Очаг

– Что случилось?

– Ты только посмотри сюда! – вытянув палец, хан показал ему на лежащие в гнезде яйца.

– Выходит, дикая курица высиживала птенцов?

– Выходит, так.

– Не надо, не трогай, она снова прилетит в своё гнездо, – Пайзы был уверен, что дикая курица прячется где-то рядом. И словно в подтверждение слов Пайзы где-то рядом раздалось знакомое квохтанье перепуганной птицы.

Продолжая путь, охваченный приятными мыслями о дикой курице, Хан вспомнил свои детские годы. Кажется, в ту пору диких кур было намного больше. Сельские мальчишки, углубившись в лесок, сновали между зарослями камышей и тальника. Им попадалось много яиц диких кур, коих в ту пору тоже было очень много. Собрав в подол рубахи яйца, мальчишки часть из них выпивали, а оставшимися кидались друг в друга. Такие у них тогда были игры.

Во время таких игр и на лбу Хана, и на лбу Пайзы не раз разбивались яйца дикой курицы.

Мысль о возможности избежать беды, спрятавшись от врага в соседней стране, и тем спасти свою семью, вселила в душу Пайзы твёрдую надежду. Из-под его папахи скатывались крупные капли пота. Село уже осталось позади, они ушли от него на приличное расстояние.

Дорога, по которой они шли, вскоре должна вывести их к реке, а до этого ещё задолго до неё они должны услышать шумное течение реки.

А если бы Хану и Пайзы нечаянно повстречались пограничники, они заранее заготовили для них ответ. Они собирались сказать им: «У нас пропала корова, мы ищем её».

Почувствовав резкий запах табачного дыма, идущий впереди Хан подумал: «Кажется, мы на что-то плохое напоролись» и обернулся, чтобы предупредить идущего сзади товарища. И в этот момент сбоку, в камышах, раздался звук, словно там ворочался огромный дикий кабан, а следом неожиданно раздался выстрел, звук которого огласил всю округу. Хан вздрогнул, а потом всей массой тела рухнул на землю и растянулся на ней. Идущий сзади Пайзы, хоть и не видел пограничников, бегущих из камышовых зарослей, но, когда услышал выстрел, понял, что это именно они. Он и прежде знал, что солдаты чаще всего охраняют те места у реки, где люди могут переправиться на тот берег. Испугавшись, он бросился в заросли, совсем как прыгающая в воду лягушка, спрятался там. Воины неторопливо переговаривались на своём языке. Затем раздалось ещё два выстрела. Они оба предназначались для Пайзы. Одна пуля, вызвав треск камышей, пролетела мимо, но вторая задела его за ногу. Волоча ногу, Пайзы с трудом добрался до реки и кубарем скатился в реку, чтобы плыть по её течению.

Сельские жители услышали несколько выстрелов, раздавшихся в джунглях, и поняли, что там что-то произошло. Но до следующего дня они так и не смогли узнать, что именно случилось.

И хотя солдаты, прячась в зарослях, одну за другой пускали пули, сколько ни искали его, так и не смогли найти Пайзы. Он словно растворился в этих зарослях. Идя по следу кровавых пятен, они думали, что он приведёт их в село, однако пятна крови вели к реке. Река бурлила, устраивала водовороты и текла своим путём. Увидев, что след Пайзы обрывается у реки, пограничники были вынуждены оставить поиски. Некоторое время они внимательно всматривались в реку, в поросший зарослями камышей и тальника противоположный берег реки на афганской стороне. Решив, что раненый, беглец вряд ли сможет перебраться на тот берег, а река тоже вряд ли выпустит своего пленника живым, они вынуждены были повернуть назад.

После этого они вернулись к трупу убитого ими Хана, окружили его и стали обсуждать, что с ним делать дальше. Сейчас вокруг Хана они были похожи на волка, вырвавшего из стада и задравшего джейрана, и теперь торжествовавшего победу.

Зная, что местное население недолюбливает их, считая чужаками, командир, подумав, что второй беглец уже упокоился на дне реки, где им питаются рыбы, пришёл к решению закопать тело Хана, скрывать, а народу сказать, что ничего не видели и не знают. Выкопав среди кустарников небольшую яму, приволокли труп Хана и столкнули в эту яму.

