Девушка, которая взрывала воздушные замки

– Он все держит под контролем. Я уже рассказывал, что он выдвинул нам ультиматум: либо мы должны явить чудо и отмазать его, либо он сдаст «Секцию» со всеми потрохами.

– Он, что, совсем спятил? Как мы можем замять то, что уже стало добычей прессы? – поинтересовался Георг Нюстрём.

– А ему наплевать, что в наших силах, а что нет. Он просто шантажирует нас, – сказал Гульберг.

– Как вы оцениваете ситуацию? Он приведет свою угрозу в исполнение? Он действительно расскажет все СМИ? – спросил Ваденшё.

– Это почти невозможно предсказать, – неторопливо проговорил Гульберг. – Залаченко не бросается пустыми угрозами; он поступит так, как ему будет выгоднее. В этом отношении он вполне предсказуем. Если сможет извлечь пользу из контактов со СМИ… чтобы добиться амнистии или смягчения наказания, он на это пойдет. Или если почувствует, что его предали, и захочет отомстить.

– Невзирая на последствия?

– Вот именно, невзирая на последствия. Ему важно доказать, что он сильнее нас.

– Но ведь даже если Залаченко заговорит, еще не факт, что ему поверят. Чтобы сопоставить факты, им придется свериться с нашими архивами. А этого адреса он не знает.

– Ты хотел бы рискнуть? Предположим, что Залаченко заговорит. А кто заговорит следом за ним? И что нам делать, если его слова подтвердит Бьёрк? А еще есть Клинтон, который прикован к диализному аппарату… Что произойдет, если он станет религиозным фанатиком и ополчится на всех и вся? А что, если ему захочется покаяться в грехах? Уж поверь мне, если кто-нибудь заговорит, то «Секции» конец.

– Но… Что же нам делать?

Все умолкли. Первым нарушил молчание Гульберг.

– Проблему нужно разъять на несколько частей. Во‑первых, мы должны прикинуть, каковы будут последствия, если Залаченко заговорит. На наши головы обрушится вся проклятая конституционная Швеция. Нас уничтожат. Я думаю, многих служащих «Секции» ждет тюрьма.

– Но, с правовой точки зрения, наша деятельность легальна, мы ведь работаем по поручению правительства.

– Не болтай чепухи, – сказал Гульберг. – Ты и сам не хуже меня знаешь, что туманно сформулированная бумага, написанная в середине шестидесятых годов, сегодня ничего не стоит. Думаю, никому из нас не хотелось бы на своей шкуре проверить, что произойдет, если Залаченко заговорит.

Все снова умолкли.

– Стало быть, мы должны исходить из того, что необходимо заставить Залаченко замолчать, – подытожил Георг Нюстрём.

Гульберг кивнул.

– А для того, чтобы заставить его заткнуться, мы должны его подкупить, предложив ему нечто существенное. Но в том-то и дело, что он непредсказуем. Он с таким же успехом может «спалить» нас просто так, из вредности. Надо подумать, как мы можем его остановить.

– А он требует, чтобы мы помогли замять его дело и отправили Лисбет Саландер в психушку, – напомнил Юнас Сандберг.

– Ну, уж с Саландер мы как-нибудь справимся. Угрозу представляет сам Залаченко. И потом нам предстоит решить вторую часть проблемы – как ограничить масштабы потенциального ущерба. Заключение, составленное Телеборьяном в девяносто первом году, стало достоянием гласности и потенциально таит в себе не меньшую угрозу, чем Залаченко.

Георг Нюстрём кашлянул.

– Как только мы обнаружили, что заключение обнаружилось и попало в полицию, я принял меры. Я велел нашему юристу Форелиусу связаться с генеральным прокурором. Тот потребовал, чтобы у полиции отобрали все экземпляры заключения, и запретил распространять или копировать его.

– Что известно генеральному прокурору? – спросил Гульберг.

– Вообще ничего. Он действует по официальному запросу ГПУ/Без, ведь речь идет о засекреченном материале, и у генерального прокурора нет выбора. Он просто не может действовать иначе.

– Хорошо. А кто прочитал этот отчет в полиции?

– У них имелись две копии, которые прочли Бублански, его коллега Соня Мудиг и наконец, руководитель предварительного следствия Рикард Экстрём. Мы, пожалуй, можем исходить из того, что еще двое полицейских… – Нюстрём полистал свои записи, – некие Курт Свенссон и Йеркер Хольмберг, по крайней мере, знакомы с содержанием документа.

– Значит, четверо полицейских и прокурор… Что нам о них известно?

– Прокурор Экстрём, сорок два года. Считается восходящей звездой. Работал следователем в Министерстве юстиции, занимался несколькими резонансными делами. Старательный. Сосредоточен на пиаре. Карьерист.

– Социал-демократ? – спросил Гульберг.

– Вероятно. Но не слишком активный.

– А расследованием, значит, руководит Бублански… Я видел его по телевизору на пресс-конференции. Похоже, он не любит выступать перед камерами.

– Ему пятьдесят два года, и у него очень внушительный послужной список. Но он имеет репутацию строптивого и упрямого человека. Он еврей, и довольно ортодоксальный.

– А эта женщина… Кто она такая?

– Соня Мудиг. Замужем, тридцать девять лет, имеет двоих детей. Сделала стремительную карьеру. Петер Телеборьян считает ее чересчур эмоциональной. Она все время во всем сомневается, все переспрашивает, все перепроверяет.

– О’кей.

– Курт Свенссон – мачо. Тридцать восемь лет. Изначально работал в отделе по борьбе с организованной преступностью в Сёдерурте и прославился пару лет назад, застрелив хулигана. Был оправдан по всем пунктам обвинения. Кстати, именно его Бублански посылал арестовывать Гуннара Бьёрка.

– Понятно. Случай с убийством нам следует записать в актив. Если потребуется поставить под сомнение действия команды Бублански, мы всегда сможем зацепиться за этого Свенссона как за профессионально непригодного полицейского. Полагаю, у нас сохранились соответствующие контакты в СМИ… А последний парень?

– Йеркер Хольмберг, пятьдесят пять лет, из Норрланда. На самом деле он следователь, специалист по обследованию места преступления. Пару лет назад ему предлагали пройти курсы, чтобы стать комиссаром, но он отказался. Его, похоже, вполне устраивает теперешняя работа.

– Кто-нибудь из них увлекается политикой?

– Нет. Отец Хольмберга в семидесятые годы был муниципальным советником от Партии центра.

– Ну и ну… Короче, группа состоит из весьма приличных парней. Можно предположить, что она достаточно сплоченная. Можем ли мы их как-нибудь изолировать?

– Есть еще и пятый полицейский, – сказал Нюстрём. – Ханс Фасте, сорок семь лет. Мне удалось узнать, что между Фасте и Бублански возникли серьезные разногласия – настолько серьезные, что Фасте взял больничный.

– Что нам о нем известно?

– Он вызывает неоднозначную реакцию. У него солидный послужной список и никаких серьезных нареканий в протоколе. Профессионал. Но с ним трудно иметь дело. Похоже, что он поссорился с Бублански из-за Лисбет Саландер.

– Как?

– Кажется, Фасте на полном серьезе воспринял историю о банде сатанисток-лесбиянок, о которой писали газеты. Он явно ненавидит Саландер и сам факт ее существования считает личным оскорблением. По всей видимости, именно он сфабриковал многие слухи. Я узнал от бывшего коллеги, что Фасте вообще с трудом работает вместе с женщинами.

– Любопытно, – сказал Гульберг и, немного поразмыслив, продолжил: – Поскольку газеты уже писали о банде лесбиянок, возможно, стоило бы развить эту линию. Симпатии к Саландер это, пожалуй, не прибавит.

– Но ведь полицейские, читавшие расследование Бьёрка, могут стать у нас на пути. Не могли бы мы их как-нибудь изолировать? – спросил Сандберг.

Ваденшё закурил новую сигариллу.

– Предварительное следствие возглавляет Экстрём…

– Однако самый главный там Бублански, – сказал Нюстрём.

– Да, но даже он не может нарушать административный протокол.

Ваденшё погрузился в размышления. А потом посмотрел на Гульберга.

– У вас больше опыта, чем у меня, но у всей этой истории столько нитей и ответвлений… По-моему, было бы уместно развести Бублански и Мудиг в одну сторону, а Саландер – в другую.

– Отлично, Ваденшё, – сказал Гульберг. – Мы так и сделаем. Бублански возглавляет расследование убийства Бьюрмана и той пары из Эншеде. Саландер в этой связи больше не актуальна. Теперь речь идет о том немце, Нидермане. Значит, Бублански с его командой надо сосредоточиться на поисках Нидермана…

– О’кей.

– К Саландер они больше не имеют отношения. Кроме того, еще инициировано расследование событий в Нюкварне… Там ведь три старых убийства, которые, вроде бы, связаны с Нидерманом. Расследованием пока занимается группа из Сёдертелье, но эти два дела следует объединить. Значит, на некоторое время Бублански будет занят. Кто знает, может, ему и удастся схватить этого Нидермана…

– Не уверен.

– А этот Фасте… Можно ли вернуть его на работу? Кажется, ему можно поручить проверку подозрений в отношении Саландер.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал Ваденшё. – Следовательно, надо заставить Экстрёма развести эти два дела. Но сможем ли мы контролировать его?

– По идее, сможем, – ответил Гульберг, покосившись на Нюстрёма.

Тот кивнул:

– Об Экстрёме я позабочусь. Думаю, сейчас он просто мечтает забыть обо всем, что касается Залаченко. Он передал отчет Бьёрка по первому же требованию ГПУ/Без и уже заявил, что, разумеется, будет неукоснительно соблюдать все инструкции, связанные с государственной безопасностью.

– Что ты собираешься предпринять? – с подозрением спросил Ваденшё.

– Дайте мне разработать сценарий, – ответил Нюстрём. – Полагаю, мы просто-напросто деликатно объясним ему, как он должен действовать, если не хочет, чтобы его карьера резко оборвалась.

– Самую серьезную проблему представляет третья часть нашего пазла, – сказал Гульберг. – Ведь полиция обнаружила досье Бьёрка не собственноручно… Она получила его от какого-то журналиста. А СМИ, как вы все понимаете, в нашем случае – это проблема. Особенно «Миллениум».

Нюстрём открыл свой блокнот.

– Микаэль Блумквист, – произнес он.

Все присутствующие слышали о деле крупного афериста Ханса Эрика Веннерстрёма, и имя Микаэля Блумквиста было им знакомо.

– Даг Свенссон – журналист, которого убили, – работал в «Миллениуме». Он собирал материал о траффикинге и в результате вышел на Залаченко. Труп Свенссона обнаружил именно Микаэль Блумквист. Кроме того, он знаком с Лисбет Саландер и все время отстаивал тезис о ее невиновности.

– Но откуда, черт возьми, он может знать дочь Залаченко? Это кажется слишком подозрительным совпадением.

– А мы и не считаем, что это случайность, – сказал Ваденшё. – Скорее всего Саландер является чем-то вроде связующего звена между всеми ними. Каким именно образом, нам пока неясно, но это единственное разумное предположение.

Гульберг молча начертил у себя в блокноте несколько концентрических окружностей, потом наконец поднял взгляд.

– Мне необходимо немного над этим поразмыслить. Пойду прогуляюсь. Встретимся снова через час.

Но прогулка заняла у Гульберга не час, как он обещал, а почти четыре часа. Он погулял десять минут, а потом нашел кафе, где подавали кофе самых экзотических типов, заказал чашку самого обычного черного кофе и уселся за угловой столик возле входа. Эверт напряженно размышлял, пытаясь распутать все узлы и время от времени что-то записывал в ежедневник.

Через полтора часа у него начал вырисовываться план.

План был так себе, но, перебирая всевозможные варианты, Гульберг пришел к выводу, что проблема требует принятия безотлагательных мер.

К счастью, есть человеческие ресурсы, и план вполне выполним.

Гульберг поднялся, нашел телефонную будку и позвонил Ваденшё.

– Нам придется еще ненадолго отложить встречу, – сообщил он. – Я должен еще кое-что сделать. Мы можем собраться в четырнадцать ноль-ноль?

Затем Гульберг дошел до площади Стуреплан и остановил такси. Вообще-то скромная пенсия государственного служащего не позволяла ему так роскошествовать, но, с другой стороны, он пребывал в том возрасте, когда уже не имело смысла копить деньги на какие-нибудь излишества. Гульберг назвал водителю адрес в районе Бромма.

Доехав через некоторое время до названного адреса, он пешком прошел квартал в сторону к югу и позвонил в дверь небольшого частного дома. Ему открыла женщина лет сорока.

– Добрый день. Мне нужен Фредрик Клинтон.

– А кто его спрашивает?

– Старый коллега.

Женщина кивнула и проводила его в гостиную, где с дивана с трудом поднимался Фредрик Клинтон. Ему было только шестьдесят восемь лет, но выглядел он намного старше. Диабет и проблемы с сосудами постепенно разрушали организм.

– Гульберг, – удивленно произнес Клинтон.

Они довольно долго разглядывали друг друга, потом крепко обнялись.

– Я уже не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу, – сказал Клинтон. – Наверняка, ты видел вот это.

И он показал на первую полосу вечерней газеты с фотографией Рональда Нидермана и заголовком «Убийцу полицейского ищут в Дании».

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Гульберг.

– Я болен.

– Вижу.

– Если мне не пересадят почку, я скоро умру. А вероятность получения новой почки крайне мала.

Гульберг кивнул.

Женщина подошла к дверям гостиной и спросила, не угостить ли Гульберга чем-нибудь.

– Кофе, пожалуйста, – ответил он, и когда она ушла, поинтересовался у Клинтона: – Кто эта женщина?

– Моя дочь.

Гульберг кивнул. Несмотря на тесное общение на протяжении долгих лет совместной работы в «Секции», в свободное время почти никто из коллег друг с другом не встречался. Гульберг в мельчайших подробностях знал черты характера своих сотрудников, их сильные и слабые стороны, но имел лишь смутное представление об их семьях. С Клинтоном он, пожалуй, общался самым тесным образом в течение двадцати лет. Гульберг знал, что Клинтон женат и что у него есть дети, однако имена дочери и бывшей жены или как Клинтон обычно проводит отпуск, ему известны не было. Словно все, что находилось за пределами «Секции», считалось закрытой темой и не обсуждалось.

– Зачем я тебе понадобился? – спросил Клинтон.

– Мне бы хотелось узнать, какого ты мнения о Ваденшё.

Бывший коллега покачал головой:

– Мне нет до него никакого дела.

– Я спрашиваю тебя потому, что ты знаешь его, он ведь проработал с тобою десять лет.

Клинтон вновь покачал головой:

– Сегодня «Секцией» руководит он. Мое мнение никому не интересно.

– Он справляется?

– Он не дурак.

– Но…

– Аналитик. Умеет составлять мозаику из отдельных элементов. Обладает интуицией. Непревзойденный администратор, у него всегда сходится бюджет, да так, как мы даже и не мечтали.

Гульберг кивнул. Но о самом существенном качестве Клинтон не упомянул.

– Ты готов вернуться на службу?

Клинтон посмотрел на Гульберга и долго колебался, прежде чем ответить.

– Эверт… Я через день провожу по десять часов при диализном аппарате в больнице. Поднимаясь по лестнице, я почти задыхаюсь. У меня нет сил. Совсем нет.

– Ты мне нужен. Последняя операция.

– Я не могу.

– Можешь. Ты сможешь через день проводить по десять часов на диализе. Ты сможешь не ходить по лестнице, а будешь ездить на лифте. А если потребуется, я устрою так, что тебя будут носить на руках – туда и обратно. Мне нужен твой интеллект.

Клинтон вздохнул.

– Ну ладно, колись, – сказал он.

– Мы столкнулись с чрезвычайно сложной ситуацией, которая требует оперативного вмешательства. Весь оперативный отдел Ваденшё состоит из юного сопливого щенка, Юнаса Сандберга, да и у самого Ваденшё, по-моему, нет точки опоры, которая нужна для того, чтобы что-то предпринять. Может, он и мастер показывать фокусы с бюджетом, но боится принимать оперативные решения и привлекать «Секцию» к конкретным задачам, без которых никак не обойтись.

Клинтон кивнул, потом улыбнулся.

– Операция должна вестись по двум разным фронтам. Одна ее часть касается Залаченко. Мне надо заставить его протрезветь и опомниться, и, думаю, я знаю, как мне следует действовать. Вторую часть работы придется выполнять здесь, в Стокгольме. Проблема в том, что в «Секции» нет никого, кто бы мог с этим справиться. Мне нужно, чтобы ты принял командование на себя. Это будет твой последний вклад. Я разработал план. Юнас Сандберг и Георг Нюстрём будут выполнять черную работу, а ты – руководить операцией.

– Ты не понимаешь, чего требуешь.

– Нет, я понимаю, чего требую. А соглашаться или нет, решать тебе. Но либо мы, старики, вносим свою лепту, либо через пару недель «Секция» прекратит свое существование.

Клинтон оперся локтем о подлокотник дивана и опустил голову на ладонь, задумавшись минуты на две.

– Поделись, какой у тебя план, – сказал он под конец.

После этого Эверт Гульберг с Фредриком Клинтоном проговорили еще два часа.

Когда без трех минут два Гульберг вернулся, ведя за собой Фредрика Клинтона, Ваденшё не поверил своим глазам. Клинтон по виду напоминал скелет. Он переводил дыхание, опершись о плечо Гульберга, – казалось, что он ходит и дышит с трудом.

– Что происходит? – поинтересовался Ваденшё.

– Давайте продолжим совещание, – коротко сказал Гульберг.

Все вновь собрались за столом в кабинете Ваденшё.

Клинтон молча опустился в предложенное ему кресло.

– Все вы знаете Фредрика Клинтона, – начал Гульберг.

– Да, – ответил Ваденшё. – Вопрос в том, что он тут делает.

– Клинтон решил вернуться к активной работе. Он будет руководить оперативным отделом «Секции», пока мы не преодолеем нынешний кризис.

Гульберг поднял руку и отклонил протест Ваденшё еще до того, как тот успел его сформулировать.

– Клинтону тяжело. Ему потребуется помощь. Ему необходимо регулярно ложиться в клинику на диализ. Ваденшё, ты наймешь двух персональных ассистентов, которые будут оказывать ему любую практическую помощь. Но я хочу, чтобы вы твердо уяснили: все оперативные решения по этому делу будет принимать Клинтон.

Гульберг замолчал и подождал, но никто не рискнул возражать.

– У меня есть план. Думаю, что мы в силах справиться, но нам необходимо действовать безотлагательно, чтобы не упустить шансы, – продолжил он. – Кроме того, вопрос в том, насколько решителен нынешний состав «Секции».

Ваденшё воспринял реплику Гульберга как вызов.

– Расскажите.

– Во‑первых, насчет полиции мы уже все обсудили. Поступим так, как запланировали. Постараемся нейтрализовать их, переориентируем дальнейшее расследование на побочную линию – поиски Нидермана. Этим займется Георг Нюстрём. Нам неважно, как сложится судьба Нидермана. Мы проследим за тем, чтобы Фасте поручили расследовать дело Саландер.

– Вероятно, это большого труда не составит, – сказал Нюстрём. – Я просто один на один побеседую с прокурором Экстрёмом.

– А если он заартачится…

– Не думаю. Он карьерист, и для него важнее всего собственная шкура. Но если возникнут осложнения, я, пожалуй, смогу найти какой-нибудь рычаг давления. Вряд ли ему захочется оказаться замешанным в скандал.

– Отлично. Теперь шаг номер два – это «Миллениум» и Микаэль Блумквист. Поэтому Клинтон и вернулся на службу, потому что требуются чрезвычайные меры.

– Я, наверное, не смог бы это одобрить, – сказал Ваденшё.

– Скорее всего, нет. Но манипулировать «Миллениумом» нам не удастся. Дело в том, что к ним попал в руки один-единственный документ – полицейский отчет Бьёрка от девяносто первого года. В данный момент, я полагаю, этот документ находится в двух, возможно, в трех местах. Отчет нашла Лисбет Саландер, но его каким-то образом заполучил Микаэль Блумквист. Это означает, что, пока Саландер была в бегах, она каким-то образом контактировала с Блумквистом.

Клинтон поднял палец и впервые заговорил после того, как пришел:

– Судя по этим фактам, мы можем составить впечатление о характере нашего противника. Блумквист не боится идти ва-банк. И дело Веннерстрёма – тому пример.

Гульберг кивнул.

– Блумквист передал отчет главному редактору Эрике Бергер, которая, в свою очередь, показала его Бублански. Значит, она тоже ознакомилась с документом. Предполагаю, что у Блумквиста есть копия, а еще одна имеется в редакции.

– Звучит убедительно, – согласился Ваденшё.

– «Миллениум» выходит раз в месяц, следовательно, их публикация появится не завтра. Значит, у нас есть время, однако необходимо заполучить обе эти копии. И тут мы не сможем действовать через генерального прокурора.

– Ясно.

– Значит, нам предстоит возобновить оперативную деятельность и организовать кражу со взломом у Блумквиста и в редакции «Миллениума». Ты справишься с этим, Юнас?

Юнас Сандберг покосился на Ваденшё.

– Эверт, ради бога, поймите нас… Мы такими вещами больше не занимаемся, – сказал тот. – Времена изменились, и теперь мы занимаемся взломом компьютеров, теленаблюдением и тому подобным. Для оперативной деятельности у нас нет ресурсов.

Гульберг склонился над столом.

– Ваденшё! Значит, тебе придется немедленно раздобыть ресурсы для оперативной деятельности. Найми людей со стороны. Найми головорезов из югославской мафии, которые, если потребуется, дадут Блумквисту по башке. Но эти две копии необходимо изъять. Если отнять у них копии, без документов они ничего не смогут доказать. Если ты с этим не справишься, тогда лежи жопой кверху и жди, когда к тебе постучатся ребята из Отдела защиты конституции.

Гульберг и Ваденшё уставились друг на друга.

– Я могу это устроить, – неожиданно сказал Юнас Сандберг.

Гульберг покосился на молодого сотрудника.

– А ты уверен, что сумеешь провести такую акцию?

Сандберг кивнул.

– Хорошо. Отныне твоим начальником является Клинтон. Подчиняться будешь непосредственно ему.

Сандберг снова кивнул.

– В некоторых потребуется вести наблюдение. Наши оперативные ресурсы необходимо усилить, – сказал Нюстрём. – У меня кое-кто имеется на примете. Во внешней организации есть парень по имени Мортенссон, который работает в Безе, в отделе личной охраны. Он никого не боится и, по-моему, далеко пойдет. Я уже давно собирался перевести его сюда, во внутреннюю организацию, и даже взвешивал, не подойдет ли он на роль моего преемника.

– Звучит многообещающе, – сказал Гульберг. – Пусть это решает Клинтон.

– У меня есть еще одна новость, – продолжил Георг Нюстрём. – Боюсь, что существует и третья копия.

– Где?

– Мне сегодня днем сообщили, что у Лисбет Саландер теперь есть адвокат. Ее зовут Анника Джаннини, и она сестра Микаэля Блумквиста.

Гульберг кивнул.

– Ты прав. Блумквист наверняка снабдил сестру копией, иначе просто быть не может. Иными словами, нам некоторое время придется пристально наблюдать за всеми троими: за Бергер, Блумквистом и Джаннини.

– По поводу Бергер, думаю, нам беспокоиться не следует. Сегодня появился пресс-релиз о том, что она назначена главным редактором «Свенска моргонпостен». К «Миллениуму» она больше отношения не имеет.

– Хорошо. Но все-таки надо ее проверить. Что касается «Миллениума», то нам придется организовать прослушивание телефонов квартир сотрудников и, разумеется, редакции. Нам необходимо контролировать их электронную почту. Надо знать, с кем они встречаются и о чем беседуют. Хорошо бы также узнать их планы относительно разоблачения. Но прежде всего мы должны отобрать у них отчет. Иными словами, мы должны предусмотреть массу деталей.

– Эверт, вы намерены нацелить нас на оперативную деятельность против редакции журнала, – усомнился Ваденшё. – Это же самый опасный путь.

– У тебя нет выбора. Либо ты должен напрячься и начинать действовать, либо самое время передать бразды правления кому-нибудь другому.

Эта фраза прозвучала как вызов и тучей повисла над столом.

– Я думаю, что смогу справиться с «Миллениумом», – сказал наконец Юнас Сандберг. – Но это не решает главной проблемы. Что нам делать с вашим Залаченко? Если он заговорит, все остальные усилия пойдут насмарку.

Гульберг кивнул.

– Знаю. Это моя часть операции. Я думаю, что у меня имеется аргумент, способный заставить Залаченко замолчать. Но это потребует некоторых усилий. Я сегодня же еду в Гётеборг.

Он умолк и оглядел всех вокруг. От его проницательного взгляда Ваденшё вздрогнул.

– В мое отсутствие все оперативные решения будет принимать Клинтон, – сказал Гульберг.

После короткой паузы Ваденшё кивнул.

Только в понедельник вечером доктор Хелена Эндрин, после консультаций с коллегой Андерсом Юнассоном, признала состояние Лисбет Саландер настолько стабильным, что ей разрешили принимать посетителей.

Первыми к ней пропустили двух инспекторов уголовной полиции, которым разрешили задавать ей вопросы в течение пятнадцати минут. Лисбет молча наблюдала за тем, как к ней в палату вошли двое полицейских и пододвинули к себе стулья.

– Здравствуйте. Я инспектор уголовной полиции – Маркус Эрландер. Я работаю в отделе по борьбе с особо тяжкими преступлениями здесь, в Гётеборге. А это – моя коллега Соня Мудиг из Стокгольмской полиции.