История мировой цивилизации

В 1830 г. говорящие по-французски бельгийцы под влиянием происходившей во Франции революции восстали против присоединения к Нидерландскому королевству. Державы, испугавшись возможности провозглашения республики или присоединения к Франции, поспешили умиротворить население и дали Бельгии короля, Леопольда I Саксен-Кобург-Готского. В 1830 г. происходили также незначительные волнения в Италии и Германии, и гораздо более серьезные в русской Польше; республиканское правительство в Польше держалось против Николая I (вступившего на престол после Александра I в 1825 г.) в течение целого года и было затем уничтожено с величайшей жестокостью и насилиями. Польский язык был запрещен, и православная церковь была признана вместо римско-католической государственной церковью…

В 1821 г. произошло восстание греков против турок. В течение шести лет они вели отчаянную борьбу, на которую правительства Европы лишь смотрели со стороны. Либеральное общественное мнение протестовало против этой бездеятельности: волонтеры из всех стран присоединялись к восставшим, и в конце концов Англия, Франция и Россия выступили соединенными силами. Турецкий флот был разбит французами и англичанами в Наваринской битве в 1827 г., и царские войска вторглись в Турцию. В мирном договоре, заключенном в Адрианополе в 1820 г., Греция была объявлена свободной, но ей запрещено было восстановить свои древние республиканские традиции. Был найден германский король для Греции, принц Отто Баварский, и христианские губернаторы были назначены в Дунайские провинции (ныне румынские) и в Сербию. Много крови должно было пролиться, прежде чем турки были окончательно изгнаны из этих земель.

Глава LVII. Развитие прикладных знаний

В течение семнадцатого, восемнадцатого и начала девятнадцатого века, в то время, как происходила описанная выше борьба европейских государств и монархов и лоскутная работа Вестфальского мира (1648 г.) сменялась, как в калейдоскопе нелепой мозаикой Венского мира (1815 г.), а корабли распространяли европейское владычество по всему свету, – в Европе и находящихся под ее влиянием странах происходил постоянный рост науки и общий прогресс знаний об окружающем мире.

Этот прогресс происходил независимо от политической жизни и в течение семнадцатого и восемнадцатого веков не оказывал на последнюю решающего, непосредственного влияния. За указанное время не заметно было глубокого влияния его на общественную мысль. Эти результаты сказались лишь впоследствии; в полной своей силе они проявились во второй половине девятнадцатого столетия. Это движение захватило небольшой круг обеспеченных, независимо мыслящих людей. Без помощи тех, кого англичане называют «частными лицами», не мог бы начаться научный прогресс в Греции и возродиться в Европе. Университеты играли известную, но не руководящую роль в развитии философской и научной мысли этого периода. Официальная ученость отличается робостью и консерватизмом, она лишена инициативы и враждебна нововведениям, будучи лишена живой связи с независимыми умами.

Мы уже упомянули об образовании Королевского общества в 1662 г. и о его трудах по осуществлению мечты Бэкона, выраженной в его «Новой Атлантиде». В восемнадцатом веке было достигнуто более ясное понимание материи и движения, заметно прогрессировали математические науки, начали систематически употреблять оптические стекла для микроскопов и телескопов, с новой энергией приступили к классификации в естественной истории и возродилась с огромной силой анатомическая наука. Геология, первые намеки на которую мы встречаем у Аристотеля и предвосхищение – у Леонардо да Винчи (1452–1519), приступила к своей важной задаче, а именно, к истолкованию летописи скал.

Прогресс естественных наук отразился на металлургии. Усовершенствование металлургии, давая возможность использования в более широком размере металлов и других материалов, оказало в свою очередь влияние на развитие практических изобретений. Введение машин в совершенно новом масштабе и в большем количестве внесло революцию в промышленность.

В 1804 г. Тревитик приспособил машину Уатта к транспорту и построил первый локомотив. В 1825 г. была открыта первая железная дорога между Стоктоном и Дарлингтоном, и стефенсоновская «Ракета», локомотив с поездом весом в тринадцать тонн, достигла скорости в сорок четыре мили в час. С 1830 г. число железных дорог стало увеличиваться. В середине девятнадцатого столетия сеть железных дорог покрыла всю Европу.

