Лучший друг, пьеса и прекрасная Мери

Я пришёл. На пороге кабинета меня встретила маленькая, полная женщина, лет 55, в чёрном костюме. Лицо её было необыкновенно доброжелательно. Она пригласила меня сесть в большое, кожаное кресло, а сама села в другое, напротив. И беседа началась. Сначала всё было хорошо: завлит ласково и внимательно расспрашивала меня о моей жизни, о моём писательском опыте… Я, смеясь, сказал, что опыта у меня нет совершенно, что это первая моя пьеса… Завлит сказала, что она это поняла… И странно посмотрела на меня… Потом стала говорить о пьесе… И вот тут я пришёл в страшное замешательство: кто-то из нас был явно сумасшедший! Либо она, либо я! Но – кто?!

То, что завлит говорила, казалось мне запредельной, сверхъестественной ерундой… Просто идиотизмом! Но ведь она свой человек в театральном мире, и если бы у неё «не все были бы дома», то её, конечно бы, выперли из театра… Но, вот она сидит напротив меня… И не проявляя никаких признаков сумасшествия, говорит совершенно безумные вещи! Сделав серьёзное, и даже скорбное лицо, она сказала, что пьеса моя не в меру мрачна, и лишена обычного для советского человека, оптимизма.

(Я подскочил! Как мрачна?! Это же весёлая комедия! И при чём тут оптимизм? Я ведь писал не об этом!) Не обращая внимания на мою нервную реакцию, завлит говорила дальше: в вашей пьесе, все действующие лица – воры. (Это была правда. Воры. Ну и что?) А воры не лучший объект для социального и психологического исследования. (Я обалдел. Где она видит исследования? Я комедию написал про жуликов! И всё! Что она мелет?!) Поэтому моя пьеса, не отражающая проблемы советского человека, не может быть интересна современному театру. (А мои воры разве не советские люди? Или у нас их нет? Тогда кто сидит, тысячами, в советских лагерях? Кто грабит, ворует, убивает? Инопланетяне?! И, неужели, наших советских людей интересуют только «проблемы»? ) Когда завлит закончила свою лекцию, я искренне высказал ей своё изумление по поводу того, что услышал от неё. Завлит снисходительно улыбнулась и вернула мне пьесу. Пожелав мне дальнейших успехов, проводила меня до двери своего кабинета. В догонку она сказала, что главным качеством советского драматурга должно быть мужество… Я не понял, и обернулся… Завлит улыбалась… Глаза были злые… Она была похожа на маленькое, хитренькое, ядовитое, чёрное яблочко… Мужество, мужество… Потом я всё понял, конечно… Но не сразу понял, сколько его было нужно, этого мужества!

На улице я зашёл в магазин, купил чекушку коньяка, и стоя лицом к стене, быстро её выпил… Потом съел холодный, слегка мокрый пирожок, и поехал домой. Сидя в троллейбусе я думал: может быть это она одна такая чокнутая? Может быть, в других театрах сидят нормальные завлиты?

Я не ошибался. «Нормальные» завлиты были. Но все они говорили приблизительно то же самое, что и «ненормальные».

Я почувствовал себя загнанным в угол. Я не знал, что делать. Я, как мне казалось, незаслуженно и случайно попал в капкан маразма… Или абсурда… Это всё равно.

Маме я, естественно, всё рассказал, и она предложила такой вариант: разослать пьесу известным драматургам, и если они прочтут её, что маловероятно, но возможно, выслушать их точку зрения… И поступить с пьесой так, как они посоветуют. Я её послушался, разослал пьесу и стал ждать.

Я понимал, что впереди праздники и ждать реакции драматургов раньше середины февраля глупо. И может быть вообще глупо. Но я ждал! От телефонных звонков вздрагивал… Почти не пил… Не ходил в гости… Читал с утра до ночи… Пробовал писать, но был так рассеян, что не мог написать ни строчки… 30 декабря позвонила Мери и сказала, что может «осчастливить меня визитом».

С Мери меня познакомил Учитель. Три года тому назад.

Мы с Учителем вместе служили в армии, в Ансамбле песни и пляски. Он после ГИТИСа, я после консерватории. Он числился заместителем ведущего концертов. А я пел. Хотя голоса у меня не было. Но поскольку моя фамилия была однажды произнесена человеком в маршальских погонах, то считалось, что голос у меня был… Причём хороший….

Служили мы очень весело. В 8 утра мы собирались в Ансамбле, переодевались в военную форму, которую всегда носили с собой в чемоданчиках, и «служили». То есть собирались в пустой раздевалке, и рассказывали всякую смешную чепуху… Пили пиво, издевались, по тихой, над начальством…

С 11 до 14 была репетиция вместе с основным составом Ансамбля. Потом вольнонаёмные (артисты) уходили домой, а нас в 16 часов отпускали до следующего утра.

