Второй взгляд

По данным 2001 года, на территории штата Вермонт проживало примерно 2500 представителей племени абенаки.

Но находились ли когда-нибудь индейские поселения на территории земельного владения Пайка, Росс так и не сумел выяснить, хотя просмотрел шесть сайтов и прочел все книги по истории края, найденные в городской библиотеке.

В полном разочаровании, Росс опустил голову на руки. Шелби подошла к нему и погладила по плечу:

– Нашел, что искал?

– Неужели ты занимаешься подобной фигней каждый день? – тяжело вздохнул Росс.

– Насколько я понимаю, это означает, что ты ничего не нашел.

Шелби села на стул рядом с братом, прежде бросив взгляд на справочный стол. Итан, устроившись там, был полностью погружен в свой «гейм бой».

– В Вермонте не слишком трепетно относятся к архивам, – заметила Шелби. – Значительная часть старых документов валяется заплесневелой кучей в городском управлении. Да и те в большинстве своем относятся к истории англичан, заселяющих эти земли. Сам понимаешь, столетия назад индейцы вряд ли сознавали необходимость документировать свои сделки с недвижимостью.

– Да, и добром это для них не кончилось.

– Ты намерен бросить свои изыскания?

– Нет. – Росс взглянул на тихо жужжащий экран компьютера. – Придется просмотреть все эти документы, оставленные английскими колонистами. Может, хотя бы в одном из них упоминаются индейские поселения.

– Ну что ж, удачи. Я пойду. Нужно отвезти Итана домой.

Шелби отошла и принялась что-то объяснять своей сменщице. Росс наблюдал, как сестра одной рукой теребит ремешок висящей на плече сумочки, а другой беспрестанно поглаживает по голове Итана, словно его макушка притягивает ее магнитом.

– Шел! – окликнул Росс, когда сестра направилась к дверям. – Ты когда-нибудь слышала о людях по фамилии Бомонт?

– Это что, английские переселенцы?

– Нет. – Руки Росса забегали по клавиатуре компьютера, словно обладали собственным разумом.

Поисковая система, в которую он вошел, не содержала никаких исторических документов. Несомненно, в истории города Комтусук было много белых страниц.

Библиотекарь, только что приступившая к своим обязанностям, взглянула на Росса поверх очков.

– В кампусе Вермонтского университета есть биологическая библиотека, названная в честь какого-то Гарри Бомонта, – сообщила она. – Иногда мы заказываем у них книги.

– Ох, прости, Росс, я совсем об этом забыла, – покачала головой Шелби.

Взяв за руку Итана, она потащила его к дверям, а Росс набрал в строке поиска фамилию Бомонт.

Бомонт Эйбел. Каслтон-роуд, 33

Бомонт С. Зона доставки почты 22, ящик 358

Бомонт В. Вест-Орен-стрит, 369

Разумеется, он не ожидал обнаружить в этом списке Лию; ее муж явно не из тех, кто поставит имя жены рядом со своим собственным. Того Бомонта, что указал только почтовый ящик, искать не имело смысла, но двое других, по крайней мере, были местными. Росс тяжело вздохнул, выключил компьютер и принялся собирать свои вещи.

– Ну что, нашли, что искали? – с улыбкой спросила молодая библиотекарша.

– Можно и так сказать, – кивнул Росс и неожиданно для себя присвистнул.

Эза бесконечно огорчало, что для рыбалки в ничейных водах требовалось теперь какое-то дерьмовое разрешение. С какой такой радости ему нужна бумажка с печатью, для того чтобы устроиться на берегу озера и наловить форели себе на обед?

Тем не менее необходимой бумаженцией он заручился, и теперь она лежала в кармане его рубашки на тот случай, если в шесть часов утра на берег озера забредет какой-нибудь инспектор. Эз насадил блесну на крючок и забросил его в воду, в самое темное и глубокое с виду место.

Нейлоновая нить лески, подобно экватору, разделила озеро на две части. Эз закрыл глаза и зажал удочку между колен. Старость постоянно преподносила ему сюрпризы. Удивительные штуки вытворяет память! Он не может сказать, что ел вчера за обедом, зато прекрасно помнит, как сверкала и переливалась чешуя на спинке самой первой форели, которую ему довелось поймать. Иногда он забывает имена друзей, с которыми общается по сей день, но лица тех, кто давным-давно оставил этот мир, отпечатались в его сознании навечно. В последние годы спина его согнулась, и иногда Эз думал с усмешкой, что, прежде чем оставить этот мир, он самым буквальным образом совершит полный круг. Но рассудок его оставался ясным и острым, как всегда; иногда, перед тем как провалиться в сон, Эз как будто бы ощущал его зазубренные края.