«Моя пуля достала его!», – радостно воскликнул круглолицый солдат, когда Хан грохнулся о землю. Он был словно вылеплен из солнца, настолько светлым было его лицо, на котором не было видно бровей. И вот этот солдат обратился внимание на то, что лицо Хана не изменилось, он был похож на спящего человека. Как и приказал командир, солдаты засыпали яму землёй, а сверху забросали могилу ветками и листьями, спрятали её от людских глаз.

Проплыв немного по течению реки, Пайзы всё равно не вылезал из воды из-за боязни снова наткнуться на пограничников. Но ему надо было выбираться на сушу, раненая нога дёргалась и болела, боль усиливалась, и он боялся потерять сознание и утонуть. Посмотрев по сторонам и прислушавшись к окружающим его звукам, он всё же решился выбраться на берег. Ухватившись руками за нависающую над водой ветку тальника, он выбрался из реки.

Полежав на берегу и немного отдышавшись, Пайзы сорвал большой лист водяного растения и приложил его к кровоточащей ране и плотно перевязал её куском ткани оторванной от рубахи.

Немного постояв, он прислушался, а затем, опираясь на палку и волоча раненую ногу, доковылял до села. Рассвет только занимался. Большая часть населения села ещё пребывала во власти сна. Чтобы не будить сельских собак, Пайзы пошёл кружным путём и спустился к оврагу с возвышенности, на которой стоял дом Хангулы. Обойдя сарай Гуллы эмина с задней стороны, добрался до брода, из которого сельские жители набирали воду. Увидев женщину, которая расплёскивая, по очереди наполняла водой свои кувшины, остановился. Если бы он продолжил путь, женщина могла увидеть его, испугаться и закричать. Спрятавшись в укрытии, Пайзы подождал, пока она уйдёт. Когда женщина, шурша подолом платья, прошла мимо него, Пайзы пошёл дальше.

Когда он приблизился к дому, жена, не сомкнув глаз, всю ночь прождавшая мужа, услышав незнакомые шаги, вздрогнула и вскочила с места. Увидев на пороге дома измученного Пайзы, жена не сдержала слёз, запричитала:

– Вай-эй, что с тобой случилось? Чуяло моё сердце, что с тобой стряслась беда…

– Замолчи! – приказным тоном произнёс Пайзы, заставив жену замолчать и давая ей понять, сейчас не время лить слёзы и причитать. С женой он заговорил шёпотом, словно боясь, что кто-то может услышать его. – Ты сейчас ни о чём не спрашивай меня. Иди, разбуди старшего брата и срочно приведи его сюда!

Поддержав Пайзы, жена помогла ему лечь в постель, а сама, звеня серебряными монетами на вплетённой в косы ленте, поспешила на улицу. Расстояние между их домами было близким, поэтому Пайзы хорошо слышал, как жена подошла к дому брата и остановилась. «Энеси!» – позвала она старшую свояченицу, после чего камышовый полог откинулся, и он услышал состоявшийся там разговор.

Не успела жена войти в дом, как следом за ней ворвался старший брат в накинутом на плечи доне. Увидев больного брата, сочувственно спросил:

– Что с тобой случилось?

Пайзы не стал скрывать от старшего брата, случившегося, добавив, что самое страшное случилось не с ним, а с Ханом, что он остался лежать в зарослях. Говоря о Хане с грустью, Пайзы на некоторое время забыл о мучавшей его ране, и даже боль как будто притупилась. Сейчас он сожалел о предпринятой ими попытке, которая обернулась неудачей, его не покидало чувство вины. Горячая кровь ещё не остыла в нём, сердце гулко стучало в груди.

Облизав пересохшие губы, Пайзы прошептал:

– Теперь надо любым путём забрать оттуда тело Хана!

Осмотрев рану на ноге Пайзы и увидев, что она не такая серьёзная, старший брат немного успокоился. Рана была открытой, пуля задела и разорвала мягкие ткани. Кровь остановилась, и сейчас рана напоминала раскрытый рыбий рот. Мысленно подумал о знахаре Нобате: «Мы не можем обращаться к русским докторам, раскрыть им свою тайну, рана открытая, операция не требуется, так что с ней справится и наш собственный табип Нобат». Рана мучала Пайзы, стиснув зубы, он метался на подушке из стороны в сторону.

Старший брат Пайзы смоченной в тёплой воде тряпочкой осторожно оттёр кровь вокруг раны, после чего перевязал рану свежей тряпкой. Подозвав сына брата, отправил его за Нобатом-табипом, велев тому явиться как можно скорее.