Нас, солдатиков, было 15 человек: баянисты, виолончелист, вокалисты, был знаменитый домрист и ещё несколько балалаечников.

У всех у нас было высшее музыкальное образование, и в творческом отношении мы были люди вполне серьёзные, но иначе как «сачки» нас не называли. И это было справедливо… Настоящая служба была в частях… А мы… Что можно было сказать о нас? Если коротко описать наше состояние, то мы почти серьёзно ощущали себя избранниками Божьими, и поэтому были постоянно счастливы… Постоянное ощущение избранности – очень приятное чувство. Совершенно непонятно как оно может надоесть. Я слышал, что кто-то жаловался, что надоедает. Бедняжки!

Однажды утром в Ансамбле появился Учитель с какой-то девушкой. Мы насторожились.

– Вот, знакомтесь, – задыхаясь от быстрого хода, сказал Учитель. И вытащив из кармана бутылку пива, пару раз отхлебнул.

– Королева красоты института театрального искусства, и земного шара вообще. Будущий театровед. Захотела на вас, мудаков, посмотреть. Очень она, знаете ли, любопытна. Зовут её Мери. И никак иначе. Она из Армавира. То ли казачка, то ли персиянка. Тайна мирового масштаба. Не вздумайте ей делать предложение сразу, моментально… Уже было несколько… Со смертельным исходом! – договорил Учитель, и завалился на гору шинелей, лежащих на полу. Допивать пиво.

Девушка засмеялась.

– Дурак, что ты болтаешь! Ты оставишь меня без женихов! Не верьте ему, мальчики, я нормальная тихая девушка. Идеальная жена.

Мери не спеша, сняла смешную, разноцветную, вязаную шапочку под «будёновку», и модную, дорогую дублёнку. Только сейчас мы её разглядели. И оцепенели. Окаменели. Не могли дышать. Перед нами стояла настоящая восточная красавица. Как её описать? И нужно ли? Ну, восточная красавица, что тут неясного? Одна деталь! От неё исходил свет удивительной душевной чистоты… Она казалась неземным существом… Никто из нас подобной девушки никогда не видел. Красивых – видели, но прекрасная – впервые стояла перед нами. Остальное пунктиром.

Чёрные, сияющие глаза смотрели на нас весело и дружелюбно. Волосы, аккуратно, модно подстриженные, блестели словно чёрный шёлк. Она была среднего роста, гибкая, очень тонкая в талии… Но всё женское в ней было развито так сильно, округло и соблазнительно, что мы, впервые столкнувшись с подобным чудом природы, буквально сошли с ума, не зная как себя вести, не понимая, что делать… Мы стояли и восторженно и глупо смеялись, словно нанюхались кокаину.

Мери прекрасно знала, какое она производит впечатление. Особенно на очень молодых мужчин. Она села на стул, подставленный ей широкозадым виолончелистом Серёжей К. и стала нас весело рассматривать. Она ждала, когда мы придём в себя, и наша встреча станет такой, какой она и должна была быть: шутки, смех, комплименты… Конечно, огромная влюблённость в неё, но здоровая, без массового паралича!

Ну, и конечно, всё так и произошло, как хотелось Мери: мы все сразу влюбились в неё. И всё в Ансамбле завертелось вокруг неё. Со скоростью звука появились два торта, шампанское, и докторская колбаса. Над колбасой она смеялась. Шутя, сказала, что всегда мечтала попробовать «военную еду». Учитель мрачно поглядывал на нас и молча пил вино.

Вечером мы: я, Мери, Учитель, и мой однокурсник Марик, который тоже служил с нами, переместились ко мне. Мама была на дежурстве. Голова моя горела: а вдруг что-то получится?! Вот она, Мери, рядом… Пьёт чай с вареньем и смеётся… Марик съел два куска торта и уехал. Он был женат на очень красивой девочке, в характере которой было что-то, ну скажем, слегка деспотическое… После её звонка Марик побежал домой, доедая торт на ходу.

Мери подошла к окну, посмотрела в него, на нашу знаменитую башенку:

– Я уже была в этом доме, кажется… В гостях у артиста Н. (произнесла знаменитую фамилию). Он ведь здесь живёт?

Я сказал, что здесь. И мгновенно возненавидел артиста.

Учитель ехидно буркнул:

– Везде-то ты была…

– Я ещё нигде не была, -печально улыбнувшись, ответила Мери. И я понял, что сейчас она уедет.

Я утащил Учителя на кухню, и стал умолять его сделать так, чтобы Мери осталась у меня. Учитель оглянулся, потом тихо, отчётливо сказал:

– Только через мой труп. Хочешь ещё пожить? Держись от неё подальше. Завтра я тебе всё объясню.

