Экоистка

– Мне теперь кажется, что за каждым благим делом стоит какое-то завуалированное зло. Я становлюсь параноиком.

– Нет, Кирочка, просто вы слишком порядочная и вдумчивая.

– Возможно. Мне тоже нравится так думать. Я в растерянности и противоречу сама себе. Надеюсь на разум сильных мира сего, и сама же привожу пример того, что и их благие намерения всего лишь фикция.

– Ох… Ладно, давайте свое последнее слово, и закроем эту тему.

Кира и Наталья Алексеевна в очередной раз опомнились, что почти вся их нынешняя встреча прошла за болтовней.

– Мое последнее слово таково: что делать, я не знаю.

Они еще выучили пару новых фраз на итальянском и немного поупражнялись. Наталья Алексеевна спросила было про отношения с Максимом, но Кира коротко отрезала, что это не такая уж интересная тема.

– А может, наоборот – настолько интересная, что страшно даже начинать?

– Вы, как всегда, правы, Наталья Алексеевна, – улыбнулась Кира и, договорившись прийти в следующий вторник, помчалась на ужин с подружками.

                                         * * *

К ее приезду Женя с Мариной уже выпили по бокалу просекко и в унисон ржали над какой-то глупостью. Кире так захотелось поймать эту их легкость, что она осушила свой бокал залпом и сразу же растеклась на деревянном стуле, словно на кушетке психоаналитика, – ей стало хорошо и спокойно. А через пару минут – шкодливо.

Место, где они регулярно встречались, было знаковым как для них самих, так и для всей Москвы в целом. «Пропаганда» – маленькое невзрачное кафе в небольшом переулке – была единственным исключением в круговороте вечно открывающихся и закрывающихся заведений и существовала уже пятнадцать лет. Тут по-прежнему было много народу, очередь на столики, а по ночам – толпа у входа. Кира знала хозяев этого московского чуда и знала, что модное слово «концепция» или, вернее, «уникальная концепция» – это история не про них. Они вообще никак не выстраивали свою концепцию. Просто подобрали хорошую музыку на свой вкус – душевную, незамысловатую, предложили вкусную еду и недорогой алкоголь. И никакой оглядки на конкурентов.

Здесь она впервые напилась допьяна, встретила Макса и еще пару парней до него, имена которых уже и не помнит. Здесь она часто обедала. И это единственное место в Москве, которое Кира любила, как любит свой дом. Все самые постыдные и приятные безумства молодости случились здесь.

Заказав семгу «по-пропагандски», она наконец окончательно подключилась к настроению подруг.

– Отлично выглядишь, – сказала Женя, подзывая официанта и жестом показывая, что игристое в бокалах закончилось.

– Спасибо, моя хорошая. Я недавно прочитала, что внешность напрямую зависит от работы мозга, а не от питания и образа жизни, как мы привыкли думать. Именно от того, какие сигналы телу, коже посылает наш мозг. Логично же?

Девушки в унисон кивнули.

– А поскольку мой мозг работает двадцать четыре часа в сутки, – продолжила Кира, – и иногда достает меня своим беспрерывным занудством, уродство мне явно не грозит. И по вашим облагороженным интеллектом лицам видно, что прекрасными принцессками мы будем вечно!

К концу вечера девушки окончательно сконцентрировались на теме ниже пояса и бурно хохотали, углубляясь в нее, а затем как-то резко свернули в политику. Через полчаса усердного обсуждения ситуации в Египте Кира наконец сказала:

– Боже, кто бы нас послушал! Сидят три роскошные красотки и, наклюкавшись шампусика, обсуждают политику. Нам что, не о чем больше поговорить?

– Да-а-а, что-то здесь не то, – протянула Женя. – Мы слишком глупы, чтобы разговаривать о политике, и слишком умны, чтобы разговаривать о шмотках.

– Осталось о работе, но это уж совсем не к месту, – поддержала Марина – Только ты, Кирюш, можешь говорить о работе интересно.

– Это почему еще?

– Потому что она у тебя нерутинная.

– Зато очень бьющая по нервам.

– Ой, да ладно, сидишь себе дома, пишешь, когда хочешь. Офис – факультативен. В перерыве можно сбегать в спа или на фитнес… Что я, не знаю, что ли, как расслабленно ты живешь?

– Да, так и есть. – Кире почему-то стало неловко. – Но вот недавно у меня было интервью с Давидом Гринбергом. Я вам рассказывала, как его ждала и радовалась. А теперь уже неделю хожу словно в воду опущенная.

– Почему?

– Потому что он рассказал больше, чем мне лично следовало бы знать.

– Например?

– Представь себе человека, который изучил все существующие в мире альтернативные источники энергии, допросил с пристрастием все светлые умы человечества, поговорил со всеми серыми кардиналами мира и сделал вывод, что нас ничего хорошего не ждет, ни одного позитивного сценария, – это, если вкратце.

– Ой, таких фаталистов пруд пруди.

– Да, но он сам ничего не выдумывает. Просто рыщет по миру в надежде что-то найти.

– А зачем ему это? Хочет срубить еще больше бабла?

– И это тоже, но разве плохо, если человек срубит бабла на чем-то полезном для людей, а не просто лишь бы заработать, не думая о будущем, как делает большинство.

– Кирюш, это попахивает пиаром, – как бы оправдываясь за противоположную точку зрения, сказала Женя.

– Почему, когда один человек из многих миллионов начинает хоть что-то делать, он обязательно будет заклеймен? Я знаю, такова сущность человеческая – во всем хорошем видеть подвох, но вы-то вроде не просто биороботы, вы же умные, неравнодушные… – Кира начинала накаляться.

– Оу, что ж ты близко к сердцу все воспринимаешь. Ну, если даже он и тащит на себе непосильный груз благих дел, тебе-то что?

– Мне? Мне страшновато. Знаете, мои родители родом из Алма-Аты – из города яблок. Помню, мама мне рассказывала, как возвращалась домой из командировок… Если поездка выпадала на весну, то, спускаясь по трапу, она чувствовала запах яблоневого цвета. Весь город благоухал. А осенью уже прям-прям на взлетно-посадочной полосе пахло спелыми яблоками. Серьезно! Так и было!.. И вот прошло каких-то тридцать лет. Прилетаю я на свою историческую родину, выхожу из аэропорта, и мне в нос бьет запах гари. Заселяюсь в гостиницу, открываю окно – еще хуже. Такое ощущение, что к носу приставили паровозную трубу. Вы можете представить себе воздух, который видно?! Он мерзкого серого цвета. Потом я взяла такси, поехала на Медеу – это такое урочище в горах – и увидела сверху, что небо разделено, будто линейкой, на две части. Вверху классическое небо над городом – голубое, а внизу – эта серая мерзость. И сквозь нее ничего не видно, даже очертаний домов. И это не временное явление, не уникальное – то же самое в Дели, Шанхае… В таких городах люди мрут от рака, как мухи. Я еще миллион таких фактов могу привести, например, что в Индии уже реально очень остро ощущается дефицит пресной воды. Просто сейчас я говорю о том, что сама лично видела. Мне кажется, человек, однажды глубоко копнув эту проблему, уже никогда не сможет спокойно жить, – заключила Кира. – Вот и во мне этот червяк беспокойства поселился.

По лицам Жени и Марины она поняла, что девушки не сильно впечатлились ее рассказом. Не то чтобы им было скучно, нет, они слушали с интересом. Но все это по-прежнему слишком далеко для них. Все равно что беспокоиться о вспышках на Солнце.

– Вот вы почему-то возмущаетесь по поводу Сирии, Египта, американцев хаете… А это же все сиюминутное и второстепенно по сравнению с тем, о чем я говорю! – прозвучал ее последний аргумент. Легкость куда-то улетучилась. Кира сжалась как пружина, это было заметно даже невооруженным взглядом. На ее широких скулах ходили желваки, и все лицо как-то заострилось, хотя она и продолжала улыбаться. По привычке, наверное.

– Кирюш, да кто спорит. Мы не о глобальных потеплениях говорим, а о конкретном человеке, который слишком хорош, чтобы быть правдой. Извини, но я не верю, что никто ничего не может придумать. И если какой-то спасительной технологии нет, значит, ее появление невыгодно.

Кире захотелось завершить этот разговор и вообще забыть о нем. В нем не прозвучало ничего особенно неприятного, и ей самой было странно от своих чувств – хотелось броситься на защиту совершенно незнакомого ей человека даже ценой ссоры с ближайшими подругами.

– Не настолько уж он хорош, по крайней мере, внешне. Да и зануда наверняка. Если уж он настолько въедлив в работе, то, скорее всего, будет взвешивать до грамма ингредиенты, из которых ты будешь варить ему борщ.

– А я не буду варить ему борщ.

– И я не буду.

– И я.

На том и сошлись.

Закончив с ужином и шампанским, девушки совсем разомлели и погрузились в вечный гул «Пропаганды». Диджей Мак уже орудовал за своим пультом. Чем позднее становилось, тем громче играла музыка. Но даже она не заглушала ровный гул голосов с частыми всполохами смеха. «Пропаганда» засасывала даже тех, кто забежал сюда ненадолго – перекусить. Кира тоже хотела просто поужинать с подругами, но всеобщее, постепенно нарастающее радостное возбуждение захватило ее и уходить не хотелось, однако, Макс уже заехал за ней и ждал в машине. Она быстро настрочила ему в «ватсапе» предложение «тряхнуть стариной», на что получила ответ: «Моя „старина“ трястись не хочет, потому что очень устала. Поехали домой». Распрощавшись с подругами, Кира пошла к машине.

Опять шел снег – редкий, большими хлопьями. Они падали плавно, как в замедленной съемке, и оседали на свежих прическах девиц, уже толпившихся у входа с недовольными, сморщенными лицами. Все старались быстрее прорваться внутрь, чтобы спасти с таким трудом закрученные кудри. А снег вокруг был слишком живописным, даже каким-то постановочным. Кире вдруг вспомнилась фраза: «Кто-то чувствует дождь, а кто-то просто мокнет», – и ей захотелось прогуляться. Издалека было видно, что Максим дремал, откинув голову на спинку сиденья. «Наверное, и вправду устал», – подумала Кира. Ей никогда не знакома была такая усталость – когда работаешь на износ и больше ничего не хочется, кроме как спать.

– Хотела предложить тебе прогуляться, – она старалась говорить как можно более мягко и приветливо, – но вижу, ты устал… На улице так красиво!

– Давай, – неожиданно согласился он.

Они вышли из машины и побрели по Маросейке, свернули на Бульварное. В центре Москвы атмосфера была как за городом, и невозможно было поверить, что скоро весна.

Кира шла и пинала снег, стараясь создать как можно большее снежное облачко.

Максим молчал, смотрел на это, улыбался.

– Когда ты вот так ребячишься, мне особенно сильно хочется от тебя детей.

– Особенно сильно?

– Ну да. Иногда хочется сделать ребенка, даже не ставя тебя в известность.

– Только не вздумай! – вскинула она брови.

– Да ладно, я же знаю, что с тобой лучше не связываться.

– Если тебе так уж сильно захотелось ребенка именно сейчас, то в снежки ты можешь поиграть со мной. Я только «за». Не думаю, что он нужен тебе для чего-то еще. Навряд ли ты мечтаешь хронически недосыпать и возиться с его какашками.

– Почему бы и нет…

– Потому что тебе не хватает времени на потенциальную мать этого ребенка, а уж на двоих и подавно.

– Слушай, любая нормальная женщина хотя бы восприняла это как комплимент – мужик хочет от нее ребенка. А ты тут же выискала проблему.

– Потому что мы уже говорили на эту тему и я тебе сказала, что детей рожать я боюсь. А ты опять начинаешь.

– Что бояться-то, другие же рожают.

– Другие рожают, не думая о том, что их ребенок, возможно, никогда не сможет вырасти и нарожать им внуков. Он умрет от засухи, наводнения или в вооруженном конфликте за последние плодородные территории. Я не хочу смотреть, как мой ребенок выживает, а не наслаждается жизнью.

– Тебе лечиться надо, – сказал Макс со всей злостью, на какую был способен.

Для Киры его тон стал настоящим сюрпризом.

– Ты, оказывается, и так умеешь разговаривать?! Сколько меня еще сюрпризов ждет…

– Не много, если будешь продолжать в том же духе.

– В каком еще духе?! – возмутилась она. – Я не хочу рожать детей в той обстановке и в тех условиях, в каких находится мир, потому что интересуюсь его реальной картиной, а не просто живу жизнью офисного планктона. Я хочу детей теоретически, но… И вообще, почему я перед тобой оправдываюсь? – и добавила уже тихо: – Не хочу ссориться.

Макс ничего не ответил, просто молчал. Как и все мужчины, в конфликтах он был немногословен.

Несмотря на общительность, на самом деле у Киры не было большого опыта отношений с мужчинами. Вернее, не было опыта долгого и глубокого, проникновенного общения. В какой-то степени каждый из нас является для другого чем-то вроде опытного образца. На Максе отрабатывались самые изощренные приемы. Кира сама не могла объяснить себе, зачем она его испытывает, иногда очень неосторожно пробуя, где же предел у этого человека. Предел ревности, усталости, покорности. В то же время она была по-настоящему заботлива и ласкова и в некоторые моменты податлива. Эта двойственность заставляла Макса чувствовать себя потерянным и делала его абсолютно зависимым.

Кира попыталась резко сменить тему разговора, тихо пробубнила пару новостей, услышанных сегодня за ужином. Максим молчал, потом, как бы опомнившись, тоже рассказал рабочую сплетню. Кире хотелось развернуться и уйти, поймать попутку и уехать куда угодно, только не домой с ним. Заставить его поволноваться. Но было холодно и лень. Тем более, Макс уже столько раз присутствовал на подобных спектаклях, что должного эффекта они не производили, а ничего нового не придумывалось.

Назад к машине они шли очень быстрым шагом и, конечно же, не потому, что замерзли. Когда тронулись с места, Кира предложила Максу проехать круг по Садовому. Она часто просто каталась, чтобы успокоиться.

– Зачем?

А ведь не объяснишь, зачем. Вернее, Кира могла бы объяснить кому угодно, только не ему. Странно, что ее понимали все, кроме человека, который по определению должен бы понимать ее лучше кого бы то ни было. Как, оказывается, хорошо, когда у тебя есть не пресловутая каменная стена, а напарник, соратник, с кем ты движешься широкими шагами по жизни. Когда вы вдвоем противостоите миру. У Киры же в напарниках был весь мир, с которым она вместе, хоть и мягко, хоть и любя, но противостояла Максу.

«Но ведь раньше-то вместе отлично шагалось, – вспоминала Кира по дороге, – вместе мечталось. Мы могли по три часа болтать по телефону перед сном. И всякая мелочь казалась такой важной, ее сразу же надо было обсудить с ним. А теперь и пары слов не выдавишь».

Раньше – теперь. К тому, что было раньше, обращалась только она. Для Макса не существовало прошлого. А для Киры оно стало единственной отдушиной. Разминулись во времени.

Она знала, что это вредно и бесперспективно. Но как не возвращаться назад вновь и вновь, если прошлое было так сладко, если он был таким красивым, благородным, так смотрел на нее. А сейчас этого взгляда нет. «Ну вот, опять я начинаю…» Кира понимала, что он не сказал ничего, что могло бы ее обидеть, но какая-то генетически заложенная вредность не давала ей покоя и раздувала внутри пожар обиды, который пожирал все на своем пути без разбора. И вот она уже глотает слезы, вспомнив все его реальные и вымышленные грехи.

– Кира! – громко и неожиданно сказал Макс. Оказывается, она не заметила, как он припарковался и заглушил мотор. – Что с тобой?

– Да нет, ничего. Просто задумалась, – улыбнулась Кира, надеясь, что получилось не слишком натужно.

– О чем?

– Если я начну говорить, то опять получится длинный монолог со слезами в конце. Ты опять переждешь, пока закончится буря, несколько раз в темноте услышишь мой отказ, но все равно возбудишь меня пальцами. Будет хорошо, а потом где-то в час дня – я уже точно знаю во сколько, потому что это всегда так, – позвонишь и приподнятым голосом спросишь, все ли в порядке. Я скажу, что да. И все будет по-прежнему. Через какое-то время очередной монолог, секс и звонок по расписанию. Прям традиция, – Кира не могла сдержаться от язвительного тона, – или рефлекс, как у собаки Павлова. Поэтому просто отвечаю на твой вопрос: ни о чем особо я не думаю. Хочу быстрее вернуться домой. Текст нужно закончить. – Язвительность сменилась холодной агрессией.

Они молча поплелись к дому.

Ноутбук уже начал разряжаться, когда она решилась на первую строчку. Работа не шла, впрочем, как и всегда. Зато на «Фейсбук», новости, девчачьи сплетни и «скайп» силы и время находились в любой момент. Кира пересмотрела все вышеперечисленное, а ресурсов на мозговую деятельность у нее уже не осталось. В таких случаях она всегда шла пить чай.

Глава IV

Кира всегда извинялась первой, что бы ни случилось. Долго она не могла переносить напряжение, которое, казалось, вот-вот заискрится в воздухе. Макс привык и к этому, поэтому не предпринимал никаких попыток уладить ситуацию. Вернее, он считал, что улаживать ничего не надо, он никогда не вставал утром с тем же гадким ощущением, что и засыпал. Он полностью обновлялся за ночь, как будто даже обнулял память и чувства, и почти всегда после ссоры просыпался как ни в чем не бывало.

Кире же нужно было сказать хотя бы пару слов, хоть чуть-чуть пожурить его, обязательно обняться со вздохом. Она «обнулялась» именно так. В это утро и он, и она вспомнили каждый свой ритуал «обнуления» и с небольшим осадком или накипью в душе разбежались по служебным местам. По всем правилам, вечером предстоял секс. Он был, но не такой яркий, как обычно после ссоры. Кира это почувствовала очень явно, но распалять только что утихшие страсти не стала.

Через два дня позвонила секретарь Гринберга и сказала, что ее босс скоро будет в Москве и хотел бы встретиться с Кирой лично. Кира слушала ее и пыталась понять, как можно говорить и надменно, и приветливо одновременно. За этими размышлениями стали проявляться нарастающий восторг и волнение.

– То есть не просто журналы ему передать, а встретиться с ним?

– Да, он попросил договориться о личной встрече.

Следующие две недели не были какими-то особенными, но внутреннее беспокойство, которое, впрочем, никогда полностью не покидало Киру, усиливалось. Она несколько раз перечитала все тексты интервью с Гринбергом, опять погрузилась в «Гугл», просмотрев десятки его фотографий и биографий. Но он не стал для нее более понятным. Наоборот, Кира начала благоговеть перед ним, как бандерлог перед удавом, хотя отдавала себе отчет, что, по сути, в нем нет ничего особенного. Да, удачливый бизнесмен, который отличается разве что своими намерениями. Однако его энергия оказывала на нее магнетический эффект.

В остальном она продолжала жить своей обычной жизнью, а где-то там далеко, на горизонте ее сознания, сияло вечное страдание, как закат, мягко и тревожно освещая все остальное бытие. Страдание от того, что она постоянно чувствовала себя не на своем месте. Что вообще все в этом мире не на своем месте. Ей снились сны, где она предстает всемогущим зеленым светящимся монстром – добрым и страшным. Он топчет атомные электростанции, рывком отправляет себе в рот и пережевывает свалки, выпивает отравленные реки, вдыхает зловонные городские выхлопы. Потом, как в древнегреческом мифе, зеленый великан наступает пяткой на что-то острое и, словно воздушный шарик, сдувается в муках, извергая коктейль из переваренного мусора. Чудище начинало плакать, но на самом деле плакала сама Кира, просыпаясь от собственных реальных всхлипов и слез.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«доброе утро» (англ.).

2

– Привет! Как дела? (англ.)

3

– Я в порядке. (англ.)

4

«шикарную» (англ.).

5

«Жизнь» (англ.).

6

Дословно: антивозраст, против старения (англ.).

7

– Простите? (англ.)

8

– Нет-нет. Я говорю себе. Просто себе. (англ.)

9

– О, я вижу. Должно быть, вы устали. (англ.)

10

– Да. Я утомилась и устала. (англ.)

11

«сумасшедших русских» (англ.).

12

– Добрый день (итал.).

13

– Добрый день. Как дела? Кофе? (итал.)

14

– Да, охотно. (итал.)