Очаг

– А вас они куда везут, Оразгылыч?

– Бог его знает, акга! Они ссылают, куда захотят, а мы едем туда, куда они нас посылают.

– Хотя слухи, что они увозят людей – кого в Сибирь, а кого к Сырдарье.

– Ничего неизвестно. Хорошо бы нам вместе оказаться. Но разве они послушают нас?

– Похоже, они предпочтут, чтобы мы были врозь, но никак не вместе.

Не успели братья наговориться, как их тут же окружили односельчане и знакомые. Но когда воины ОГПУ стали подгонять толпу, требуя двигаться с вещами вперёд, семья Кымыша-дузчы, так неожиданно соединившаяся в этом чужом месте и хотя на короткое время почувствовавшая себя счастливо, как это было всегда, мечтая о возвращении на Родину, с болью в сердце распрощались. «Да поможет всем нам Аллах! Быть вместе с народом всегда праздник!» – с этими словами они попрощались покинули друг друга. Толпа молча смотрела на это грустное расставание, и каждый присутствующий в эти минуты думал о своей разлуке с Родиной.

* * *

Семью Оразгелди отправляли в ссылку ровно через десять дней после прибытия в Мары. Солнце уже пошло на закат, однако температура воздуха всё ещё оставалась довольно высокой. От земли исходил жар. Высокий, с маузером на боку, начальник ОГПУ, вот уже несколько дней вместе с солдатами охранявший ссыльных, взобравшись на пригорок, называл имена тех семей, которые по очереди должны отправляться в ссылку. Пригладив ладонью свои редкие усики под внушительным носом, добавил: «Названные люди должны взять свои вещи и последовать за мной!» Сам же пошёл вперёд. Огромная толпа пришла в движение. Сунув между одеялами прихваченную из дома одежду, Оразгелди закинул весь тюк за спину. Огулджума закрепила на своей спине мешок с провизией и взяла на руки Рахмангулы. В одной руке Алланазар держал посуду с водой, а другой рукой, как было велено, держал за руку младшего брата Рахманназара и осторожно вёл его рядом с собой. Любознательный Рахманназар, глядя по сторонам, задавал множество вопросов:

– Акга, мы теперь домой поедем?

– Гмм-м…

– А мой брат Аганазар к бабушке поехал? Давай поедем домой не в поезде, там жарко!

Не получая от взрослых ответа, мальчик с любопытством озирался по сторонам, считая, что они собрались домой. Бдительные воины ОГПУ подвели людей к грузовому составу, стоявшему поодаль от вокзала. При виде этих вагонов люди поняли, что их точно не оставят поблизости.

Народу вокруг становилось всё больше. Прознав об этой отправке откуда-то, жители окрестностей Мары приехали на станцию, чтобы хотя бы ещё раз увидеться со своими родными и попрощаться с ними навсегда. Некоторые из тех, кто пришёл сюда проститься с родственниками, вытянув шеи, выглядывали из-за спин стоявших стеной воинов, отыскивая глазами своих людей среди ссыльных. Но были и те, кто, сидя в седле коня, носились туда-сюда. И только поздно вечером снова зачитали имена, семьи загрузили в вагоны, и те тронулись в путь.

Видя садящихся в вагон женщин с плачущими детьми на руках, детишек, не понимающих, что происходит, и, вертя головами, высматривают своих родных в поисках защиты, люди переживали за них, расстраивались, страдали. Работники ОГПУ, похожие на норовистых коней, нахмурившись, отгоняли толпу любопытных:

– Эй, а ну, вернись назад! Куда ты прёшься?

– Брат уезжает, брат…

– Отойди, кулаки не могут быть братьями пролетариям. Уйди, иначе прикладом винтовки по голове получишь!

– Куда их вообще ссылают, куда повезут?

– Туда, где кончается земля.

– Господи, конец земли – это где?

Поначалу внутри вагон показался просторным, но по мере того, как его заполняли люди вместе со своим имуществом, пространства в вагоне становилось всё меньше и уже. Когда его заполняли, вагон был пустым, и в нём стоял горький запах конского навоза, как будто перед этим в нём перевозили лошадей.

Разместив жену и пожитки рядом с некотороыми своими земляками из Пенди, Оразгелди вместе с Алланазаром пришли помочь еще не поднявшихщся толпившемуся у входа народу. Неподалёку от вагона стояли люди и выкрикивали слова прощания и напутствия родственникам из окрестностей Мары, которых также увозили этим поездом. Скоро их возгласы тонули в гуле голосов, но им казалось, что сказанные ими слова непременно доходят до слуха своих родных и близких. Были и те, кто не в силах устоять на одном месте, метались возле вокзала из стороны в сторону, крича и размахивая руками. Перед тем, как людей увезут в неизвестность, им хотелось ещё хоть раз обнять своих близких, прижать к сердцу. Подойдя к двери вагона, Алланазар увидел своего нового товарища Чолука. Тот был в тюбетейке, держался за полу дона отца, который, вытянув шею, с кем-то переговаривался. Протиснувшись сквозь плотную толпу людей, подошёл к мальчику. Увидев друга, Чолук радостно улыбнулся и, немного подвинувшись, дал тому место рядом с собой. Отец Чолука разговаривал со стоявшим прямо перед ним круглолицим белобородым стариком в вывернутой наизнанку кожаной папахе. Было видно, что он только что подошёл, с лица его стекали крупные капли пота. Речь его была взволнованной:

– Пусть ваша дорога будет светлой, возвращайтесь живыми и здоровыми!

– Да услышит вас Господь, дядя Мерген!

– Даст Бог, так и будет!

Разговаривая со стариком, отец Чолука выжидающе смотрел поверх головы своего собеседника вдаль, похоже, он ещё кого-то хотел увидеть. Алланазар встал рядом с другом, и они взялись за руки. Было что-то общее в этих мальчиках, потому что они с первой же встречи прикипели друг к другу, стали неразлучными друзьями. На берегу реки Чолук говорил своему новому другу: «Алланазар, наш дом недалеко отсюда. Если перейти через пешеходный мост и идти по дороге к базару, идти и идти, дойдешь до Гёкчи, а дальше, как только пройдёшь мечеть Абдуллы ишана, будет там наш дом». Там живёт наш род Атинцы.

Алланазар тоже рассказал, откуда он приехал, на что мальчик воскликнул:

– Ого, как далеко отсюда твой дом!..

В этом время его отец спрашивал знакомого старика:

– Дядя Мерген, а почему наш Берди не пришёл?

– Да я и сам только что узнал о вашем отправлении. И как только узнал, сразу же сел на ишака и помчался сюда. А к нему на работу отправил мальчишку, чтобы он сообщил, что его брата увозят из Мары. Может, ещё покажется.

– Он и вчера вечером, обманув стражей, пересёк реку, привёз нам всякой разной зелени, бахчевых, долго разговаривал с нами.

– Если узнает, найдёт способ показаться здесь.

– Гмм, – хмыкнул отец Чолука и снова беспокойным взглядом посмотрел по сторонам.

Вдалеке, где-то над Мары, появилось густое пыльное облако. Кажется, погода что-то задумала. В словах людей, переживающих мгновения разлуки с близкими, чувствовались усталость и безнадёжность, неприятие происходящего. Прозвенел первый звонок, состав вздрогнул, заскрипел, издавая глухие звуки, стал раскачиваться, давая понять, что везёт на себе немалый груз. Где-то далеко прозвучал басовитый гудок паровоза.

Люди всё ещё стояли у входа, своих вагонов, словно надеялись на то, что вот сейчас появится некто и остановит состав, а им всем скажут «выходите!». Они жадно смотрели по сторонам.

Вдруг стоявший рядом с отцом Чолук, вытянув руку и узнав бегущего человека, радостно закричал:

– Папа, вон дядя Берди, смотри, дядя Берди прибежал!

Вдали показался крупный человек, раздвигая руками, словно вёслами, толпу, он пробирался вперёд. Услышав знакомый голос племянника, он с ещё большим усердием стал продвигаться вперёд.

– Чолук, Чолук джан, мальчик наш родной!

– Дядя Берди, счастливо оставаться! – в голосе мальчика были слёзы, его слова утонули в стуке колёс двинувшегося состава.

– Кумуш гелнедже, агам… Чолук джан!..

Его поведение напоминало метания волчицы, у которой увели дитя, и теперь она пытается вернуть его себе, идёт в наступление.

– Дядя Берди, мы обязательно вернёмся в наш Мары…

Стук колёс набирающего скорость поезда поглотил слова плачущего мальчика.

Этот звук заглушил и последние слова Берди, который всё ещё бежал за поездом. В этот момент тысячи людей навсегда расставались со своей родиной. Внутри вагона появился тихий плач женщин, смирившихся со своей судьбой. Женщины плакали, прикусив яшмаки и сжав кулаки.

И в этот момент кто-то из ссыльных, не в силах справиться со своей бедой, неожиданно запел дрожащим голосом:

– Мару-шаху-джахан, Родина моя,

Как много счастья я познал на твоей земле…

Поначалу люди просто слушали пение, но постепенно стали подхватывать известные им слова, и вскоре в вагоне уже звучал разноголосый хор.

Песня рвала душу. Это была прощальная песня, написанная Гара поэтом около ста лет назад, когда он вместе с родными был вынужден покинуть Мары. С тех пор эта песня стала гимном униженных и оскорблённых жителей Мары, они исполняли её во время прощания со своим любимым городом. Песня стала высоким гимном вечного города Мары. И до сих пор она, как и прежде от души, звучала свежо и мощно.

Скоро купол вечного страдальца древнего Мерва снова накрыл скорбный туман переходящей в ночь тьмы…

На следующий день после отправки ссыльных из Марыйского ОГПУ наверх, в республиканское ОГПУ ушла телеграмма следующего содержания: «Вчера из разных районов республики (из Тахтабазара, Иолотани, Мары, Туркменкала, Теджена, Серахса, Геоктепе, Бахардена, Сакарчаги, Байрамали) прибывшие в Мары раскулаченные количеством 160 семей отправлены в ссылку. Во время отправки кулацкие семьи никакого сопротивления не оказали».

      Начальник Марыйского областного ОГПУ

      Вадим Гайхаров. Мары, 1932 год.

ГЛАВА

III

1931 год стал временем, когда раскулачивание дайхан в Туркменистане приобрело невиданный размах. Тысячи туркменских семей из Мары, Ахала, Балкана, Лебапа, Дашогуза были сосланы в Сибирь, на Украину, в Узбекистан и Казахстан. Вместе с ними разделить их горькую судьбу пришлось и детям. Всё более успешной становилась деятельность работников ОГПУ, стремящихся показать свою преданность новой власти.

После того, как началось раскулачивание, село Союнали разделилось на два лагеря: на тех, кого раскулачивают, и тех, кто ещё не подвергся этому. Но это расслоение началось не сегодня, начало этому явлению было положено в те далёкие годы, когда большевики, размахивая шашками, утверждали свою власть. С тех пор кто-то был расстрелян, кто-то изгнан из страны, а кому-то новая власть даровала должности и обещаниями привлекала на свою сторону. Но и до сих пор эта власть не любила состоятельных людей и всячески истребляла их.

Через полмесяца после высылки детей Кымыш-дузчы вернулся с бахчи в село в надежде узнать хоть какие-то вести о своих сыновьях. В тот день, когда забрали сыновей, к вечеру Кымыш сел на своего ишака и уехал на бахчу. Он знал, что после случившегося не сможет находиться в доме. В их дом пришла беда. В таких случаях свою боль лучше всего терпеть наедине с открытым полем. Здесь ты можешь чем-то занять себя, отвлечься от гнетущих мыслей, можешь что-то увидеть, и это тоже отвлечёт твое внимание, и ты почувствуешь себя так, словно кто-то искренне сочувствует тебе и разделяет с тобой твою боль.

С этого дня все новости он узнавал от внучки Огулбике, которая практически каждый день приезжала проведать деда, от него же увозила с собой дыни, фасоль и мешок травы для животных.

С поля он привёз с собой и целый хурджун дынь. Обычно, когда он возвращался с бахчи, его встречали внуки, они помогали ему слезть с ишака, разгрузить мешки с дынями, а потом привязывали ишака. Старику почудилось, что вот сейчас откуда-то выскочат Алланазар с Аганазаром. Направляясь к дому, посмотрел по сторонам и спросил у внучек:

– Бабушка дома?

Акджагуль без причины упрекнула Огулбике, которая в это время вела ишака в стойло:

– Смотри, крепче привяжи его, а то привяжешь кое-как, как в прошлый раз, он отвяжется и убежит!

– Не буду привязывать, возьми, и сама отведи и привяжи, если мне не веришь! – Огулбике резко обернулась, готовая бросить верёвку для привязи ишака в руки сестры.

В это время со стороны коровника показалась Джемал, в подоле платья она несла смешанные с саманом лепёшки коровьего навоза. Любящим голосом стала отчитывать внучек:

– Крикливые козы, вы когда-нибудь прекратите цепляться друг к другу!

Джемал мама высыпала из подола кизяки возле очага, и услышала голос Кымыша-дузчы:

– Есть какие-нибудь известия от ребят, жена?

– Ай-ей, какие ещё известия, уехали с концами, ни слуху, ни духу…– расстроенно произнесла Джемал мама, и из глаз её покатились слёзы.

– А вдруг откуда-то придут хоть какие-то вести?

– Сидим и просим Бога об этом.

Сейчас этот мир показался старикам особенно суровым.

– Бабушка, если наших увезли в Сибирь, они ещё даже не добрались туда, – включилась в разговор подошедшая к ним Огулбике.

Джемал мама нахмурилась, ей не нравилось, что девчонки вмешиваются в разговоры старших.

– Вечно эта девчонка что-нибудь ляпнет. Спрашивается, откуда тебе знать, что такое Сибирь и где она находится?

– Знаю, дедушка, – уверенно ответила Огулбике и посмотрела на деда, ища в его лице поддержки. – Учительница в школе показала нам одну вещь, картой называется. Так вот, на этой карте видно, как далеко от Ашхабада и Мары находится Сибирь, и ещё дальше от Москвы. А ещё там очень холодно. Говорят, люди там едят мясо медведя…

Аю, чем болтать попусту, лучше пойди, наполни тунче и поставь на огонь, сделай для деда чай! – распорядилась Джемал мама.

Войдя в дом, чтобы переодеться, Кымыш-дузчы обратил внимание на то, как похудела внучка Акджагуль, которую он не видел несколько дней. Ему стало жаль девочку. «Наверно, ребёнок не может перенести расставание с родителями», – подумал старик, снова вспомнив о своих угнанных детях, расстроился. Пока Кымыш-дузчы пил чай, Джемал мама рассказала ему, что Баллы съездил в Мары и узнал, что ссыльных оттуда уже увезли, что у него на железной дороге в Мары есть знакомый, он ещё раз съездит туда и уточнит, куда – увезли людей. Пока жена рассказывала о Баллы, старик вспомнил, о чём хотел спросить по возвращении в село. Его беспокоило исчезновение младшего брата Ахмета, которого не видели в селе уже больше месяца.

– Ахмет до сих пор не показывался?

– Нет, – коротко, без настроения ответила Джемал мама, наливая и себе в пиалу чая из чайника мужа.

– Хорошо, если этот прохвост не напорется на что-нибудь!

– Ничего не боится. Пообещал перевести в Афганистан оставшееся здесь имущество и скот ещё одного бая. Как бы не попал в перестрелку на границе.

– Видно, нет его поблизости, иначе, где бы он ни был, узнав, что его старших братьев отправляют в ссылку, обязательно появился бы здесь.

– Хорошо, что его не было здесь в тот момент, – высказала своё мнение Джемал мама. – А то, не приведи Господь, устроил бы тут потасовку и ещё больше накалил обстановку.

Она и в самом деле была рада, что Ахмета в этот момент не было в селе. Джемал маме никогда не нравилась бесшабашность деверя. Она видела, сколько неприятностей бяшбелаларам доставляет поведение этого взрослого человек. В последнее время наставляли Кымыш-дузчы и его старший сын Оразгелди, советовали, как следует себя вести. А других он не очень-то и слушал.

Однажды Джемал мама выразила своё недовольство Ахметом, на что Кымыш-дузчы сказал:

– Хорошо, что все мы разные, и среди нас есть такой смелый человек, как Ахмет. Если бы его не побаивались, нашлось бы много людей, желающих навредить нам. А когда в твоей семье есть такой храбрый полусумасшедший, люди знают, чем может всё обернуться, попробуй они причинить нам зло.

Выпив с мужем чай, Джемал мама выплеснула через открытую дверь остатки из пиалы. Вспомнив о чём-то, позвала с улицы внучек и дала им поручение:

– Пойдите, из тех дынь, что привёз дед, оставьте себе парочку для еды, а остальные разнесите по домам Баллы акгама, Гуллы акгама, Сахетдурды акгама, Ахмет акгама!

Девочки сразу же отправились выполнять поручение бабушки. Дома Кымыш-дузчы устроился поудобнее и за чаем стал расспрашивать Джемал маму о положении в селе. Из разговора о ссыльных Кымыш-дузчы понял, что вестей от детей в скором времени ждать не стоит. Потом какое-то время лежал молча, глядя в туйнук – отверстие наверху кибитки, и был без настроения, словно винил себя в происходящем.

Побыв немного дома и отдохнув, Кымыш-дузчы снова оседлал своего ишака-коня и отправился навестить дома односельчан, где проходили поминки.

Солнце опять начало беспощадно жечь своими лучами, разогрело землю, накалило воздух, так что дышать стало трудно. И даже собак, которые обычно не пропускали людей мимо их домов, сейчас не было видно, они тоже где-то укрылись, спасаясь от жары. Похоже, они нашли для себя затенённые места и там дремали.

Кто-то из людей, сидевших на поминках, издалека увидел Кымыша-дузчы.

– Пойдите, подержите ишака Кымыша ага, помогите ему слезть с него! – обратился он к находившимся неподалёку мальчишкам.

Собравшиеся на поминках люди, зная, что Кымыш-дузчы совсем недавно распрощался со своими сосланными сыновьями, что его сердечная рана не только не зажила, но ещё даже не затянулась, сочувствовали старику, сопереживали вместе с ним. Одежда на Кымыше дузчы болталась, будто была с чужого плеча. Старенький домотканый дон, полы которого путались, цепляясь за ноги, выгорел на спине и стал белым. Он подпоясал его связанным из хлопчатой нити пёстрым кушаком чуть выше талии. Лицо было усталым, серым.

Устроившись поудобнее, Кымыш-дузчы прочитал длинную поминальную молитву, попросив ему Царствия Небесного. Вспомнил покойного добрым словом. Старался найти утешительные слова для родных умершего человека. Помимо того, что они были односельчанами, с покойным у них и участки земли «Сакашык ер» находились по соседству, так вышло, когда нарезали наделы. Старик знал его как трудолюбивого человека, который не вмешивался ни в какие конфликты, и лишь спокойно зарабатывал свой кусок хлеба. Собравшиеся внимательно слушали Кымыша-дузчы и, кажется, по-новому открывали для себя покойного. В сторонке от того места, на траве сидели два похожих друг на друга сына покойного с заросшими бородой и усами лицами. Слушая добрые речи об отце, они придвинулись поближе. Они были благодарны Кымышу-дузчы за добрые слова в адрес их отца.

Немного успокоившись, старший сын покойного дополнил начатую Кымышем-дузчы речь:

– Кымыш акга, отец очень уважал вас. Всегда говорил: «Эта семья честно зарабатывает свой хлеб». А ещё он говорил: «Если хочешь быть дайханином и возделывать землю, надо быть такими же трудягами, как семья Кымыша ага. В противном случае нечего делать на земле, иди в чабаны, нанимайся батраком, в другом месте ищи свой заработок!».

С появлением Кымыша-дузчы родственники покойного на какое-то время освободились от тяжёлых мыслей, немного успокоились. Слушая старика, люди с уважением думали о том, что этот человек, семью которого разорили, отправив в ссылку двух сыновей, не сдался, не упал духом, продолжает трудиться во благо семьи, не обращая внимания на свои стариковские недомогания.

Посидев в доме покойного ещё немного, Кымыш-дузчы сказал, что ему пора возвращаться на бахчу, что, поскольку он приехал в село, то у него и здесь есть кое-какие дела, и стал прощаться.

* * *

Работы на земле своего села Ягды сельсовет осуществлял в соперничестве с такими же работами соседних сёл. Перед руководством района он старался выставить себя умелым, передовым руководителем.

Если же вдруг на каком-нибудь собрании в городе руководители района поставят его в пример другим, похвалят его работу, он тогда долго не мог прийти в себя от гордости. Правда, председатель не только использовал должность в своих интересах, но ещё и трудится как никто другой. А дел на земле хватало. И ведь у каждой работы был свой срок, свои требования. Только своевременно и качественно выполняя работу, можно добиться хороших результатов. Ягды, за тридцать почти лет прошедший хорошую сельскую школу земледелия, понимал это лучше многих. И потому стремился заранее готовить почву для завтрашних работ.

Вот и в этом году уже с середины лета наряду с повседневным трудом он стал готовиться к осенним земляным работам – газы. Летняя подготовка к газы была связана в основном с мастерами кузнечного дела. Надо наточить и закалить лопаты, отбить их молотками, словом, подготовить инструментарий. «Работает не муж, лопата», – так говорят земледельцы, знающие толк в этом деле, они считают, что для того, чтобы хорошо рыть и чистить оросительные сети, надо, чтобы черенок лопаты радовал ладонь.

В этот раз, подумав о подготовке к газы, Ягды на следующий день пришел в мастерскую кузнеца Бегендика. С некоторым вызовом потребовал от него как от члена колхоза отставить все остальные дела в сторону и заняться исполнением заказов тех, кто будет занят на газы. На что Бегендик ответил: «Я ведь и без того делаю всё, что требуется. Вот и в этом году, если смогу съездить в пески и заготовить немного угля, у меня с твоими заказами задержек не будет, товарищ сельсовет!» Таким образом, он заодно и о своей проблеме напомнил. Ягды сразу же понял кузнеца, пообещал:

– Вопрос с углем я сам решу!

И сдержал своё слово. Несколько человек отправил в пески специально для заготовки угля. Люди несколько дней провели в пустыне, собирали и жгли саксаул, гандым. После того, как дрова немного прогорят, их плотно засыпают песком, чтобы воздух не проходил. Эти подпалённые дрова несколько дней полежав в земле, превращались в уголь и приобретали необыкновенную силу.

То ли оттого, что он хорошо усвоил свои должностные обязанности и права, только в последнее время в народе всё чаще стали говорить о его чрезмерной властности. Теперь он разъезжал в седле норовистого вороного коня Гувандыка бая, оставленного в селе после его бегства в Афганистан, и был похож на главенствующего в курятнике важного петуха. Люди не переставали удивляться такому взлёту Ягды, встречаясь друг с другом, непременно заводили разговор о председателе сельсовета: «Надо же, как повезло человеку! Спрашивается, за какие такие заслуги он так вознёсся? Вон как задрал он свой нос! Да уж, если повезёт, так повезёт человеку! А то ведь, кто такой Ягды, чтобы ему была такая честь оказана?!»

Теперь, где бы он ни появлялся, люди вставали и предлагали занять лучшее место, суетились вокруг него, старались найти слова, которые были бы ему по душе… И ещё в последнее время стали поговаривать, что на спине у Ягды есть отпечаток ладони с пятью пальцами, своего рода защитный талисман. И у людей были такие поверия, что те, кто имеет на теле такое тавро, отмечены Богом, находятся под Его защитой и благословением. И эти слухи в те дни ещё больше укрепляли среди односельчан это как достоинство Ягды.

Правда, слухи о том, что на его спине имеются какие-то непонятные следы, существовали и раньше. Первыми их увидели еще в детстве дети, купаясь вместе с Ягды в реке. Но в ту пору эти следы напоминали не ладонь человека, а скорее, следы собачьих лап на мокром песке. И он не был тогда похож на человека с отпечатком ладони на спине, в будущем ставшим сильным богатырём, которого никто не мог повергнуть в борьбе и уложить на спину. Когда он вступал в борьбу, кто-нибудь из сверстников обязательно валил его на землю. Так что уже тогда было понятно, что он никогда не будет пальваном, победителем схваток на всяких торжествах. В том, что Ягды не стал именитым борцом, его бабушка в те годы винила свою невестку Бостан – мать мальчика. Будто бы во сне к Бостан пришёл сам святой символ мужества в легендах мусульманского мира Хезрет Али и сказал: «Я положу глаз на твоего сына, а ну, открой его спину, а ты прочитай молитву и докажи, что являешься мусульманкой!». А она жутко испугалась горой, нависшей над ней могучей фигуры Хезрета Али и от страха не смогла даже слова вымолвить. Али решил, что она неверующая, поэтому нехотя коснулся спины его мальчика. «Эх, если бы его мать тогда выполнила наказ Али, всё могло бы быть иначе!..» – сокрушалась бабка. Но после того, как Ягды был избран председателем сельсовета, и о нём заговорили, почти забытые слухи об его избранности вспыхнули с новой силой. Теперь кое-кто, веря, что их слова будут доведены до слуха главы сельсовета, непременно произносили: «Я же говорил, что отпечаток пальцев Хезрета Али на спине Ягды сыграет в его жизни решающую роль, что он получит от этой жизни всё, в том числе и власть». Однажды, когда разговоры о «пяти пальцах» святого гуляли по всему селу, Нурджума однажды оставшись наедине с Ягды в конторе, по-дружески спросил:

– Эй, Кабан, говорят, у тебя на спине отпечатались следы пяти пальцев Хезрета Али, это правда?

– Сам я их не видел, но какой-то след под лопаткой имеется. Так говорит Сонагуль, – в качестве достоверного свидетеля он назвал имя жены.

– Если жена говорит, значит, и товарищ Ханума тоже должна была видеть, – шутливо произнёс Нурджума, приплетя к этому разговору и Хануму.