Леска не шевелилась, к великому неудовольствию старого индейца. Терпение, сказал он себе. Терпению учил его отец, а еще он учил сына выбирать лучшие отмели для ловли наживки и забрасывать крючок так бесшумно, чтобы рыба не ощущала ни малейшего всплеска. Но в последнее время Эзу явно не хватало терпения. Терпеливым легко быть тому, у кого в запасе много времени, а его время подходит к концу.

Солнце, похожее на налитый кровью глаз, поднималось все выше. Внезапно в светлеющем небе вспыхнул сноп светящихся искр, словно кто-то запалил римскую свечу.

Эз ощущал, как сотрясается земля. Это на карьере «Ангел» устраивали взрывы, чтобы добыть гранит, столь необходимый производителям надгробных памятников и разделочных столов. Леска дернулась и натянулась, – видно, форель проглотила наживку. После того как леска дернулась три раза, Эз твердой рукой принялся сматывать катушку спиннинга.

Через несколько секунд форель уже трепыхалась в корзинке, чешуя переливалась всеми цветами радуги. До Эза долетел раскат очередного взрыва; грохот был так силен, что вода в озере пошла кругами и ошалевшие окуни начали выпрыгивать в воздух.

Эз насадил на крючок новую блесну. Иногда этот мир просто необходимо хорошенько встряхнуть.

Мередит склонилась над микроскопом, разглядывая одну-единственную клетку эмбриона, недавно созданного в пробирке. Несомненно, на сей раз эмбрион не унаследовал кистозный фиброз. Произошло настоящее маленькое чудо, учитывая, что четыре предыдущие попытки этой пары зачать здорового ребенка закончились неудачей. Мередит выпрямилась и улыбнулась. Получилось! Этот эмбрион будет жить.

Люси тоже относилась к числу детей, чей шанс появиться на свет был ничтожен. Генетическая патология здесь была совершенно ни при чем, но все обстоятельства складывались против. Восемь лет назад Мередит разорвала исчерпавшие себя отношения. Он был ее куратором, профессором, работавшим в сфере генной инженерии. Исключительная занятость помешала ему сопровождать Мередит на похороны ее матери в Мэриленд. Той было всего шестьдесят с небольшим, она неожиданно умерла от инфаркта. Мередит сильно горевала, а Руби совсем сдала – и ее двадцатишестилетней внучке пришлось взять на себя все похоронные хлопоты. Она до сих пор с удручающей отчетливостью помнила свой визит в похоронное бюро, где ей предложили выбрать цвет гроба и просмотреть каталог могильных памятников. В памяти во всех подробностях запечатлелась погребальная служба. Руби повисла на руке внучки, и Мередит пронзило сознание того, что она осталась для старухи единственной опорой.

Мередит решила, что вернется в Бостон, защитит диссертацию, а потом поселится в Мэриленде вместе с бабушкой Руби. Но сказались четыре бессонные ночи: по пути на север Мередит задремала за рулем своей «хонды».

Она очнулась в больнице, с загипсованной левой ногой. Все тело покрывали синяки. Медсестра, подошедшая к ее постели, первым делом сообщила, что с ребенком все в порядке. Мередит никак не могла взять в толк, о каком ребенке идет речь. Когда она спросила об этом, ответ ее просто оглушил. Ультразвуковое исследование, которое провели, чтобы проверить, нет ли внутренних повреждений, показало, что она на восьмой неделе беременности. Внутри ее трепетало, как бабочка, крошечное сердечко.

Мередит вовсе не хотелось становиться матерью-одиночкой. Честно говоря, тогда ей вообще не хотелось становиться матерью. Она желала совсем другого: вернуть свою собственную маму. Выйдя из больницы, Мередит первым делом записалась на аборт.

Но делать его не стала.

Она прекрасно знала, как происходит зачатие. Она знала, что родители могут передать или не передать детям свои заболевания. Но порой она невольно задавалась вопросом: нет ли в этом процессе чего-то совершенно непостижимого, скрытого для науки? Если бы она, Мередит, обрадовалась, узнав о своей беременности, а не пожелала избавиться от будущего ребенка, повлияло бы это на характер, здоровье и судьбу Люси? Она любила дочь всем сердцем и не представляла жизни без нее. Но при этом никогда не забывала, что восемь лет назад была близка к тому, чтобы сделать иной выбор.

