– Вот и мне не давал покоя этот вопрос. Настолько, что я вышла как-то ночью, обошла его дом и забралась по пожарной лестнице наверх, к самому стеклу его мастерской. Подглядывать, конечно, нехорошо, но поймите мое любопытство: если Шон написал новую картину, я хотела ее увидеть первой.

Представив Полин за исполнением акробатического номера, Гаспар не удержался от улыбки. Живописи Лоренца и впрямь были присущи невероятные чары.

– Стоя на верхней ступеньке лестницы, я прилипла носом к стеклу. В мастерской не горел свет, но Шон стоял перед холстом.

– Он работал в темноте?

– Знаю, это кажется бессмыслицей, но у меня возникло впечатление, что свет исходит от самого холста. Живой, волнующий свет, озарявший его лицо.

– Что это было?

– Я не успела рассмотреть: лестница затрещала, Шон оглянулся. Я испугалась и кубарем скатилась вниз. Вернулась сюда, стыдясь своей трусости.

Гаспар не сводил глаз с этой странной особы: провокаторши, интеллектуалки, умницы и при этом представительницы чуждого ему андеграунда. Такая не могла не нравиться мужчинам. Лоренц уж точно был среди них. Внезапно ему на ум пришел вопрос, вернее, желание убедиться, что он не ошибается.

– Шон Лоренц никогда не просил вас ему позировать?

Полин сверкнула глазами и ответила:

– Он сделал кое-что получше.

Она расстегнула блузку и предъявила свою татуировку – не полностью, но и предъявленного хватило, чтобы оценить великолепие этой работы. Кожа девушки была превращена в живой холст, сияющий ослепительными красками цепочки цветочных узоров, извивавшейся от шеи до поясницы и, возможно, дальше.

– Полотна Лоренца часто называют живыми, но это неточно. Единственное живое произведение Шона Лоренца – я.

4. Двое чужих в доме

Я глубокий оптимист без малейшего повода.

Фрэнсис Бэкон1

Маделин вернулась уже в темноте. Она постаралась свести к минимуму возможность столкнуться с Гаспаром Кутансом, но полностью ее избежать было нельзя. Втайне она надеялась, что драматург откажется от своих прав на мастерскую, но, оставляя на вешалке куртку, увидела в кухне его нескладный силуэт.

Чтобы попасть в кухню, нужно было миновать гостиную, где она задержалась, разглядывая фотографии в американских рамках из светлой древесины. Теперь, когда она знала, что маленького Джулиана нет в живых, эти фотографии, раньше вызвавшие у нее прилив нежности, теперь навевали мрачное, кладбищенское настроение. Оно распространялось и на сам дом, казавшийся ей теперь холодным, гнетущим, тоскливым. Убедившись, что прежнее очарование прошло, Маделин приняла радикальное решение.

Кутанс приветствовал ее появление ворчанием. Мятыми джинсами, рубашкой дровосека, двухнедельной щетиной и видавшими виды ботинками Timberland он сильно смахивал на лесного отшельника, хотя это совсем не вязалось с его репутацией драматурга-интеллектуала. Стоя у кухонного стола, он сосредоточенно, уверенными движениями нарезал лук под тихую ненавязчивую музыку из старого транзисторного приемника. Перед ним, рядом с большим крафтовым пакетом, были выложены покупки: оливковое масло, гребешки, кубики куриного бульона, трюфель.

– Что вы готовите?

– Тритараки с трюфелями. Это греческое мучное блюдо, готовится как ризотто. Поужинаете со мной?

– Нет, благодарю.

– Держу пари, вы вегетарианка, поедательница киноа, водорослей, пророщенных зерен и всего такого…

– Ничего подобного! – сухо осадила она его. – Хочу предупредить вас насчет дома: я оставляю его вам. Поживу в другом месте. Собственник предложил мне компенсацию, и я намерена принять предложение.

Он удивленно уставился на нее:

– Разумное решение.

– Я попрошу вас предоставить мне два дня, чтобы все утрясти. Пока что я буду ночевать на втором этаже. Кухню придется делить на двоих, остальной дом в вашем распоряжении.

– Это мне подходит, – согласился Гаспар и сбросил лезвием ножа в кастрюлю нарезанный лук. – Что вас побудило передумать?

Немного поколебавшись, она сказала правду:

– Я побоялась остаться на четыре недели в доме, где бродит призрак погибшего ребенка.

– Вы говорите о маленьком Джулиане?

Маделин утвердительно кивнула. За следующие четверть часа они, перебивая друг друга, пересказали все, что успели узнать о жизни и волшебном искусстве Шона Лоренца, а также о его последних, пропавших, картинах.

