотал головой и возбужденно затараторил:

– Э, нет "Паук", на меня не гассчитывай. Я в этой авантюге не участвую. Еще помочь чем-то вам – пожалуйста, но под пули с вами лезть я не собигаюсь. Это без меня…

Внезапно из своего укрытия выскочил "Друппи", до этого тихо сидевший в углу. Он подбежал к толпе и с оживлением огласил гараж своим звонким голоском:

– Возьмите и меня с собой, ребята. Я пригожусь. Вы не пожалеете. Мне тоже лишние деньги не помешают.

– Нет, "Друппи", – осек его "Паук", – Извини, конечно, но ты пока еще слишком мал для таких дел. В крайнем случае, придумаем тебе какую-нибудь задачу в тылу. Будешь, к примеру, нас ждать в гараже с распахнутыми воротами, готовый быстро их закрыть, когда мы вернемся.

– Точно, а то ещё укусит кого-нибудь… – ухмыльнулся "Бита".

– Итого шесть человек… – задумчиво заключил Укрытцев, обведя глазами толпу.

– Где ж вы столько стволов возьмёте, ггабители-гецидевисты? – скептически ухмыльнулся "Пельмень" – Вам тепегь целый агсенал нужно где-то газдобыть…

– Нам бы и одного ствола хватило для острастки. Но ствол должен быть реальным… Чтоб и в воздух пальнуть можно было, и от погони отстреливаться, – заключил Укрытцев.

– В наших краях Гражданская война гремела, – помявшись немного и смочив слюной засохшие губы, тихо сказал "Шмель", – Я знаю все участки, где проходили бои. Можно всем пройтись с лопатами по тем местам, может что-то и найдём.

– Без металлоискателя – не реально. Для этого придется вшестером целое поле перерыть. И даже если откопаем какое-нибудь оружие, то состояние его будет удручающее. У меня в гараже за год запчасти ржавеют, а если их в землю закопать на 80 лет, то, скорее всего, от них вообще ничего не останется… – с грустью заключил "Паук". Все крепко призадумались. "Сапер" нахмурил лоб, и высказал свое предложение:

– Я могу сделать поджиг.

– А, поджиг! – радостно заголосил "Филин", – Знаю, знаю. Это самодельный пистолет из трубки, шомпольный, однозарядный. У меня приятель один сделал себе такой, чтоб по кошкам стрелять. Переборщил однажды с порохом, и он взорвался у него в руке. Теперь у него двух пальцев не хватает… – сказав про пальцы "Филин" вспомнил своего отца, голос его задрожал, и он опустил голову.

– Поджиги эти только и годятся, чтоб по кошкам, да по воробьям стрелять. Прицельная дальность не больше 10 метров. Убойная сила слабая. Человека не завалишь из такого, а только разозлишь. Да и стекло бронированное не пробьет, если там оно будет. Таким вряд ли кого-то напугаешь. Перезаряжать долго и неудобно, да и не надежный он. "Филин" правильно заметил. Можно больше себя искалечить, а не противника, – с тоской заметил Укрытцев, и выражение его лица стало еще печальнее, – Нам бы посерьезнее надо что-нибудь… Автомат или хотя бы ружьё… Ты, "Шмель" как-то говорил, что у тебя брат где-то поблизости служит?

– Да, в военной части ПВО. 15 километров от нас.

– Ты бы перетёр с ним как-нибудь с глазу на глаз. Может он может стволы подогнать?

– Да ты что, "Паук", – вытаращил глаза "Шмель", – Как же он казенное оружие нам подгонит?

– Ты узнай. За спрос не бьют. Я всю жизнь по военным городкам кочую и наслышан, как военные казенное оружие распродают. А отец рассказывал и вовсе жуткие вещи. В Чечне солдаты на бутылку духам автоматы меняют. А те потом из их же оружия стреляют по ним в ночное время. Может и брат твой сможет чем-то помочь.

– Хорошо, давайте доедем завтра с кем-нибудь, чтобы брат не понял, что я для себя спрашиваю.

– Слушай, "Сапёр"! А ты говорил, что у тебя дед охотник был. Может у него ружьё осталось? – осенило Дробилина.