И они уехали. Мери на прощанье поцеловала меня. Поблагодарила за гостеприимство. Дверь за ними захлопнулась. Неожиданный поцелуй Мери ошеломил меня. Зачем она это сделала? Как мне теперь жить? Что завтра мне скажет Учитель? Что это значит: хочешь жить, держись от неё подальше? Да я уже без неё не могу! И если всё так загадочно и опасно, то зачем он привёз её к нам?!

Утром Учитель приехал трезвый и серьёзный. Даже отказался от пива. Мы ушли с ним в дальний угол раздевалки, и сели на старые, разбитые стулья. Учитель осмотрелся, осторожно закурил (это запрещалось), пару раз глотнул дым, потушил сигарету, и стал рассказывать мне о Мери.

– Забудь её. Заставь себя. Я подлец, что привёз её к вам. Но она меня упросила! А когда она просит, ей нельзя отказать, потому что она демон! Натуральный! Из ада! Она как-то так умеет влиять на человека, что он ей обязательно подчиняется. Прекрасные глаза светятся лаской, нежностью, добротой… Она прильнёт к тебе, поцелует, сука… Ты заметил, что от её поцелуя огонь по телу бежит, и мозги с винта слетают?

Я кивнул. Как не заметить? Учитель опять осторожно курнул, и продолжил:

– Мы познакомились два года назад. Я перешёл на последний курс уже в ранге звезды. Она поступила на первый, на театроведческий. Это была бомба! Все наши институтские красотки померкли, скисли! Мы недоумевали, почему она выбрала театроведческий? Это с её-то космической красотой! Да она тут же бы получила главную роль в какой-нибудь киношке! Тут же бы стала звездой! Но её не интересовало искусство кино. Ей нравились совсем другие вещи. Как только она появилась, за ней сразу стали ходить табунами. Ухажёров она меняла, чуть ли не каждый день. Самые красивые ребята получили твёрдую отставку. Но при этом, она ни с кем не спала. Она просто просила оставить её в покое, и принимала ухаживания другой жертвы. Единственный, кто добился великого счастья потрахаться с ней – был я. И тогда я узнал её тайну. Её суть! Зерно, мать твою, её существа!

– Почему ты? —тупо спросил я. Я знал, что иначе и быть не могло. Учитель был красив, остроумен, знаменит, обаятелен… Кто устоит? И зачем? Но, всё-таки спросил.

– Не знаю, – устало сказал Учитель. – Может быть потому, что со мной интересно было ходить по улицам. Все оглядываются. Улыбаются. Женщинам нравятся такие кавалеры… Они и сами ощущают себя звёздами. Однажды мы с Мери зашли в ресторан Дома Кино. Меня там встречали очень приветливо, а тут ещё и Мери со мной. Когда оно вошла в зал ресторана… Так кротко, скромно… Все мужики перестали жрать, и выпучились на неё. Дам перекосило… Мы сели за стол и заказали вино… Напротив нас, за длинным столом сидел целый взвод известных режиссёров, операторов и артистов… Они тоже забыли про свои шашлыки и выпучились на Мери… Она стала смеяться. Ситуация её не удивляла, она её развлекала. Мы с ней в этот вечер крепко выпили, и она, вдруг, пригласила меня к себе, чего раньше не делала… Квартиру Мери снимала в страшно дорогом месте, в Лаврушинском переулке… Причём не какую-нибудь однокомнатную, величиной со спичечный коробок, а двухкомнатную, большую, очень хорошо обставленную… На какие деньги? Я спросил, она не ответила, и поставила на стол две бутылки французского шампанского… В этот день я остался у неё. Я ликовал! Я буду спать с неприступной Мери! Ура! Но я ликовал напрасно… Мери на мою страсть никак не реагировала… И у меня появилось ощущение, что я насилую труп… Я потребовал объяснений. Мери принесла бутылку водки и всё мне рассказала. Четыре года тому назад она вышла замуж за одного парня в своём Армавире… Она была, как там и полагается, девственницей, любила своего жениха, и мечтала о детях и нормальной семейной жизни. Но – хрен вам на рыло! Чтоб душа не ныла! Выяснилось, что она не испытывает никакого интереса к сексуальным отношениям с мужчиной. К тому же врачи сказали, что у неё не может быть детей. Мери бросила мужа, и пошла по рукам. Может быть, какой-нибудь орёл… Нет, орлы были, но эффект тот же – полное равнодушие. Она спала и с бабами. А это вообще вызвало отвращение. Тогда она рванула в Москву. Зачем? Она не знала. Но надо же что-то делать… Куда-то бежать… И она прибежала в ГИТИС, поскольку она девка умная и талантливая. И стала учиться.