Вместе с тем изменились казавшиеся незыблемыми в течение долгих лет условия человеческих сношений, а именно скорость передвижения. После поражения в России Наполеон совершил путь приблизительно от Вильны до Парижа, т. е. около 1400 миль, в 312 часов. Он ехал с максимальной скоростью, делая менее 5 миль в час. Обычный путешественник не мог бы совершить этот путь и в два раза большее время. Это была, приблизительно, та же скорость, которая считалась максимальной между Римом и Галлией в I веке до P. X. И вот внезапно совершился огромный переворот. Железные дороги сократили этот путь для рядового путешественника до сорока восьми часов. Иначе говоря, они сократили главные европейские расстояния, сводя их к одной десятой их прежнего протяжения. Они сделали возможной административную работу на площади в десять раз большей, чем было доступно раньше. В Европе эта возможность еще не получила своего полного осуществления. Европа все еще пересечена границами, проложенными в эпоху лошади и телеги. В Америке результаты этого нововведения сказались немедленно. Для Соединенных Штатов Америки, распространявшихся на запад, это означало постоянную связь с Вашингтоном, как бы далеко граница не отодвигалась через континент к западу. Это означало единство и цельность, которые при других условиях были бы совершенно невозможны в таком масштабе. Несколько раньше паровоза появился пароход. В 1801 г. был спущен пароход «Chalotte Dundas» на канале «Firth of Clyde», а в 1807 г. американец Фультон появился со своим пароходом «Clermont», снабженным построенными в Англии машинами, и совершавшим рейсы по реке Гудзону выше Нью-Йорка. Первый морской пароход был также построен американцами: это был «Феникс», который отправился из Нью-Йорка (Хобокена) в Филадельфию. Американцам же принадлежал первый пароход, снабженный также и парусами, и пересекший Атлантический океан в 1819 г. Все эти пароходы были колесные, а колесные пароходы не приспособлены к бурным морям. Лопасти легко ломаются, и пароход тогда приходит в негодность. Вот почему он был заменен впоследствии винтовым пароходом. Прежде чем винт вошел во всеобщее употребление, пришлось преодолеть много трудностей. Только в середине прошлого столетия тоннаж океанских пароходов стал превышать тоннаж парусных кораблей. После этого развитие морского транспорта пошло быстрыми шагами. Впервые люди начали переезжать моря и океаны, рассчитывая прибыть к определенному сроку. Переезд через Атлантический океан, который раньше был далеко не надежным предприятием и продолжался несколько недель, а то и месяцев, стал совершаться все быстрее и быстрее, до тех пор, пока в 1910 г. его продолжительность для самого быстрого парохода не была сведена к 5 дням, с точно установленным часом прибытия.

Наряду с развитием парового транспорта на суше и на море, средства сношения людей между собой обогатились еще одним новым и поразительным изобретением, явившимся следствием научных изысканий Вольты, Гальвани и Фарадея в области различных электрических феноменов. В 1835 году был изобретен электрический телеграф. Первый морской кабель был проложен между Францией и Англией в 1851 году. Спустя несколько лет телеграфная система распространилась по всему цивилизованному миру, и известия, передававшиеся раньше крайне медленно от одного пункта к другому, становились теперь всеобщим достоянием одновременно на всем земном шаре.

Железная дорога и электрический телеграф были самым замечательным и революционным изобретением, сильно поразившим воображение масс. Однако, это были лишь первые, несовершенные, хотя и бросающиеся в глаза, плоды мощного научного прогресса. Технические знания и искусства стали развиваться с чрезвычайной быстротой и получили широкое распространение, далеко опередив все предыдущие века. Явлением, сперва гораздо менее заметным в повседневной жизни, но впоследствии еще более значительным, было овладение человеком различными строительными материалами. До середины девятнадцатого века железо извлекалось из руд при помощи древесного угля, затем небольшими кусками его ковали, придавая ему форму. Это был материал, годный для ремесленника. Качество железа и способ его обработки в огромной степени зависели от опытности и уменья отдельного рабочего. Наибольшее количество железа, которое можно было обрабатывать при таких условиях, достигало в шестнадцатом столетии двух или трех тонн. Поэтому существовал определенный максимальный размер пушек. В XVIII веке появились доменные печи и стали распространяться параллельно с развитием применения кокса. До XVIII века мы не встречаем ни вальцованного листового железа (1728 г.), ни вальцованной проволоки и полосового железа (1783 г.). Паровой молот Несмита появился лишь в 1838 г.

Древний мир не мог пользоваться паром вследствие несовершенства металлургии. Паровая машина, даже примитивный паровой насос, не могла получить распространения до тех пор, пока не стали выделывать листового железа. Первые машины кажутся современному глазу жалкими и неуклюжими железными орудиями, и все же они представляли собой высшее достижение металлургической науки того времени. Только в 1856 г. появился бессемеровский способ обработки, а несколько лет спустя (1864 г.) был усовершенствован способ выплавки, очищения и обработки стали и всякого сорта железа в неслыханном прежде масштабе. В настоящее время можно видеть в электрической печи тонны расплавленной стали, бурлящей, словно кипящее молоко в горшке. Ни одно из предшествовавших практических достижений человечества несравнимо по своим последствиям с этим полным овладением человеком огромными массами стали и железа, их структурой и качеством. Железные дороги и ранние машины всякого рода были лишь первыми триумфами новых металлургических методов. Скоро появились корабли из железа и стали, огромные мосты, новые способы построек из стали в огромном масштабе. Люди слишком поздно поняли, что они проектировали свои железные дороги в слишком скромном размере, что они могли организовать свои путешествия со значительно большей скоростью и комфортом и в гораздо более широком масштабе.

До девятнадцатого столетия не было на свете кораблей с грузоподъемностью более 2000 тонн; в настоящее время пароходы в 50 000 тонн никого не удивляют. Есть люди, которые смеются над такого рода «количественным» прогрессом, но такое насмешливое отношение характеризует лишь интеллектуальную ограниченность такого рода людей. Они ошибаются, полагая, что гигантское судно или строение с корпусом из стали есть не что иное, как прежнее судно или постройка, но лишь увеличенные в несколько раз. Современные сооружения в корне отличаются от прежних, – они легче, крепче и сделаны из лучшего и более прочного материала. Теперь уже не господствуют, как прежде, рутинные приемы, но все дело сооружения основано на тонких и сложных вычислениях. При сооружении домов или кораблей старого типа человек зависел от материи: надо было рабски подчиняться материалу со всеми его особенностями. В новых постройках человек овладел материей и свободно воздействует на нее. Представьте себе только массы угля, железа и песку, извлеченные из шахт и ям, выплавленные, очищенные, обработанные и, наконец, повисшие в виде стройного, блестящего купола из стали и стекла на высоте шестисот футов над густонаселенным городом!

Эти подробности прогресса человеческих знаний в области металлургии стали мы привели лишь в виде иллюстрации. Аналогичные данные мы могли бы привести о металлургии меди, олова и множества других металлов – достаточно указать хотя бы на алюминий и никель, – остававшиеся неизвестными до конца XIX века. В этом великом и все развивающемся процессе овладения материалами, различными сортами стекла, камнем и гипсом, красками и тканями кроется причина важнейших революционных достижений человечества в области механики. И, тем не менее, мы пока еще пожинаем лишь первые плоды этой победы. Мы имеем перед собой силу, но должны еще научиться, как ею пользоваться. Многие из первых применений этих даров науки были вульгарны, неразумны, беспомощны или уродливы. Артист и практик еще едва приступили к работе над бесконечным разнообразием материалов, находящихся теперь в их распоряжении.

Параллельно с этим ростом возможностей в области механики шло развитие науки об электричестве. Лишь в восьмидесятых годах XIX века в этой области научного исследования начали появляться результаты, бросавшиеся в глаза даже профану. Затем внезапно появились электрический свет и электрический ток. Постепенно начали становиться достоянием широких масс идеи о превращении энергии, о возможности посылать силу, которая может быть превращена по нашему произволу в механическое движение, в свет или теплоту, по медной проволоке, подобно тому, как мы посылаем воду по трубе.

Руководящую роль в этом великом прогрессе науки играли сначала англичане и французы; но вскоре немцы, испытавшие унижение от Наполеона, выказали столько рвения и настойчивости в научных изысканиях, что оставили своих руководителей позади себя. Что касается британской науки, то она в значительной степени была создана англичанами и шотландцами, работавшими в стороне от обычных центров официальной учености.

Английские университеты того времени были довольно отсталыми в смысле преподавания. Педантическое изучение латинских и греческих классиков стояло почти на первом плане. Образование во Франции, в свою очередь, было связано классическими традициями иезуитских школ, и поэтому немцам нетрудно было организовать группу исследователей, правда, небольшую в сравнении с огромностью открывшихся возможностей, но довольно значительную сравнительно с ничтожным числом английских и французских изобретателей и исследователей. Хотя эта научная работа исследователей и экспериментаторов делала Британию и Францию самыми богатыми и могущественными странами мира, она не делала богатыми и могущественными людей, занимавшихся науками и изобретениями. Есть неизбежно нечто «не от мира сего» в истинном человеке науки: он слишком занят своими изысканиями, чтобы думать о том, как превратить их в звонкую монету. Экономическая эксплуатация его открытий попадает поэтому легко и естественно в руки более предприимчивых людей. Таким образом, оказывается, что многие богатые люди в Великобритании, которых порождала каждая новая фаза научного и технического прогресса, хотя и не проявляли столь же страстного, как схоластики и клерикалы, желания зарезать чудесную курицу, несшую для нации золотые яйца, все же давали этой полезной птице умирать с голоду. Они думали, что изобретателей естественно должны использовать более умные люди.

В этом отношении немцы были немного умнее. Немецкие «ученые» не проявляли этой страстной ненависти к новой науке. Они давали ей развиваться. В свою очередь, и деловые люди и фабриканты в Германии не относились с таким презрением к человеку науки, как их соперники в Великобритании. Они полагали, что поле науки может дать богатый урожай в зависимости от его удобрения. Они поэтому предоставляли людям науки известный простор. Их государственные затраты на научные труды были сравнительно крупнее, и эти затраты дали обильные плоды. Во второй половине XIX столетия немецкий ученый сделал немецкий язык необходимым для каждого научного работника, желающего быть в курсе новейших трудов в своей области; а в некоторых отраслях, в особенности же, в химической, Германия достигла значительного превосходства над своими западными соседями. Результаты научных трудов шестидесятых и семидесятых годов сказались уже в восьмидесятых годах, и Германия, благодаря упорной работе, превзошла Англию и Францию в смысле технического и промышленного прогресса.

Новая фаза в истории изобретений открылась в восьмидесятых годах с появлением нового типа моторов, в которых сила расширения пара была заменена силой расширения взрывчатой смеси. Построенные по этому принципу легкие и чрезвычайно мощные машины стали применять в автомобильном деле; постепенно эти машины были доведены, в отношении легкости и мощности, до такого совершенства, что воздухоплавание, уже давно считавшееся возможным, сделалось практическим завоеванием. Удачная летательная машина, но недостаточно большая, чтобы поднять человека, была построена еще в 1897 г. Лэнгли, профессором Смитсоновского института в Вашингтоне. В 1909 г. аэроплан был уже приспособлен для подъема людей. Перед тем казалось, что скорость, достигнутая, благодаря усовершенствованию железнодорожного и автомобильного сообщения, на время достигла своего максимума. Однако, воздухоплавание ввело новые сокращения расстояний между отдельными пунктами земной поверхности. В XVIII столетии на проезд от Лондона до Эдинбурга требовалось восемь дней; в 1918 г. в докладе Британской комиссии по воздушному транспорту отмечалось, что через несколько лет, вероятно, можно будет в эти же восемь дней совершить перелет от Лондона до Мельбурна, т. е. половину кругосветного путешествия.