– Не знаю, может и осталось… Но в гараже его точно нет, я там всё перерыл. Надо у бабушки спросить…

– Ну, так давай завтра съездим к твоей бабушке, а потом – к моему брату, – предложил "Шмель".

– Хорошо, только скажи, туда дорога не песчаная ведёт? А то моторашка моя по песку не тащит совсем. Колёса маленькие – зарываются. А "Ижаку" – похоже Alles*…

– Туда «гравийка» ведёт. Твой "Туляк" проехать должен…

– А что с "Юпаком"? Всё так плохо? – спросил Укрытцев.

– Катастрофическое состояние… – вздохнул Сергей, – Разбита приборка и двигатель, передняя вилка погнута, раму повело, бак помят. В движке наверняка половина деталей тоже деформирована, ну и по мелочи: 2 поворотника, передняя фара, руль… Не уверен, возможно ли, вообще его восстановить… Наверное, будет дешевле купить новый.

– Ну, с тобой проще, "Сапёр"… У меня запчастей хватит на 3 "юпитерских" движка. И приборку с фарой и поворотниками думаю, что найду. Единственная проблема – рама, бак и передняя вилка… Таких крупных деталей у меня нет.

– Слушай, ну это самое главное. Раму с вилкой найдём где-нибудь, а на баке вмятина просто. Можно отрихтовать… Сколько я буду должен тебе за все? – оживился Харламов.

– Оставь, какие деньги могут быть. Мы только что на такое дело подписались вместе! Побереги деньги на раму, и подумай, где можно её купить в ближайшие дни…

– Слушай, – вскочил осенённый Дробилин, – у "Кощея" же осталось всё это наверняка! Он хоть и погорел малость, но раме с вилкой ничего же не сделалось…

– Добро, завтра наведаемся к нему! – удовлетворённо кивнул Укрытцев, – а ты "Сапёр" постарайся какие-нибудь деньги найти. Неизвестно, сколько он заломит за запчасти… – сказав это, "Паук" энергично прошелся по гаражу взад-вперед, обрабатывая в уме всю информацию, полученную этим вечером, а затем остановился и высказал свое заключение:

– Значит так. "Сапёр" и "Шмель": завтра утром поедете закидывать удочки на счёт стволов. А я тем временем прицеплю "люльку" к своему коню, чтобы привезти из Куликово раму, если что. В полдень все соберемся где-нибудь рядом с больницей, чтобы "Бите" было не сложно добраться…

– Там есть старая беседка в больничном сквере… – перебил Дробилин.

– Ну, точно! – воскликнул Укрытцев, – Туда и подруливайте все к двенадцати. Исходя из результатов, будем думать, что делать дальше. Потом я доеду с "Сапером" к "Кощею" по поводу запчастей, и начнем потихоньку ставить разбитый "Юпак" на колёса. Ну а на сегодня всё. "Бита" не убегай, я подвезу тебя до больницы.

ГЛАВА 4

Так бывает, что человек годами строит планы, создаёт себе программу, по которой планирует прожить свою жизнь, но случается одно непредвиденное событие, которое разбивает все это в пыль и труху. Событие, которое никак не зависит от человека, которое нельзя спрогнозировать. Оно рушит все планы, словно Вавилонскую башню, моментально, бесповоротно и безапелляционно. И жизнь идёт совершенно по другому пути, о котором всего день назад человек не мог и подумать. И в кошмарных снах не видел Сергей тех событий, которые наступили в его жизни. И теми моральными принципами, на которые он во всем опирался, приходилось поступиться ради спасения себя и своих близких.

Что-то сломалось в его представлении об окружающем мире в тот вечер, когда все они собрались у "Паука" в гараже. Он вдруг с невероятной четкостью уяснил для себя, что виной всему не бандиты, вытворяющие произвол и упивающиеся своей безнаказанностью. Они лишь орудие в руках коварного кровожадного спрута, раскидавшего щупальца по телу огромной страны. А виной всему этому произволу – власть, выстроившая систему, в которой эти люди могут себя так вести. Систему, при которой вообще эти бандиты смогли появиться, и которая дала им вырасти до таких устрашающих масштабов, как сегодня. Он также понял, что закоренелыми преступниками и налетчиками не рождаются. Что это не какие-то особенные отщепенцы, которым в генах определено стать бандитами. Это в большинстве своем обычные люди из толпы, которых жизненные обстоятельства толкнули за черту. Вот и ему настал черед пополнить их ряды.

