Стану Солнцем для Тебя

Андрей согласился, потому что Маришка ему дала то, чего он так отчаянно желал, – дело, что принесёт ему прибыль.

Андрей не управленец, но он финансист, прекрасный исполнитель, а еще он умеет копать. В горах и кучах финансовых отходов, способен найти золотое зернышко, рычаг, необходимый для давления на конкурентов, клиентов, врагов, завистников…

А теперь что?

Теперь ей как быть?

Плюнул в душу, а исправлять, кто будет? Она? Да, черта с два, она будет что-то делать. И пальцем не пошевелит, пока сам не придет.

Вот и жила она в таком состоянии. Ничего вокруг не замечала.

А когда заметила, стало поздно.

Маришка прониклась жизнью в семье.

Не то, чтобы у нее раньше ее не было. Была. Она и Илья. Сава и Вика, Артем, Таня. Мама и Руслан. Но у мамы своя жизнь.

Илья с бабушкой проводил в детстве много времени, Маришка много работала и обеспечивала их всем, чем только могла, у них было все.

Но, как-то не сложилось у них с матерью дружеских отношений. Мама – это мама, но у нее давно своя жизнь и свое мнение на жизнь Маришки.

Пусть она молчит, но эти осуждающие взгляды,– от них никуда не спрячешься. Порой хотелось выть во все горло, лишь бы она перестала так смотреть. Матери можно все простить, она мать. Сама ее воспитывала. Сама на ноги ставила. То, какая Маришка стала, ее заслуга, ее. Потому матери прощалось все. Но ощущение семьи давно между ними пропало.

Она ведь красивая, не старая. Всегда за собой следила, и на свиданья к мужикам бегала после развода часто, но длительных отношений не заводила. Только вот Руслана повстречала, и пропала, кажется, влюбилась.

Маришка не против, но иногда ей горько становилось от того, как у них сложились отношения. Спрашивала себя: может она чего-то не сделала, или наоборот сделала то, что не стоило. Ну, не считая своей работы, – не сейчас (тут все чисто), а раньше.

Говорить, что мать лицемерка… нехорошо, но так было. Маришка с этим смирилась и отпустила.

Даже начала с годами понимать отца, все его старания и поступки.

Но семьи у них не сложилось, не той, что хотела бы сама Маришка.

А в тот миг, оглянувшись, она поняла, увидела, что незримо стало меняться у них в доме.

«У них».

Усмехнулась, с сожалением глядя на разбитую чашку.

Уже «у них».

Не «у неё», а «у них». Ох*енеть, не встать!

После того, как Таня замечательно продемонстрировала Константину все свои дружеские чувства, после припадочного смеха, что её самой, что Кости, который не поленился ей позвонить и рассказать все действо в лицах, так как в комплексе, где он проживает, на подземном паркинге расположены камеры наблюдения, наступило какое-то перемирие.

Она пропадала на работе, времени было мало, Джон взял в осаду ее телефон, и почти целыми днями они были на связи. Не могла просто взять и сбросить на Андрея проект, который курировала больше полугода сама лично, и на Таню такое тоже не оставишь, и так завалила ее работой выше крыши. А Андрею просто перестала доверять, в связи с последними новостями.

Костя стал частью ее семьи.

Возил Илью на тренировки по фехтованию, познакомился с тренерами, с парнями из его группы, с его друзьями. Общался с учителями, и даже начал с сыном заниматься английским.

Илье нужна языковая практика (в этом году сын решил пропустить английский летний лагерь от своей школы), а его друг из Америки, с которым они по скайпу общаются, сейчас с родителями на отдыхе. Вот Костя и предложил такой вариант. Все были в восторге, Маришка за ужином кивнула и пошла в кабинет работать. Так что, теперь у Кости было много поводов проводить все его свободное время рядом с сыном, и с ней соответственно.

Костя с сыном каждый вечер встречали ее с работы, поэтому задерживаться она права не имела, ее ведь ждали. Брала бумаги с собой и все.

Они вместе гуляли или до ужина, или после, пока погода позволяла.

Разговаривали, что-то даже планировали.

Но это стало традицией.

Когда Костя оставался у них ночевать, а такое тоже становилось нормой, смотрели вместе кино. Вытаскивали ее с кабинета, причем оба с таким умильным выражением на лице, что у нее просто не хватало силы воли, чтобы отказать этим рыжим лисам.

Совместные завтраки,– Любаша выучила его вкусы, Васька вообще стал за своего принимать,– превращались в обсуждение дел на день, или просто болтали о новостях из зарубежья. Когда эти двое начинали спорить о том, кто же все-таки победит на президентских выборах в США, а кого выгодней иметь на таком посту, для России и российских бизнесменов, тут Маришка умывала руки и просто наслаждалась аргументами спорщиков. Программа Соловьева по федеральному каналу, по сравнению с ними, просто отдыхала. Хотя, они втроем и не чурались смотреть ее по вечерам, если не могли сойтись в выборе фильма для просмотра.

У нее в голове они уже втроем проводили отпуск.

Но хуже всего было, что ей это все нравилось.

Дурацкое ощущение семьи. Мужчины в доме, с которым сын мог пошушукаться, пошутить и не бояться быть одернутым за слишком чёрный юмор, а такое случалось.

В доме звучали голоса, раздавался смех, и она с работы теперь летела не только, чтобы увидеть сына, но и Костю.

Эта потребность ее пугала. Маришка даже и не осознавала, насколько прочно за короткое время ей вновь станет этот мужчина, родным.

Будто снова вернулась в прошлое, где потребность в его теле, касаниях, в голосе становилась необходимостью на грани сохранения жизни, как потребности в воздухе.

Снова легкие, ничего не значащие прикосновения, неловкие объятия при встрече, поцелуи в щеку. Но чертово тело предавало. Оно горело от воспоминаний, жаждало вновь жестких властных касаний. Влажных поцелуев губ. Сильных рук на ее теле. Низ живота скручивало от болезненного ощущения пустоты внутри. Грудь болела и ныла, ждала и требовала своей ласки.

Она с ума сходила от того, как сильно хотела заняться с ним сексом.

Это мешало думать.

Она отстранялась от всего, занималась делами, но порой замирала и возвращалась мыслями в их прошлое. И снова начинала гореть, плавиться.

Черт!

Выдохнула. Отошла от окна. Спокойным, уверенным шагом дошла до стола и нажала на кнопку селектора:

– Маша, пусть мне пришлют кого-то, я чашку разбила.

– Хорошо, Марина Александровна.

И через пару секунд вошла сама Маша с совком и щеткой в руках, и бумажными салфетками под мышкой.

– У нас что, вдруг уволились все уборщицы? – выразительно выгнула бровь, девочка под ее взглядом покраснела.

– Я… я просто всё равно не занята, а знать кому-то, что Вы любимую чашку разбили, не нужно. Коля караулит приемную.

– Вы решили в шпионов поиграть, что ли?

– Просто, Вы такая напряженная ходите, и Андрей Сергеевич…, – она вдруг замолкла и покраснела.

– Что, Андрей Сергеевич?

– Просил ему доложить, если Вы вдруг, злее обычного станете. Вот мы и решили, что я лучше сама тихонько уберу.

Девушка аккуратно убирала крупные осколки керамики в бумажную салфетку, и методично сметала щеткой мелкие частицы.

А Маришка снова застыла. Пораженно опустилась на кресло и откинулась на спинку, стараясь успокоиться.

Попросил, значит. Ждет! Выжидает!

– Машуня, – медленно протянула, – А больше Андрей Сергеевич ничего не говорил?

– Насколько я знаю, нет.

– Что у меня с ближайшими часами? Никаких встреч нет?

– Вы просили напомнить, что в обед у Вас личная встреча.

– Личная встреча, да, да…– у нее мысли уже были не о том. Личное можно перенести, если что. Приемная будет пустая, можно не сдерживаться.

– Ты закончила?

Маша встала с корточек, поправила светлую юбку и выбросила все бумажные салфетки в мусорную корзину возле стола.

– Да, может Вам кофе сделать?

– Нет. Лучше вызови ко мне Разецкого, если он на месте сейчас и с Колей проследите, чтобы ни одна живая душа близко к приемной не подходила.

– Поняла, сделаем.

У нее было примерно пять минут на подготовку. Время пошло.

Прошла к брошенной на полке сумке, вытащила на свет божий косметичку. Быстро проверила цвет лица. Бледный, но терпимо. Губы подкрасила яркой помадой, ухмыльнулась своему отражению в зеркале.

Платье сидело безупречно.

Теперь вторая часть.

В рабочем столе был сейф для особо важных документов.

Набрала комбинацию и быстро нашла нужную папку.

Что ж, он решил с ней поиграть. Ладно. Будем играть по-крупному. Крупье, принимайте ставки.

Специально положила папку на край стола. Она была приметного ярко-желтого цвета, Андрей ее сразу узнает.

Сама отошла к окну и повернулась к двери, спиной.

Партия должна быть разыграна от начала до конца.

Тихий стук без всяких просьб и разрешений войти. Тихо щелкнул механизм замка, повернулась ручка.

Спокойные шаги. Снова щелчок замка. Дверь закрыта.

– Вызывала?

– Проходи.

Говорила спокойно, сдержанно. Так и стояла, спиной к нему. Но кулаки побелели от того, что сильно сжала. Не хватало сил, чтобы сдерживать собственный характер и собственную ярость. Руки потряхивало. Но кулаки были сжаты, как скованные камнем. Ни шанса на проявление, неуместных сейчас, эмоций.

Она молчала. Ждала, пока тот увидит папку. Слушала его шаги.

Андрей замер возле стола. Застыл молча, и она могла поклясться, что взбешенно смотрел на папку. Послышался шорох. Взял ее в руки, открыл, проверяя то ли это, о чем он подумал, или глупая шутка. Только он знал,– Маришка не любит глупые шутки.

– Что все это значит?

– А ты как думаешь?

– Марина, я не понимаю тебя. Что происходит?

– Может, ты сам мне расскажешь, что происходит? Или мне еще неделю подождать, пока ты окончательно с катушек не слетишь, а потом с тобой разговаривать? – вкрадчиво спросила, но так и не повернулась к нему. Не было сил смотреть на него.

– Ты не так все поняла, – он начал оправдываться, – Карим переведет к концу дня весь остаток, не дури.

– Да пошел, твой Карим, к чертовой матери! – она не сдержалась, и сорвалась на крик. Обернулась к нему и очень обрадовалась, что в руках у нее ничего нет, иначе бы она его искалечила. – Ты меня за дуру считаешь?! При чем тут, твою мать, какой-то Карим?! Плевать я хотела на него и твои дела с ним! Как ты посмел втянуть в свои долги компанию?!

– Я никого не втягивал, это мои проблемы, и я решу их самостоятельно! – рявкнул он упрямо. – Сам!

– Ах, посмотрите какой я большой мальчик, свои проблемы я решаю сам! – всплеснула руками, – Сам ты ни х*ена решить не в состоянии! Ты думаешь, я не знаю, почему платежка прошла не вся? Ты заигрался, Андрей! На кону зарплаты твоих людей! Твоих подчиненных! Или ты забыл, каково это, когда денег нет на еду и оплату коммуналки? Забыл? Да?! А твои подчиненные, сотрудники, значит, должны об этом вспомнить потому, что их начальник снова возомнил себя гением и решил поиграть со взрослыми плохими дядями? Я думала, ты умнее.

Андрей молчал. Ничего не говорил. Смотрел на нее дикими глазами, и, казалось, готов своими руками обхватить ее тонкую шею и удавить, лишь бы она прекратила топтаться на его уязвлённом эго и самолюбии.

– Что ты молчишь то теперь? Ты сколько ждал, а? Или ты думал, я не узнаю ничего?

– Кто тебе сказал?

– Сказал, что?

– О деньгах! – снова рявкнул.

– О каких деньгах именно? О тех, которые ты проиграл? Или о тех, которые ты занял у своего Ахмадова? Ты уточняй, ты же делец, должен понимать, в чем разница!

– Марина, давай не будем устраивать скандал и воевать! – примирительно начал Разецкий, смотря на нее перепуганными глазами, хотя она сама видела, что внутри он еле себя сдерживает от того, чтобы не разнести здесь все.

– Воевать? – переспросила, прищурившись, – Кому? Мне с тобой, что ли? Ты забыл свое место, Андрюша! Это моя компания и я твой босс. И если я узнаю о твоих гребаных проблемах не от тебя, то у нас с тобой без войны не получится! Был контракт, ты его подписал! Что дальше будет, мне тебе рассказать или сам все знаешь? Поверить не могу, что не проверял все несколько раз. Договор правомочный, ускользнуть не выйдет. Ты его подписал.

– Вот значит, как ты заговорила? Место мне мое припоминать будешь? Может, тогда вспомнишь о своем? – желчь из него перла со всех щелей, – Ты подстилка! Самая обычная бандитская подстилка! Кто ты, без меня? Ты самая обычная су*а, которая через постель добивается желаемого! Хочешь войны?! Будет тебе война!

– Пошел ты на х*ен, Разецкий Андрей Сергеевич, понял?! Приди ты ко мне со своими проблемами, я бы сама тебе денег дала, сама! Но нет, мы же бл*ть, взрослые и гордые, мы лучше рискнем репутацией компании, сотрудниками, но не признаемся, что вляпались в де*ьмо, и спасать нас не кому. Я сделаю вид, что последних слов не слышала, и мстить за них не буду. Но Андрей, ты начал первым. Хочешь через суд, будет тебе суд. Но потом не говори, что я не предлагала решить это дело миром.

Она замолчала, в горле першило от крика, ее всю трясло и колотило. Но в его глазах она видела только непомерно раздутое эго. Как же она могла так обмануться в нем? Как? Будто она наивная простушка и ее облапошил жулик. Но ведь она далеко не наивная дурочка из районного поселка. А ошиблась настолько в человеке впервые. Тошно стало. Его слова не то, что задели. Они ее убили.

– Я тебя спасала, но больше не буду. Свои проблемы с кредиторами решай сам. Но от компании ты не получишь ни копейки. Только дивиденды от акций, которые ты купил сам, но точно не те, что тебе дала я в условиях – кивнула на папку в его руках – договора.

– Давай поговорим спокойно, не надо кричать.

– Пошел на х*ен отсюда! На х*р! – повторила по слогам, не сдерживая свою ярость и злость, – Вон!

– Дура, – заорал во всю глотку, смахнул все с ее рабочего стола, одним движением, она вздрогнула от грохота и шока, но виду не подала. Никогда не видела его таким разозленным. – Пожалеешь об этом.

– Ты мне угрожаешь? – вкрадчиво уточнила, подошла к нему ближе и остановилась в шаге от Андрея, заглянула в его глаза, – Угрожаешь мне, Андрюша?

Она улыбалась специально надменно, в тоне голоса не скрывала высокомерие и насмешку над его нелепыми угрозами. Кто он и она? Щенок!

– Ты надменная су*а! И я буду очень рад, когда ты, наконец, сдохнешь, или думала я не знаю? Как ты там говорила? – он задумался, – Ах, да-а-а, не любишь, когда из тебя дуру делают? Так вот! Я тоже этого не люблю!

– Хочешь мне что-то сказать?

– Интересно, а твой сын, он знает, что его мать практически при смерти? – он смотрел на нее и улыбался. В глазах горело предвкушение победы. Су*а. – Что будет, если я ему расскажу? Как думаешь, ему будет больно?

– Тронешь мою семью, Андрюша, – она специально назвала его ласково, так же ласково погладила его по щеке, а потом размахнулась и влепила пощечину, – И я от тебя не оставлю и мокрого места. Я тебя закажу. И это будет не Артем, нет. Я просто тебя закажу, как самую последнюю мразь, и мне не будет совестно, когда ты получишь свою пулю в лоб. Понял меня, малыш?

О, Маришка видела его страх, она его учуяла. Стояла близко и видела, как быстро забилась жилка на шее, как он постарался незаметно сглотнуть ком в горле. Расширились зрачки, задрожали руки.

Разецкий ее боялся до ус*ачки, и правильно делал. В этой жизни у нее осталась только одна святыня и, если он только подумал, что может на нее таким образом давить, значит, Маришка не дрогнет, и сделает все, что ему пообещала.

– Лучше иди, Андрюша, и подумай над тем, что и как ты будешь делать. У тебя ровно сорок восемь часов на то, чтобы подготовить документы и принести их мне сюда, уже заверенными у нотариуса. А если не принесешь, я сделаю всё сама, но тогда, дорогой, тебя не спасет ни одно правительство, ни один крупный делец или депутат,– я тебя уничтожу.

Маришка говорила тихо и яростно, почти шептала на грани дозволенного ласкового тона. Не отпускала его глаза. Смотрела свысока, хоть и была ниже ростом и шептала, что будет с ним, если он решит воевать за то, на что права не имеет.

Она не собиралась оставлять его без денег совсем. Но согласна была отдать только то, что он заработал сам. А именно тридцать процентов акций, которые она сама же и выкупит у него, и выплатит дивиденды с них за эти полгода, но не больше. Не заслужил.

Разецкий отдернулся от нее, как от прокаженной, и вылетел за дверь, хлопнув ею так, что стеклянные стены задрожали тихим гулом. А она осталась стоять, ни жива, ни мертва, только трясло ее знатно, и хотелось зареветь.

Разочаровываться в людях очень больно, даже слишком.

Чего уж скрывать, она успела забыть, при каких обстоятельствах их свела судьба. Забыла, что жажда денег никогда не проходит бесследно и почти никогда не заканчивается. А такие психические заболевания, как нарко, алко, и игровая зависимости, не лечатся. Все равно прорываются наружу, спустя время, если человек САМ не держит себя в ежовых рукавицах.

Упустила парня. Упустила. Расслабилась непозволительно. Чем она только думала, дура, едрит-мадрит, как так могло произойти? КАК? Когда?

Не было у нее ответов на эти вопросы.

Поискала взглядом мобильник в горе мусора на полу.

Трясущимися руками подняла и начала искать номер телефона, а когда нашла, долго смотрела, прежде чем нажать кнопку вызова. Номер, на самый крайний случай, когда заканчиваются все, имеющиеся стратегии отходов и планов. Но, если нажать на нее – это значит, подписать смертный приговор для Андрея.

Она давно не святая. И с легкостью возьмет такой грех на душу, жить ей все равно осталось не так уж долго, Маришка давно уже перестала верить и ждать чуда.

Не все можно купить за деньги. Преданность и здоровье, уж точно бесценны. А в любовь играют дети, но она то, давно уже вышла из возраста розовых мечтаний. Знает, что и почем.

Но так и не решилась нажать на сенсорную кнопку. Гипнотизировала ту взглядом, но палец так и не двинулся с места.

Маришка застыла. Миг. Остановилась вся планета. Стали незаметными все люди. Все проблемы. А она думала. Стоит ли Андрей этого? Стоит ли брать такую ношу себе на душу, если с таким норовом, его и так могут прикончить не сегодня, так через месяц, когда он проиграет все, что у него есть?

Маришка не даст ему ни акции, ни единого процента, потому что пускать в компанию левого, совсем неизвестного человека была против, категорически. Выкупит, если не сама, значит, через подставные компании-пустышки, но выкупит.

Ей нужно выпить, определенно, напиться до невменяемого состояния, когда тяжело даже говорить не то, что думать.

А через двое суток она решит, как лучше поступить. Но ЧП вариант, пока так и останется вариантом.

Вместо этого она набрала совсем другой номер. И знала, что ей составят компанию и не дадут скатиться до питья хорошего самогона в полном одиночестве. А ничто другое не сумеет смыть с ее души эту горечь разочарования в человеке, которого, как она думала, хорошо знала.

Паскудная тоска накатила.

За грудиной начало колоть и давить.

Ей просто нужно было дышать. Дышать во всю грудь, спокойно и размеренно, глубоко делать вдохи. Так говорят врачи.

Но, она поступит по-другому. Напьется до потери сознания и пульса, проснется с головной болью и ненавистью ко всему миру, и решит, что ей делать.

ГЛАВА 8

Когда тебе за тридцать, все же лучше проводить вечера как-то спокойней и полезней для организма, а не вспоминать бурную молодость, напяливать десятисантиметровые шпильки и танцевать всю ночь, пить сначала вино, потом самогон, и добавить ко всему этому текилу. Ядерная смесь, убойная для организма.

Е* твою мать,– Марина мысленно ругнулась,– лучше бы вообще не просыпалась!

Это ж надо?! А главное, сама, сама виновата, не фиг было вчера нюни распускать, тоже мне, железная леди, ёлки-дрова, пошла бы еще, из-за этого конченого мудака, из окна сиганула, вот ему радости привалило бы?!

Чего ради, спрашивается, собрала этот шабаш и пошла в отрыв?

–О-о-ох, я лучше еще полежу, – сдавленно простонала, и пришлось честно признаться, что попытка встать с кровати безуспешно провалилась, пол чуть не принял ее бренное тельце в свои радостные, но очень твердые объятия, -только этого для полного счастья не хватало.

Голова раскалывалась, головокружение, хоть и проходило, но в целом самочувствие напоминало… Нет, такого точно давно не было и никакие подходящие эпитеты в голову не приходили.

Пустыня. Сахара. Вот. Пить хотелось, до ужаса, но страх таки грохнуться на пол был намного больше, чем желание пить. Так оконфузиться, хотя не перед кем, – в спальне она была одна,– было выше ее достоинства.

Куда все подевались?

Точно помнила, что они вместе шли по парку.

Песни. О да, что это было за дивное трио, пьяных в стельку женщин, орущих на всю ивановскую?!

Но стыдно не было, этот период, кажется, она переросла. Совесть умерла давно, и воскресать, не намерена. Вот и ладно, жить так проще.

И ноги, точнее ступни, были свинцовыми просто, от каблуков она так не устает: может себе позволить купить хорошую качественную обувь с удобными колодками: для ног кайф, а для всех красота.

Промелькнуло смутное воспоминание чуть теплого асфальта под ногами, приятное ощущение твердости и шершавости.

Етить, твою, растудыть!

Болезненная яркая вспышка, голова грозилась взорваться, а перед глазами тот самый асфальт и Таня, которая стащила свои туфли или босоножки? Не суть, главное, какое у нее было выражение на лице: неземного блаженства, ортопедического оргазма. И они с Викой решили не отставать от подруги, тоже свою обувь поснимали.

Круто было! Да! Только сейчас она не уверена, что вообще сможет ходить в ближайшее время.

Больше она так не пьет! Ни за что!

Та-а-а-к, а потом что?

Дима? Что-то такое она помнила, и голос, и запах этот его. Точно, там был Дима!

Машины.

Кто-то шепотом ругался, матом, и нес ее на руках в квартиру.

В постели было очень жарко. Ее кто-то обнимал с одной стороны, а вот с другой, пинался локтями.

Вика, сто пудов, Вика! У нее дома такая кровать огромная стоит, там вшестером можно спать спокойно. Ей, видите ли, простор нужен! Точно, синяк на ребрах поставила.

Кинули по ходу ее собутыльницы. Ну и ладно, ей больше места досталось.

Спать тянуло все больше и больше, а вот на душе было тревожно.

И плюнуть бы на все, хоть раз плюнуть, и забыть обо всем на свете, спрятаться под одеялом и забить на весь мир, пусть катится лесом в далекие дали…

Прятаться не ее вариант.

Внутри все бунтовать начинает, когда поддаёшься собственной слабости, когда потакаешь ей,-от себя же самой становится противно и тянет блевать.

Слабости нет места в этом мире и в ее жизни! Другой кто, опустил бы руки, а она не имеет права, просто не имеет.

Время уходит, ускользает, как сквозь пальцы вода, и от нее зависит, что останется, после нее, в жизни Ильи, ее маленькой радости, ее маленького солнышка.

А еще был Костя, которого по дурости, тоже почему-то не хотелось бросать одного, с проблемами наедине.

За все это время Марина научилась ему доверять, сына так уж точно.

Они так похожи друг на друга, мыслят одинаково. И пусть она никогда не признается в этом вслух, но она рада… рада, что Костя вновь появился в ее жизни.

Он принес какой-то свежий глоток воздуха, встряхнул ее, заставил встать в позу, обороняться, но при этом, стал каким-то родным.

Может, благодаря тому, что они с Ильей стали неразлучны? Понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда, и о ней заботятся на пару. Это трогательно и подкупает, безусловно.

Все хочется у него спросить, какой он был в детстве?! Такой же, как и Илья? Молчаливый, но любопытный или шебутной и очень активный. Ей вообще очень многое хочется у него спросить…только он все равно закрытый. Для нее только, не для сына. Для Ильи он готов душу наизнанку вывернуть, все там перевернуть, а потом обратно засунуть и все это проделать с улыбкой на лице.

Костя прекрасный отец, не без изъянов, конечно, но к этому и сам постепенно дойдёт, когда Маришки уже рядом не будет, чтобы подсказать или отвесить пинка под зад.

Ох, а голова от таких мыслей еще хуже болеть стала.

Кто-то невидимый, но явно очень злой и мстительный, кувалдой прошелся по макушке, и до висков.

Яркий свет из окон резал глаза до слез, так что со спокойной совестью, она их закрыла и поглубже закопалась в одеяло и подушки, но не тут-то было.

Тихо открылась дверь, по паркету прошлепали босые ножки в забавных носках,– опять без тапок шастает,– и тихий шёпот раздался практически надо ухом:

– М-а-а-а-м, ты еще спишь? Мама, вставай, мы уже пришли! – сын начал ее легонько тормошить, – Ма-моч-ка, вставай!

– Сына, солнышко, дай мамочке еще поспать чуть-чуть, у мамы сегодня пижамный день! – высунула наружу нос из-под одеяла и пробурчала недовольно.