Отклонив предложенный бокал вина, Маделин забрала из холодильника пластмассовый контейнер, который там оставляла. Потом сослалась на сильную усталость и отправилась спать.

Деревянная лестница в логово Лоренца вела прямо в мастерскую под стеклянным фонарем. Из самой красивой комнаты сразу можно было попасть в другую, скромных размеров, но удобную – спальню с собственной ванной комнатой. Маделин разложила кое-какие вещи, достала из шкафа чистое белье. Потом, вымыв руки, села спиной к окну за маленький письменный стол. Сначала она сняла свитер и блузку, потом достала из контейнера ампулу и шприц. Удалив защитную оболочку шприца, она установила иглу, сняла крышечку и легонько пощелкала ногтем по поршню, чтобы поднялись пузырьки воздуха. Потом протерла смоченной спиртом ваткой место на животе, куда решила сделать укол. Несмотря на включенное отопление, она дрожала всем телом. Ломило кости, кожа покрылась пупырышками. В момент инъекции она старалась унять дрожь. Страх боли – сущее наказание! Во время службы в полиции ей случалось попадать в очень опасные ситуации: она получала прикладом по затылку, пуля царапала ей висок – а могла бы снести полчерепа, она сходилась лицом к лицу с худшими подонками Манчестера. И всякий раз одолевала свой страх. Откуда же этот трепет перед жалкой иглой?

Маделин зажмурилась. Выровнять дыхание. Уколоться. Вынуть иглу. Зажать место укола ваткой, чтобы остановить кровь.

Она растянулась на кровати, вся дрожа. Как этим утром на вокзале, у нее было чувство, что она сейчас умрет. Те же омерзительные симптомы: тошнота, спазмы в желудке, нехватка воздуха, головная боль, от которой раскалывался череп. Стуча зубами, она натянула на себя одеяло. Ей снова представились маленький Джулиан, мазки цвета крови, охваченный пламенем город. Картины следовали одна за другой в перевернутом порядке: следующей она увидела безмятежное «Материнство». Постепенно Маделин полегчало. Тело расслабилось. Сон, правда, никак не шел, поэтому она встала и умыла холодной водой лицо. Ей даже захотелось есть. Упоительный аромат ризотто с трюфелями проник сюда, в мастерскую.

Она махнула рукой на гордыню и спустилась в гостиную, где расположился Гаспар.

– Скажите, Кутанс, ваше приглашение на ужин еще в силе? Сейчас проверим, похожа ли я на пожирательницу киноа…

Вопреки ожиданиям ужин получился приятным, даже веселым. Два года назад Маделин видела на Бродвее постановку пьесы Гаспара «Город-призрак», два месяца шедшую в театре «Бэрримор» с Джеффом Дэниэлсом и Рейчел Вейс в главных ролях. Пьеса произвела на нее противоречивое впечатление: ей понравились блестящие диалоги, но смутило циничное отношение автора к жизни.

К счастью, Кутанс оказался не тем саркастическим насмешником, какого можно было представить, зная его пьесы. Этого человека хотелось сравнить с НЛО: да, мизантроп, да, пессимист, но при этом замечательный собеседник. Разговор естественным образом коснулся Шона Лоренца и сосредоточился на нем. Обоих воодушевила его живопись, им хотелось поделиться всем тем, что они узнали за этот день. Они с аппетитом умяли весь ризотто и завершили ужин бутылкой «Сен-Жюльена».

Разговор продолжился в гостиной. Порывшись в пластинках, Гаспар выбрал старую запись Оскара Питерсона[24], потом раскочегарил камин и отыскал бутылку виски «Паппи ван Винкль» 20-летней выдержки. Маделин разулась, вытянула на диване ноги, накинула на плечи плед и достала из кармана скрученную вручную, не только из табака, сигаретку. От травы, виски, приятной обстановки она совсем расслабилась. Разговор не мог не принять более личный характер.

– У вас есть дети, Кутанс?

– Боже сохрани! – взвился он. – Нет и никогда не будет.

– Почему?

– Не желаю навязывать другим мерзкий грохочущий мир, в котором мы вынуждены жить.

Маделин с наслаждением затянулась.

– Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете?

– Ничуть!

– Согласна, кое-что нелишне бы поправить, но…

– Нелишне поправить? Разуйте глаза! Планета несется без руля и ветрил, нас ждет ужасное будущее: еще более жестокое, тревожное, вдыхать и то будем через раз… Надо быть неисправимым эгоистом, чтобы навязывать все это кому-то еще.

Маделин хотела ответить, но Гаспара уже понесло. Четверть часа, безумно вращая глазами и дыша алкоголем, он развивал свою аргументацию неисправимого пессимиста, не верящего в будущее человечества, живописал апокалипсическое общество, помешанное на технологиях и избыточном потреблении, разучившееся думать. Общество-хищник, методично истребляющее природу и взявшее билет в один конец назначением в никуда.

Убедившись, что словесный фонтан наконец иссяк, Маделин подытожила:

– Как я погляжу, вы терпеть не можете не только негодяев, но и весь род людской.

Гаспар не стал возражать.

– Помните, как сказано у Шекспира в «Ричарде III»: «А лютый зверь – и тот ведь знает жалость». А человеку – нет, она незнакома! Человек – худший из всех хищников. Он – паразит, который под тонкой лакировкой цивилизованности шагу не ступит, чтобы не возвыситься над ближним, не подвергнуть его унижению. Поганая порода, отравленная манией величия и тягой к самоистреблению, ненавидящая себе подобных из-за ненависти к себе самой!

– Ну, вы-то, Кутанс, слеплены, конечно, из другого теста?

– Как раз наоборот. Можете причислить меня, если хотите, ко всем остальным.

Он допил свое виски, Маделин затушила сигарету в чашечке, служившей ей пепельницей.

– Наверное, с такими мыслями вы очень-очень несчастны.

Он отмахнулся от такого предположения. Она встала, чтобы достать из холодильника воду.

– Я просто здравомыслящий человек. В завалах научных трудов вы найдете еще больше пессимизма, чем в моих речах. Земные экосистемы непоправимо гибнут. Мы уже преодолели рубеж, после которого нет пути назад, мы…

– Знаете, что мне непонятно? – перебила Маделин Гаспара. – Зачем вы тянете? Почему не стреляете себе в висок?

– Разговор не об этом, – перешел он к обороне. – Вы спросили, почему я не хочу заводить детей. Вот я и отвечаю: потому что не хочу смотреть, как они растут среди хаоса и злобы. – Он прокурорским жестом выставил вперед указательный палец, дрожавший от алкоголя и от негодования. – Никогда не пущу ребенка в этот безжалостный мир! Если у вас есть намерение поступить по-другому, то это ваша забота, от меня поддержки не ждите.

– Сдалась мне ваша поддержка! – повысила она голос, садясь. – Я задаю себе еще один вопрос: почему бы вам не побороться за то, чтобы все это изменилось? Почему не повести кампанию за дело, которое вам близко? Вступите в ассоциацию своих единомышленников, разверните деятельность в…

Он скорчил гримасу отвращения.

– Коллективная борьба? Это мне не подходит. Терпеть не могу все эти политические партии, профсоюзы, группы давления. Я одного мнения с Жоржем Брассенсом: «Когда собралось больше четырех – это банда подонков»[25]. А главное, сражение уже проиграно, просто люди трусят это признать.

– Знаете, чего вам недостает? Необходимости сражаться не понарошку. Иметь ребенка – значит вести настоящий бой. Бой ради будущего. Которое всегда было и всегда будет.

Гаспар странно на нее посмотрел.

– А у вас, Маделин, дети есть?

– Может быть, когда-нибудь будут.

– Ради вашего собственного удовольствия, конечно? – усмехнулся он. – Чтобы чувствовать себя «полноценной», «состоявшейся». Какие еще слова принято в таких случаях говорить? Чтобы не отличаться от подруг? Чтобы мама с папой не мучили вопросами, вызывающими чувство вины?

Этого Маделин не смогла вынести: вскочив, она плеснула ему в лицо ледяной водой, чтобы заставить заткнуться, после чего, немного поколебавшись, швырнула в него самой пластиковой бутылкой.

– Нет, все же вы редкостный козел! – крикнула она, бросившись к лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, она мигом взлетела наверх и с силой захлопнула за собой дверь.

Гаспар, оставшись один, горестно вздохнул. Далеко не в первый раз он под воздействием возлияний начинал извергать гадости, но никогда еще не сожалел об этом так сильно.

Обиженный, как ребенок, он налил себе еще виски, погасил свет и с кряхтением устроился в шезлонге.

В затуманенном алкоголем мозге всплывали обрывки разговора. Его доводы, возражения Маделин. В конце он явно наговорил лишнего, но его оправдывала искренность. В своей грубости он раскаивался, но сущность сказанного не вызывала у него возражений. Сейчас, прокручивая в мыслях разговор, он набрел на аргумент, к которому не прибегнул, а зря: люди, которые хотят детей, чувствуют в себе силы их защитить.

О нем сказать так было никак нельзя.

Это и повергало его в ужас.

Безумный живописец

21 декабря, среда

5. Взять судьбу за глотку

Жизнь не дарит подарков.

Жак Брель[26]1

В голове гудит, сердце трепещет и больно сжимается. Тревожный сон улетучивается от слабого дуновения.

От стука входной двери дремота моментально улетучилась. Гаспар не то всплывал, не то шел ко дну. Несколько секунд он не понимал, где находится, но потом осознал грустную реальность: он уснул, свернувшись калачиком в старом кресле эймс[27] Шона Лоренца. Он так вспотел, что футболка прилипла к кожаной обивке, во сне он елозил лицом по подголовнику, и теперь оно саднило. Гаспар с трудом поднялся, протер глаза, помассировал затылок и виски. Похмелье во всей красе: сокрушительная головная боль, вкус цемента во рту, тошнота, ломота в суставах, заторможенность… Ритуальная сцена, после которой он привычно клялся себе, что больше в рот не возьмет спиртного. Клялся, зная, что решимости хватит ненадолго: уже в полдень опять возникнет охота промочить горло, ну а там…

Что там на часах? Восемь утра. Что за окном? Бледное небо, но хоть без дождя. Он догадался, что его разбудила своим уходом Маделин, и устыдился, что красовался перед ней в таком виде. Он дополз до ванной и четверть часа проторчал под душем, потом выдул, присосавшись к крану, не меньше пол-литра противной теплой воды. Обмотавшись полотенцем, он вышел из ванной, яросто растирая себе виски.

Головная боль нарастала, он был готов биться лбом об стену, но знал, что и это не поможет. Единственным спасением было срочно принять две таблетки ибупрофена. Он порылся в рюкзаке, но не нашарил ничего, что хоть отдаленно походило бы на лекарство. После недолгих колебаний он поднялся на оккупированный Маделин второй этаж, там нашел ее косметичку, а в ней – свое спасение. Хорошо, что некоторые организованнее других.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

Британская альтернативная певица, музыкант и автор песен. – Здесь и далее, если не указано иное, прим. перев.

Героиня одноименного кинофильма 2001 г. с Одри Тоту в главной роли.

Американские джазовые музыканты.

Г. Мюссо. Зов ангела. М.: Эксмо. Пер. С. и К. Нечаевых.

Американский автор детективных триллеров, сюжет которых часто связан с «забытыми убийствами» в прошлом и пропажами без вести.

Рауль Дюфи – французский художник, выбравший вначале фовизм, позднее – кубизм.

Кит Джаррет – американский джазовый пианист и композитор.

Речь идет о водевиле с Луи де Фюнесом 1963 г., комедии 1978 г. и современной популярной передаче французского телевидения.

Скульптура Фредерика Бартольди, расположенная у подножия Бельфорской крепости, изображает раненого, но готового снова ринуться в бой льва – символ героического сопротивления гарнизона крепости под руководством капитана Пьера Данфер-Рошро во время 103-дневной осады, которой подвергся город в ходе Франко-прусской войны 1870–1871 гг.

Здесь завершается мой путь (лат.).

Э. Хемингуэй. По ком звонит колокол. – Прим. автора.

Современный английский художник и коллекционер.

Современный американский художник, тяготеющий к китчу, особенно в скульптуре.

Псевдоним английского андеграундного художника стрит-арта, политактивиста и режиссера.

Мясное блюдо римской кухни.

Пол Джексон Поллок – крупный американский художник первой половины ХХ в., идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма. Виллем де Кунинг – ведущий художник и скульптор второй половины ХХ в., один из лидеров абстрактного экспрессионизма.

Г. Аполлинер. Сосцы Тиресия, 1917 г. – Прим. автора.

Американский художник середины ХХ в., один из крупнейших урбанистов.

Современный немецкий художник.

Современный американский художник-минималист, скульптор.

Музей, который называют Лувром Лазурного Берега благодаря большому количеству значительных произведений изобразительного искусства, хранящихся в нем. В экспозиции картины Боннара, Брака, Матисса, Шагала, Кандинского, Леже. Скульптуры и мозаика Миро, Арпа, Колдера, Джакометти.

Французский композитор и поэт-песенник.

Французский композитор, органист, орнитолог.

Канадский джазовый пианист-виртуоз.

Ж. Брассенс. Множественное число, 1966 г. – Прим. автора.

Брель Ж. Песня «Орли», 1977 г. – Прим. автора.

Кресло, придуманное дизайнерами Чарльзом и Рэем Эймс для мебельной компании Herman Miller. Современный вариант кресла эймс состоит из трех изогнутых фанерных листов, каждый из которых выполнен из тонких деревянных шпон, склеенных между собой и принимающих нужную форму под воздействием тепла и давления.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1...3 4 5

На страницу:

Перейти

5 из 5