Оставив Пайзы, старший брат вышел из дома и направился к близким родственникам Хана, вызвал их из дома и стал о чём-то с ними говорить. И сразу же между стоявшими рядом домами началась непонятная суматоха. Прибыли родственники из ближних мест. Собравшись у дома Хана и поговорив немного, двоих сразу же отправили к председателю Нурджуме.

Когда Нурджума с несколькими людьми прибыл за телом Хана к командиру погранзаставы, тот принял их с видом человека, ни о чём таком не знающего. Его бездушие разозлило Нурджуму. Сощурив глаза, он пристально смотрел в лицо командира, будто хотел что-то прочитать на нём, щёлкая суставами пальцев, словно желая оторвать и выбросить их. С трудом сдерживая рвущийся из него гнев, заговорил:

– Живя по-соседству, мы ещё можем пригодиться друг другу, командир!..

– Конечно! – неохотно кивком головы согласился командир и его лицо снова приняло прежнее безраличное выражение.

– Если вам ничего неизвестно, может, тогда нам самим поискать его?

При этих словах Нурджума подразумевал отсутствие солдат. Председатель не хотел, чтобы они болтались под ногами и мешали им в поисках тела Хана. Поверив своему заместителю, что труп надёжно спрятан и его невозможно отыскать, командир, время от времени бросая взгляды на стоящих перед ним людей и постукивая по звезде на фуражке, тем самым подчёркивая, кто он такой, равнодушно произнёс:

– Ищите, если хотите! Я только хочу сказать, что в патрулируемых нами местах вы вряд ли его найдёте. Думаю, вам лучше всего в другом месте искать вашу потерю!

Выстроившись в ряд, люди стали прочёсывать места, на которые указал Пайзы. В нескольких местах им попадались похожие на кровь тёмно-бурые пятна, но даже пойдя по этому следу, они ничего не нашли.

Да мало ли кабанов носятся по этим зарослям, может, какой-то из них оказался раненым, и это его кровь? Мясо кабанов для русских излюбленная еда. Поиски продолжались до полудня, но так и не найдя тела Хана, решили получше расспросить Пайзы, где это случилось, либо принести его на руках сюда, чтобы он сам показал. Вернувшись, поисковики рассказали о том, что ничего не нашли, и это зародило у родственников Хана слабую надежду на то, что, может быть, он жив, и ему удалось скрыться. И даже мать, мысленно уже похоронившая сына и оплакивавшая его, поверила, в этом момент что может он быть жив. Да, люди немного успокоились, но дело-то не было сделано, человека не нашли. Было решено ещё раз проверить те места. «Если они отправились в сторону Пырара, наткнулись на пограничника, и раздался выстрел, то там обязательно должны быть не только пятна крови, но и примятая трава, так что искать его надо там».

В этот раз, отправляясь в джунгли, поисковики посоветовавшись, последовали совету старейшин взяли с собой колхозного буйного чёрного вола и трёх-четырёх коров.

Не прошло много времени после того, как они добрались до места, а скот разбрёлся в разные стороны. Вдруг раздался жуткий рёв породистого быка, похожий на рёв льва или тигра. У людей по телу побежали мурашки, это был знакомый страшный крик быка, к горлу которого приставлен нож. Люди побежали туда, откуда доносились эти трубные звуки. Они увидели быка, который, учуяв запах свежей крови, копытами рыл землю, как бы говоря: «Он здесь, он здесь!»

Прогнав быка, люди стали осматривать указанное им место, и вскоре увидели немного свежей земли, покрывающей небольшой участок. Оказалось, что душа наскоро присыпанного землёй Хана не успела пока покинуть тело. Лицо его был похож было на уснувшего человека.

Кровь, которая должна была вытечь из него, потекла только тогда, когда его тело принесли домой и уложили возле печи, среди родственников. Остывая, тело вытолкнуло из себя кровь. И только после этого он стал похож на покойника.

Пайзы попрощался с Ханом, заочно лёжа у себя дома и беззвучно проливая горькие слёзы. «Вот, друг, так мы попытались пересечь границу. И зачем только мы отправились в этот Пырар…»

Считая себя в какой-то степени повинным в гибели Хана, он пытался мысленно разобраться, в чём была его ошибка, и от этого плакал ещё сильнее. На этот раз собственные слёзы показались ему особенно горячими.