Он весь оставшийся вечер провел дома в раздумьях. План "Паука" казался ему утопией и авантюрой. Он ни секунды не верил в то, что им удастся его осуществить. Но Сергей ухватился за него, словно утопающий за последнюю соломинку. И уверенность всех окружающих, и самого Павла, помешала ему высказать свои сомнения публично. Он поддался стадному чувству и пустил все на самотек.

В тот вечер в его квартире раздалось несколько странных звонков. Каждый раз "Сапер" превозмогая боль в коленях, хромал в сторону коридора, поднимал трубку, но слышал в ответ лишь молчание и тяжелое дыхание своего собеседника. Кто так жестоко шутил над ним, ему оставалось только гадать. Возможно, это был Тараканов, который таким образом пакостил за свое разбитое лицо, а может быть "Гасан" и "Пластилин" хотели заставить его нервничать, и таким образом напоминали о деньгах. Но цель была достигнута, и какой-то неприятный осадок от этих звонков действительно остался.

Ранним пятничным утром, едва успев позавтракать, Сергей услышал за окном громкий протяжный гудок мотоцикла. Он отодвинул занавеску, и, выглянув в окно, увидел внизу у своего подъезда оранжевую "Планету-5" самой первой модификации. Верхом на ней сидел тучный Михаил Никифоров в своей черно-желтой полосатой майке и озирался головой по окнам верхних этажей. Он посигналил снова, и Харламов с трудом взобрался на подоконник, распахнул форточку и крикнул:

– Здорово, Миша! Сейчас спущусь, не шуми.

Когда "Сапёр" спустился и отварил ветхую подъездную дверь, мотоцикл "Шмеля" с обеих сторон обступили две бойких возмущённых старушки. С левой стороны – худая и костлявая с клюшкой в оранжевом плаще 60-х годов, застегнутом на большие черные пуговицы, и зелёном цветастом платке, покрывавшем седые волосы. С правой – упитанная, как и сам Михаил, тучная старушка в бордовом плаще и синем вязанном берете. Полная женщина молчала, и, видимо, подошла за компанию. А худощавая в жёлтом была возмущена до предела. Она махала своей клюшкой и громко кричала на "шмеля", а сморщенное старое лицо пепельного цвета от злости и возмущения ещё больше покрылось морщинами и напоминало потрескавшуюся от засухи землю. Крик оглашал двор, пожалуй, даже сильнее, чем звуковой сигнал мотоцикла, она по-деревенски делала в своей речи акцент на "о", и обильно посыпала свою отповедь просторечными выражениями:

– Ты чего разбибикался, окоянный наркоман? Люди спят, он бибикаеть тут! А ну езжай отседова!

– Тише, тише… – оправдывался Михаил, покраснев и переводя растерянный взгляд с одной старушки на другую, – Я сейчас друга дождусь, и уеду… Вы сильней, чем мой мотоцикл орёте!

– Я те поору, супостат! Я поору тебе сатанист проклятый! – разошлась было старушка, но увидев "Сапера" немного смягчилась, осознав, что силы уравнялись, – Вон ещё один прётся "моцоциклит". Развелось, наркоманов… Рокеры чёртовы…

С этими словами обе женщины удовлетворенно повернулись и пошли к соседнему дому, чтобы присесть на скамейку у своего подъезда. При этом худая скрючилась, как вопросительный знак и громко застучала своей палкой об асфальт при каждом шаге, а полная приобняла ее за плечи, чтобы немного поддержать. Ещё долго доносились громкие и возмущённые проклятья с их стороны, и даже, когда оба парня уехали, они продолжали перемывать их кости, и кости всего семейства Харламовых, так как о "Шмеле" им было ничего не известно.

Бабушка Харламова жила на другом конце посёлка, на улице Горького неподалеку от места, где продавался самый отвратительный самогон во всей округе. Она проживала в обычной типовой хрущёвке, на первом этаже. Дверь её почти всегда была открыта, она запирала её только по ночам. И даже если уходила куда-то днем, то обязательно оставляла ключ под ковриком, на случай если к ней нагрянут гости. Через всю длинную жизнь она пронесла наивную веру в непогрешимость и доброту людей. Она не боялась квартирных воров, так как особо и красть-то у неё было нечего. Пенсии едва хватало на самую простую еду и оплату коммуналки, а из имущества её самой большой ценностью был старый чёрно-белый телевизор, которому было больше лет, чем Сергею.

К дому Харламовской бабушки ребята приехали уже порознь. "Шмель" предварительно подвёз Сергея до гаража, где он пересел на свой мотороллер. Оба транспортных средства аккуратно припарковались во дворе напротив подъезда и заглушили моторы. Не успела осесть пыль, поднятая их колесами, как Сергей поставил мотороллер на подставку и пошел к дому. Харламов в прошлом много часов провёл на детской площадке у этого, утопающего в зелени, дома. Родители часто оставляли его у бабушки, и это место было для него родным. Все бабушкины соседи когда-то знали его в лицо, но теперь это лицо все они подзабыли. С возрастом, Сергей все реже бывал у бабушки в гостях, все время находились какие-то срочные дела, и, казалось, что её можно будет увидеть позже. Он ещё не понимал, насколько коротка человеческая жизнь, и что упущенных минут, проведенных с родным ему пожилым человеком, потом вернуть будет невозможно…

Двор, укрытый тенью высоченных тополей, был пуст и безмятежно тих. Лишь одна женщина лет сорока с растрепанными черными волосами вывешивала перед домом стираное белье и недоверчиво поглядывала на чужаков.

– Серег, ты там долго не рассусоливай… До строевой в армейку надо успеть, а то брата не выпустят! – крикнул вслед удаляющемуся "Сапёру" Михаил, оставшийся ждать на мотоцикле.

– Хорошо, – ответил Харламов и вошёл в дом. Подъезд встретил Сергея прохладой и запахом подвальной сырости. Он энергично взметнулся по ступеням на площадку первого этажа и без стука распахнул тугую дверь в бабушкину квартиру. Квартира была в точности, как у его родителей, но обставлена поскромнее. Её наполнял громкий звук, лившийся из старого телевизора "Славутич-220" и запах характерный для мест, где живут старики.

Притворив за собой дверь, Сергей разулся в прихожей и не спеша проследовал в зал по выцветшей ковровой дорожке бордового цвета. Обставлен зал был в таком же порядке, что и в квартире родителей.

В просторной комнате обклеенной серыми блеклыми обоями из мебели размещалась старая софа, сервант, заполненный хрустальной посудой и фотографиями родственников, кресло, обивка которого была изодрана кошачьими когтями, старый обеденный стол укрытый белой скатертью и два деревянных стула со спинками. На стене висел отрывной календарь, с которого издали можно было увидеть число "15", на полу расстелен ковер, украшенный причудливыми восточными узорами. С потолка над ним нависала массивная люстра, увешенная прямоугольными хрустальными пластинами. Вместо дверей, в межкомнатном проеме висела бордовая занавеска. Широкие подоконники были заставлены массой горшков, из которых окна наполовину перекрывали растущие растения и цветы.

Бабушка в старом застиранном халате сидела на софе с огромными очками на носу и внимательно смотрела телевизор. Она была худой и небольшого роста, и не сразу можно было увидеть ее в этой комнате. Её сухая щуплая фигура находилась в самом углу дивана. На коленях у нее вальяжно развалилась серая кошка, которую бабушка заботливо поглаживала сморщенной костлявой рукой. Серое испещренное морщинами лицо ее сосредоточенно смотрело выцветшими голубыми глазами сквозь линзы очков в мерцающий экран старого телевизора. Седые серебристые волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке.

Слух стал подводить бабушку, и она не слышала, как вошел внук. Заметила она его лишь, когда он проследовал в комнату и преградил ей телевизионный экран. Она неторопливо сняла, очки и пристально посмотрела на него. Узнав в нем родного человека, бабушка искренне обрадовалась. Морщинки, будто лучики солнца, собрались в уголках глаз, и блеклые губы растянулись в улыбке, оголив 2 передних серебряных зуба: