Русский мир. Часть 2

В это время поднимается и вопрос о необходимости народного образования. И. Т. Посошков, экономист, публицист и предприниматель, автор «Книги о скудости и богатстве», идеолог купечества, ратовавший за развитие торговли и промышленности и окончивший свои дни в Петропавловской крепости, считал широкое образование необходимым условием процветания государства. Он писал о том вреде, которое приносит отсутствие образования самим крестьянам: «…немалая пакость крестьянам чинится и от того, что грамотных людей у них нет. <…> И от того случается, что если приедет кто-нибудь с указом или без указу, да скажет, что указ у него есть, то ему верят и принимают на себя излишние убытки, потому что все они слепые, ничего не видят, не разумеют»23. По его мнению, грамотные крестьяне принесут гораздо больше пользы помещику и государству, т. к. «егда грамоте и писать научаться, то они удобнее будут не токмо помещикам своим дела править, но и к государственным делам угодны будут»24.

Идее распространения образования в крестьянской среде суждено было стать камнем преткновения в развитии отечественного образования. Споры о народном просвещении, начавшиеся в это время и продолжавшиеся не одно десятилетие, ярко иллюстрируют отношение к образованию в России. Единого мнения в этом вопросе не было. С одной стороны, общий процесс распространения образования в России требовал принятия определенных мер и в отношении большинства населения страны (крестьянства). С другой, высказывались сомнения относительно того, каковы будут последствия этого процесса, как он отразится на трудоспособности крестьянства, а главное, на его моральных и нравственных устоях. Позже, при Екатерине II, в созданной ею законодательной комиссии велись активные споры о народном просвещении. Так, горячие споры разгорелись вокруг заявления депутата от пахотных крестьян Нижегородской губернии И. Жеребцова о необходимости открытия государственных школ в деревнях. Возражая ему, депутат С. Любавцев сказал: «Оное весьма излишне: земледельцу то и школа, чтоб обучать детей с малолетства хлебопашеству и прочим домовым работам. А ежели они с малолетства будут употребляться в науки, то уже к земледелию и прочей работе склонить будет никак невозможно. <…> Ибо не имеют они к земледелию и к работе прилежности, вдаются во многие непотребности: в обман, в мотовство, леность и воровство, а данные им земли многие остаются без хлебопашества и лежат впусте»25. И то, и другое мнение нашло поддержку среди депутатов, но споры разгорелись довольно жаркие.

И в более поздний период вопрос о народном образовании продолжал вызывать споры и сомнения все по тем же морально-нравственным проблемам. Все еще неясным было влияние образования на нравственность вообще, а тем более касательно крестьянства. В переданной в 1839 г. попечителю учебного округа графу С. Г. Строганову «Записке о направлении и методах первоначального образования народа в России» И. В. Киреевский писал: «Грамотность и вообще первоначальное обучение народа может быть полезно и вредно, смотря по характеру самого учения и тем обстоятельствам, в которых находится обучаемый класс. <…> Труден выбор между невежеством и развратом… <…> Грамотность, отдельно взятая, отдельно от развития известных положительных истин, отдельно от всякого определенного направления, непонятно почему могла бы быть полезна и желательна»26.

С ним соглашался В. А. Жуковский: «Какого же просвещения требую для простолюдинов? Ограниченного, приличного их скромному жребию просвещения, которое научило бы их наслаждаться жизнью в том самом кругу, в котором помещены они судьбою, и наслаждаться достойным человека образом! И нужно ли земледельцу занимать себя предметами, слишком от него отдаленными, украшающими рассудок, привлекательными для любопытства, но вообще не приносящими никакой существенной пользы? Излишество для него вредно!»27

Еще в более резкой форме высказывал свои сомнения о целесообразности широкого распространения образования собиратель «живого великорусского языка» В. И. Даль. В публикациях «Письмо к издателю А. И. Кошелеву» (1856) и «Заметка о грамотности» (1857) он выступил противником обучения крестьян грамоте, считая, что она «без всякого умственного и нравственного образования <…> почти всегда доходит до худа»28. Категоричность его суждений вызвала шквал возражений и даже поссорила его с некоторыми друзьями.

Вопрос о необходимости широкого распространения образования в народе продолжал волновать русское общество и во второй половине XIX в. То, что процесс этот уже нельзя остановить, к этому моменту было очевидно. Теперь на первый план выходила проблема формы и содержания народного образования. Главное сомнение по-прежнему вызывал вопрос, не подорвет ли образование нравственные основы русского народа, не уничтожит ли его национальное своеобразие, не принесет ли с собой только несчастье и отрыв от привычного уклада и образа жизни.

Известный государственный деятель обер-прокурор Святейшего синода на протяжении двадцати пяти лет, а значит, человек близко соприкасавшийся с вопросами народного образования, т. к. именно в его ведомстве находились церковно-приходские школы, К. П. Победоносцев писал: «Нет спора, что ученье свет, а неученье – тьма; но в применении этого правила необходимо знать меру и руководствоваться здравым смыслом, а главное – не насиловать ту самую свободу, о которой столько твердят. <…> Мы знать не хотим, что школа (как показывает опыт) становится одной обманчивой формой, если не вросла самыми корнями своими в народ, не соответствует его потребностям, не сходится с экономией его быта. Только та школа прочна в народе, которая люба ему, которой просветительное значение видит он и ощущает; противна ему та школа, в которую пихают его насилием, под угрозой еще наказания, устроивая самую школу не по народному вкусу и потребности, а по фантазии доктринеров школ»29.

Только та школа нужна народу, считал Победоносцев, которая соответствует его нравственным основам: «По народному понятию, школа учит читать, писать и считать, но, в нераздельной связи с этим, учит знать Бога и любить Его и бояться, любить Отечество, почитать родителей. Вот сумма знаний, умений и ощущений, которые в совокупности своей образуют в человеке совесть и дают ему нравственную силу…»30 Заметим кстати, сам Победоносцев, считая церковно-приходскую школу наиболее приемлемой формой для народа, немало содействовал распространению образования в народе, о чем говорят следующие цифры. Если к началу его государственной деятельности в 1880 г. в России насчитывалось 273 церковно-приходских школы, где обучалось 13 035 учащихся, то к моменту его выхода в отставку в 1905 г. – 43 696 школ (1 782 883 учащихся)31.

Выступал против повсеместного образования народа и известный русский мыслитель К. Н. Леонтьев. Угрозу национальной самобытности он видел в стремлении, как он считал, навязать грамотность крестьянству. Считая, что русская интеллигенция под влиянием западных идей, проникших в общество благодаря распространению знаний, утратила свои корни, обезличилась, он все надежды на будущее связывал с русским народом. В полемическом задоре он писал, шокируя читателя: «Да! В России еще много безграмотных людей; в России много еще того, что зовут «варварством». И это наше счастье, а не горе. Не ужасайтесь, прошу вас; я хочу сказать только, что наш безграмотный народ более, чем мы, хранитель народной физиономии, без которой не может создаться своеобразная цивилизация. <…> Мое общее заключение не безусловное против грамотности, а против поспешного и тем более против обязательного обучения. <…> (иначе грозит потеря) народного своеобразия, без которого, по-моему, великому народу не стоит и жить. <…> Тех же, которые не согласятся, что национальность может быть, а у славян и должна быть пока сама себе целью, я попрошу согласиться хотя с тем, что грамотность уже сама себе целью никак не может быть…»32

Споры о народном образовании дают ключ к раскрытию всей проблемы в целом. Образование, как оно понималось в России, может быть грозным оружием, приносить не только пользу, но и страшный вред. В его основании должно находиться нравственное воспитание, сохранение национального начала, только в этом случае оно принесет пользу государству, что и есть его конечная цель.

Вернемся в начало XVIII в. Возможность в этот период быстро и с наименьшими усилиями дать образование – отправиться туда, где сам царь получал главные уроки, – в Европу. Так, уже в конце XVII в. 50 человек посылаются за границу: 28 в Италию, главным образом в Венецию, 22 в Англию и Голландию. Правительство не только поощряло такие поездки, но и субсидировало их, нередко силой принуждало ехать, а главное, всегда готово было простить провинившихся. Известны случаи, когда попавшие в чуждую среду русские дворяне вместо знаний и умений искали лишь развлечений, находя их в пьянстве, разврате и непристойном поведении. Многие потом боялись вернуться, опасаясь расплаты. Петр личными указами призывал домой таких заблудших сынов отечества, обещая им прощение, всяческую помощь и даже награды «жалованьем и домами»33.

Однако не стоит представлять эти поездки исключительно в комическом виде, как они нередко изображаются. От них было много пользы, многие русские государственные деятели, ученые и педагоги того времени, трудившиеся на благо отечества, получили основы образования, обучаясь за государственный счет за границей. Среди них русский историк, крупный государственный деятель, организатор и руководитель горнозаводских школ на Урале, человек не только в теории, но и на практике много сделавший для распространения просвещения в России В. Н. Татищев, видный церковный и общественный деятель Феофан Прокопович, вице-президент Святейшего синода, сподвижник Петра I, ратовавший за внедрение светских дисциплин в духовных учебных заведениях, и чуть в более поздний период основатель Московского университета М. В. Ломоносов. Попадая на добрую почву, заграничное образование давало добрые плоды, а усвоенный опыт позволял развивать и усовершенствовать систему российского образования.

Происходят серьезные перемены и в традиционных образовательных структурах. К началу XVIII в. в России существовало лишь одно высшее учебное заведение и по-прежнему практически полностью отсутствовало нижнее звено – государственная система начального и среднего образования. Петр I был вынужден и то и другое совместить, т. к. ждать он не мог и не хотел. По его инициативе в России открываются разнообразные учебные заведения. На первых порах они, как правило, соединяют в себе, как было сказано выше, самые разные системы – среднюю, специальную, элементы высшей, а подчас и начальной школы. Их названия довольно четко отражают потребности общества. Началом светского школьного образования в России считают открытие «Школы математицких и навигацких наук». Трудно определить ее статус современным языком. Будучи общеобразовательным заведением, в котором обучали основам грамотности, она давала хорошую профессиональную подготовку – изучались основы математики, физики, астрономии, химии, морского и военного дела и т. д. Помещалась она в здании Сухаревой башни в Москве и пользовалась особым покровительством Петра I, неоднократно посещавшего ее и следившего за ее успехами.

Императорский указ об открытии школы предписывал «избирать добровольно хотящих, иных же паче и сопринуждением»34. Уже за первые 14 лет своего существования школа подготовила 1200 специалистов морского дела. Уровень преподавания в ней был, конечно, разным. Среди лучших педагогов надо назвать известного русского ученого Леонтия Филипповича Магницкого (1669–1739), выпускника Славяно-греко-латинской академии, составившего для своих учеников учебник «Арифметика, наука числительная». Среди первых преподавателей было также трое англичан, считавшихся специалистами в морском деле. Наиболее заметной фигурой среди них был профессор Абердинского университета, приглашенный на русскую службу, Эндрю Фарварсон – математик и астроном. Несмотря на то что основной задачей Навигацкой школы было создание образованных кадров для морского дела, из ее стен выходили также учителя начальных (цифирных) школ, инженеры, гражданские чиновники, архитекторы.

Учебные заведения, отражавшие нужды общества, появлялись в первой четверти XVIII в. одно за другим: 1701 г. – Артиллерийская («Пушкарная») школа; 1707 г. – Медицинская школа в Москве; 1715 г. – Морская академия в Санкт-Петербурге; 1712 г. – Инженерная школа в Москве; 1719 г. – Инженерная школа в Петербурге, горные школы на Урале. Все расширявшиеся контакты с Европой порождали нужду в людях, знавших иностранные языки. Помимо того что их изучение вводили в учебные программы различных заведений, уже в 1701 г. при Посольском приказе в Москве была открыта школа переводчиков, а в 1704 г. – аналогичная школа в Петербурге.

Таким образом, первоначально в России создаются государственные специальные (профессиональные) школы. Ученики не всегда добровольно шли в них. Использовались различные средства привлечения учащихся: дворяне нередко посылались учиться и в школы, и за границу насильно – под угрозой записи в солдаты, конфискации имений, запрета жениться. Вместе с тем о значении и важности распространения образования свидетельствует тот факт, что упомянутая выше первая российская печатная газета «Ведомости», вышедшая 2 января 1703 г. и отредактированная лично Петром I, в числе важнейших новостей сообщала, что «московские школы умножаются, и 45 человек слушают философию, и уже диалектику окончили», а «в математической штюрманской школе более 300 человек учатся и добре науку приемлют»35.

В первой четверти XVIII в. предпринимаются попытки создания системы начального обучения. В 1714 г. было принято решение открыть во всех российских губерниях государственные «цифирные школы» (по имеющимся данным, к 1718 г. было открыто около 40). В них обучаются «молодые ребятки» от 10 до 15 лет чтению, письму, арифметике. Окончившие школу получают «свидетельствованные письма», без которых, согласно указу, «жениться их не допускать и венечных памятей не давать»36. Для осуществления этой задачи в различные губернии посылаются учителя, в основном выпускники Московской математической школы, которым выделяется специальное жалованье. Несмотря на принятые меры, далеко не во всех губерниях удалось осуществить этот проект, и многие из посланных туда вернулись ни с чем. Одновременно с этим развиваются уже существовавшие духовные школы, открываются гарнизонные школы для солдатских детей.

В начале XVIII в. в Москве открывается интересное учебное заведение – школа пастора Э. Глюка, называемая в официальных бумагах гимназией. Саксонец, получивший неплохое образование в немецких университетах, Эрнст Глюк был взят в плен в Мариенбурге, где он занимался миссионерской и просветительской деятельностью и имел возможность выучить русский язык. Заметим кстати, что именно в его семье жила Марта Скавронская, будущая супруга Петра и императрица Екатерина I. Русское правительство, нуждаясь в знающих людях и педагогах, поставило его во главе школы, главной задачей которой было прежде всего обучение иностранным языкам, планировалось обучение французскому, немецкому, латинскому, греческому, еврейскому, позже были введены итальянский и шведский, а также некоторым другим общеобразовательным дисциплинам – географии, риторике, философии, политике, арифметике. Кроме этого, Глюк обещал обучить российское юношество, которое он сравнивал с «мягкой и всякому изображению угодной глиной», «танцевальному искусству и поступи немецких и французских учтивств, рыцарской конной езде и берейторскому обучению лошадей»37. Таким образом была составлена программа, содержавшая набор знаний и умений, которые на многие годы стали неотъемлемой составляющей представлений об образованном человеке, но внешнее воспитание порой вытесняло внутренний смысл просвещения. Подобного рода перегиб был понятен, так как перемены в области поведения, манер и нравов были неизбежны, а школа должна была занять лидирующую роль в этом вопросе, ибо именно неразрывность понятий воспитания, обучения и просвещения составляют суть российского образования.

Возвращаясь к школе Глюка, надо отметить, что обучение в ней велось бесплатно, более того, позже были назначены даже стипендии, увеличивавшиеся с переходом в высший класс, «дабы охотнее учились, и в том стараться как возможно, чтобы поспешно учились»38. Содержалась она на казенный счет, ученики приглашались из самых разных сословий, а все преподаватели были иностранцами. Сам Глюк серьезно подошел к поставленной задаче: помимо обстоятельного для того времени плана обучения, им были подготовлены различные учебники на русском языке, введена система параллельного обучения иностранным языкам. Планировалось и строительство своеобразного общежития – нескольких изб на школьном дворе, чтобы ученикам не надо было много времени тратить на дорогу, а можно было бы посвятить его учению. Глюк недолго руководил школой, а после его смерти она вскорости распалась, однако сам факт ее появления вполне закономерен, хотя, может быть, и несколько преждевременен.

В 1725 г. открывается Петербургская академия наук, а при ней университет и гимназия. Причины неудач этих первых в своем роде российских учебных заведений могут быть сформулированы кратко: учить было некому и некого. Русские ученики, не имевшие базовой подготовки и не знавшие языков, не понимали немецких учителей, которые, в свою очередь, не владея русским, принимали непонимание за тупость и нежелание учиться. Идея создания академии принадлежала Петру I. В ответ на замечание В. Н. Татищева, что в условиях, когда не развито достаточно еще низшее и среднее образовательное звено, подобного рода заведение будет бесполезно, царь ответил иносказательно: «…Я имею жать скирды великие, токмо мельницы нет, а есть воды довольно в отдалении, токмо канал делать мне уже не успеть; <…> я для того зачал перво мельницу строить, а канал велел только зачать, которое наследников моих лучше понудит к построенной мельнице воду провести…»39 Хотя Академический университет и гимназия не выполнили поставленной перед ними задачи и по сути влачили довольно жалкое существование вплоть до закрытия во второй половине XVIII в., они внесли свой вклад в развитие образования, стали первой попыткой создания в России учебных заведений подобного уровня, а их опыт очень пригодился впоследствии при открытии Московского университета и гимназии. Основание же Петербургской академии наук стало важнейшим шагом в формировании отечественной науки, ее заслуги велики и неоспоримы.

Петровская эпоха открыла новую страницу в истории российского образования. Несмотря на все трудности, неудачи, крайности и перегибы, свойственные переходной эпохе, она начала новое для России дело – государственное светское образование, заложила основы дальнейшего развития педагогики и системы воспитания. Вера Петра в образование и науку была столь велика, что она передалась его окружению. Отвергая некоторые его преобразования, а особенно пути и методы их проведения, русское общество приняло позицию царя относительно необходимости срочного расширения системы просвещения в стране, в том числе и за счет европейского опыта, ибо этого настоятельно требовал весь ход развития государства. Осознание необходимости образования прочно внедрилось в русское общество. Через тридцать лет после смерти Петра I в указе об открытии Московского университета, подписанном его дочерью и во многом продолжательницей начатого Елизаветой Петровной, особо подчеркивалось, что «все же почти помещики имеют старание о воспитании детей своих… ласкаясь надеждою произвести из детей своих достойных людей в службу нашу»40. Были и конкретные результаты: несмотря на многочисленные трудности, созданные учебные заведения выпускали людей, способных продолжить распространение образования в России на новом этапе, в школах преподавали русские учителя, развивались науки, появлялись новые учебные издания.

Процесс развития образования набирал быстрый темп на протяжении всего XVIII в. Конечно, исследователи отмечают много недостатков в системе просвещения того времени, что справедливо, особенно если смотреть вперед и ориентироваться, например, на XIX в. с его достижениями и с уже сложившейся системой, однако если посмотреть всего на несколько десятилетий назад, то становятся заметными удивительные результаты.

В середине XVIII в. возникает новый для России тип учебного заведения, так называемые кадетские корпуса. В отличие от демократичных петровских школ они носят замкнутый сословный характер, предназначаются только для дворянства, а вместо конкретных практических навыков учащимся предлагается широкая общеобразовательная программа, в которой важное место отводится обучению тем навыкам, которые теперь необходимы дворянину: хорошим манерам, иностранным языкам, изящным искусствам, танцам. Открываются они в Петербурге, уже упрочившем к тому времени свое положение столичного города. Указ о создании первого такого заведения подписала Анна Иоанновна, в 1732 г. был открыт Корпус кадетов, с 1743 г. переименованный в Сухопутный шляхетный кадетский корпус. Об укрепившемся в дворянском обществе желании учиться говорит тот факт, что уже в первый год в кадетский корпус было набрано 360 человек, хотя планировалось 200. Указывает это и на широкое распространение начального и среднего образования в дворянской среде, так как первоначально в корпус принимались только грамотные дети, имевшие определенный уровень подготовки, в возрасте 13–18 лет. В 1752 г. Морская академия и другие морские школы, созданные в Петровскую эпоху, преобразуются в Морской корпус, в 1759-м открывается Пажеский корпус, готовивший дворян к придворной и административной службе; в 1762-м создается Артиллерийский и Инженерный корпус.

Самым популярным и престижным из них в XVIII в. был Сухопутный корпус, по его образцу строилось обучение и в других корпусах. Учились в нем первоначально 5–6 лет, выпускники получали офицерские чины или унтер-офицерские звания, в зависимости от успехов. По сути это было высшее специальное учебное заведение, выпускавшее не только военных, но и государственных служащих, дипломатов, судей. В дворянских корпусах давалось довольно широкое гуманитарное образование. Директор Морского корпуса И. Л. Голенищев-Кутузов писал: «Сколь нужные науки – философия, мораль, история и география для человека и гражданина, – всякому известно»41. Сословный состав этих заведений (кроме Пажеского корпуса) расширялся, в эпоху Екатерины II в Сухопутном корпусе, например, училось до 150 детей мещан и крестьян. Изменялись по мере развития и совершенствования образовательной системы в стране и правила набора: детей брали с 6 лет и обучали 15 лет, т. е. соединив функции начальной, средней и специальной школы. С течением времени подобного рода кадетские корпуса открывались в различных губернских городах.

С. А. Тучков, сделавший блестящую военную карьеру, вспоминая о своем детстве в 1780-х гг., писал, что родители собирались отдать его в Кадетский корпус, т. к. «там больше идет наук, потребных для общественного воспитания и для военной службы, там же французский и немецкий языки довольно хорошо тогда были преподаваемы. А особливо потому, что известные ученостью своей люди не только в России, но и во всей Европе, находились тогда там в качестве учителей!» Вот сколь высока была репутация этого учебного заведения! Однако сам Тучков так и не поступил в него, потому что «столь долговременная разлука в юном возрасте показалась слишком чувствительной для матери моей, и потому решили воспитывать меня дома»42. Конечно, уровень обучения в корпусе был разным в различные эпохи, однако о широте его гуманитарного образования говорят имена выпускников, среди которых были не только крупные военные, но и такие известные литераторы, как А. П. Сумароков, М. М. Херасков, И. П. Елагин, Я. Б. Княжнин, а о правильно выбранном направлении и форме – долгая жизнь этих учебных заведений, большая часть которых была закрыта только в 1917 г.

В кадетских корпусах, конечно, обучали не только гуманитарным наукам, но и прежде всего военному делу. Большое место уделялось физическим упражнениям и закаливанию. С. Н. Глинка, будущий известный поэт и литератор, обучавшийся в Сухопутном корпусе в конце XVIII в., писал о том, что кадетов «приучали ко всем воздушным переменам и, для укрепления телесных наших сил, нас заставляли перепрыгивать через рвы, влезать и карабкаться на высокие столбы, прыгать через деревянную лошадь, подниматься на высоты». Он с гордостью вспоминал, что, когда он, будучи молодым адъютантом князя Ю. В. Долгорукого, сопровождал его и его свиту (дело было в сильный январский мороз), все вокруг закутались в тяжелые меховые шубы и только бывшие кадеты оделись в щегольские мундиры. «Видя, что не мороз нас, а мы проняли мороз, князь сказал: “Это могут вытерпеть только кадеты да черти!”» Обучали в корпусе и хорошим манерам и, конечно, танцам. Умение танцевать было не только данью моде и подготовкой к светским приемам. Тот же Глинка считал, что «выправкой танцевальной приготовляли нас к выправке фронтовой», и, вспоминая далее своего учителя танцев, писал о том, что «ремесло свое он почитал делом не вещественным, но делом высокой нравственности. Нордень говорил, что вместе с выправкой тела выправляется душа и что рука граций образует движение ревностного поклонника Терпсихоры»43.