* * *

Когда пришли красные и отобрали у белых власть, туркмены поначалу не придали этому особого значения. «Ай, русские они как-нибудь сами разберутся. Вот увидите, пройдёт время, и они снова станут братьями и друзьями, ведь и те, и другие русские!» И чтобы не получилось по поговорке «два коня дерутся, а между ними гибнет ишак», стремились быть в стороне от их столкновений. Но очень скоро русские, разделившись на два лагеря – красных и белых, начали воевать прожив друг с другом, проливать кровь, и тогда стало понятно, что стали непримиримыми врагами, и если кто-то из них одержит верх, другому пощады не будет никакой. Противоречия год за годом становились всё глубже и острее. Впоследствии кому-то удавалось привлечь на свою сторону людей из народа. В конце концов, сами того не желая, туркмены тоже разделились на два враждебных лагеря. После того, как белые отступили и были вынуждены бежать из страны, большая часть примкнувших к ним туркмен в надежде, что со временем удастся вместе с ними вернуться в страну, последовали за ними. В те годы большая часть народов Центральной Азии, считая жителей этих стран своими единоверцами, стремилась перебраться в Иран и Афганистан.

Король Афганистана Недир хан с пониманием относился к трудностям народов Центральной Азии и проявлял с ними солидарность, и это стало причиной того, что впоследствии на афганской земле осела огромная диаспора перебежчиков через границу. Людей, обиженных на советскую власть, которых лишили имущества, было очень много. Теперь необходимо было разумно объединить их, создать одну большую силу и направить её в нужное русло.

Англия и в этот раз тоже чутко прислушиваясь к дыханию мира, снова мгновенно усекла это его состояние. И уже почти созрело решение собрать все силы и двинуть на большевиков. Этим можно было многого добиться, отодвинув большевиков со всем их скарбом к Уральским горам. Англичане сначала намеревались это сделать при помощи турка Энвера паша, создать эту силу возле именитых людей Центральной Азии – бухарского эмира Сейита Алима, туркмена Джунаид хана, таджика Ибрагим бека…

Об этом было известно и советскому правительству. Его шпионы, червями въевшиеся в афганскую землю, то и дело отправляли дурные вести, одно другого ужаснее. Постоянно росла угроза. Да и в стране ширилось число сочувствующих им.

Когда будет создана Освободительная армия Центральной Азии, и можно будет не сомневаться: как только она прорвёт границу, немедленно присоединится к народам, живущим в этом регионе. Повстанцы опирались в основном на местное население.

И то, что одним из руководителей этого афганского объединения считался Джунаид хан, увеличивало страхи большевиков на туркменской земле, прибавляло им забот. И раз на одной стороне вопроса находился Джунаид хан, он, хорошо знающий свою землю, первым делом попытается прорвать границу своей страны между Тахтабазаром и Кушкой. Примерно полтора года назад сын Джунаида хана Эщщи с небольшой группировкой войск схватился с силами большевиков в местечке Акрабат неподалёку от Кушки и вернулся обратно. Конечно, это не была могучая сила, которая мечтала словно селевой поток разрушала всё на своём пути. Это была всего лишь небольшая кавалькада всадников Джунаид хана, отправленная на разведку состояния границы. Однако большевики, хоть и считали этот отпор врагу своей небольшой победой, хорошо понимали, что это не та ожидаемая ими могучая сила.

В те дни чтобы вовремя помещать образованию этого объединения советский посол в Кабуле одну за другой направлял ноты протеста новому руководителю Афганского правительства Аманулле хану, Недир хану от имени совесткой власти. В них он выражал недовольство тем, что он даёт прибежище представителям разных национальностей, бежавшим от советской власти Туркестана. Вот содержание одной из таких нот: «Нам известно, что Вы даёте убежище обиженным людям, бежавшим от советской власти, они здесь объединяются, совершенствуются и превращаются в могучую силу. Мы считаем это нарушением ранее подписанного советско-афганского Договора о невмешательстве во внутренние дела наших стран. В случае, если Вы в ближайшее время не измените мнения о беженцах из Туркестана, мы будем вынуждены считать и Вас, как и Англию, Турцию, желающих скорейшего падения советского государства и делающих для этого всё, что только можно, недружественной нам стране, и заново пересмотреть наши отношения с Афганским государством…» Кушкинская крепость накапливала силы, стремясь схватиться с войсками Туркестанского соединения и дать им достойный отпор у ворот. Численность воинов спешно увеличивалась новыми частями, армия дополнялась новым вооружением.

