Пять сестер

Чинция Джорджо

Пять сестер

Cinzia Giorgio

CINQUE SORELLE

Copyright © Newton Compton Editori s.r.l., 2021, all rights reserved.

This edition was published by arrangement with MalaTesta Literary Agency, Milan, and ELKOST International Literary Agency, Barcelona.

© Арабаджи Е., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Примечания автора

Это история о двух непохожих друг на друга женщинах, встретившихся и подружившихся по воле автора. На написание этой книги меня вдохновили факты из жизни натурщицы Маддалены Сплендори, появлявшиеся в римской прессе, и родоначальницы одной из самых влиятельных семей в мире итальянской моды Адели Казагранде Фенди, которая вместе с дочерями Паолой, Анной, Карлой, Франкой и Альдой стала одной из первых женщин-предпринимателей.

Пролог

Рим, 7 июля 2016 года

Фонтан Треви

Ей показалось, что она попала в зачарованный лес из разноцветного шелка всевозможных оттенков – от пастельных до темно-синих. На стойках для вешалок виднелись плавные силуэты нарядов в стиле ампир. Пышные воздушные юбки на кринолинах из органзы, муслина и кружев контрастировали с тугими корсетами и накидками-плащами под стать королевским. Роскошные шубы из соболя, горностая и рыси, расшитые и украшенные, словно картины, стояли у нее на пути пушистой преградой. Она прикрыла глаза, решив, что ей все это снится.

– Наконец-то ты пришла! Будешь второй после Кендалл! Бегом на макияж! О Боже, я сегодня сойду с ума!

Раздавшийся из-за спины голос одной из костюмерш вернул ее к действительности, но магия расцветок и форм все еще стояла перед глазами.

Чудесные коллекции, прекрасные модели и избранная публика – модные показы были для нее волшебным праздником. Вероника понимала, какой эффект производит на зрителей в зале, где сейчас мама, сидевшая в первом ряду, ожидала ее выхода. Подобное действо – плод стараний стилистов, редакторов модных журналов и знаменитостей всех мастей. Однако мало кто знает, какая суматоха все это время царит за кулисами. Скользящие друг за другом по подиуму модели – это лишь вершина айсберга, не дающая ни малейшего представления о том, сколько сил вложено в шоу. За сценой лихорадочно трудится уйма людей. Чтобы все прошло без заминок, необходимы месяцы подготовки и твердая рука, которая всем руководит.

– Модные показы – это нечто прекрасное, – сказал им Карл, когда все девушки, отобранные для показа, выстроились у него в кабинете. – Многие из вас уже работали со мной, но я снова хочу подчеркнуть, что за сценой от вас требуются пунктуальность, точность и порядок! Вот что значит быть частью команды. Усвоите это, и у нас все получится.

Добравшись до фонтана Треви, Вероника с трудом пробилась сквозь толпу нарядно одетой публики, фотографов и журналистов. На площади было негде и шагу ступить, хотя до показа оставалось еще целых два часа. Карл нервничал. Он сам проверял каждое платье, каждую шубу; просил швей подогнать юбки, обрезать торчавшие нити. Вероника прекрасно понимала, что это будет продолжаться вплоть до самого выхода. Она прошла мимо мастера по обуви, который колдовал над скользкими каблуками, чтобы те не подвели на подиуме из плексигласа. Иногда Карл просил поменять обувь за минуту перед, поэтому весь персонал был наготове: скорость решала все.

За кулисами толпились модели, менеджеры, стилисты, костюмеры, визажисты, парикмахеры, журналисты и все остальные, кто так или иначе имел отношение к миру моды. Часть фотографов сновали за сценой, чтобы заснять закулисье, в то время как большинство – Вероника в этом не сомневалась – окружили подиум, чтобы миллионами вспышек увековечить предстоящий показ.

«Легенды и сказки» – так окрестили шоу, приуроченное к празднованию девяностолетия римского дома моды. Сорок моделей вместе с Вероникой должны были продефилировать по фонтану, чью реставрацию профинансировал знаменитый бренд. Превосходная оптическая иллюзия: благодаря прозрачному подиуму из плексигласа казалось, что модели ступают по воде. Мастера по меху создали маленькие шедевры, навеянные миром сказок. Каждое изделие, олицетворявшее флору или фауну, было либо украшено россыпью жемчуга и перьев, либо расписано вручную. Декор из бабочек, насекомых, павлинов и стрекоз сменялся сказочным лесом и декоративными клетками.

Воздух за сценой был наэлектризован от лихорадочной суматохи. Однако именно этот будоражащий всплеск энергии позволял Веронике ощутить полноту жизни. Для нее не существовало ничего более волнующего, чем миг первого выхода, когда на тебя устремлены слепящие софиты и взгляды всех присутствующих, когда в прекрасных одеяниях ты ощущаешь себя королевой. Ее прабабка, когда-то работавшая натурщицей в Лондоне, наверняка поняла бы ощущения, переполнявшие правнучку, когда адреналин бурлит в крови.

Все было продумано до мелочей, вплоть до последней пуговицы. Публике, состоявшей из покупателей, знатоков моды, модельеров и фотографов, предстояло увидеть совершенно новую, уникальную коллекцию, которую до сегодняшнего вечера не видел никто. Именно поэтому все были как на иголках. Карл нервничал, модели хихикали, чтобы снять напряжение, толпа шумела в ожидании начала. Вероника, как было прописано в контракте, приехала за два часа до показа. За эти два часа ей предстояло сделать макияж, прическу и приготовиться к первому выходу.

Войдя в гримерку, Вероника скользнула взглядом по стойкам, чтобы убедиться, что все на месте. Кивнула Кендалл, над которой уже колдовал парикмахер, затем бегло просмотрела прозрачные, отделанные мехом платья с цветочным узором и ботильоны, в которых им предстоит дефилировать. В шутку эту коллекцию называли от метюр (игра слов: мех и кутюр). Этот показ, организованный для двухсот приглашенных, среди которых была и ее мать, войдет в историю не только итальянской моды.

Вначале Веронике предстояло надеть одно из самых дорогих изделий – шубу из рыси стоимостью в миллион евро, затем – жакет «Волшебный сад», расшитый цветами. Вероника снова проверила, нет ли на вешалках платьев, которые она не примеряла накануне. Она всегда нервничала, когда такое случалось, потому что приходилось заново подбирать обувь. Нога у нее была маленькая, и зачастую ей доставались слишком свободные туфли, поэтому она всегда носила с собой вкладыши. Однажды ей даже пришлось приклеить чересчур большие туфли к ноге скотчем.

– Два часа на макияж и прическу – просто издевательство, – пожаловалась одна из визажисток. Вероника усмехнулась: им всегда не хватало времени.

После макияжа и укладки Вероника надела рысью шубу и встала рядом с Кендалл, открывавшей показ. Вдруг стало тихо. Все затаили дыхание, пока Карл с Сильвией осматривали выстроившихся в ряд девушек. Всеобщее напряжение стало почти осязаемым. На площади перед фонтаном приглушили свет. Шум толпы разом смолк.

Карл кивнул постановщику, и тот крикнул:

– Первый выход!

Костюмеры забегали вокруг моделей, проверяя, все ли в порядке и не осталось ли где следов от косметики. Визажисты и парикмахеры поправляли макияж и фиксировали прически шпильками. Карл расставлял последние акценты: менял аксессуары, закатывал рукава, расстегивал то, что не должно быть застегнуто.

Один из постановщиков застыл перед монитором, на котором через минуту замелькают изображения моделей, шагающих по подиуму. При первых звуках карильона, звуковой дорожки показа, модели затаили дыхание.

– Кендалл, пошла, – прошептал постановщик на ухо первой девушке. И на прозрачном подиуме в голубой каракулевой шубе, отороченной норкой и облегченной тремя тысячами проделанных вручную отверстий, возникла Кендалл Дженнер.

Когда Кендалл дошла до середины подиума, постановщик, не отрывая глаз от экрана и вполголоса разговаривая с кем-то из публики по микрофону, опустил руку Веронике на плечо. Почувствовав нажим, она вся подобралась. Затем он легонько ее подтолкнул, и Вероника сделала несколько первых осторожных шагов на высоченных шпильках. Затем пошла увереннее, следуя намеченной в голове траектории, чтобы справиться с волнением. Краем глаза она видела расплывающиеся лица и вспышки фотокамер. Дойдя до края подиума и замерев перед объективами, Вероника чуть не оглохла от треска фотоаппаратов. Их назойливые щелчки не могла заглушить даже громкая музыка.

Сердце Вероники трепетало. Она ощущала себя невероятно красивой. Наконец-то ее час пробил – теперь у Карла будут ее фотографии в этом великолепном одеянии. Эти снимки появятся в Сети, на страницах журналов, на телевидении. Сойдя с подиума и убедившись, что ее не видно из зала, Вероника со всех ног кинулась в гримерку готовиться к следующему выходу. На все про все в ее распоряжении было всего несколько минут. Костюмерша помогла ей расшнуровать обувь и переодеться. В такие моменты Вероника заставляла себя глубоко дышать и не мешать тем, кто работал с ней бок о бок.

Модные показы всегда были демонстрацией работы модельера. Их проводили для того, чтобы покупатели могли оценить, а затем и приобрести приглянувшиеся образы. Поэтому все должно было быть на высшем уровне. Второе дефиле и все последующие прошли как по маслу.

Когда на сцене вместе с Сильвией Вентурини Фенди появился Карл Лагерфельд, девушки за кулисами выстроились в ряд перед заключительным дефиле. По традиции бросив монетку в фонтан, под аплодисменты публики модели друг за другом вышли на сцену. В конце каждого показа Веронику переполняли облегчение и восторг от участия в успешном шоу. Ее жизнь трудно было назвать спокойной, но Вероника не хотела для себя иной судьбы. В том, что сегодня она оказалась на этой сцене, была заслуга ее прабабушки и давней дружбы длиною в жизнь.

Часть первая

Адель и Маддалена

За Зимой, и тусклой, и бесплодной,Для них блеснут Весенние лучи![1]Перси Биши Шелли.Ода западному ветру. 1819

1

Рим, 7 марта 1933 года

Квартира семейства Белладонна

На пороге своего сорокашестилетия Маддалена Сплендори все еще оставалась привлекательной женщиной с гладкой кожей, пухлыми губами и иссиня-черной копной волос. Лишь взгляд, в котором порой проскальзывали печаль и тревога, выдавал ее возраст.

Робкие лучи мартовского солнца еще не успели пробраться в спальню, где Маддалена нежилась под льняными простынями. Все остальные были уже на ногах – до нее долетал топот слуг, сновавших из кухни в овальную гостиную и обратно. Ее муж по обыкновению уже встал, чтобы за чашкой кофе пролистать утреннюю газету. Сначала Маддалена села, свесив с края кровати длинные, все еще стройные ноги, затем поднялась, накинула поверх плотно прилегавшей к телу ночной сорочки шелковый кружевной халат персикового цвета и босиком подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок длинные кудри. Уже много лет настой черного чая помогал ей прятать седину, возвращая волосам их натуральный темный цвет. Еще со времен юности, когда Маддалена прогуливалась по улицам родного Антиколи, роскошные непослушные кудри были ее гордостью.

– Доброе утро, синьора! – раздался голос Лизетты, служанки, спешившей в гостиную с дымящимися тостами. Ответив на приветствие кивком, Маддалена нехотя проследовала к мужу в овальную гостиную.

Прикоснувшись к ручке, она легонько толкнула дверь. В полутемный коридор из высоких окон гостиной мощным потоком хлынули солнечные лучи. От неожиданности Маддалена невольно зажмурилась. Войдя в комнату, она сразу же направилась к круглому столику, за которым завтракал Федерико, держа в руках газету. Не заметив появления жены, тот сосредоточенно просматривал «Коррьере делла сера» и что-то раздраженно бурчал себе под нос.

– Доброе утро, дорогой! – воскликнула Маддалена, усаживаясь напротив.

Оторвавшись от газеты, Федерико улыбнулся.

– Доброе утро, любимая. Прости, я настолько погрузился в мировые новости, что не заметил, как ты вошла. Все это меня порядком беспокоит.

Улыбнувшись, Маддалена налила кофе в фарфоровую чашку.

– Что пишут?

Помрачнев, Федерико сложил газету пополам и бросил на стол, чтобы Маддалена смогла прочесть заголовок на передовице.

– Ты только погляди на это! – возмущенно проговорил он, постукивая по газете пальцем.

– «Безоговорочная победа Гитлера ознаменовала рождение новой Германии», – прочитала Маддалена и вопросительно взглянула на мужа.

– Он все-таки пролез наверх, – пробормотал Федерико. – Как ему это удалось? Ума не приложу! Я полагал, что после затишья в январе мы избавились от него раз и навсегда. А нет, из огня да в полымя!

– Думаешь, это опасно? – поинтересовалась Маддалена скорее из вежливости.

– Даже не знаю. Тут я солидарен с Галеаццо[2]: по-моему, он просто дурак, но посмотрим, что по этому поводу думает дуче.

– Что-то мысли зятя слишком часто расходятся с мнением тестя, – заметила она, неторопливо смакуя кофе. Кухарка-неаполитанка определенно знала свое дело.

– Верно. А все потому, что Галеаццо – представитель новых и передовых течений итальянской политики, – воодушевленно ответил Федерико.

– Ты идешь сегодня в Монтечиторио? [3]– сменила тему Маддалена, не дав мужу углубиться в дебри политики.

– Что? Ах, да-да. У меня заседание в четыре, мне непременно нужно там быть.

– Дорогой, не забудь, мы ждем на ужин Луиджи и падре Ромеи, – напомнила Маддалена, поднимаясь из-за стола и направляясь к дамасскому дивану в стиле Луи-Филиппа, который они год назад приобрели у антиквара в гетто вместе с двумя креслами и кушеткой. Маддалена была в восторге от этого гарнитура. Никто из прислуги не осмеливался ее беспокоить, когда она на нем восседала.

Вдоль выполненных в форме полумесяца стен, благодаря которым гостиная и называлась «овальной», располагались великолепные книжные шкафы из светлого дерева. Там стояли всевозможные книги – от дешевых романов до таких ценных экземпляров, как «Божественная комедия» Данте с иллюстрациями Гюстава Доре.

– Ах да! Ужин с Луиджи и Джулио! Черт! – воскликнул он, поднимаясь из-за стола.

– Будь добр, не опаздывай на этот раз, – вздохнув, попросила Маддалена.

– Маддалена, знаешь, депутату вовсе необязательно быть пунктуальным.

– Я знаю, дорогой, что для тебя нет ничего невозможного, – ответила она, дав мужу поцеловать ей руку перед уходом.

Федерико Белладонна был безумно влюблен в свою жену с момента их первой встречи, которая случилась двенадцать лет назад. К тому времени, когда Маддалена возникла перед ним подобно неземному видению, Федерико уже пару лет жил в Риме, куда перебрался из родного Неаполя. И он, закоренелый холостяк, проводивший время в кругу друзей, партийных соратников и хорошеньких женщин, без сожалений распрощался с развеселой жизнью, женившись на Маддалене через пару месяцев после знакомства. То была любовь с первого взгляда, заставившая его закрыть глаза на прошлое своей избранницы. Родственники из Неаполя не раз заявляли, что для них, представителей высшего неаполитанского общества, такой союз крайне нежелателен. Для членов семьи Белладонна женитьба не имела ничего общего с любовью. Из поколения в поколение они вступали в брак исключительно для продолжения рода и укрепления связей с другими видными семействами. Само собой, любовь не была под запретом, просто ее никто не брал в расчет. Отец Федерико допускал, что мужа с женой могут связывать любовные узы, но, как правило, «любить друг друга» не входило в круг супружеских обязанностей. Поэтому Федерико мог сколько угодно встречаться с Маддаленой, не вступая с ней в брак. На роль жены в роду Белладонна рассматривались исключительно женщины, обладавшие рядом добродетелей, среди которых не последнее место занимали непорочность и верность – залог рождения законных наследников. Маддалена же не только не была девственницей, но и имела дочь от предыдущих отношений, которые наделали немало шуму. Впрочем, это не повлияло на решение уверенного в своем выборе Федерико, которого ничуть не смущало, что у его будущей жены есть ребенок. Для него гораздо бо́льшую роль играли такт, умение вести хозяйство и красота будущей супруги, чем ее невинность. Поэтому, наплевав на мнение родителей, друзей и родственников, он остановил свой выбор на Маддалене, которая оказалась не только разумной женщиной и превосходной женой, но и помогла ему взойти на политический олимп.

Попав в парламент вскоре после женитьбы, уже через несколько лет Федерико стал правой рукой Галеаццо Чиано, дружба с которым благодаря частой переписке не прекращалась даже тогда, когда граф вместе с Эддой Муссолини находился в Шанхае.

– Лизетта, сделай милость, пойди разбуди Клелию. Ей пора вставать! – воскликнула Маддалена, когда служанка появилась в гостиной, чтобы убрать со стола.

– Иду, синьора, – отозвалась та, прикрывая за собой дверь.

Клелия.

По лицу Маддалены пробежала мрачная тень. Это имя выбрал Джон.

Всякий раз, когда кто-нибудь звал Клелию, Маддалена чувствовала, будто кто-то кольнул ее сердце булавкой. Рана, причинявшая ей боль, время от времени кровоточила, оставляя яркие пятна на белоснежном полотне воспоминаний. Маддалена прекрасно понимала, что от этой боли не существует спасения.

Когда Клелия была маленькой, отец не раз рассказывал ей историю о заключении мира между этрусками и римлянами – когда царь Порсен взял в заложницы десять римских девушек. Среди них была и прекрасная Клелия, которая сбежала из плена, переправившись через Тибр вплавь. Римляне, однако, вернули беглянку Порсену, желавшему во что бы то ни стало узнать, кто помог той устроить побег. «Я сделала все сама», – ответила царю гордая Клелия. За решительность и храбрость Порсен помиловал девушку, имя которой впоследствии стало символом свободы.

Девочка просила отца рассказать эту историю еще и еще. Ей так нравилось, когда он говорил, что она такая же храбрая, как римская Клелия. Джон рассказывал эту историю пятилетней дочери на ночь, чтобы та поскорее заснула, однако своими рассказами лишь разжигал ее любопытство. Сейчас Клелия превратилась в семнадцатилетнюю молодую особу с необузданным темпераментом и мало чем походила на мать. Со стороны скорее казалось, что Клелия – родная дочь Федерико.

– Мама!

Очнувшись от воспоминаний, Маддалена глубоко вздохнула и обернулась к улыбающейся дочери. От Джона Клелия унаследовала темно-серые глаза и пушистые длинные ресницы.

Девушка была настолько миниатюрной и хрупкой, что казалось, она в любую секунду может рассыпаться, как фарфоровая статуэтка. Впрочем, это впечатление сразу улетучивалось, стоило Клелии заговорить и показать свой нрав.

– Доброе утро, сокровище мое!

– Знаешь, я думала, как отметить мой день рождения, – начала Клелия, присаживаясь рядом с матерью. – Конечно, восемнадцать – не двадцать один. Но это тоже важная дата, правда?

– Любая дата важна, если ты придаешь ей значение.

– Ну тебя с твоей философией! – фыркнула Клелия. – Ты говоришь прямо как папа. Лучше обсудить это с ним.

– Перестань! – рассмеялась Маддалена. – Что ты там придумала? Не донимай отца, он сейчас занят вопросами мировой политики.

– Чем-чем?

– Давай не будем об этом. Скажи лучше, что ты придумала насчет праздника.

– До двадцать второго осталось всего ничего, может, мы просто куда-нибудь съездим? – выложила Клелия с довольным видом.

– И куда же?

– За город. Только ты, папа и я. Погуляем, пообедаем в ресторане и вернемся в Рим.

– Но это же среда! У твоего отца могут быть дела в палате депутатов, – возразила Маддалена.

– Ради меня он сделает исключение, – ответила Клелия уверенным тоном.

Маддалена хотела одернуть дочь, но та сразу надулась бы. Федерико баловал Клелию, как родную. Маддалена понимала, как ей с ним повезло, она и надеяться не могла, что муж и дочь будут настолько хорошо ладить. И все же, как бы странно это ни звучало, порой она ощущала себя лишней. Она не понимала, появлялось ли это ощущение из-за чувства вины, которое она испытывала по отношению к Джону, или же еще из-за чего-то. В такие моменты она уходила в себя и погружалась в мысли о прошлом. При виде Клелии, хохочущей вместе с Федерико и зовущей его папой, она ощущала тяжесть на сердце. Видимо, это было расплатой за то, что она лишила Джона такого счастья.

– Мама, ты меня слушаешь? – Звонкий голосок дочери оторвал ее от невеселых размышлений.

– Прости, дорогая, что ты сказала?

– Я сказала, что мне нужна новая сумочка!

– Хорошо.

– Анджела говорит, что на виа Пьяве недавно открыли отличный магазин. Сходим?

Маддалена кивнула. Ей тоже не помешала бы новая горжетка. Она даже догадалась, какую галантерею имела в виду лучшая подруга дочери. Маддалена уже давно собиралась туда зайти – наконец-то подвернулась отличная возможность.

– Только не сегодня, – ответила она.

– Да, знаю, вечером придет падре Ромеи, – улыбнулась Клелия. – Поскорее бы! У меня к нему столько вопросов!

– Не будем терять время, – воскликнула Маддалена, поднимаясь с дивана. До ужина ей предстояло переделать уйму дел.

В этом человеке с легкостью уживались свобода мысли и вера в Бога. Как и многие его собратья, он положил свою жизнь на алтарь церкви и науки, обучая студентов всех мастей в Папском Григорианском университете – цитадели теологии. Даже те, кто не признавал его работ по истории, не ограничивавшихся вопросами религии, восхищались смелостью и широтой его взглядов. Его эссе об императоре Константине вызвало шквал гнева и восхищения как в религиозных, так и в академических кругах по всему миру. Не меньше шуму среди ортодоксального духовенства наделала и статья, напечатанная в каком-то заграничном издании, о жизни папы Александра VI Борджиа. Все, что выходило из-под его пера, частично или целиком становилось предметом жарких споров. Однако падре Ромеи к этому привык и, заручившись поддержкой самого папы, невозмутимо продолжал свои научные изыскания.

Высокий и худой, как щепка, с молодым, живым взглядом, лучившимся из-под толстых очков, шестидесятилетний Джулио Ромеи считал, что еще о многом может рассказать своим студентам. Археолог в душе и монах по призванию: так падре Ромеи отвечал тем, кто интересовался, чему он отдает предпочтение – науке или молитвам?

Прибыв по обыкновению раньше остальных, падре Ромеи тепло поприветствовал Маддалену и Клелию. Перед ужином вернулся Федерико, выглядевший скорее обеспокоенным, чем уставшим. Вместе с падре Ромеи они принялись обсуждать обстановку в Германии. Маддалена распорядилась, чтобы им принесли мартини, и тихонько удалилась из гостиной. Вскоре пожаловал и Луиджи Пиранделло – давний друг Федерико. Завсегдатай в доме Белладонна, сицилийский писатель с большим почтением относился к падре Ромеи. Нередко Маддалена приглашала их на ужин вместе. Эти двое могли поддержать беседы на любые темы – от искусства до литературы, от мировой политики до местных сплетен, внося приятное разнообразие в политические будни Федерико. Лучших сотрапезников, слушать которых сплошное удовольствие, трудно было и представить.

Пиранделло явился одетым с иголочки, в бабочке и с напомаженными усами. Несмотря на невысокий рост и худобу, в его глазах светилась необычайная живость. Годы жизни в столице не лишили его сицилийского акцента, и даже от мимолетной улыбки все лицо озарялось внутренним светом. Маддалена была от него в восторге и, как и муж, надеялась, что рано или поздно он удостоится Нобелевской премии по литературе. В собрании книг супругов Белладонна были все произведения писателя. Маддалена, влюбленная в «Отверженную», зачитанную чуть ли не до дыр, находила у себя много общего с главной героиней, Мартой Айола, которую муж, заподозрив в неверности, выгнал из дома, чтобы потом вернуть обратно после того, как жена на самом деле ему изменила. Оба героя не сомневались в своей правоте и оба заблуждались. Жизненные перипетии героини, нашедшие живой отклик в сердце Маддалены, не тревожили, а, напротив, дарили ей успокоение.

На ужин подавали рыбу. Кухарка приготовила суп, крокеты из трески, маринованные анчоусы и запеченные баклажаны с картофельным пюре. А в завершение, на десерт, карамельный пудинг и свое коронное блюдо – торт «Капрезе». Аромат миндаля и шоколада, витавший в доме, всегда приводил падре Ромеи в состояние блаженства. Поэтому ни один его визит не обходился без этого лакомства.

– А знаешь ли ты, дорогая Клелия, что так лю- бимый мною «Капрезе» появился из-за досадной ошибки?

Клелия тут же оживилась. До этого момента, несмотря на огромное желание засыпать падре Ромеи привычными вопросами, она не проронила ни звука. В присутствии Луиджи Пиранделло Клелия всегда робела. Писатель без умолку говорил о каком-то Зигмунде Фрейде, докторе из Вены, о котором она слышала в первый раз. Пиранделло увлекся трудами Фрейда из-за болезни жены. Антониетту поместили в психиатрическую лечебницу в 1919 году. Гость родителей расхваливал теории доктора, выходившие за рамки медицины. Падре Ромеи тоже разделял его восхищение. В сентябре прошлого года Фрейд написал удивительное письмо Альберту Эйнштейну о неизбежности войн по той причине, что агрессия, из-за которой они возникают, крепко засела в человеческой природе. За столом только об этом и говорили, поэтому Клелия умирала со скуки, хоть и старалась не показывать виду, чтобы избежать материнских упреков. Теперь же, когда падре Ромеи бросил ей спасательный круг, сменив тему, она с благодарностью за него ухватилась: