Золотые нити судьбы

– По-моему, это кровь, – произнес он, вглядываясь в один из булыжников. – Видишь это небольшое коричневое пятно?

Он достал из походной сумки бутылку с водой, намочил пальцы и коснулся пятна, чуть потерев его. Затем посмотрел на палец.

– Красный… – произнесла Ксюша.

– Кровь. Подозреваю, что именно об него девушка разбила палец ноги.

Они переглянулись и распрямились.

– Ты думаешь то же самое, что и я? – спросил Реми.

– Ее толкали, она пыталась сопротивляться… Она не хотела в воду… Это не несчастный случай!

– Это убийство.

Понедельник, продолжение

Один из пациентов в последний момент предупредил, что не придет на прием, и доктор Лоран Бомон, воспользовавшись нечаянным «окном», решил сходить выпить кофе.

Возвращался он в медицинский центр по узким булыжным улочкам в обрамлении буйно цветущих садов, пребывая в прекрасном расположении духа: эти места, которые он любил, в которых он вырос, неизменно наполняли его сердце божественной красотой и чуть-чуть печалью – такой, какая, случается, нисходит на душу, когда слушаешь музыку великих композиторов.

Секретарша за небольшим бюро в холле вскочила ему навстречу. «Там у вас… Там девушка спит!»

Лоран бросил взгляд в свой открытый кабинет – он часто оставлял дверь настежь, когда уходил, чтобы устроить хоть небольшой сквозняк, столь спасительный в жару. Администрация медцентра до сих пор не оборудовала кабинеты кондиционерами, хотя дело обсуждалось уже третий год…

На смотровом столе – проще говоря, на топчане – он увидел женщину… Точнее, девушку – даже издалека было понятно. Лоран развеселился: такого еще не случалось, чтобы пациенты спали в его кабинете! Правда, как-то во время осмотра задремала старушка, – но так то ж старушка… А сейчас тут неизвестно откуда появилась спящая красавица! «Поцеловать ее, что ли? – весело думал он. – И стану сразу принцем!»

Быстрым шагом он вошел в кабинет, приблизился…

И оторопел.

Казалось, от нее исходил свет. Может, виной тому была ее слишком белая кожа, непривычная тут, на юге, или светлые волнистые волосы, как у «Ангела» Рафаэля, рассыпавшиеся вокруг ее головы ореолом, – он не знал.

Он не успел рассмотреть ее толком, он не успел оценить привычным мужским взглядом ни фигуру, ни лицо (оно было повернуто к стене, – так только, абрис щеки и ресницы…), ни одежду – ощущение необыкновенной гармонии этого тела поразило его раньше. Гармонии и…

И незащищенности, больно ударившей его в сердце.

Ему отчего-то почудилось, что эта юная женщина, почти дитя, спустилась на топчан в его кабинете прямо с неба. Как подарок. Как надежда. Как знак свыше.

…Подобно большинству мальчиков, Лоран созревал в ожидании великой любви, всячески прикрывая это ожидание показным цинизмом. В лицее он страстно увлекся экзистенциалистами и любил повторять слова Сартра: «Ад – это другие!» – питая при этом в глубинах души надежду, что все-таки найдется однажды такой Другой… Вернее, такая Другая, которая станет его Раем.

Время шло. Из лицеиста он превратился в студента медицинского факультета Лионского университета. Его подростковый цинизм теперь казался ему чуть ли не розовым романтизмом по сравнению с ядреным, культивируемым цинизмом будущих медиков. В Лионе, в этом большом городе, где столько возможностей для встреч, он, следуя неписаному (но поощряемому) студенческому коду поведения, проводил свободное время в кабаках и в случайных пересыпах со случайными партнершами… Пока однажды не понял, что ему это претит.

Из угара первых трех лет учебы он вынес заключение, что Сартр полностью прав. И ждать Другую смысла нет: ее не существует в природе. Сартр знал, что говорил.

Окончив университет, он вернулся к себе, в район альпийских предгорий. Поработал, как водится, сначала на заменах двух врачей общего профиля (что в России называется «терапевт»).

Один из них собирался вскоре на пенсию, и Лоран предполагал занять его место.

Через год с небольшим молодой доктор взял ссуду в банке и выкупил кабинет того самого ушедшего на пенсию доктора в медицинском центре города Монвердон. За короткое время он стал любимым «семейным врачом» местного населения. Дела шли столь успешно, что он досрочно выплатил кредит банку и вскоре взял новый: хотел выкупить родительский дом, где пока и жил. Отец его – тоже врач, хирург в местной клинике, – достигнув пенсионного возраста, решил перебраться поближе к морю. Мать Лорана никогда не работала, так что ее ничто не держало в Монвердоне. Но купить новый дом можно было, только продав старый, – и Лоран взял кредит, вернул родителям деньги, помог с покупкой нового жилья и с переездом, – а сам расположился в одиночестве на той вилле, на которой вырос.

Вскоре он завел необременительный роман с местной художницей по керамике, девицей вольных взглядов, который вполне устраивал обе стороны. Лоран полагал, что однажды – когда захочется обзавестись потомством – он все-таки женится… И постарается выдержать Ад.

А пока он наслаждался уединением, редкостной красотой родных мест, музыкой и чтением, по большей части философов, хотя вектор его интереса несколько сместился: теперь он читал современных.

Когда же отшельничество ему прискучивало, он ехал в Ниццу, где практиковали два его бывших сокурсника. Те активно старались ввинтиться в местный бомонд (тоже способ делать карьеру), и Лоран, хоть и смотрел на их потуги с иронией, но все же иногда присоединялся к ним: светские тусовки, концерты, приемы и прочие методы убийства времени имелись в Ницце в избытке.

Как сказал его любимый Сартр: «У человека в душе дыра размером с бога, и каждый заполняет ее, как может».

Лоран и заполнял, как мог.

Встреча случилась тогда, когда он меньше всего ее ожидал. К ним в медцентр пришла практикантка, миловидная брюнетка с выразительными глазами, недавняя выпускница того же факультета, который Лоран и сам окончил тому уж лет пять назад.

Очень быстро выяснилось, что она – звали ее Шанталь – любит такую же музыку, что и он; что она влюблена в горы; что она увлекается Сартром; что она…

Она любила все то, что любил Лоран. Она разделяла каждую его мысль, каждую его эмоцию.

Она была той, которую он так долго ждал!

Роман закрутился со стремительной быстротой. Уже через два месяца Лоран сделал ей предложение. Но Шанталь ответила, что слишком молода… и пока не чувствует себя готовой к семейной жизни.

Лоран принял ее ответ. Он считался с ее точкой зрения. Он помогал ее карьерному росту. Он ее любил. Он ею дышал. Она стала средоточием мироздания.

…Он слишком поздно понял, что Шанталь лгала. Лгала каждым словом, каждой улыбкой, каждым вздохом.

Когда она спустя год сообщила, что перебирается в Париж, – благодаря, к слову, тем профессиональным рекомендациям, которые ей дал доктор Лоран Бомон, и нескольким статьям в научных сборниках, которые он же помог ей написать, – он даже не сразу понял, что происходит. Он искренне порадовался за нее. «Тогда я займусь поисками работы для себя в Париже», – сказал он.

Шанталь долго молчала, глядя на него своими чудными темными глазами, которыми Лоран не уставал любоваться… Но сейчас в них словно занавес опустился в конце спектакля, а режиссер там, за занавесом, все решал, поднять ли его снова, выйти ли еще раз к зрителям…

А потом она, так и не произнеся ни слова, повернулась и вышла из его кабинета.

Лоран провел тяжелую бессонную ночь, мучаясь в догадках, – а наутро, придя на работу, нашел на своем письменном столе конверт с запиской.

«Я уехала. Не ищи меня. Спасибо за все. Прощай. Шанталь».

Дыра в душе… Размером с бога, говоришь, Жан Поль?[5] Это не смертельно, дружище, – потому что ее еще чем-то можно заполнять! А вот когда в душе пробоина размером с предательство, – то ничем ее уже не заполнишь: нечего заполнять, умерла душа, сожжена…

Он молча запер свой кабинет, не ответил на встревоженный вопрос секретарши – разговаривать он был не в состоянии – и помчал в Ниццу. Как он не сорвался в пропасть на безумной скорости, с которой гнал по горным дорогам, – загадка…

Там, в городе, он рванул к друзьям, спросил, где найти кокаин. В студенческие годы им баловались (но именно «баловались») едва ли не все на медфаке, – так что Лоран знал, зачем приехал.

Друзья подсказали.

На кокаине Лоран просидел почти год. Десять месяцев, если точнее. Еще пару месяцев из его плена выпутывался.

Сумел.

Вернулся к своему привычному образу жизни: природа, музыка, книги, иногда – тусовки, для разнообразия. И к мысли, что другие – это Ад.

…А вот сейчас он стоял в своем кабинете, созерцая незнакомую девушку, словно упавшую с далекой звезды к нему, на его докторский топчан. И даже невольно на потолок посмотрел, нет ли в нем пролома…

Пролома там, разумеется, не было.

Лоран деловито прогнал странные (и совершенно нелепые!) мысли и принялся рассматривать незнакомку. Ее простенькая одежда – летняя юбка с цветочным узором в фиолетово-синей гамме, равно как и майка, светло-синяя, на бретельках, открывавшая верх нежной белой груди, – была грязна. На руках и ногах девушки виднелись множественные царапины.

Сквозь разметавшиеся волосы он вдруг заметил красные мазки крови на бумажной простыне. И мгновенно понял: на затылке рана, и кровь размазалась, когда девушка мотала головой во сне…

Нет, не во сне – в обмороке!

В этот момент Лоран сконцентрировался – он стал врачом, и только врачом. Перед ним теперь была не девушка, вызвавшая у него столь необычные чувства, – перед ним находилась пациентка, нуждавшаяся в его помощи.

И Лоран принялся ей эту помощь оказывать.

…Кажется, наступал вечер: широкое окно было густо-синим. В комнате горел яркий электрический свет. Она лежала на чем-то жестком. Похоже, на топчане… Ах, ну да!..

Она вспомнила, как рухнула на него в пустом кабинете медицинского центра. Приподнявшись на локте, она осмотрелась. Кабинет был по-прежнему пуст. Большой письменный стол буквой «г», на нем компьютер, за ним внушительное хозяйское кресло… Хозяином должен быть врач, – коль залетела она в медицинский центр… Перед столом еще два кресла, помельче: для посетителей. Узкий книжный шкаф с медицинской литературой. Весы, прибор для измерения давления… И ни души.

А кто же тогда включил свет?

Осторожно, стараясь не делать резких движений, она села, свесив ноги. У топчана лесенка в две ступеньки: чтобы пациентам было удобнее слезать.

Голова по-прежнему разламывалась от боли. Хотелось пить. У противоположной стены она увидела раковину с краном, рядом стопка одноразовых пластиковых стаканчиков. Опробовав ногой ступеньку, перенесла на нее тяжесть тела и, держась за топчан, осторожно ступила на пол.

Оказалось, что ноги ее босы. Значит, кто-то снял с нее босоножки… А вот и они, в сторонке, аккуратно поставлены рядышком…

Она добралась до крана и принялась пить.

– Ну, наконец-то!

Она вздрогнула и обернулась.

На пороге стоял молодой мужчина, светловолосый – что не типично для французов, особенно южан. Брюки кремовые, рубашка с короткими рукавами на тон светлее, пуговки у шеи расстегнуты, – вид летний и… Как это называется?

Она подумала и нашла слово: непринужденный.

– Ты[6] пришла в себя, мерси, мон дьё!

Она поняла: «спасибо богу»… Неужто дела ее столь плохи, раз он не особо надеялся, что сознание к ней вернется?

Он подошел к ней поближе и принялся рассматривать ее лицо, словно чему-то удивляясь.

Затем, поймав ее взгляд, немного смутился и заговорил с повышенной бодростью:

– А вот вставать тебе нельзя! Пошли, я помогу тебе лечь. Сейчас за тобой приедет машина, отвезем тебя в больницу.

– Меня?

– А кого? Или я похож на человека, нуждающегося в госпитализации?

Она посмотрела на остряка-доктора. Загорелый, румянец на щеках… Да уж, из них двоих в больнице нуждается явно не он.

Он крепко взял ее под локоть и, приговаривая: «Тихонько, тихонечко, вот так, понемножку…» – отвел ее к топчану, придержал за спину, чтобы она опустилась на топчан мягко.

– Как тебя зовут?

– Меня? – переспросила она.

– Как зовут меня, я в курсе, – улыбнулся он. – Кстати, доктор Лоран Бомон. А тебя как?

– Кажется… Кажется, Лиза…

ЛИЗА. Это имя показалось ему необыкновенно красивым, загадочным, таинственным. Только так могла зваться женщина, прилетевшая к нему в кабинет с далекой звезды…

– Как «Мона»? – глупо пошутил он.

Девушка не поняла, о чем он, и насупилась.

– Почему ты говоришь «кажется»?

– Я… Я просто не уверена.

– Хм… А фамилия у тебя есть?

Она пожала плечами.

– Ты не хочешь мне сказать?

– Нет, почему же… Просто у меня голова так сильно болит, что мысли путаются…

– Вот подарочек, – хмыкнул Лоран. – Так у тебя еще и амнезия?

– Амнезия?

– Ну, раз ты не помнишь, кто такая!

– Меня Лиза зовут!

– Ага, «кажется»! – насмешливо произнес доктор.

…Лоран так и не смог полностью избавиться от того странного ощущения, которое испытал, обнаружив эту девушку у себя в кабинете. Сейчас, когда она очнулась, когда он увидел ее глаза – светлые, с четким контуром ресниц, широко расставленные, – чувство ее «инопланетности» даже усилилось. И ему было неловко за это чувство: как мальчишка, право слово… Даже не лицеист, а так, начальная школа, когда еще немножко веришь в сказки…

Он его старательно гнал от себя. Так старательно, что, похоже, переборщил с иронической интонацией… Но он не знал, как с ней разговаривать. Как нужно разговаривать с девушкой, прилетевшей с далекой звезды? Может, где-нибудь существует руководство по общению с инопланетянками? Да он все равно его проштудировать не успел…

– Ну, извините, – сухо ответила она. – Я сейчас уйду… Не буду вас больше беспокоить.

– И куда же это?

– Я?

– Ты, ты. Куда собираюсь я, мне известно. А вот куда собралась ты?

– Я…

– Тебе один путь, ма белль[7], – в больницу.

– У меня что-то с головой, да?

– Не «что-то», а сильное сотрясение мозга вкупе с приличной гематомой!

– А почему?..

– Так это тебе лучше знать… Кто-то тебя по голове капитально ударил. Или ты сама обо что-то сильно ударилась. Не вспомнишь, случаем?

– Нет…

– Ладно. Я вызвал жандармерию, может, они что разузнают…

– Жандармерию? – с ужасом произнесла она. – Это как полиция?

– Да, а что ты так испугалась? Ты нелегально тут находишься?

– Легально… кажется… Я в гости… кажется… Нет, не помню… А зачем их?!

– Это обязательная процедура. Они уже уехали, не бойся. Констатировали ранение, – мало ли, вдруг оно имеет криминальное происхождение… И запечатлели твой портретик – на случай, если тебя искать кто станет. Надо же установить твою личность, как ты считаешь?

– А голова моя… Насколько это серьезно?

– Пролома черепа нет, тебе повезло, только трещина. Обширная гематома, я тебе уже сказал, – скорее всего, она и служит причиной твоей потери памяти. Это ненадолго, не бойся: как только гематома рассосется и пройдет шок, память восстановится… Во всяком случае, я на это надеюсь. Далее, следов насилия нет, не считая царапин. Сексуального насилия тоже нет…

– Вы меня… Вы?..

Доктор понял.

– Не я, – заверил он девушку. – Я врач общего профиля, а на предмет возможного изнасилования осматривал тебя наш гинеколог. Она женщина, к слову, если тебя это волнует… Тебе вообще крупно повезло: я тут сорганизовал своих коллег, рану твою обработал дерматолог, рентген сделали в нашем кабинете радиологии: надо было понять, каков характер твоей травмы. Стало ясно, что без больницы не обойтись, травма серьезная… Хотя в больницах не очень-то любят таких, как ты: ни документов, ни денег! И страховки небось нет. Кто платить будет, а?

Она не ответила.

– Ладно, не бойся, тебя все равно примут и сделают все, что надо. Если потом, когда память к тебе вернется, сможешь заплатить, то и хорошо.

– А если нет?

– Ну, значит, получишь блага цивилизации даром.

– Такое бывает?.. – не поверила Лиза.

– В нашей стране – да! – хохотнул Лоран.

– А вы и ваши коллеги… Я ведь вам тоже не могу заплатить…

– Ма белль, считай, что это благотворительный жест.

– Я должна вам «спасибо»?

– Лишним не будет, уверяю тебя. Я организовал тебе обследование, которое стоит немалых денег. Вернее, гражданам Франции оно ничего не стоит, практически все покрывает страховка, но ты-то русская! К тому же без документов!

– Я – русская?!

– А кто же ты еще?

– Русская… Точно, я русская… Я из Москвы!

– Память начала возвращаться? Может, и фамилию вспомнишь?

– Вспомню! Просто у меня голова сильно болит…

Она подняла руку, намереваясь потрогать затылок…

– Стоп! – прикрикнул доктор. – Не прикасайся! Мы рану обработали, теперь там наклейка. Часть волос, извини, пришлось выстричь.

Он посмотрел на нее ожидающе, словно предполагал увидеть реакцию на слова о выстриженных волосах: девушки обычно очень расстраивались после такого известия.

Но его странная пациентка была озабочена вещами поважнее.

– Откуда вы узнали, что я русская?

– У меня мать чешка. Она в детстве учила русский, тогда это было обязательно, – ну, она меня некоторым словам научила… А ты бредила. Я пару слов опознал, только и всего.

– Какие?

– Слова? Ты маму звала… и какого-то Сашеньку…

– Сашеньку?

– Да. Не помнишь, случаем, кто это? Твой муж, приятель? Ты звала его… И голос у тебя был отчаянный и… нежный, что ли. Видимо, любишь ты этого Сашеньку…

…Лорана неожиданно больно уколола в сердце ревность. Хотя, может, не ревность это была, а разочарование… Если есть этот «Сашенька», то разве может быть девушка с далекой звезды подарком ему, Лорану? Что-то напутали тут боги…

Или он сам напутал. Со своими неуместными, детскими, нелепыми ощущениями! И это после всего того, что он пережил?! После Шанталь?!

Нет, его решительно занесло куда-то не туда. Какие, к черту, «далекие звезды»?! Возьми-ка себя в руки, парень! Займись делом, доктор!

…Лиза прижала пальцы к вискам. Что-то крутилось в ее отекшем мозгу, какое-то воспоминание, но ей никак не удавалось его поймать – оно не давалось в руки, словно юркая рыбешка на мелководье. «Са-шень-ка, Са-шень-ка…» Это имя было ей дорого. И это было все, что она знала.

– Но ты не сказала ничего такого, – продолжал Лоран, – чтобы можно было понять, что с тобой приключилось… Кроме того, у тебя русский акцент. На Лазурном Берегу много русских, а я часто езжу на побережье, привык распознавать их произношение.

– И ты меня ненавидишь?

– С какой стати?

– Чехи, поляки, прибалты терпеть не могут русских!

– Я не поляк и не прибалт, ма белль. И даже не чех. Я француз. И политические игры между родиной моей маман и твоей родиной меня мало волнуют. Для меня ты пациентка. Хоть и анонимная, что довольно забавно… К слову, на тех русских, которые приезжают отдыхать на Лазурный Берег, ты не похожа. Одежда на тебе недорогая, обувь тоже. Там таких не водится.

– Как же я здесь оказалась?

– Хороший вопрос. Но на него только ты можешь дать ответ. Кстати, как ты нашла наш медицинский центр? Что было перед этим?

– Я пришла в себя в… в горах. Мне было очень плохо, голова раскалывалась… Я решила пойти по тропинке вниз…

– Сумки при тебе не было?

– Какой сумки?

– Обыкновенной. Какие женщины носят с собой.

– Не было… Или я ее не заметила? Я в тот момент плохо соображала… Меня тошнило…

– В твоем состоянии это естественно. Надо будет подъехать на то место, поискать, – задумчиво произнес Лоран. – Вдруг она где-то там лежит? А в ней твои документы! Мы тогда узнаем, кто ты. И, к слову, может, найдем следы крови на каком-нибудь камне: тогда будет ясно, что ты упала и головой ударилась. Найдешь место, как ты думаешь?

– Не знаю… У меня все плыло перед глазами, – ответила она, с ужасом думая о том, что ей совсем ни к чему вести туда доктора: там хижина, где лежит труп человека, которого она убила! – Потом со мной снова случился обморок, – поторопилась она продолжить, чтобы не задерживаться на опасном вопросе о сумке и осмотре места. – Спустя какое-то время я опять очнулась и продолжила спуск, пока не добралась до этого городка… Мне официант в кафе сказал, что здесь есть медицинский центр, и я пошла по улице… А затем почувствовала, что снова теряю сознание. Я сюда вошла уже из последних сил и увидела через открытую дверь этот топчан… В тот момент у меня была только одна мысль: лечь!

– И ты легла, – подытожил Лоран. – А у меня в тот момент образовалось «окно» – пациент не пришел на прием, – и я ходил перекусить в кафе… Вернулся – и нате вам, сюрприз! Сначала я рассердился и хотел тебя выгнать…

Ну не мог же он сказать незнакомой девушке, что она ему показалась упавшим с неба подарком!

– …но понял, что ты без сознания, – продолжил доктор. – Пришлось мне тобой заняться… О, кажется, «Скорая» подоспела, – навострил он ухо.

И точно, за дверью послышался шум, и не прошло и минуты, как в его кабинете показались двое мужчин с носилками на колесиках.

– Кто тут пострадавшая? – громогласно проговорил один. – Вот эта?

Лоран кивнул, и мужчины подкатили к топчану носилки. Они ловко переложили на них Лизу и повезли ее к выходу.

– Я с тобой, не волнуйся! – проговорил доктор Бомон, следуя за мужчинами.

В машине ее легко переместили на лежак «Скорой» и пристегнули ремнями.

Они ехали довольно долго, покачиваясь на поворотах, которыми изобиловала горная дорога. В какой-то момент в окна полыхнул яркий свет, и машина, свернув в его сторону, вскоре затормозила. Затем обратная процедура: с лежака – на носилки, которые выкатились на ступеньку машины, – та опустилась, и, оказавшись на земле, носилки вновь выросли. Санитары повезли ее внутрь здания, сиявшего огнями.

Лиза скосила глаза, убедилась: Лоран следовал за ними, не обманул.

В зале, который носил название «экзаменационный» (то есть тот, где проводят исследования), к ней потекли врачи. Один снимал кардиограмму, другой делал анализ крови, третий измерял давление… Затем ее отвезли в соседнюю комнату, где находился сканер.

– Они собирают информацию для хирурга и анестезиолога, – шепнул Лоран.

– Хирурга? Меня собираются… Меня будут резать?!

– Лиза, – строго откликнулся Лоран, – тебя будут спасать! Лечить, понимаешь? Что сочтут нужным, то и сделают! Доверься врачам, расслабься!

– Я понимаю… Но что они все же собираются со мной сделать?!

– У тебя травма головы. Надо сделать пункцию… То есть отсосать гематому, которая образовалась под оболочкой мозга из-за удара. Иначе она будет давить на мозг, а это чревато… Это опасно, поверь мне! Врачи делают то, что нужно в данной ситуации. Расслабься.

Она ему поверила. Прикрыла глаза и отдалась во власть врачей.

Через некоторое время ее попросили проглотить таблетку – она послушно проглотила.

И еще спустя минут десять каталку тронули, повезли…

Ею овладевала сонливость, но все же она успела заметить, что Лоран следует за ней в лифт…

После недолгой езды по коридорам Лиза оказалась в операционной. К ней подошел человек в голубом стерильном халате и ввел ей в вену на кисти иглу, на обратной стороне которой торчал странный кусок пластика с четырьмя гнездами. Его назначение она поняла чуть позже, когда в одно из гнезд ввели наконечник капельницы, а в другую – шприца с какой-то жидкостью… «Это анестезиолог, – шепнул Лоран, – не бойся!»

– Ну а теперь будем баиньки, как хорошая девочка! – весело произнес анестезиолог.

– Спокойной ночи, малыши! – ответила она, чувствуя, как по вене левой руки течет что-то горячее и хмельное.

– Ну, кому «спокойной ночи», а кому работа! – хмыкнул анестезиолог.

Это последнее, что она услышала за этот жуткий, нескончаемый, трудный день.

Вторник, продолжение

Ксюша прижалась к мужу, потрясенная. Живое воображение всегда ставило ее на место жертв, даже когда она смотрела фильм или читала книгу, – вот и сейчас ей на мгновение показалось, что чьи-то сильные и недобрые руки толкают ее на край скалы, под которой сияло озеро, отражая невинную голубизну неба… Голова ее закружилась, словно она уже летела с высоты двенадцатиэтажного дома вниз, в голубой холод, и знала, что спасения нет…

Она схватилась за Реми, который крепко обнял ее. Он знал, что жена его впечатлительна, и сомкнул вокруг нее свои сильные загорелые руки.

– Пойдем, – произнес он через некоторое время.

– Куда?

– Попробуем расспросить жителей ближнего городка, Вилльгарда: чтобы попасть на скалу, нужно проехать или пройти через него. Девушку могли в городке заметить, обратить на нее внимание – она яркая, красивая. И слово «виль» в ее записке могло относиться как раз к нему, к Вилльгарду!