Этим поразительным сокращениям расстояний не следует, однако, придавать уже чрезмерного значения. Они являются одной из сторон гораздо более глубокого и значительного процесса расширения человеческих возможностей. Агрономия и агрономическая химия сделали совершенно аналогичные успехи в XIX столетии. Люди научились удобрять почву и стали собирать урожаи в четыре и пять раз более тех, которые получались с той же площади в семнадцатом веке. Еще более поразительных успехов достигла медицина. Возросла средняя продолжительность человеческой жизни, возросла производительность труда, менее значительной стала убыль жизненных сил, падающая на болезни.

Все это вместе взятое вызвало столь глубокие перемены в человеческой жизни, что создалась новая эпоха в истории. Эта революция в механике совершилась в течение одного столетия. За этот промежуток времени человечество в смысле улучшения материальных условий своего существования сделало более крупный шаг вперед, чем за весь долгий период времени между палеолитической эпохой и началом земледелия или же от эпохи фараона Пиопи до Георга III. Была создана могущественная материальная база для всех человеческих дел. Этот переворот в механике, естественно, требует огромных изменений во всех наших социальных, экономических и политических методах. Изменения же эти по необходимости отставали от развития революции в механике, да и в настоящее время они все еще находятся в зачаточном состоянии.

Глава LVIII. Революция в промышленности

В исторической литературе часто замечается тенденция к смешению того, что мы называем здесь революцией в механике, представляющей собой нечто совершенно новое в человеческой жизни, возникшее в результате развития организованной науки, новый шаг вперед, подобно изобретению земледелия или открытию металлов, – с явлением, совершенно отличным по своему происхождению, уже имевшим прецедент в истории, а именно – с социальным и финансовым прогрессом, называемым революцией в промышленности. Оба процесса шли параллельно, постоянно влияя друг на друга, но они были в корне и по существу различны. Революция в промышленности произошла бы и тогда, если бы не было ни угля, ни пара, ни машин. Но в этом случае революция по своему характеру более приближалась бы к социальной и финансовой эволюции последнего периода Римской республики. Повторилось бы обезземеление свободных земледельцев, повторились бы и трудовые артели, крупные поместья, огромные капиталы и разрушительный в социальном отношении финансовый процесс.

Даже фабричные методы работы появились еще до введения машин и применения механической энергии. Фабрики явились результатом не машин, а «разделения труда». Задолго до того, как были введены в промышленных целях водяные турбины, специально обученные и жестоко эксплуатируемые рабочие клеили ящики из картона для модных товаров, делали мебель, раскрашивали карты, изготовляли иллюстрации для книг и т. д. Фабрики имелись в Риме еще во времена Августа. Новые книги, например, диктовались целому ряду переписчиков на фабриках, принадлежавших книгопродавцам. Внимательный читатель Дефо и политических памфлетов Филдинга знает, что идея собирания бедняков в различные учреждения для коллективного труда была известна в Англии в конце XVII века. Намеки на это можно найти в «Утопии» Мора (1516). Вышеописанные явления были результатом социального развития, а не прогресса механики. До середины XVIII столетия и даже дольше социальная и экономическая история Западной Европы фактически повторяла тот путь, по которому шло Римское государство в последние три века до Р. X. Но политические раздоры в Европе, политические возмущения против монархии, непокорность народных масс и, может быть, особая склонность западно-европейского ума к новым идеям в механике и изобретениям – все это дало описанному процессу совершенно новое направление. Идеи человеческой солидарности получили, благодаря христианству, значительно большее распространение в ново-европейском мире; политическая власть не была уже столь сконцентрирована в одних руках, и энергичный человек в своем стремлении к богатству охотно отвращался от идеи рабства и рабского труда и усваивал значение могущества механики и машин.

Революция в механике, т. е. развитие изобретений и открытий в механике было новым явлением в человеческом опыте, и оно шло своим путем, независимо от вызываемых им последствий в социальной, политической, экономической и промышленной жизни. Революция в промышленности, напротив того, подобно большинству социальных явлений, находилась и находится под все усиливающимся влиянием условий жизни, непрерывно изменяющихся в зависимости от революции в механике. Существенное различие между накоплением богатств, вытеснением мелких землевладельцев и других мелких промышленников и периодом расцвета крупных финансовых операций в последние века Римской республики, с одной стороны, и весьма аналогичной концентрацией капитала в XVIII и XIX столетиях, с другой, – коренится в глубоком отличии в характере современного труда, отличии, вызванном революцией в механике. Силой древнего мира была сила человека; все зависело, в конечном счете, от двигательной силы человеческих мускулов – мускулов невежественных и подъяремных людей. Известную роль играла также в незначительном количестве мускульная сила животных – быков, лошадей и т. п. Когда надо было поднимать какую-либо тяжесть, ее поднимали люди; когда надо было ломать камень, его ломали люди; когда надо было вспахать поле, его вспахивали люди и быки. Римским эквивалентом парохода была галера с обливающимися потом гребцами. Огромная часть человечества в раннюю эпоху цивилизации была занята чисто механической тяжелой работой. Введение машин, приводимых в движение неодушевленной энергией, вначале, казалось, не обещало облегчения от этого тяжелого и неинтеллигентного труда. Массы людей были заняты рытьем каналов, земляными работами при проведении железных дорог и т. п. Число рудокопов возрастало с невероятной быстротой. Но в то же время, еще гораздо в большей степени увеличивалось количество различных продуктов и удобств. Когда наступил XIX век, стала еще очевиднее логика нового положения вещей. Не было более нужды в человеческих существах, как в источнике слепой физической силы. То, что могло быть сделано физической силой человека, могло быть сделано скорее и лучше машиной. Человек нужен был теперь лишь там, где требовалось применение сознательного выбора и разумности. Человек требовался лишь как человек. Раб, бывший основой всех предшествовавших цивилизаций, существо, предназначенное к слепому повиновению, человек, мозг которого был лишь излишним придатком, стал не нужен для блага человечества.

Это было справедливо, как для древних отраслей промышленности, каковы земледелие и горное дело, так и для новейших металлургических процессов. Машины с большим успехом заменили труд десятков людей, занятых вспашкой, обсеменением и уборкой полей. Римская цивилизация была построена на бесправной массе дешевых рабов; современная цивилизация строится на дешевой механической силе. В течение столетия механическая сила становилась все дешевле, а труд дороже. Если машинам пришлось в течение одного-двух поколений ждать своей очереди для введения в горном деле, то это просто потому, что одно время человеческий труд был дешевле машин.

Описанное явление внесло коренной переворот в условия человеческого существования. В прежние периоды цивилизации всякий богатый человек и сановник считал необходимым содержать массу рабов. С наступлением XIX века в лучших умах стало крепнуть убеждение, что простой человек уже не должен быть рабом, что его следует воспитать, просветить, хотя бы для достижения большей «производительности труда», что необходимо, чтобы он понимал, что он делает. Зачатки народного образования в Европе относятся к первым годам проповеди христианства, то же самое было и в Азии, всюду, где утверждался ислам: необходимо было дать верующему возможность хоть сколько-нибудь усвоить новую веру, долженствовавшую принести ему спасение и научить его читать священные книги, где эта вера была изложена. Взаимное соперничество отдельных течений в христианстве, из которых каждое стремилось привлечь к себе возможно больше приверженцев, приготовило почву для развития народного образования. В Англии, например, в тридцатых и сороковых годах девятнадцатого столетия споры различных сект и стремление их завербовать юных приверженцев вызвали к жизни ряд соперничавших между собой образовательных учреждений для детей: церковные «национальные» школы, «британские» школы диссидентов и даже начальные католические школы. Вторая половина XIX века была периодом быстрого роста народного образования во всей Западной Европе. Параллельного роста образования в высших классах не происходило; конечно, и там заметен был прогресс, но не в такой степени. Благодаря этому, пропасть, разделявшая до сих пор мир на образованных людей и безграмотную массу, почти исчезла и свелась к едва заметной разнице в образовательном уровне. За спиной этого процесса происходила революция в механике, на первый взгляд как будто независимая от социальных условий, но в действительности неутомимо требовавшая полного уничтожения безграмотности во всем мире.