В самой стране тоже росло число людей, связывающих свои надежды с Туркестанским соединением, мечтающие о возврате прежней жизни, а потому сочувствующие им. И было очевидно, что, перебравшись через границу, они сразу же вольются в ряды Освободительной армии, чтобы повести непримиримую борьбу с топтавшими и унижавшими их большевиками. И поэтому здесь до сих пор имя Джунаид хана наводило страх.

Борьба с кулачеством в стране приобрела невиданные масштабы. При райисполкомах были созданы так называемые «тройки», призванные выявлять недовольных властью людей и вести с ними непримиримую борьбу. В те дни газета «Туркменская искра» восторженно писала: «Баи и кулаки понимают, что их дни сочтены» (28.01.30).

Чтобы оправдать доверие Москвы, секретарь партии большевиков Туркменистана Яков Попок стремился завоевать первенство в создании колхозов в стране. Людей, способных помешать колхозному строительству, безжалостно убирали с пути, отправляли в ссылку. Только в период с 1930 по 1937 годы из Туркменистана было изгнано и сослано в Узбекистан, Казахстан, Сибирь, Украину, на Кавказ сотни тысяч семей. В течение одного года Попок создал 1300 колхозов. Так, строя коллективные хозяйства, большинство жителей страны большевики безжалостно наказали.

В один из дней ещё до рассвета заместитель начальника ОГПУ Аман орус прибыл в Союнали. Похоже, он хотел застать людей врасплох, пока они ещё не очнулись от сна. С ним был ещё один человек в полувоенной форме, с крупным носом на удлинённом лице. Их лошади шли рядом, и они о чём-то разговаривали между собой. Кони немного вспотели. Видно, они выехали из города очень рано, ведь до Союнали путь не близок. Это село раскинулось на левом берегу Мургаба в самом конце страны, а дальше вплоть до Хутора есть ещё пара небольших сёл. У самого Хутора туркменская земля, превратившись в высокие холмы, уже оттуда раскидывается на юго-запад земли, населенные туркменами. В этих краях туркменской земли уже десятки лет обитают казаки-хохлы, вместе с семьями переведённые сюда из Украины по приказу царя в 1889 году для укрепления далёкой южной границы. Вот почему их село называлось просто Хутором. Сейчас они, как и другие, создали в своём селе колхоз и назвали его «Пограничник», но в народе село по-прежнему называли Хутором, а его жителей хуторянами. Туркмены кривили рот, когда говорили: «Хуторяне с удовольствием едят свинину, как же их не затошнит?», тем не менее, поддерживали с ними добрососедские отношения. Аман орус по пути рассказывал всё это своему попутчику, с любопытством незнакомого с этими местами человека, смотрящего по сторонам.

Доехав до поворота на Союнали, они, тем не менее, не свернули в сторону села, а направились к расположенной в Хандепе погранзаставе. В эти дни ОГПУ срочно проводило работу по выявлению людей, готовых в случае необходимости оказать содействие формирующейся в Афганистане освободительную армию Туркестана. Разматывая клубок, они выяснили, что такие люди – поборники врага есть и в Союнали. Казалось бы, что может связывать Джунаид хана, живущего в тысячах километрах на севере республики с селом Союнали, раскинувшимся на южном конце земли, кроме национальной принадлежности к туркменам, но и он был тут как тут. А что ещё надо ОГПУ, если поступают такие сведения?! И разве не «зоркие» сотрудники Управления заявляли в те дни: «Если он есть, выявим, а если его нет, создадим» ?!

Аман орус лично с удовольствием изучил эти сведения, полученные при помощи сельских доносчиков. Продавец сельской лавки Хардат, когда надо, пользующийся дружбой с ним, в список жителей Союнали, поддерживающих отношения с Джунаид ханом, с огромным удовольствием включал имена людей, с которым сам лично враждовал. Вот так перед ним лёг листок с пятью именами. К каждому имени Аман орус карандашом дописал свои заметки.

1. Гуллы эмин бай. Находится в селе.

2. Сапа мылайым. Находится в селе.

3. Сары батыр. Умер.

4. Ширек хаджи. Переехал из села.

5. Кымыш бай. Находится в селе.

Он верил, что, если ему удастся хорошенько проработать этих людей, используя методы ОГПУ, сможет получить от них достоверные сведения о Джунаид хане и его деятельности по ту сторону границы. Сейчас именно этот вопрос привёл его вместе со спецпредставителем из Мары в Союнали…

Кымыш-дузчы возился на бахче, следя за тем, чтобы дыни не оказались в воде, перемещал стебли в сухое место, когда за ним прибыли гонец-джигит сельсовета вместе с двумя солдатами. Гонец из сельсовета, не глядя в глаза старика, произнёс:

– Кымыш акга, эти солдаты пришли за вами.

Отложив работу, старик, помыв руки из арыка, спросил:

– Значит, теперь и до меня очередь дошла?

В голосе Кымыша-дузчы прозвучало недовольство.

– Не знаю. Из Хандепе прислали целую кучу всадников, велели привезти этих людей. А те прибыли в сельсовет. Ну а Ягды отправил с ними меня, с поручением, чтобы я нашёл им этих людей.

Остальные нашлись в селе, а вы оказались здесь. Я нашёл тех и отправил, после чего поехал за вами, – гонец говорил вежливо, стараясь показать, что он всего лишь исполняет роль мальчика на побегушках.

И хотя джигит деликатничал, один из прибывших вместе с ним, круглолицый солдат, хоть и был белокожим, на русского не был похож, так вот, он не стал ходить вокруг да около, а резко, по-тюркски сообщил:

– Яшули, тебя будут допрашивать в ОГПУ!

Кымыш-дузчы оседлал своего ишака и поехал впереди всадников. Вдруг он заметил, что его собака, которая любит находиться в селе и играть с его внуками, и которую он взял с собой для охраны дынь, следует за ним. Остановив «скакуна», старик обратился к псу:

– А ты куда направился, Алабай?

Вместо ответа Алабай остановился и, взглянув на хозяина, радостно завилял хвостом.

– Иди обратно. Если ты уйдёшь, кто будет присматривать за дынями? И потом, я не в село еду, видишь же, за мной всадники на конях приехали… И если уж очередь дошла до меня, жди, что скоро и тебя тоже как собаку врага закроют! Иди!

Алабай некоторое время смотрел в лицо хозяина, а потом, словно поняв его слова, повернул назад. Джигиту было тяжело слушать слова старика, в которые был заложен особый смысл. Как односельчанин он хорошо знал этого человека, прямого, скорого на слово, который скорее умрёт, чем промолчит. Знал гонец и о том, что Кымыш-дузчы, если ему не понравятся чьи-то слова, невзирая на лица, ответит резко, поставит человека на место.

Доехав до погранзаставы, солдаты, дождавшись, когда Кымыш-дузчы слезет со своего ишака-коня, повели его в давно ожидаемое место. Когда они уже подходили к кабинету, дверь распахнулась, и оттуда, держа под руки, два солдата выволокли измученного, едва держащегося на ногах Сапа-мылайыма.

Увидев Кымыша-дузчы, тот, захлебываясь слезами, стал всхлипывать.

– Мылайым, ты тоже тут? – Кымыш-дузчы остановился и с жалостью посмотрел на своего земляка. Ему хотелось хоть чем-то успокоить его, но он не знал, что надо делать.

Не в силах произнеси ни слова, мылайым только кивнул. Чувствовалось, что он может ещё больше расстроиться. Тем временем солдаты увели его.

Кымыш-дузчы понял, что и его внутри ожидает нелегкий разговор. Войдя в просторный кабинет, он увидел трёх человек, они о чём-то тихо переговаривались меж собой. Сидя на деревянных стульях, они напоминали людей, оседлавших низкорослых ишаков. Все трое, будто их специально подбирали, были ширококостными крупными мужчинами, они сидели без головных уборов, все трое были черноволосыми. Кымыш как воспитанный человек, войдя в кабинет, поздоровался, однако никто из присутствующих, несмотря на то, что все они были младше него, на приветствие не ответил. Сидевший за центральным столом человек с раскуренной папиросой в руках показался ему знакомым, однако старик не мог вспомнить ни имени его, ни того, откуда он его знает. Сидевшие по бокам от него внимательно разглядывали старика, затем о чём-то пошептались на непонятном ему языке и, похоже, пришли к какому-то решению. Первым заговорил тот курильщик с знакомым лицом: