Последний выход Матадора

Влада Ольховская

Последний выход Матадора

Пролог

Открыв глаза, она сразу же поняла, где находится: в своем убежище. И она точно помнила, что не приходила сюда добровольно.

Долго гадать, как она попала в темную комнату, не пришлось, память безжалостно подсказала: ее похитили. Набросились сзади, прижали что-то к лицу и душили – кажется, целую вечность! А потом стало темно… Она даже не успела сообразить, как это произошло. Она и сейчас не могла понять! Да, она вышла из дома поздно. Но улицы еще не были пустыми, в домах горели окна, она слышала голоса неподалеку от своего подъезда. Если бы у нее только получилось крикнуть, они бы услышали, пришли, помогли… Однако нападавший действовал слишком грамотно, он не дал ей шанса позвать кого-то. Уверенность его движений намекала: он проделывал такое не раз.

То, что ее похитили, уже было плохо, но оказаться в этой комнате куда хуже. Никто ведь не знал про ее убежище! Никто и не должен был узнать. Она всегда была очень осторожна, приходя сюда, всегда запутывала след. Она сделала все, чтобы это место не связали с ее настоящим именем… с ней. Нет, эта темная нора, пропахшая кровью и нечистотами, принадлежала Ирэн. Вот об этом знали многие – десятки, сотни тысяч человек! Те больные извращенцы или самопровозглашенные блюстители морали, которые просматривали ее видео в интернете. Уж они здесь изучили каждый уголок!

Она понимала, что будет плохо, если эту комнату и Ирэн свяжут с ней. Но она считала себя достаточно умной, чтобы избежать этого, она никогда не сомневалась, что ее не смогут найти и наказать. Теперь же, когда это случилось, она почувствовала, как страх сжимает ее сердце ледяной хваткой.

Она не собиралась сдаваться так просто. Пока она всего лишь привязана к крепкому деревянному стулу – но не ранена. Еще есть шанс, что вся эта безумная история завершится мирно! Ей нужно только доказать, что она не Ирэн, что нападавший обознался.

Когда глаза привыкли к темноте, она внимательно огляделась по сторонам. Ничего нового в ее убежище не появилось, все стояло на своих местах: рабочий стол, оборудование для съемки, мониторы. Но легче от этого не становилось, ведь инструменты, которыми она работала, теперь вполне могли использовать против нее. Она лишь сейчас заметила, что некоторые из них стали ржавыми от крови… Почему она не видела этого раньше?

Потому что это не было важно. Ее жизнь оставалась легкой и беззаботной, пока за ней не пришел какой-то псих.

Он и сейчас был здесь, очень скоро она услышала его. Он таился в темноте, не подходил слишком близко, и ей удавалось заметить его только боковым зрением – как неясное движение. Она попыталась двинуться, но веревки были завязаны надежно, умело, да и стул оказался на удивление крепким. Она сама когда-то выбрала такой… разве она могла предположить, для чего он будет использован?

– Эй, кто здесь? – позвала она. Ее голос звучал непривычно робко, жалко, в нем уже звенели слезы. Так ведь это к лучшему! Чем меньше она похожа на Ирэн, тем лучше, а Ирэн никогда так не говорит. – Почему вы напали на меня? Что я вам сделала?!

Он не ответил ей – и все же определенный ответ она получила. Включились два монитора, которые она сама установила в убежище, и тесная темная комната наполнилась леденящими душу звуками. Как странно все-таки устроена жизнь! Раньше все эти визги, скулеж и отчаянный вой только забавляли ее, они были музыкой для ее ушей. Теперь же от них стыла кровь, и слезы все-таки сорвались с глаз.

Но сожалела она не о том, что происходило на видео. Просто нападавший сделал свой намек совсем уж ясным: он пришел, потому что знает. Ему известна правда, которую она так надежно скрыла ото всех! Как – вот чего она не могла понять. Но сейчас это было не так важно, перед ней стоял молчаливый судья, скрытый темнотой, у которого ей предстояло вымолить прощение.

– Я знаю эти ролики, я видела их в интернете, как и все… Это ужасно! Но ты думаешь, что я – Ирэн? Та безумная девица, которая творила все это? Ты ошибся! Я не она, я даже не знаю ее!

Он должен был поверить ей, потому что она всегда была чертовски осторожна. Во время записи роликов она использовала программу, изменяющую голос. Она носила маску, она не показывала ничего такого, что помогло бы ее опознать: никаких татуировок или заметных личных вещей.

Она обманула всех, кроме него.

– Отпусти меня, прошу! Или вызови полицию, пусть они разбираются. Они докажут, что я невиновна! Не делай этого! Помогите!

Она все-таки сорвалась на крик, хотя та часть ее сознания, что еще не была парализована страхом, знала, насколько это глупо. Она ведь сама обустроила убежище так, чтобы никто ничего не услышал, чтобы не было здесь сердобольных прохожих, желающих сунуть нос не в свое дело. Она всегда гордилась этим, считая, что Ирэн не смогут помешать. И вот ее не могли спасти…

В лицо ей ударил яркий свет – похититель зажег лампы, которые она здесь и установила. Они не были слепящими, и все же глазам, привыкшим к темноте, стало больно. Она зажмурилась, а поток слез лишь усиливался.

– Да послушай же ты меня, черт бы тебя подрал! Я не Ирэн! Я не знаю, зачем ты притащил меня сюда, кто тебе что сказал… Но это не я, клянусь тебе!

В том-то и подвох: никто не мог ему сказать, потому что никто не знал. Она не настолько глупа, чтобы болтать! Всем ведь известно: когда тайну знают хотя бы двое, нет уже никакой тайны.

Поэтому в том, что он ее разоблачил, она видела что-то мистическое. Он человек вообще? Или дьявол, поднявшийся за ней из самой преисподней? Она понимала, что так думать нельзя, это слишком глупо. Но она ничего не могла с собой поделать! Никакая логика не объяснила бы то, что он провернул, и никакой разум тут не помогал. Ее похититель оставался неясным силуэтом, близким и бесконечно далеким, кружившим вокруг нее, как стервятник. Чудовищного в нем было куда больше, чем человеческого!

Он двинулся к ней, и она невольно вскрикнула, дернулась так, что скрипнул стул. Ей все сложнее было удерживать хоть какое-то подобие самоконтроля, она была слишком напугана. Перед ней стоял монстр, заглянувший в ее душу и узнавший ее грехи, и перед ним она была беспомощна.

Когда он навис прямо над ней, все такой же безликий из-за слепящего света за его спиной, она не сдержалась. Она понимала, что не должна ни в чем признаваться. Самое разумное сейчас – это снова и снова повторять, что она не имеет отношения к Ирэн, что он обознался.

Но он изменил правила игры. Он напугал ее так, как она пугала своих жертв, и перед ним она уже не могла изображать холодную стерву, упивающуюся чужими страданиями. В этот миг она действительно не была Ирэн – она была существом, поддавшимся инстинкту самосохранения.

– Не делай этого! – взвизгнула она. – Ты не имеешь права! Я никогда не убивала людей! Слышишь? Только не людей! Они были всего лишь жалкими животными! Они бы все равно сдохли на улицах, я проявила к ним милосердие, я избавила их от страданий! Но я никогда не убивала людей…

Он прервал ее отчаянную, истеричную речь: она почувствовала, как он засовывает ей в рот что-то твердое. Ей почему-то показалось, что это дуло пистолета. Он убьет ее, выстрелит, и пуля разнесет ей череп! Она в панике сжала зубы, она трясла головой и сопротивлялась изо всех сил.

А он был готов к этому. Он сжал ее челюсть грамотно, умело – совсем как она поступала со своими жертвами! Она даже не думала, что такое можно проделать с человеком, а у него получилось. Она не успела сообразить, что произошло, когда он засунул ей в рот эту дрянь и закрепил на лице скотчем так, чтобы она не могла выплюнуть. После этого он отстранился – молча, беззвучно, совсем как раньше. Казалось, что он не испытывал лично к ней никаких чувств, он просто выполнял работу, порученную ему непонятно кем.

Чуть успокоившись, она обнаружила, что это не дуло пистолета. Во рту у нее было нечто, сделанное из крепкого пластика, легкое и полое – трубка для кормления! Она раньше видела такие только в кино, их использовали в больницах. Но ей-то эта дрянь была не нужна! Она попыталась выплюнуть трубку, однако напрасно, скотч держал надежно. Пластик протянулся через весь ее рот, расцарапав десны и внутреннюю поверхность щек, до горла. Она боялась, что от неосторожного движения ее вырвет, в ее нынешнем положении это была бы катастрофа.

А потом она заметила кое-что еще, то, что на несколько секунд отогнало страх и отрезвило ее сознание.

Напротив нее горели огоньки видеокамер, едва различимые за ярким сиянием ламп. Он снимал это! Ублюдок использовал ее собственное оборудование, великолепное, способное работать даже при таком скудном освещении. И теперь оно безжалостно фиксировало все: ее опухшее от слез лицо, ее размазанную косметику, ее раздувшиеся из-за трубки щеки.

Камера снимет и то, что произойдет с ней дальше. Вот только что? Раз это происходит в ее убежище, рядом с ее инструментами, можно предположить… Нет, недопустимо! Он не имеет права! Даже если она – Ирэн, даже если он может это доказать, он не должен наказывать ее так! Пускай подает в суд – она заплатит штраф, невелико дело! Она готовилась к тому, что рано или поздно ее кто-нибудь да разоблачит, она даже позволила бы сделать это, когда ей надоела бы игра. Тогда ей предстоял неприятный разговор с полицией, которого она совершенно не боялась. Зато ее слава, слава Ирэн, теперь была бы связана с ее настоящим именем и лицом!

А получилось вот как. Вместо болтовни с жирными, ни на что не годными полицейскими, – какой-то псих. Он снимет ее, он позволит людям увидеть… Что? Она не знала, не видела его и паниковала все больше. Она все-таки сорвалась – на истерику, на слезы. Не зная, что еще предпринять, лишенная последней возможности оправдаться, она билась в веревках изо всех сил. Она знала, что скоро паника захватит ее, и она уже не сможет нормально соображать, однако остановить это было невозможно, ее словно подхватила волна и несла куда-то к морской глубине.

Последним, что она услышала, прежде чем ее охватил животный ужас, был близкий шум воды.

Глава 1

Антон Чеховский

Он ударил кулаком по стене с такой силой, что даже старая добротная штукатурка, укрепленная не одним слоем краски, не выдержала. Она разлетелась в стороны пыльными хлопьями, а на месте удара осталась трещина и алое пятно. Кровь, конечно… Содрал кожу. Боли почему-то не было, не получалось ее чувствовать, а рана – вот она: широкая косая ссадина.

Леон понимал, что это чертовски глупо во всех отношениях, но ничего не мог с собой поделать. Злость и ярость переполняли его, разрывали изнутри, и ему нужно было хоть как-то их выпустить. Ему казалось: если он этого не сделает, они сожрут его. Он в жизни проходил через всякое, но такого не испытывал никогда.

Он не мог даже сидеть на месте, он наматывал круги по камере, как тигр, впервые попавший в клетку. Леон говорил мало и только по делу, он никому не угрожал, однако, очевидно, было в его взгляде что-то такое, что настораживало полицейских. Поэтому, еще когда он попал сюда, из камеры убрали других заключенных – от греха подальше. Не то чтобы следователи их жалели, им просто не хотелось того скандала, который непременно последует, если Леон раздробит кому-нибудь череп.

Но беспокоились они напрасно. Леонид Аграновский не злился на мир – он злился на себя. Его провели, как какого-то малолетку! А он что же? Он был солдатом, полицейским, профессиональным охранником и даже охотником на серийных убийц, но когда его задели за живое, все это не помогло. Он чувствовал себя раненым и беспомощным, он поддался отчаянию. Теперь он едва помнил тот день, да и вспоминать не хотелось, но он должен был.

Придется признать: облажался он по полной, и нет тут никаких оправданий. Ему нужно было разобраться в своих воспоминаниях, чтобы это никогда больше не повторилось.

Ему следовало насторожиться, уже когда он увидел на пороге своей квартиры Юпитера. Он прекрасно знал, что перед ним преступник, умный, наглый и хитрый. Да еще обставленный им, а потому обиженный! Юпитер никогда бы не пришел просто так, поэтому неожиданная встреча с ним была не тревожным звоночком, а колоколом.

И вот тут Леону нужно было подготовиться и не верить. Вообще ничему! Юпитер – мастер обмана и манипуляций, он на таком карьеру сделал. Любое его слово нужно было проверить один раз, а потом перепроверить два раза, даже если оно оказалось правдой. Но что случилось в итоге? Юпитер за минуту убедил его в обмане!

Потому что сумел ударить по самому слабому месту – его любви. По той уязвимости, к которой Леон еще не привык. Он прожил на свете немало лет и давно перестал быть романтичным школьником. У него было много женщин, он успел жениться и развестись. После такого опыта слабо представляешь себя влюбленным в кого-то, особенно если раньше этого не происходило.

Но в жизни, пожалуй, не стоит ни от чего зарекаться. Он не мог сказать, когда понял, что любит Анну Солари. Он даже не заметил, как пришло это чувство! Потому что не хотел ни чувствовать, ни замечать. Такая любовь – это ограничение свободы, потребность в другом человеке, от которой так просто не уйти. Поэтому Леон закрывал глаза, пока мог.

Потом наступил момент, когда притворяться и дальше уже было нельзя. Они провели вместе ночь, и влечение к ней лишь усилилось. Леон не видел больше смысла сопротивляться – зачем, если двери ее дома открыты для него, если она доверяет ему? Между ними не было громких признаний, но это оказалось и не нужно, Леону хватало того, что никогда еще он не был так счастлив.

А счастье ослепляет не хуже горя. Он поддался ему, он наслаждался триумфом этой любви – и сам не заметил, как спровоцировал Юпитера. Он ведь сразу понял, что между ним и Анной что-то было! О том, что они были любовниками, Анна сказала позже, но даже без этого было видно, что Юпитер относится к ней иначе, чем к остальным.

Так что рядом с ним Леону следовало побольше думать и поменьше говорить. Но ему хотелось поставить этого подлеца на место, Юпитер и так слишком часто обходил его. Поэтому Леон не стал скрывать, что они с Анной теперь вместе. А что в итоге? Ему пришло сообщение с номера Анны, но, приехав домой, он обнаружил на пороге Юпитера – и квартиру, залитую кровью.

Юпитер еще и подлил масла в огонь. Он прямым текстом заявил, что убил Анну и готов обвинить в ее смерти Леона.

Тогда было такое чувство, будто на него обрушилась лавина. Леону и раньше доводилось бояться за нее, беспокоиться за ее жизнь, с ее работой иначе и не могло быть. Но никогда еще он не слышал прямого объявления о том, что она мертва. Да еще от кого – от преступника, которого сама Анна считала темным гением. Да, Юпитер мог убить ее, и Леон не находил ни одной причины, по которой тот не сделал бы этого…

Дальше все было как в тумане. Он думал о ее смерти – а чувство было такое, будто погиб он сам. Нет его, потому что нет смысла жить дальше, просыпаться каждый день, зная, что она исчезла навсегда. Он смотрел на кровь и не соображал толком, что происходит. Он не стал тратить время на Юпитера – не сразу. Леон как никто другой понимал, что этот хорек только выглядит тощим и слабым. Он видел запись драки с участием Юпитера. Этот тип умеет постоять за себя!

Это вовсе не означало, что Леон не готов был свернуть ему шею – и что не смог бы. Он не сомневался, что уничтожит его, даже если это станет последним, что он сделает в жизни. Но сначала ему нужно было увидеть ее… то, что от нее осталось. Как бы больно и тяжело ему ни было, он должен убедиться и поставить точку в этой истории – и во всей своей жизни.

Поэтому, позабыв о Юпитере, он вошел в квартиру – но увидел только кровь. Багряные лужи, алые разводы. Так много, что рябит в глазах… Похоже, она сопротивлялась. Но Леон знал, что она будет сопротивляться! Анна не из тех, кто способен просто сдаться и позволить принести себя в жертву.

Против другого соперника она, может, и выстояла бы, а против Юпитера шансов не было. Он – единственный, кто так же умен, как она, и он знает ее. Он сумел обмануть ее, сделать уязвимой, и воспользовался этим… Но что он сделал? И где же тело?

Леон метался по квартире, пытаясь понять это. Очень скоро появились полицейские, похоже, Юпитер вызвал их заблаговременно. Они тоже не понимали толком, что происходит, но картина их ожидала не самая простая. Квартира, залитая кровью, а по ней мечется мускулистый молодой мужик с шальным взглядом – вот и как на это реагировать? Они, кажется, пытались задавать вопросы, однако Леон был не в состоянии произнести хоть слово, все его мысли были сосредоточены только на Анне.

Тогда полицейские попытались задержать его. Их было четверо, они были вооружены, их противник – нет. Они почему-то решили, что этого будет достаточно.

Но это они зря. Леон был намного сильнее каждого из них по отдельности, и он умел драться. Это оказалось куда важнее, чем численное преимущество. Он не нападал на них первым, но, если они пытались задержать его, он отшвыривал их, как котят. Им даже дубинки не помогали! Если бы кто-то из них додумался применить табельное оружие, Леону пришлось бы туго. Возможно, на это и рассчитывал Юпитер? Но нет, патрульные оказались не дураками.

Понадобилось еще две машины с подкреплением, чтобы скрутить его. Он был измотан – и морально, и физически. Он уже понял, что никакого тела в квартире нет, есть только кровь… Но никто ведь не смог бы потерять столько крови и остаться в живых! Как это вообще понимать? Ответа не было, и Леон позволил увести себя.

Когда его выводили из подъезда, он мгновенно разглядел в толпе наглую ухмылку Юпитера.

Первые несколько часов после задержания были для Леона адом. Он отстранился от мира, он не обращал внимания на заданные ему вопросы, он даже не понимал их значения. Его сознание было переполнено болью от одной-единственной мысли: ее больше нет. А значит, все остальное, включая месть Юпитеру, стало бесполезным!

Он провел так целую вечность, и все закончилось, лишь когда по другую сторону решетки появилась Анна Солари.

Живая. Здоровая. Невредимая. Злая, как дикая кошка.

– Как ты мог ему поверить? – возмущалась она. Анне не нужно было повышать голос, она никогда бы не сделала это в отделении полиции. Но ей хватало взгляда и правильной интонации, чтобы выразить все, что нужно. – Ты знал, кто он такой.

– Знал, – согласился Леон. – Поэтому я знал, на что он способен!

– Ты должен был проверить…

– Я пытался! Думаешь, я просто так тело искал, чтобы полюбоваться?!

Даже сейчас, когда все закончилось, говорить об этом было бесконечно сложно. Стресс отпускал – оставляя за собой чувство опустошенности. Но когда Анна наконец улыбнулась ему и протянула руку через решетку, чтобы коснуться его руки, стало легче.

– Я не виню тебя, – вздохнула она. – Мне следовало… Ладно, поговорим об этом позже. Сначала нужно вытащить тебя отсюда.

– Почему это звучит как целый квест? Какого хрена я вообще еще здесь, если я ничего не сделал?

Он понимал, что нет смысла сейчас рычать на нее и на окружающих. Но он был смущен – до него постепенно начинало доходить, как Юпитер обвел его вокруг пальца и какое удовольствие подонок, должно быть, получил от всего этого спектакля.

– Прости, Леон, но ты как раз «сделал». Ты избил пятерых полицейских. Трое из них взяли больничный.

– Нападение на сотрудников при исполнении, – проворчал он. – Мать их… Какие патрульные нынче нежные стали!

– Это не они нежные. Это ты, пардон, медведь, но все время забываешь об этом. Все будет хорошо, но не так быстро, как хотелось бы.

Она еще немного побыла с ним, а потом ушла. И вот тогда, когда ему не на что было отвлекаться, Леон был вынужден заново проанализировать ситуацию, вспомнить все, что произошло, во всех подробностях, и понять, как наивно и глупо он влип.

Первое и главное – не только он заметил увлеченность Юпитера Анной. Юпитер тоже все прекрасно понял. Привязанность – это слабость. Связь с другими людьми – это уязвимость. Любовь – не просто источник счастья, но и инструмент манипуляции. Вот на чем было построено нападение. Теперь уже Леон не понимал, как мог это просмотреть.

Дальше все было просто. После того, как Леон обошел Юпитера в расследовании, преступнику хотелось отомстить, но не объявляя при этом серьезной войны. И что он сделал? Он никого не убивал – не только Анну, вообще никого. Он просто взломал дверь квартиры Леона и залил там все свиной кровью.

Об этом Леон узнал позже, от следователей. Но тогда, в квартире, как он должен был определить, что кровь не человеческая? Да никак! Юпитер – уголовник со стажем, он прекрасно знает, как должно выглядеть место преступления. Когда тебе говорят, что самый дорогой для тебя человек мертв, и показывают кровавые разводы, сложно сохранить здравомыслие.

Понятно, что каждый реагирует на стресс по-разному. Но просчитать реакцию Леона было не так уж сложно, тут и гением быть не нужно. Все, включая Леона, знали, что характер у него вспыльчивый. С годами он научился контролировать это и использовать так, как ему выгодно, однако изменить собственную природу не мог. И тут он просто сорвался.

Сложно сказать, на что именно надеялся Юпитер. Возможно, он и вовсе обошелся без строгих расчетов и решил просто наблюдать, что будет. В худшем случае, Леона застрелили бы на месте. В лучшем – отпустили бы. Но Юпитер не хотел превращать все это в убийство, нет… Если бы он хотел убить, среди патрульных был бы его человек, который точно выстрелил бы, а потом оправдывался, что это была самооборона. Так что вся эта диверсия со свиной кровью была местью через унижение.

Эх, если бы ему удалось сдержаться… Тогда этот ублюдок подавился бы своим самодовольством! Если бы Леон смог спокойно осмотреть квартиру и убедиться, что трупа там нет, если бы спокойно поговорил с полицией, никто бы его не арестовал. Зачем, если он жертва? Он сам обвинил бы Юпитера в проникновении со взломом, пусть даже из хулиганских побуждений. Все, стрелки были бы переведены!

А он выкопал себе яму и благополучно плюхнулся в нее. Вот почему он злился. Вот почему вынужден был бить стены, чтобы хоть как-то выпустить переполнявшую его ярость. Ничего, с этим можно справиться, урок будет выучен… Ведь Анна жива! Облегчение, которое он почувствовал, узнав это, было сравнимо с горем, захлестнувшим его из-за лжи Юпитера.

Выпускать его на свободу никто не спешил, даже когда проверка показала, что он никого не убивал, а кровь в его квартире не человеческая. Он напал на полицейских – это всегда плохая история. Тут речь идет даже не о профессиональной солидарности, а о профессиональном братстве. Иначе и быть не может: полицейские должны были показать, что нападать на них вот так нельзя по многим причинам.

Его защитило только то, что сам он много лет проработал следователем, а с недавних пор начал помогать полиции как консультант. Иначе он бы не по стенам тут стучал, а от дубинок отбивался! Но его не тронули – и не отпустили. Ничья, компромисс.

Он мог бы ускорить свое освобождение: позвонить знакомым, позвонить брату. Но ничего из этого Леон делать не стал. Во-первых, он прекрасно знал, что от Димы поступит не только помощь, но и три ведра нотаций. «Ах, да как ты мог, ты совсем как наш отец, я же говорил, тебя нужно срочно лечить!» – и далее в таком духе. Как старая бабка… Нет уж, спасибо, в камере приятней!

Во-вторых, Леону требовалось время, чтобы привести мысли в порядок и усвоить урок, понять, что делать дальше. Тяжело, унизительно, но нужно. Погрузиться в свое поражение, как в холодную воду, и принять его, чтобы оно в будущем не стало слабостью. И когда Юпитер или кто-то другой напомнит ему об этом, он не сорвется, не сломается и даже не отведет взгляд.

Этой ночью он не сомкнул глаз, зато утром чувствовал себя гораздо лучше. Слабости и сонливости не было, но это как раз нормально, ему двое суток не спать не впервой. Гораздо важнее для Леона было то, что злость улеглась. К черту Юпитера! Если мстить ему сейчас, это превратится в замкнутый круг. Леон был всерьез намерен забыть о нем, если этот огрызок к нему больше не полезет.

Утром его выпустили. Дежурный, отпиравший камеру, смотрел на него с опаской, словно ожидая, что Леон набросится на него – как дикое животное. Однако Леон покинул место временного заточения спокойно, он ни с кем не разговаривал, просто забрал свои вещи и ушел.

А у крыльца уже ожидала его она. Особенностью Анны Солари было то, что она почти всегда носила маску, невидимую и непонятную для окружающих. Сегодня она была его строгим адвокатом – в сером деловом костюме, изящных очках, с длинными черными волосами, зачесанными в хвост на затылке. В руках она держала портфель из темной кожи и смотрела на Леона с легким осуждением, как и полагается служителю закона смотреть на мелкого уголовника.