Жизнь – это постоянный выбор. Совершив ошибку, уже невозможно ничего исправить, и в этом состоит главная проблема.

Ох, Люси, вздохнула про себя Мередит. Если бы можно было вернуться в прошлое… Она бы меньше работала и по выходным занималась бы с дочерью скалолазанием. Ездила бы с ней на пикники. Откровенно говорила бы, что не знает ответов на все вопросы. И более того, порой даже не имеет представления, где эти ответы искать.

Еще раз вздохнув, Мередит вновь склонилась над микроскопом. Через два дня этот эмбрион будет внедрен в материнскую матку. Вот ведь ирония судьбы, подумала Мередит: она, когда-то отчаянно не хотевшая ребенка, ныне является последней надеждой для людей, мечтающих о ребенке сильнее всего на свете. Дитя, которое вырастет из этого эмбриона, не будет страдать кистозным фиброзом, но это не значит, что оно не подхватит, к примеру, менингит. Нам не дано знать, что нас ожидает. Ты плотно закроешь дверь, а из окна потянет сквозняком.

Выяснилось, что и Каслтон-роуд, и Вест-Орен-стрит расположены достаточно далеко от участка Пайка. Тем не менее Росс все-таки решил проверить оба адреса. Он приобрел на автозаправочной станции карту и отыскал на ней нужные ему дома. Первый оказался необитаемым с виду викторианским особняком за облезлым штакетником, второй – бревенчатым домом, охраняемым немецкой овчаркой по кличке Армагеддон. Разумеется, Лия Бомонт не жила ни в том, ни в другом. По всей видимости, ее адрес не значился в справочнике. При следующей встрече надо будет непременно спросить ее, где она живет, подумал Росс.

Если только эта следующая встреча состоится.

Теперь Росс обедал исключительно в ресторане, у дверей которого столкнулся с Лией. Две последние ночи он провел на участке Пайка, однако Лия Бомонт не появлялась. Ему удалось увидеть лишь Эза Томпсона, бродящего вокруг дома, да двух совокупляющихся енотов. Правда, несколько раз видеокамера зафиксировала появление неких странных шаров размером с баскетбольный мяч. Переливчато-белые, мерцающие, они мелькнули на экране и тут же исчезли.

Россу очень хотелось показать их Лие.

Ему о многом надо было ее расспросить. Как она думает, ждет ли ее мать встречи с ней, несмотря на то что прошло столько лет? Любит ли она своего мужа столь же сильно, как он любил Эйми? Существуют ли между нею и мужем преграды столь же непреодолимые, как смерть?

Его тревожило, что муж Лии, узнав о ее встрече с Россом у ресторана, мог наказать ее. Какого рода наказание он мог применить? Росс боялся даже думать об этом. Физическое воздействие? Психологическое давление? Возможно, существовала еще одна причина исчезновения Лии. Не исключено, что эта загадочная женщина, которой, по ее признанию, приходилось ранить себя, чтобы убедиться в собственной реальности, нашла самый верный способ встретиться с матерью. Она решила сама превратиться в призрака.

Росс начал читать некрологи в газете и всякий раз вздыхал с облегчением: имени Лии там не было. Он постоянно заключал сам с собой бессмысленные пари: «Если я смогу задержать дыхание на три минуты, то встречу ее сегодня вечером. Если эта птица не улетит, когда я приближусь к ней, Лия мне позвонит».

Почти каждую ночь Росс дежурил на участке Пайка. Иногда ему удавалось зафиксировать необычные явления: резкие перепады температуры, голубые вспышки между деревьями, запах болиголова, такой сильный, что от него все кружилось перед глазами. Дважды Росс слышал приглушенный плач младенца.

Однажды ночью, когда темнота окутала землю плотно, словно смирительная рубашка, Росс сидел на поляне неподалеку от дома. Внезапно с неба упал камень, размером примерно с тарелку и такой же плоский. Упав с высоты, он весьма чувствительно ударил Росса по ноге.

– Черт! – завопил Росс, потирая ушибленное место.

Колено стало распухать на глазах. Осветив фонарем ближайшее дерево, Росс не увидел ничего подозрительного. Поврежденная нога не позволяла ему вскарабкаться на верхушку, и тогда он поднял ударивший его камень и с размаху запустил его в ствол, так что дерево содрогнулось.

– Эй! – крикнул Росс. – Кто там?

Он ожидал, что в ветвях притаилось какое-то животное вроде медвежонка или белки-мутанта. Но там никто не подавал признаков жизни. Отломав длинную ветку, Росс принялся шевелить ею остальные. Он терзал злополучное дерево довольно долго, хотя уже не рассчитывал никого обнаружить. Но его обуревало чувство мести, которому надо было дать выход. Лишь когда до него донесся какой-то странный шум, Росс оставил дерево в покое.

То был легчайший звук, который мог бы произвести сурок, роющий в саду нору. Росс заковылял в дальний конец поляны, откуда долетал звук, становившийся все громче. Луч фонаря выхватил из темноты примерно тридцать небольших, беспорядочно разбросанных холмиков. Рядом с каждым темнела ямка.

Хотя на участке проводились археологические раскопки и выемка грунта, Росс точно знал: нынешним вечером, когда он обосновался на этой поляне, земля там оставалась нетронутой. Кто и когда вырыл эти ямы? Росс взял палку и попытался углубить одну из них, однако выяснилось, что промерзшая земля по-прежнему тверда и разрыть ее невозможно.

Росс никогда не видел древнего индейского кладбища, и все же, по его представлениям, оно должно было выглядеть иначе.

Он достал из кармана цифровую камеру и сделал несколько фотографий с разных ракурсов. Но когда он стал просматривать на крошечном экране эти снимки, на всех без исключения отсутствовали ямы и холмики. Земля на фото была гладкой, покрытой ровной коркой льда. В полном недоумении Росс вновь осветил край поляны фонарем. Холмики, которые он видел несколько минут назад, бесследно исчезли!

– Но я же видел это собственными глазами! – растерянно повторял Росс, топая по насквозь промерзшей земле и пытаясь найти только что закопанную ямку.

Но почва под его ногами была тверда как камень.

Неужели ему померещилось? Росс наклонился и закатал штанину – нет, след от удара на месте, здоровенный, темно-багровый. Камень действительно упал ему на ногу. И Росс на самом деле слышал, как кто-то роет землю. И видел холмики.

Еще один повод пожалеть, что рядом нет Лии. Если бы она тоже увидела все это, Россу не пришлось бы опасаться, что он сходит с ума.

На следующей неделе река Уинуски замедлила свое течение, отчего стаи рыб ходили кругами или беспорядочно мельтешили у берега. Владельцы спутниковых антенн с удивлением обнаружили, что их телевизоры принимают только норвежские каналы, причем артикуляция актеров не соответствует произносимым словам, как в старых фильмах про Годзиллу. В супермаркете «IGA» четыре электронных кассовых аппарата, заказанные по последнему каталогу и недавно установленные, дали сбой: сорок пять долларов стоила кисть винограда, всего один цент – фунт мускусной дыни, а мышеловки и рыбные палочки отпускались бесплатно. Люди, которые осмеливались обсуждать эти диковинные события, теряли ход мысли и умолкали, ощущая на языке сладость сахара или же горьковатый вкус цикория – в зависимости от того, что именно они собирались сказать.

Итан ненавидел визиты к дерматологу.

Они не только напоминали Итану о том, что он ненормален. Приходилось сбиваться с привычного режима, ведь доктор принимал днем, когда Итану полагалось спать. Наблюдать за мамой во время этих визитов тоже было удовольствием ниже среднего. Она отчаянно делала вид, что ее сын совершенно обычный мальчик, но получалось у нее из рук вон плохо.

Сегодня пришлось удалить с лица три предраковых нароста. Доктор опустил ватный тампон в емкость с жидким азотом и прижал его к носу и лбу Итана. От противного едкого запаха у него выступили слезы, и теперь, когда все было позади, обработанные азотом участки кожи щипало и саднило.

Они с мамой подъехали к дому. Машины дяди Росса не было, значит он куда-то смылся. Итан вполне мог сам расстегнуть ремень безопасности, но предпочел дождаться, когда мама выйдет из машины и сделает это за него.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила она.

Итан молча пожал плечами. Поднимаясь на крыльцо, он сунул руку в мамину ладонь. Этого он не делал уже несколько месяцев, ведь так поступают только маленькие дети, а тому, у кого в запасе совсем немного времени, надо расти быстрее…

Оказавшись в своей комнате, Итан поспешно разделся, натянул пижаму, подошел к зеркалу и принялся изучать собственное отражение. Волдырей пока нет – они появятся завтра. На тех местах, где были эти чертовы наросты, – воспаленные красные пятна.

Сам не понимая, что делает, Итан треснул по зеркалу кулаком. По пальцам потекла кровь, но мысль о том, что ему больше не придется смотреть на свое уродское отражение, была чрезвычайно приятна.

– Итан! – раздался за дверью мамин голос. – Итан!

Она ворвалась в комнату и принялась перевязывать его кровоточащую руку простыней, которую сдернула с кровати.

– Что ты наделал?

– Прости… – бормотал Итан, покачиваясь взад-вперед. – Прости, пожалуйста.

– Теперь, конечно, ты хочешь меня умилостивить!

– «Умило» – что?

– Я имею в виду: ты всегда просишь прощения, после того как натворишь бед!

Итан вырвал руку.

– Почему ты не говоришь по-человечески! – заорал он. – Почему ты вечно используешь какие-то дурацкие, никому не понятные слова! Почему никто не скажет мне правду? Смелости не хватает, да?

Мать смотрела на него в изумлении:

– Что ты хочешь услышать, Итан?

Итан всхлипывал, из носа у него текло.

– Что я урод! – Он провел ногтями по лицу, раздирая кожу до крови. – Посмотри на меня, мама! Посмотри!

Шелби с усилием растянула губы в улыбке:

– Итан, милый, ты просто устал. Все, что тебе сейчас нужно, – хорошенько выспаться.

Голос ее струился, словно теплый мед. Она обняла Итана за плечи, он вырвался, но она чувствовала: он готов сдаться. Взяв сына за руку, она повела его в ванную – промыть ссадины.

– Хорошо еще, что можно обойтись без швов, – ворковала Шелби, бинтуя сыну руку.

Покончив с этим, она отвела его в спальню. Итан, растянувшись на кровати, уставился на разбитое зеркало.

– Когда ты проснешься, все предстанет в ином свете, – сказала Шелби, и Итан не знал, кого она пытается в этом убедить – его или себя. – Сегодня ночью мы займемся чем-нибудь действительно интересным. Например, достанем телескоп и попытаемся найти на небе Венеру… или посмотрим несколько серий «Звездных Войн»… Ты ведь давно хотел их посмотреть, правда?

Говоря это, Шелби ползала по полу, собирая осколки зеркала. По лицу ее текли слезы, но Итан был уверен, что она этого не замечает.

Несмотря на усталость, он никак не мог уснуть. Рука болела, ссадины на лице щипало. Выждав, когда внизу стихнут мамины шаги, он встал и подошел к столу, на котором мама забыла осколок зеркала.

Итан поднес его к лицу. Виден был лишь небольшой кусочек носа, покрытый веснушками, глаз и бровь. И совсем нетрудно было поверить, что, собрав все фрагменты воедино, увидишь в зеркале отражение совершенно обычного мальчика. Он все же нашел способ хотя бы на время перестать быть собой.

Илай Рочерт проснулся, как от толчка, и сел в постели, хватая ртом воздух. Комнату наполнял аромат яблок, такой сильный, что Илай невольно огляделся вокруг в поисках пресса для сидра. Потом потряс головой, потер глаза, но образ, витавший в воздухе, никуда не исчез. Снова та женщина!

Она никогда с ним не разговаривала, однако он прекрасно знал ее голос. А еще ему было известно, что под мочкой левого уха у нее небольшой шрам, а от ее дыхания веет ванилью и несчастьем.

Мать Илая верила в вещие сны. Когда он был совсем маленьким, она часто рассказывала, как его дедушка, святой человек, видел во сне собственную кончину. Ему приснилась гора, покрытая снегом, а на самой вершине – ястреб. Паря над заснеженной расщелиной, ястреб схватил змею и принялся тащить ее из снега. Когда он наконец ее вытащил, оказалось, что на хвосте змеи болтается пустой панцирь черепахи. Панцирь громко дребезжал, и это был голос смерти. Три месяца спустя, совершая традиционный обряд, дед Илая и еще трое мужчин поднялись на священную гору, где их застигла внезапная снежная буря. Несколько дней спустя были найдены их окоченевшие тела. Обнаружить их помог ястреб, который, паря над поисковым отрядом, указал ему путь.

– Когда мы бодрствуем, мы видим лишь то, что хотим видеть, – часто повторяла мать. – Когда мы спим, мы видим то, что происходит в реальности.

Илай часто спрашивал себя: видела ли мать во сне собственную свадьбу с белым мужчиной? Было ли ей открыто, что она заболеет диабетом, который медленно сведет ее в могилу? Знала ли она, что ее единственный сын готов дать руку на отсечение, лишь бы не признавать, что сны – это нечто большее, чем вспышка сумасшедших нейронов? В вещие сны верят только темные индейцы.

У женщины, которая приходила к нему в темноте, были глаза цвета морского стекла. Однажды, гуляя по пляжу на Род-Айленде, Илай нашел кусочек такого стекла, привез его домой и с тех пор держал на подоконнике в ванной.

Илай опустил голову на подушку и натянул одеяло до подбородка. У него давно не было женщины, вот в чем проблема. Красотки обычно снятся тем, кто не имеет с ними дела наяву.

Хотя, подумал он, засыпая, будь все дело в его неудовлетворенности, она привиделась бы ему голой или, по крайней мере, в кружевных трусиках. Но она предстала перед ним полностью одетой, да еще и ползала по полу, собирая кусочки чего-то – должно быть, непостижимой головоломки.

Крик становился все громче – пронзительный, отчаянный. Мередит ворвалась в спальню дочери. Нет-нет, твердила она про себя. Люси всегда была совершенно нормальным ребенком.

Бабушка Руби была уже здесь. Она гладила Люси по голове, убирая с ее лба влажные волосы, и бормотала что-то, пытаясь успокоить девочку.

– Она не перестает кричать, – сказала бабушка, подняв на Мередит глаза, наполненные ужасом. – Похоже, она меня не слышит.

Мередит, склонившись над дочерью, взяла ее лицо в ладони:

– Люси, детка, послушай меня. Все хорошо. Тебе нечего бояться. Мы с бабушкой рядом с тобой. Ты понимаешь меня?

Взгляд Люси, только что затуманенный, внезапно прояснился, она затихла. Придя в себя, девочка свернулась клубочком и закуталась в одеяло.

– Разве вы ее не видите? – спросила она шепотом. – Вон же она, стоит между вами. – Люси указала рукой в пустоту и спрятала голову под одеяло. – Она хочет, чтобы я помогла ей искать… – донесся до Мередит приглушенный голос.

– Что искать?

Но Люси не ответила. Она или уснула, или полностью ушла в себя. Мередит чувствовала, как страшная тяжесть легла ей на сердце.

– Бабушка, ты побудешь с ней? – спросила она и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Оказавшись в собственной спальне, Мередит открыла ящик ночного столика и отыскала лежавшую там визитку. Завтра утром надо будет позвонить доктору Кэллоуэй. Придется давать дочери таблетки. Другого выхода нет.

В одиннадцать часов вечера, прибыв на участок Пайка, Росс обнаружил там Лию.

– Давно ждете? – спросил он как ни в чем не бывало, словно их встреча была назначена заранее.

Устанавливая свое оборудование, он краешком глаза наблюдал за Лией. В ней что-то изменилось – то была легкая, почти неуловимая перемена, но Росс не решался ни о чем расспрашивать. Он показал ей место, где позапрошлой ночью видел маленькие холмики. Продемонстрировал новый прибор для измерения электромагнитного поля, который получил по почте сегодня днем. Росс надеялся, что Лия захочет составить ему компанию в охоте за призраками. По крайней мере, это даст ему возможность провести несколько часов в ее обществе.

Лия слегка коснулась видеокамеры кончиками пальцев и указала куда-то вдаль.

– У моего отца тоже была камера, – сообщила она. – Только намного больше этой. Куда более громоздкая.

– Это цифровая, – пояснил Росс и окинул взглядом поляну. Он чувствовал: они здесь не одни. – Если мы с вами наберемся терпения, то, возможно, сегодня нам повезет.

– Я… могу остаться?

– Насколько я понимаю, именно за этим вы и пришли?

Вместо ответа Лия опустилась рядом с Россом на промерзшую землю. Ее страх стоял между ними, подобно строгой дуэнье. В чем причина этого страха, спрашивал себя Росс, чего она больше опасается – встречи с призраком или появления собственного разгневанного мужа?