Стану Солнцем для Тебя

Кивнула Николаю и тот отступил, пропуская мужчину в кабинет, тихо осведомился о кофе/чае и исчез за дверью.

Все же у нее очень понятливые помощники. На вес золота, прямо…

Кто бы знал, как же она не хотела видеть его, как не желала снова свою жизнь связывать с таким мужчиной, как Костя. Только они и так были связаны настолько крепко, что ни в жизнь не разорвать.

И голос этот слышать не хотела. Потому что, услышав его:

– Ну, здравствуй, моя царица! – по ее коже, как наждачной бумагой прошлись. Так невыносимо приятно, и одновременно ненавистно было ощущение из прошлого.

Ненавидела этот голос так же, как и свою реакцию на него.

– Зачем пришел? – единственное, что смогла из себя выдавить. Она не злилась, нет, не была в бешенной ярости. Пусто внутри было, просто пусто. Выжгло там все давно. Он чужим ей стал. Но, двадцать три минуты вернулись, и сейчас ощущались слишком живо, будто вчера. И она от боли задыхалась, подыхала, захлебывалась. А все из-за него, он всколыхнул.

– Поговорить о своем сыне пришел.

Костя. Раньше она его звала Костя. А сейчас не могла. Язык не поворачивался.

Чужой!

Мужчина внимательно следил за ней, прошел в глубь кабинета, не осматриваясь, даже. Просто целенаправленно двигался к ней, к ее столу, и застыл возле стула. Садиться не собирался.

– Ты не выглядишь удивленной! – тихо заметил, но в голосе слышалось такое яростное бешенство, что, если спустить эмоции с поводка, не выживет никто.

– Сын? – неприятная усмешка перекосила ее губы, – Сын? А ты, значит, теперь у нас отец?

Она нарочито спокойно говорила с ним, знала, что так будет лучше. Но, Господи, что у нее внутри творилось, лучше не знать никому!

Взбесил его обвиняющий взгляд, тон. Взбесило его появление, будто она виновата перед ним, будто специально прятала Илью от него. Он святой, а она падшая!

– Он мой, я это знаю! – рыкнул, – Мой!

– А я разве утверждаю обратное? Твой, и что с того? Тебя это делает отцом, Костя? Ты всего лишь биологический фактор, не более. Ты пустое место, не отец для Ильи.

– Он сам мне прислал фотографию, он хотел, чтобы я появился!

Эти слова ее ударили. О да, она прекрасно знала это. Ее ребенок рос очень добрым, открытым, любящим всех и вся. Но отца, которого у него не было, он любил по-особому, и хотел, чтобы он, наконец, у него появился.

Марина все это знала, как знала и то, что никогда не запретит сыну общаться с отцом. Не имела права, точнее имела, но была не вправе так поступать с Ильей. Он не поймет, возненавидит. А этого она хотела меньше всего. Но сейчас не смогла смолчать. Ярость ее душила, затмевала все.

– Он тебя не знает! А ты, гнида, трус и предатель, подумай сам: что, с такими качествами своего бл*дского характера, ты можешь дать своему сыну? Какой пример отцовских поступков ты можешь ему показать? – она видела, что от ее слов его перекосило, видела, что делает ему больно, но остановиться не могла. – Все эти восемь лет его жизни ты жил в свое удовольствие, даже не представляя, что где-то в этом городе у тебя есть сын! Плевать тебе было на него, что сейчас, что раньше!

– Ты не права!

– Я права! – ее голос звенел, – Это все задело твое непомерно большое эго! Как же так, она скрыла от меня моего сына, мой друг скрывал от меня правду?! Чувствуешь себя преданным, оплеванным, да?

– Нет, я чувствую, что ты дура, которая при всей своей крутизне не способна обезопасить своего ребенка, как должно!

Она сорвалась. Не хотела, но сорвалась. Не кричала, а шипела, глядя в наглое лицо этого сукиного сына:

– Мой ребенок в безопасности и под постоянным присмотром! Ты узнал о нем какую-то информацию, потому что я позволила это сделать! Ты смог наблюдать за ним возле школы потому, что я позволила это сделать! Ты пришел сюда, узнал обо мне много интересного, потому что это я в течении двух месяцев твоей нерешительности позволяла тебе подсматривать за нашей жизнью и ждала, когда же ты наберешься, наконец, смелости и придешь сюда поговорить о МОЕМ сыне!

Каждым произнесённым словом, она его убивала и видела это, наслаждалась этим. Потому что он заслужил именно такой прием. Потому что, сдержись он, она бы тоже не стала говорить все это. Ради сына, ради его счастья она позволила бы Константину остаться в их жизнях без каких-либо препятствий, но теперь пусть получает.

Но, на этих словах ее силы кончились, ее выдержка дала трещину. Она опустошенно села в свое кресло, сбросила босоножки на пол и перевела, наконец, дух.

Из-под опущенных ресниц наблюдала за сменой выражения на лице Кости, подмечала, для себя, значимые детали.

Теперь он выглядел иначе. Уверенный в себе, даже слишком. Немного постаревший, с морщинами на скуластом лице. В серых глазах не было запомнившейся ей много лет назад бесшабашности и веселья. Теперь там куча сомнений в себе, в жизни, в ней. Запрятанная глубоко внутри боль от потери родителей, от разочарования в себе.

Она подмечала это, видела, да и он не слишком старался все это спрятать. Смотрел на нее, сломленный. И может, ей показалось, но смотрел умоляюще, прося не прощения, но попытки доказать, что он станет Илье отличным отцом.

Позволял ей всю душу наизнанку, изучающим взглядом, вывернуть. Смиренно показывал, что сожалеет обо всем. Что ему тоже больно от собственного эгоизма и ошибок прошлого. И она поверила почему-то.

Марина не знала, как реагировать на такое. Готовилась совершенно к другому мужчине, готовилась к обвинениям, упрекам. Подготовила речь в свое оправдание и в его обвинение. Но почему-то молчала сейчас, не решалась все высказать.

Жизнь и его потрепала хорошенько, она специально узнавала. Отчасти понимала его, даже, не то, что сбежал, а то, почему сбежал, из-за чего.

Но простить нескончаемые вопросы сына где его папа, и почему его папа его не любит…этого никакая мать простить не сможет!

– Я не буду запрещать тебе видеться с ним и общаться, – его глаза загорелись каким- то огнем, что даже ей внутри стало теплее, – Но Костя, между нами это ничего не меняет. Если ты его обидишь, если рядом с тобой ему будет плохо… Я сделаю так, что тебя не станет, ты исчезнешь из нашей жизни раз и навсегда.

– Не стоит мне угрожать.

– Я не угрожаю, а предупреждаю. Ты со мной можешь поступать, как тебе вздумается, мне плевать на тебя абсолютно. Но Илья всегда мечтал с тобой познакомиться, и я не хочу, чтобы он разочаровывался.

– Почему ты не пришла раньше ко мне? Почему скрывала?

– А ты сам не знаешь? Давай честно! Ты спал с женщиной, не предохранялся, и что, даже мысли не допускал, что она может залететь? У нас с тобой столько секса было, что не у каждого в жизни столько бывает, а ты и не подумал о последствиях? Не поверю в это никогда! Идиотом ты никогда не был, а вот сволочью да, был и остался. Ты подсознательно думал, что я избавлюсь от проблемы, если такая появится. Только ошибся, избавляться я не стала, но и тебя осчастливить не спешила.

– Не слишком ли ты прозорлива?! – угрожающе пророкотал, – Я всего лишь хочу быть частью его жизни, вот и все! И с тобой воевать не хочу и не буду. Ты подарила мне сына, и, честно, мне плевать, что я узнал только сейчас. Главное, что узнал, что еще могу заслужить его доверие и любовь. Вот, что мне нужно!

– Все это пока слова, и скажу, я тебе не верю. Но решать будет Илья, и думаю, его решение ты и так уже знаешь.

– Как и ты.

– Как и я.

– И что дальше? – он подошел ближе, облокотился ладонями о стол, нагнулся чтобы видеть ее лицо лучше, – Что будет дальше? Мне нужны какие-то рамки, я не хочу ошибаться и очень надеюсь, что ты мне поможешь.

– А дальше, ты будешь узнавать его, учиться общаться с ним, понимать его. Не все так просто, как ты думаешь.

– В каком смысле?

– Твой сын очень умный, и когда я говорю очень умный, то именно это я и имею в виду. Общаться с ним нелегко, еще трудней его понимать. Мне понадобились годы, чтобы научиться вести себя правильно, у тебя будет пара недель.

Мужчина ошарашено смотрел на нее глазами, полными то ли ужаса вперемешку с радостью, то ли наоборот, даже несколько испуганно, но и решительно при этом.

– Поехали!

Она поднялась со своего места, обулась. Голова от волнений и от усталости звенела набатом в ушах. Хотелось есть. Кинула документы в портфель, подхватила дамскую сумочку, и застыла возле дверей, поджидая, пока опешивший и удивленный мужчина, последует вслед за ней.

– Куда? – хрипло спросил.

– Знакомиться с сыном!

ГЛАВА 2

В жизни у каждого человека наступает момент, и не единожды, когда его собственные ожидания, в отношении других людей или каких-то ситуаций, не оправдываются. И ты теряешься в своих обидах, замыкаешься, начинаешь сомневаться в людях, тебя окружающих, ищешь оправдания себе, но не другим.

Вот и у Кости настал один из тех жизненных моментов, когда он был очень разочарован в собственных ожиданиях, но при этом, почему-то, был даже немного рад.

Он ждал от этой встречи несколько другого итога. Ждал ругани, оскорблений, скандала. Так ведут себя все обиженные женщины. Он на своей шкуре испытывал, и не раз, что это значит: обидеть женщину, и платить по счету за каждое свое слово, поступок и так далее.

Тем удивительней ему была реакция Маришки.

Она его не то, что удивила, она его взбесила нах*ен, своим спокойствием, своим безразличием.

Костя помнил ее совершенно другой. Абсолютно. Раньше, то была искрометная, легкая на подъем девушка, которую он хотел до боли в паху, до потных ладоней, до пульса в висках.

И она его хотела не меньше. Маришка, как кошка к нему ластилась, бесстыдно терлась, соблазняла, горела тем внутренним огнем, которым может гореть только влюблённая женщина.

Он от этого сходил с ума, вплоть до того, что мог прижать ее в темном углу и взять прямо там, на лестнице гостиничного комплекса, где они отдыхали. И такое в их совместной биографии было.

А что сейчас?

Холодная, отстранённая, закрытая настолько, что пальни из базуки,– броню не пробить. По крайней мере, он почему-то уговаривал себя, что это все же броня, именно она. Ему было невыносимо представить, что он один, и никто другой, может быть виноват, что та женщина, которую он помнил, оказывается, все эти годы, давно канула в лету, выгорела, прекратила существовать.

Чертовски горько ему становилось от таких мыслей.

Еще больше не слишком приятных эмоций ему добавляли ее взгляды. Настороженные, опасливые. Будто он часовая бомба и вот-вот рванет.

Они ехали то всего двадцать минут, а ему уже хотелось от этого напряженного молчания в салоне машины застрелиться, ну или лучше выпрыгнуть из авто на ходу, и плевать, что там дальше произойдет.

Унижения большего, чем сегодня, он никогда не испытывал!

Никогда не замечал в ней такого внутреннего стального стержня, но он, оказывается, в ней был. Так окатить его презрительным холодным взглядом, парой слов опустить в дерьмо, да так, что ему дышать стало трудно… Так говорить с мужиками – это надо уметь.

Что ж, она явно не из робкого десятка, мать ее раз так!

Царица!

Раньше это он ее в шутку так называл.

В первую их встречу она ему очень хмурой показалась, а ему такие женщины все равно, что вызов на дуэль. Вот он этот вызов и принял.

Развлекал, шутил. А когда назвал ее «Царевна Несмеяна», она ему в ответ:

– Пусть так, зато, в будущем, царица!

Этим, наверное, она его и покорила. У него еще тогда в мозгу что-то щелкнуло, что такие женщины раз в жизни попадаются. Снаружи холод, а внутри такой жар, что как бы самому не сгореть.

А сейчас он ее ни Маришкой назвать не может, ни царевной. Царица, ей сейчас больше подходит и по статусу, и по жизни.

В тот момент, когда она сказала, что они поедут к Илье, то есть к ним домой, он думал, что это такая издевка изощренная, что еще впереди и скандал, и все остальное. А оказалось, что она всерьез. Взяла свои вещи, дала несколько указаний своим помощникам, и пошла к лифтам.

Он охренел, то ли от радости, то ли от шока, фиг разберёшь. Но она ж прет вперед, как ледокол, он себя рядом с ней букашкой ощущал, и такое ему не нравилось.

Она не спрашивала у него, на машине он или нет, просто спустилась с ним на подземную парковку офиса, где их уже прямо возле лифта встретил ее водитель. Учтивый до оскомины в зубах, взял из ее рук портфель и поинтересовался, куда они едут:

– Домой, Вася, на сегодня все.

– Ну и хорошо, Марь Сана, ну и правильно.

Они подошли к автомобилю и Костя себе сделал заметку, что надо бы выяснить обо всех счетах, уровень дохода, налогах, одним словом все, что касается финансов матери его ребенка. Ездить на Mercedes-Benz E200 прошлого года выпуска с водителем, это не просто показуха или подтверждение своего статуса перед другими воротилами.

Точнее и это тоже, но, в первую очередь, такие машины покупают для себя, для своего собственного комфорта. И, если эта женщина может себе позволить одевать дорогие шмотки и туфли от Сальваторе Феррагамо, оплачивать водителя, который тоже носит отнюдь не самый дешёвый костюм, то ему, Косте, надо бы знать, как так вышло, что он не пересекался с ней за восемь лет ни разу.

Круг достаточно умных и находчивых воротил он и так прекрасно знал, можно сказать, знал всех, если не в лицо, то явно слышал о каждом. О ее компании он слышал, но по работе не пересекался, и, насколько он помнил, там руководил мужчина, Андрей Разецкий, цепкий скотина, хваткий.

А тут еще один сюрприз, Руслан ему все же дал пару документов почитать, и он в очередной раз потерял дар речи, когда увидел, кому на самом деле принадлежит пятьдесят один процент пакета акций «Reduction company».

У него руки зачесались, так захотелось придушить ее к чертовой матери!

Столько лет… Он теперь уверен, что Марина давно его нашла, но молчала. Скрывала. Специально не пересекалась с ним.

Злости нужно дать выход, но бл*дь, возможности нет, а устраивать очередную словесную перебранку, себе дороже. В конце концов, у нее и вправду были причины.

Но если представить, что Илья бы не захотел его найти, Костя бы никогда о сыне так бы и не узнал. В этом он был уверен на сто процентов.

У него руки трястись от ярости начинали, стоило только представить, что все могло быть по-другому.

Возвращаясь к материальным благам и тем взглядам, что Марина на него бросала, так смотреть сверху вниз на человека, что выше тебя на голову, тоже нужно уметь, он опять себя чувствовал той жидкой субстанцией, что плавает в фаянсовых изделиях.

А водитель то, какой вежливый, но любопытство скрыть свое не смог, поглядывал внимательно в зеркало заднего вида и рулил уверенно и спокойно.

– Марь Сана, Савелий Петрович звонил.

– Что хотел?

– Не знаю, сказал не срочно, потом перезвонит.

– Ну, если сказал, значит, перезвонит, – женщина уверенно кивнула, и опять вернулась к просматриваемым бумагам, но спросила, чуть погодя, – А чего он тебе звонил?

– Дык, к Вам, сказал, дозвониться не смог.

– Да? Если опять позвонит тебе, ты мне сразу говори.

– Как скажете, Марь Сана. В магазин нам не надо?

– Любаша не звонила, значит не надо.

Костя молча слушал, и ему все больше становилось не по себе. Опять ломались установки, опять переворачивалось его мироощущение и мнение об этой чёртовой женщине. Думал, холодная расчетливая стерва, но такая стерва не станет тепло разговаривать с наемным работником, не будет, как-то только им двоим понятно, шутить. Он этот момент улыбок их, и переглядываний через зеркало успел заметить.

Это много говорило о ней, как о человеке, но в одном он все же оказался прав: броня есть, за нее она пропускает тех, кто дорог, кому верит и доверяет. Что в очередной раз доказывает, что эту женщину в черном платье и с алой помадой на губах он не знает.

Изменилась, заматерела. Как тот бриллиант приобрела много граней, и каждая открывает для него новую сторону ее личности.

Машина замедлила свой ход, и он отстраненно заметил, что живут в центре, на Проспекте Мира. С охраной на въезде, которая приветливо им махнула и пропустила во двор.

Этот Вася, припарковавшись, побежал открывать перед Мариной дверь, помог выйти из машины и, взяв портфель с документами, направился к крайнему подъезду.

Марина же оглянулась на него, кинула еще один предостерегающий взгляд и, подождав, пока он подойдет к ней, двинулась уверенным шагом к своему водителю.

Он шел, но внутренне был немного заторможен.

И только сейчас в мозгу взорвалась мысль, что увидит сына. Впервые увидит! Заглянет в глаза.

И ему стало страшно! Противно так, липко. До холодной волны по позвоночнику, до рези в глазах и горького привкуса во рту.

Сразу захотелось сигарету выкурить, а может и две, выпить бы еще чего покрепче.

Они вместе зашли в лифт.

Вася нажал на предпоследний этаж, седьмой. В тесном пространстве нового лифта ему еще хуже стало, и как-то так вышло, что он посмотрел на Маришку и увидел в ней отголоски собственных страхов и переживаний, хоть и запрятал их так далеко даже от самого себя, что на некоторое время забыл о них совсем.

Пусть его сын нашел его сам, но кроме самого простого вопроса «зачем?», его волновал вопрос «как?» он этот сделал.

В Маришкиных глазах четко видел страх, что сын расстроится, что Костя ему может не понравиться, или все выйдет из-под контроля. Что сам Костя в ее глазах не надежный, не годный для того, чтобы стать отцом, не биологическим фактором, а именно отцом. Марина сильно нервничала,– и это было видно по тому, как тонкие кулачки сильно сжимали ручки дамской сумочки, как старательно она контролировала каждый свой вздох, как сжала зубы, но старалась не играть желваками.

Ему еще гаже на душе становилось.

Мир рухнул к чертовой матери, и дошло, наконец, что все его деньги и связи, достижения в карьере, собственное эго, ничто, пустой звук, просто пшик.

Все в этом мире можно купить, нужно только правильно обозначить цену и свою цель. Он это знал достаточно давно, уяснил, да так, что привык мерить всех одной меркой.

Баб покупал, влияние покупал, и он, и Дима. Нужные связи завязывались тоже отнюдь не бесплатно, а за определенные услуги, уступки и одолжения. За годы привык считать, что большинство людей – это ходячие кошельки, разница лишь в том, сколько в каком кошельке наличности, и в какой валюте.

Ну не было в его мире и в его жизни доказательств бескорыстия, каких-то чувств. Были, скорей, исключения из правил, он и Таню безмерно уважал за ее чувства, за тонкую душу. Но, таких, встречал мало, да и не стремился доказывать, что есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Если не деньгами платить, значит, чем-то другим.

А тут пришибло, внутренности узлом скрутило.

Мать его ребенка явно зарабатывает больше чем он, варится в одном и том же котле, знает мир так же, как и он. Обросла за годы здоровым цинизмом. И ее сын никогда и ни в чем не нуждался, кроме любви и ласки родных людей, семьи.

Костя понимал, что любовь Ильи нужно заслужить, что не купишь подарками крутыми, что вряд ли ему удастся удивить его поездкой на какой-то горнолыжный курорт, или еще что-то в этом роде. Благодаря матери, он никогда и ни в чем не нуждался, кроме отца.

Лифт давно остановился, Вася стоял возле одной из входных дверей, а Марина придерживала рукой двери лифта, чтобы те не закрывались, и тактично смотрела в сторону, пока он собирался с духом сделать шаг.

Поворот ключа в двери, и радостный голос Василия, – этот мужик и вправду начал его подбешивать:

– Мы дома!

Костя стоял за спиной Марины, практически не дыша, но, первой, в коридор выглянула женщина, лет сорока, в фартуке. Всплеснула руками и заулыбалась при виде нового лица в этом доме.

– Так у нас гости, что ж ты мне не позвонил, Вася? Я на стол уже накрыла, хоть бы сказал, что еще человек будет у нас, – она ругала, но по-доброму,– быстро подошла и поцеловала Васю в щеку, Марине улыбнулась, а на него смотрела с нескрываемым интересом.

– А это не наш с тобой гость, Любаша, это личный гость Ильи Александровича, вот пусть и принимает.

Марина проговорила это настолько сухо и с ощутимым холодком, что улыбка с губ женщины слетела в один миг, и Костя теперь удостоился такого уничижительного взгляда, что поразился, как еще остался стоять на ногах, а не плюхнулся на пол, мертвым грузом.

Он промолчал, но под взглядом, видимо, домработницы, разулся, и прошел следом за Маришкой.

Да, как он и предполагал, уровень ее дохода точно надо выяснить.

Двухуровневая квартира, светлая, уютная, но видно, что обставлена дорого, продумана каждая деталь.

– Мам, ты завтра на тренировку придешь? – звонкий мальчишеский голосок послышался со второго этажа, и у Кости сердце замерло, кровь от лица отхлынула и сам он, кажется, замер на месте.

Свесившись с перил лестницы второго этажа, мальчишка улыбался, но, когда, взглядом наткнулся на Костю, улыбка его пропала бесследно, и, кажется, у ребенка так же, как и у Кости спёрло дыхание.

Серые глаза смотрели внимательно, следили за каждым его вдохом, движением рук. Очень пронзительный, прямо до костей не по-детски взрослый, с каким – то тайным понимаем всего сущего, взгляд. Илья ему прямо в душу заглянул, увидел то, что скрыто, давно спрятано было, а он, возьми, загляни в самый темный угол.

Молчание затягивалось, они оба друг на друга насмотреться не могли. Так и застыли во времени. Илья наверху, Костя внизу.

И чем больше сын на него смотрел, тем больше его взгляд становился отрешенным, хмурым, и даже чуточку злым.

И Костя не выдержал, опустил взор, поджал губы, чтобы не ругнуться вслух. Оглянулся, пытаясь глазами за что-то зацепиться, чтобы не смотреть вверх и не видеть того самого разочарования, которое так его страшило все эти месяцы.

Куда-то незаметно исчезли Василий и его, по-видимому, жена, – Костя заметил у обоих обручальные кольца. А за его спиной, как-то тихо и безжизненно опустилась на белоснежный мягкий диван Марина.

Она на него не смотрела, глядела на сына, и Косте даже казалось, что она, взглядом с ним разговаривала. Именно глазами, не мимикой лица,– оно было бесстрастным, – ни улыбки, ни опущенных недовольно губ, морда кирпичом, как сказал бы Дима, но мордой такое лицо назвать было бы кощунственно.

Марина прокашлялась и заговорила:

– Илья, тебе лучше спуститься, это твой гость, – в голосе промелькнуло едва заметное недовольство и осуждение, но больше никаких слов она добавлять не стала.

Сын ее услышал, медленно спустился на первый этаж и замер возле лестницы на тот случай, если ему вздумается сбежать.

– Мам, я тебе все объясню… я, то есть, я хотел сказать тебе…мне…, – ребенок смотрел на мать виноватыми глазами, и торопливо лепетал, пытаясь оправдаться.

– Передо мной можешь комедию не ломать, ты должен был сказать мне сразу, я бы тебе не запретила, это целиком и полностью твое решение. Но, сейчас строить из себя застенчивого и виноватого тихоню не нужно, твой отец примет тебя таким, какой ты есть на самом деле, или он отцом тебе не станет, если принять не сможет!

Сказала, как отрезала. Парень сразу на глазах преобразился. Исчез виноватый взгляд, плечи расправились, нос вздернулся вверх, губы упрямо поджались. И вернулся тот проницательный взгляд, который у восьмилетнего ребенка быть не должен.

– Я не хотел тебя обидеть своим молчанием, честно, – он приблизился к матери, протянул к ее лицу маленькую ладошку, погладил по щеке, – Прости меня.

Марина закрыла глаза, кивнула. Молча встала и прошла мимо Кости, бросив на того хмурый взгляд, ушла наверх.

У Кости в горле встал ком, сердце бухало так, что он удивлялся, как окружающие его не слышат.

– Глупо говорить: привет, я твой папа?! Ты и так это прекрасно знаешь, – он хотел улыбнуться, говоря это, но натолкнулся на хмурый взгляд из-под бровей, передумал, – Я могу присесть?

– От волнения ноги не держат? – язвительно протянул сын, но махнул рукой, мол, садись если надо. – Почему так долго?

– Что долго?

– Ты долго шел к нам, я ждал тебя раньше, а потом перестал, думал, раз не идешь, значит, оно тебе не нужно.

Илья так и оставался стоять, сложил руки на груди и выжидательно смотрел на отца. Костя, в свою очередь, поражался напористому тону, уверенности, звучавшей в словах ребенка. Смотрел, впитывал в себя ощущение своего сына: его брови,– точно, как у него самого, скулы немного выпирали так же, как у Марины. Рыжие волосы, веснушки на носу и щеках. Про характер лучше промолчать, он уже понял, что сын взял от него и от матери все, что только можно.

– Мне нужно было время, чтобы свыкнуться с мыслью о тебе, подготовиться к встрече.

– Ты выглядишь не слишком-то готовым, – мальчик качнулся с носка на пятку, – Останешься на ужин? Любаша у нас вкусно готовит.