«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Михаил Данилкин не был слеп, но видел в бытовом неустройстве только временные трудности. Сознательный рабочий должен смотреть дальше и выше, видеть исторический смысл своей работы. Тем более что в жизни комбината была и другая – пафосная – сторона: передовицы в «Правде», митинги, торжественные собрания, шествия, встречи с Серго Орджоникидзе, украшенный знаменами клуб, бравурные звуки духовых оркестров, пламенные речи партийных ораторов. Николай Островский обращался к комсомольцам аммиачного завода: «Труд, ставший делом чести, славы, доблести и геройства, рождает новых героев, не менее мужественных, чем герои Гражданской войны. Нужно только понять и прочувствовать всю героичность того, что мы с вами делаем. Тогда никакие трудности и лишения не смутят нас. Мы уже победили окончательно и навсегда в своей стране. Разгромили и уничтожили тех, кто становился нам поперек пути, – кулака, троцкистско-зиновьевское охвостье, и победно движемся вперед. “Будущее принадлежит нам!” – так же, как и героическое настоящее. Привет вам, мои молодые товарищи! Вы деретесь не хуже нас. И когда надо будет взяться за оружие, вы покроете себя неувядаемой славой… Борьба продолжается. Каждый из нас на посту и делает свое дело. Крепко жму ваши руки. Преданный вам Н. Островский. Сочи, 13 марта 1935 г.»[85].

Освобожденный пропагандист Березниковского райкома комсомола Михаил Данилкин быстро освоил этот язык. Был замечен партийным руководством и переброшен в декабре 1931 г. на более ответственную работу – секретарем коллектива ВЛКСМ механического завода. Короткое пребывание на новом посту, и в мае 1932 г. последовало новое назначение – заведующим культпросветотделом райкома комсомола. И опять ненадолго. Вскоре его рекомендовали секретарем комитета комсомола Березниковского химкомбината. Так Михаила Данилкина ввели в номенклатуру Свердловского обкома ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ. За два года Михаил Данилкин сменил четыре должности, перемещаясь неуклонно вверх по карьерной лестнице. Такое восхождение было возможно только по инициативе и при поддержке вышестоящего партийного начальства, а именно В.П. Шахгильдяна – человека влиятельного, властного, энергичного, пользовавшегося доверием в столичных кабинетах у Серго Орджоникидзе и Л.М. Кагановича, одного из столпов Свердловской областной организации ВКП(б). Он был большим мастером по созданию собственной свиты (артели) из партийных работников: выдвигал на новые должности, представлял к орденам, оказывал особое доверие. Руководителем В.П. Шахгильдян был жестким и непреклонным. Молодой комсомольский активист, каким-то образом попавший в эту артель, многому научился у своего патрона: отдавать приказы, требовать беспрекословного подчинения. При обсуждении рукописи романа М.Т. Данилкина «Новоселье» историк Ф.С. Горовой выбранил писателя: «Неправильно показывает автор партийное руководство. Образы работников райкома даны неудачно. Иногда партработники не руководят, а командуют»[86]. Других методов руководства Данилкин не знал.

Когда В.П. Шахгильдян в 1933 г. был награжден орденом Ленина и переброшен на другую работу – начальником политотдела Пермской железной дороги им. Кагановича, он по обычаю того времени взял с прежнего места работы своих людей. По инициативе В.П. Шахгильдяна Свердловский обком ВКП(б) в октябре 1933 г. мобилизовал Данилкина на железнодорожный транспорт: в политотдел Пермской железной дороги инструктором по комсомолу.

В июне 1937 г. карьера В.П. Шахгильдяна, ставшего к тому времени начальником Пермской железной дороги, оборвалась. Областная Свердловская партийная конференция, созванная после ареста первого секретаря обкома ВКП(б) И.Д. Кабакова, заклеймила всех членов бывшего партийного бюро вольными или невольными пособниками врага народа, отказала им в доверии, не избрав в новый состав обкома. За несколько дней до этого В.П. Шахгильдяна разоблачали на городских партийных конференциях:

«Разве не Шахгильдян выдал характеристику Турку, врагу народа, что этот Турок[87] был его заместителем, разве Шахгильдян не насаждал сволочью других работников – и до сих пор Шахгильдян продолжает свою подлую работу. […] По-моему, Шахгильдян был верным спутником Кабакова. Этому хламу не место в нашей партии, в руководящем аппарате»[88]. В июле 1937 г. один из ближайших сотрудников начальника железной дороги им. Кагановича дал на него убийственные показания. На вопрос: «Кто входил в состав уцелевшей части к[онтр]р[еволюционной] троцкистской организации, существовавшей на дороге имени Кагановича», – последовал ответ: «1) Шахгильдян Ваган Петрович, бывш<ий> начальник дороги имени Кагановича, фактический организатор и руководитель всей к<онтр>р<еволюционной> работы на дороге. Трудно сказать, кому в этом отношении принадлежит первенство: ему или Турку, по-моему, ему, так как он создал для Турка все условия, которые обеспечивали ему успешность его к[онтр]р[еволюционной] деятельности»[89].

В.П. Шахгильдян был арестован 11 августа 1938 г. Спустя два месяца М.Т. Данилкин впервые открестился от своего бывшего патрона: «Хвостом Шахгильдяна себя не считаю, был переброшен по телеграмме тов. Федорова, копия которой у меня сохранилась. Отвода не поступило. Связи с Шахгильдяном не имел абсолютно никакой, кроме служебной. За правильность этого готов нести любую ответственность»[90].

В романе «Новоселье», отданном М.Т. Данилкиным в местное издательство в 1948 г., среди отрицательных персонажей был матерый троцкист Краснопевцев, прибывший на стройку по направлению ЦК ВКП(б). Рецензенты нашли этот образ неудачным: «Троцкисты показаны примитивными и глупыми – не те враги, с которыми тогда боролась партия. Враг был умнее, сильнее, коварней, чем показал автор». М.Т. Данилкин с критикой не согласился: «Враг тогда еще не был до конца раскрыт. Ему давали возможность подкрепить словесные покаяния делом»[91]. Роман планировали издать в 1950 г.[92] Однако в печати он так и не появился. Рукопись утеряна. Мы так и не узнали, кого изобразил автор под именем Краснопевцева – случайно, не Вагана Петровича ли Шахгильдяна?

В интеллектуальной биографии М.Т. Данилкина березниковская эпопея осталась самым важным и самым ярким событием его жизни. Здесь на его глазах и с его непосредственным участием покоряли природу и переделывали людей. Роман «Новоселье», начатый, по его словам, в 1939 г., был основан «на личных впечатлениях» о строительстве химического комбината. «Основная эстетическая задача – показать, что на первом плане в жизни нашего человека – труд, что главное дос тоинство современного человека нашей страны – умение трудиться, работать»[93]. Настоящий советский человек для него – это ударник социалистического производства: бескорыстный, исполненный энтузиазма, готовый пожертвовать собой во имя решения великих задач. Такими красками рисовали строителей комбината газетчики в первую пятилетку, такими их сочинил и Михаил Данилкин. В его воспоминаниях запечатлелся образ наркома, запросто заходящего в бараки, дружески беседующего с землекопами и плотниками, приглашающего бригадира ударников в гости в свою московскую квартиру[94].

Строительство комбината стало для Михаила Данилкина своеобразным мерилом для оценки всех событий, ситуаций и людей, с которыми его столкнула судьба.

В 1935 г. Михаил женился на Любови Надымовой и тут же был призван на действительную службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Сначала он окончил курсы радистов в г. Свердловске, а затем и курсы политруков Уральского военного округа. Жена с двумя маленькими детьми, по всей видимости, переехала поближе к мужу.

Михаил Данилкин служил в те годы, когда происходила кровавая чистка РККА. Одни погибали в подвалах НКВД, на дальних стрельбищах, в глубоких оврагах. Другие делали головокружительную карьеру. Михаил Тихонович Данилкин окончил курсы и получил звание старшего политрука в сентябре 1936 г., месяцем раньше в другом военном округе с тем же званием после курсов был выпущен его ровесник Андрей Семенович Николаев. Через год молодого политрука назначат начальником политотдела Академии Генерального штаба РККА, еще через год – членом Военного совета Киевского особого военного округа. Присвоят звание дивизионного комиссара[95]. В том же 1938 г. «политрук-редактор» полковой газеты М. Данилкин, в карьере не преуспев, уволился с военной службы. В мирное время он служить не хотел[96].

Он не умел бороться с врагами народа, более того, заступался за тех, кого, по его мнению, обвинили несправедливо. За такую непартийную позицию летом 1936 г. курсанта Данилкина наказали партийным выговором. На следствии он дал объяснения по этому поводу:

Выговор был объявлен за примиренческое отношение к пропаганде троцкизма, выразившееся в защите курсанта Плотникова Ивана, обвинявшегося в то время в пропаганде троцкизма, в связи с чем он был исключен из партии и с курсов политруков. В 1938 г. ЦК ВКП(б) Плотникова в партии восстановил без всякого взыскания, так как он был исключен необоснованно. После этого в апреле 1939 г. и с меня было снято взыскание, как необоснованно наложенное[97].

Здесь М.Т. Данилкин перепутал даты. В октябре 1937 г. он отчитывался перед делегатами Кунгурской районной конференции: «На курсах политсостава имел выговор за либеральное отношение к протаскиванию контрреволюционной идеи, выговор сейчас снят»[98].

Данилкин по праву гордился тем, что на его совести «нет ни одного оклеветанного»[99].

Непонятное и путаное время, так Михаил Тихонович Данилкин называл ежовщину, оставило глубокий отпечаток в сознании молодого коммуниста. Он пишет об излишней подозрительности, о неверии в честное партийное слово, о правдобоязни. Партия, в которую он вступал, рассыпалась на глазах. Его наставники с клеймом врага народа пропадали в небытии. Было репрессировано все руководство Березниковской партийной организации. Его товарищи по духу – энтузиасты 1930 г. – гибли один за другим. На смену им приходили ловкачи, записавшиеся в партию после чисток.

Уволившись из армии, М.Т. Данилкин возвращается в Политотдел Пермской железной дороги на ту же должность – инструктора политотдела по комсомолу.

Правда, окружили его здесь новые лица. Репрессии на железнодорожном транспорте по своим масштабам не уступали армейским. «Мой отец был старый железнодорожник, жили мы рядом с наркоматом в доме, где жил комсостав железнодорожного транспорта, – рассказывал на заседании бюро Московского горкома партии в 1962 г. один из приглашенных. – Однажды я пришел домой, мой отец держит коллективную фотографию и плачет. Ни одного не осталось в живых из тех людей, которые были на этой фотографии»[100]. Пермскую железную дорогу чистили с особым усердием вплоть до 1939 г. Те, кто уцелел, перевели дыхание.

Инструктором М. Данилкин работал недолго. Спустя два месяца его перевели на должность заведующего отделом партийной жизни в газете «Путевка». В ней он задержался до декабря 1940 г. Потом был отправлен учиться на партийно-политические курсы при Наркомате путей сообщения, по окончании которых Оргбюро ЦК ВКП(б) утвердило его редактором газеты «Омский железнодорожник». Назначение состоялось в июне 1941 г. – за несколько дней до войны.

Михаил Данилкин вернулся в армию в сентябре 1941 г., скорее всего, по партийной мобилизации. Их в 1941 г. было объявлено несколько: в июне от имени ЦК, в следующие месяцы от имени Главного политуправления РККА: одна в июле, три в августе, одна в сентябре[101]. Каждая областная парторганизация получала так называемый наряд на призыв с указанием численности коммунистов и комсомольцев, подлежащих мобилизации. В директиве ЦК ВКП(б) подчеркивалось, что первоочередному призыву подлежат коммунисты, имеющие военные специальности. Все они считались добровольцами, так что М. Данилкин не кривил душой, когда говорил о себе: «5-го сентября 1941 г. добровольно ушел на службу в Советскую Армию»[102]. Он мог быть призван и в обычном порядке. На железнодорожников бронь не распространялась вплоть до мая 1942 г., когда Государственный комитет обороны запретил дальнейшие мобилизации. Запрет, однако, имел условный характер. Наборы на воинскую службу продолжались и далее. Например, только в августе 1942 г. с Томской железной дороги было призвано в армию 2612 человек[103].

По имеющейся военной профессии М.Т. Данилкин был радистом и армейским политработником. Это учли. После двухмесячной переподготовки он получил назначение комиссаром 827-го отдельного батальона связи 368-й стрелковой дивизии[104]. В этой должности он прослужил до октября 1942 г., когда указом Президиума Верховного Совета СССР институт военных комиссаров был упразднен. В число бывших комиссаров, получивших командные должности, М. Данилкин не попал. Стал замполитом. Понижение по службе, хотя и не личное, перенес тяжело. Спустя пять лет сокрушался о том, что комиссаров упразднили. В марте 1943 г. в той же должности заместителя командира батальона по политчасти был перемещен в 70-ю курсантскую морскую бригаду, входившую в состав 7-й отдельной армии[105]. В июле 1944 г. Данилкин был переведен на должность заместителя редактора газеты «За Родину» в 67-ю стрелковую дивизию Карельского фронта[106].

Будучи военным журналистом, Михаил Данилкин оставался политработником. В соответствии с Положением о работе военных корреспондентов «военкор был обязан “постоянно находиться непосредственно в частях и соединениях Красной Армии… всем своим поведением на фронте показывать образец дисциплины, смелости и неутомимости в работе… быть готовым в любую минуту к участию в бою”.

Военкоры – члены партии и комсомола должны были состоять на учете в партийной или комсомольской организациях Политуправления фронта»[107].

Михаил Данилкин служил политработником на Карельском фронте, на котором в течение неполных трех лет после декабря 1941 г. велась преимущественно позиционная война. Отдельный батальон связи дислоцировался вдали от передовой. В 1943 г. подразделения морской бригады использовались, как правило, для десантных операций либо для прорыва укреплений противника. В окопах переднего края их не держали. В промежутке между боями офицеры пили. Замполит Данилкин не составлял исключения. Скорее, напротив. В июле 1943 г. партийная комиссия 70-й бригады объявляет ему «выговор за выпивку с дебошем в расположении части»[108].

Так получилось, что в активных боевых действиях замполит Данилкин принял участие только в июне 1944 г. В ходе Свирско-Петрозаводской операции против финской армии 70-я морская стрелковая бригада была высажена с кораблей в тылу противника. Десантники захватили плацдарм, перерезали железную и шоссейную дорогу и пять дней удерживали позиции до подхода основных сил 7-й и 32-й армий. Данилкин был со своим батальоном, получил контузию. Военный совет 32-й армии наградил его орденом Красной Звезды[109]. Других боевых наград у Михаила Данилкина не было. Политработников награждали скупо.

С войны М. Данилкин пришел майором и орденоносцем. Не инвалидом, не бывшим военнопленным, не окруженцем. Своим комиссарским прошлым гордился. Тем не менее вспоминать о войне не любил. Писал о ней в крайних случаях, когда промолчать о войне значило потерять какую-то очень важную мысль. О его действительном отношении к войне много говорят случайные обмолвки вроде сталинградского побоища[110].

Судя по нечастым замечаниям, коротким отрывкам из текстов на другую тему, можно представить общее отношение М. Данилкина к Отечественной войне, понять, что вынес он из офицерских блиндажей и солдатских землянок, с чем вернулся к мирной жизни.

Первое, что бросается в глаза, это неприкрытое уважение к противнику – уважение, распространяемое даже на бывших красноармейцев, воевавших на стороне вермахта. В 1952 г. он заметил, что для России естественным союзником в будущей войне может быть в Европе только Германия[111]. Данилкин нашел слова одобрения боевым качествам власовцев:

В большинстве своем молодые парни, потенциально способные быть честными людьми и совершать такие же подвиги, как и подвиг Александра Матросова, начали с остервенением, не хуже, чем белогвардейцы времен Гражданской войны, воевать против нашей армии, против своей Родины»[112].

Здесь политработник Данилкин фактически предвосхитил оценку, данную одним из идеологов эмигрантской организации СБОНР – «Союза борьбы за освобождение народов России[113]:

Хорошо дрались, до конца! Русский человек всегда любил и уважал боевую доблесть. Даже, может быть, особенно в гражданских войнах[114].

Заметим, что о стойкости восточных частей вермахта и СС М. Данилкин знал понаслышке: в полосе армий Калининского фронта их не было. В группе армий «Север» формировались только охранные подразделения – «Einwohnerkampfverbande», не участвовавшие в боевых столкновениях с частями Красной армии[115].

Данилкин совсем не доверял высшему комсоставу. Вину за отступление 1941 г. он переложил на плечи генералов. «Ведь если бы кто-то до начала войны сказал: широко прославленные, украшенные множествами орденов лица (Смушкевич, Павлов и др.) – мерзавцы и предатели?»[116] Впрочем, и те из генералов, которые не совершили измены, также малоуважаемые люди. Они все несут ответственность за массовую сдачу в плен, более того, за переход на сторону противника рядовых красноармейцев. «Почему удалось нашим врагам сколотить эту армию и заставить ее воевать? Дало о себе знать механическое подчинение, которое стало усиленно насаждаться после войны с Финляндией: приказ начальника нужно выполнять безоговорочно и без рассуждений, начальник всегда и во всем прав[117]. Этой лазейкой, которая возникла в результате неумения сочетать единоначалие с демократизмом нашей системы, приказ с убеждением, великолепно воспользовались наши враги»[118]. Генералы слишком увлечены собственной карьерой: орденами, золотыми погонами, лампасами, чтобы на них можно было положиться в будущей войне[119].

Новая война не за горами. Главным противником в ней будут вчерашние союзники. Надо заметить, что М. Данилкин скептически оценивал участие СССР в антигитлеровской коалиции. Помощь от союзников была, по его мнению, незначительной, а вред – настоящим. Он считал, что во имя компромисса с Западом Сталин был вынужден затушевать подлинный характер войны: отказаться от комиссаров, ввести погоны, воздать хвалу царским военачальникам: Суворову и Кутузову[120]. В этих своих оценках он был неодинок. В Березниках в мае 1943 г. жители обменивались мнениями. Сексот местного отделения НКВД составил рапорт, попавший в справку о политических настроениях населения: «Финтушаль, беспартийный, нач. отд. 31 АТЗ (азотно-тукового завода. – А. К., О. Л.), говорит: “Непонятно, чем вызван роспуск Коминтерна, это ведь, по сути дела, отказ от революционной борьбы передовой части рабочего класса во всех странах Европы, очевидно, это есть уступка Англии и Америке в общих планах борьбы с фашизмом и послевоенной структуры страны”»[121].

Наконец, Михаил Данилкин из фронтового опыта вынес стойкое убеждение: побил врага простой солдат[122]. Плодами победы воспользовались другие люди, чуждые и враждебные ему:

«Первая отечественная война омолодила Россию, встряхнув все ее творческие силы. В 1917 г. логически завершился процесс национального развития и самосознания русского народа. Но зато война 1941–1945 годов дала обратный результат – она вскормила целые полчища дармоедов, превратив государственный аппарат в прожорливое бюрократическое чудовище. Самообман, лицемерство пущены так же в ход, как и новокаин в медицине»[123].

Добавим только, что Данилкин поделил свое поколение на фронтовиков и тех, кто отсиделся в тылу. И межа между ними глубже, чем между вчерашними кулаками и бедняками, глубже, чем между классами. Заметим, что с фронта Михаил Данилкин вернулся убежденным антисемитом. Он явно поверил легенде о «ташкентском фронте», где на сытных местах в глубоком тылу окопались евреи, не желавшие воевать[124]. И, вообще, война – это русское дело. Инородцев нужно гнать из правительства – читаем в сводке Березниковского горотдела НКВД: «24/X – 41 г. в общежитии н<ачальствующего> состава КОБОЗЕВ говорил: “[они] предали русский народ. Головы нужно свернуть виновникам, правительство должно быть чисто русское, а то один Калинин в правительстве – русский, да и тот думает, хоть под старость пожить. Кагановича и других нерусских из правительства надо удалить”»[125].

Так Михаил Данилкин, прошедший фронт, разошелся с молодым коммунистом тридцатых годов. Он был лоялен Сталину, но нисколько не доверял его маршалам. Он размышлял над политическими вопросами и был готов давать на них самостоятельные ответы. Военная школа освободила Данилкина от слепой веры в руководство. На фронте он увидел то, что раньше казалось ему немыслимым и невозможным. Данилкин задумался, может быть, впервые за всю свою политическую карьеру. Тем самым он незаметно для себя из шеренги верных сталинцев переместился в обоз к нытикам и маловерам, где доживали свой век обломки старой большевистской партии.

И в прежней шеренге он не смог пробиться в первые ряды. Помешала идейность. Не улыбнулся случай. Подвел характер. Может быть, этот набор помех спас ему жизнь во время «великой чистки». Многие из его удачливых товарищей сложили головы на плахе. Многие, но не все. Счастливчики поднялись наверх и там остались. Снизу их подпирали новые энтузиасты.

Данилкину не было места ни среди первых, ни среди вторых. Он был обречен на вымирание, хотя и не догадывался об этом. Уйти в профессию он не мог. Он не был инженером, военным или агрономом. Он был партийным пропагандистом, умеющим писать для газеты. Сомнения, разочарования, самостоятельность мысли губили его.

Глава 2

«…Мои действия можно назвать серьезной разведкой боем»

Михаил Данилкин был уволен из армии в 1947 г. Не очень ясно, по собственной воле либо по инициативе начальства. Во всяком случае, он покинул ряды вооруженных сил без особого сожаления. Когда через полтора года Молотовский облвоенкомат вновь попытался призвать майора запаса на действительную службу, Данилкин отказался наотрез. «Хотели в качестве наказания отправить служить в ряды Советской Армии», – с возмущением писал он Сталину[126]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из Уголовного кодекса РСФСР: 58–10. Надзорные производства прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Аннотированный каталог. Март 1953–1991. М.: Международный фонд «Демократия», 1999. С. 11.

2

Дело № 2-75. Приговор по делу Данилкина М.Т. 31.03.1953 // ПермГАСПИ (Пермский государственный архив социально-политической истории). Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 9925. Т. 3. Л. 218.

3

Там же.

4

Эффективность работы оперативных сотрудников МГБ измерялась тремя количественными показателями: «по числу заведенных дел оперативного учета, проведенных вербовок и арестов». (Кадыров – Н.С. Хрущеву. 16.02.1954. Копия. Машинопись // ПермГАСПИ. Ф. 105. Оп. 22. Д. 134. Л. 142). Чтобы показать свою работоспособность, следователи областного управления МГБ шли на разные ухищрения: записывали в агенты глухих старух, заводили без каких-либо оснований дела-формуляры на хозяйственных руководителей, иной раз прибегали к провокациям, обставляли выбранную жертву агентами, давали им задания побудить человека к антисоветским высказываниям, а затем совершенно невинные суждения превращали в выпады против Советской власти. Военный прокурор войск МВД Молотовской области в том же 1953 г. сделал представление начальнику областного управления МВД, что его сотрудники взяли под арест «…ни в чем не повинного советского гражданина Николаенко, обвинив его в совершении государственного преступления». «Как выяснилось в настоящее время, все основные свидетели (имена опущены. – А. К., О. Л.) были секретными осведомителями органов МВД, и они получили задание провоцировать Николаенко […] Установлено, что секретный осведомитель, и она же свидетель С., в своем донесении органам МВД писала, что Николаенко во время выпивки говорил: “Пью за социализм, а в отношении коммунизма – Вы мне бросьте”. Показания же С. в протоколе ее допроса были написаны так: “Пью за коммунизм, которого никогда не будет”, т. е. совершенно извращено ее сообщение» (Чернядьев – Цикляеву. Представление. 03.08.1953 // ПермГАСПИ. Ф. 105. Оп. 20. Д. 158. Л. 174–175).

На партийном собрании УВД Молотовской области этот эпизод освещали таким образом: «5 отделом в апреле месяце был арестован за антисоветские высказывания и террористические намерения Николаенко. Материалы на арест были утверждены тов. Лоханиным и тов. Кутеповым. До ареста материалы не были тщательно проверены и во время следствия следователи не смогли надлежаще доказать преступную деятельность Николаенко. В результате недостатка собранных улик военная прокуратура в июне месяце своим постановлением дело Николаенко прекратила, и он был освобожден из-под стражи» (Протокол № 2 закрытого партийного собрания парторганизации Управления МВД по Молотовской области. 23.07.1953 // ПермГАСПИ. Ф. 1624. Оп. 1. № 113. Л. 89).