Во власти миллиардера

Дана Стар

Немой крик

Дана Стар

В оформлении обложки использовано изображение с сайта Shutterstock.

* * *

Пролог

Меня выволокли на сцену с последней партией, состоящей из пяти рабынь. Все девушки были по-своему уникальные: стройные, нарядно одетые, с яркой, интересной внешностью. Косметика и вульгарная одежда творила чудеса, поэтому невольниц быстро разбирали. Как ёлочную мишуру перед Новым годом.

Когда я вышла на трибуну, у меня тут же ноги от страха подкосились, голова панически закружилась, а дышать стало невыносимо трудно. Там было очень много людей. Разной национальности, разного пола, веса, цвета кожи, ориентации. Это меня насторожило. Выглядели они отвратительно. Они без конца что-то кричали, аплодировали и вели себя некультурно, как для сливок общества. Кто-то свистел, кто-то матерился, а кто-то на радостях чесал свои набухшие ширинки. Возможно, им в шампанское, как и мне, подсыпали наркотическую дрянь.

В зале было темно. Над головой сияли зеркальные шары, мигали софиты, вращались разноцветные прожекторы. Я прищурилась, пытаясь рассмотреть публику получше, как вдруг, увидела ЕГО. Безумно привлекательного мужчину. Один взгляд на незнакомца – и я таю, будто сахар в кипятке.

Кто он? Как его имя? Из какой страны? Вероятно, русский.

Тысяча вопросов мигом вскружило голову. Но как оказалось, этот красивый мужчина славянской внешности был один в зале. Остальные, отрастившие пузо и третьи подбородки «клиенты», являлись типичными иностранцами.

Я смотрела на него с жалостью, с мольбой, как на последний глоток воздуха в открытом космосе, как на последнюю каплю воды в засушливой пустыне, как на единственную надежду на спасение, а по моим щекам крупными бусинами скользили слёзы.

Одними губами прошептала:

«Спа-си… Про-шу…»

И всё время смотрела на него. Не моргая, задержав дыхание. Смотрела и молилась. Молилась богу, дьяволу, Ангелу-хранителю, Будде и ещё чёрт знает кому! Потому что боялась. До смерти боялась стать чей-то безвольной куклой, бездушной игрушкой, грушей для битья, шлюхой, или просто куском разделочного мяса.

Я смотрела на него. Он – на меня. Ни единой эмоции. Пустой и холодный взгляд. Абсолютное безразличие. Ни одна жилка не дрогнула на его холёном лице миллиардера. Мужчина сидел в первом ряду, в местах для VIP клиентов, широко расставив ноги в окружении полуголых азиаток, которые массировали ему плечи, подавали напитки и даже одна из них, стоя на коленях, натирала ему обувь голыми руками. ГОЛЫМИ РУКАМИ!

Незнакомец поднял на меня свои большие, выразительные глаза, слегка нахмурил лоб, подпёр подбородок ладонью, призадумался.

Интересно, о чём он думает? Может все-таки купит? Пускай! Пускай это будет он! К нему хочу! К нему…

Я ещё раз прошептала одними губами:

«Спа-си… ме-ня…»

Но он никак не реагировал. Голос ведущего вернул меня в жестокую реальность. Всех девушек из моей партии продали. Осталась только я. Последняя.

Глава 1

– Эту! Черноволосую! – Доносились их фразы ломаными отрывками. – Точно никто искать не будет?

– Точно-точно! У неё вся семья насмерть. В лепешку. Во время жуткой аварии. – Заведующая демонстративно хлопнула в ладоши, сцепив руки в замок, а я невольно на месте подпрыгнула, почувствовав, как сердце в груди забилось на пределе. – Она одна чудом жива осталась. Только вот есть кое-какой нюанс… Не разговаривает девочка. Совсем. После того страшного случая.

– Х-м-м, это даже к лучшему. Идеальный вариант! А что с возрастом?

– Лине только вчера исполнилось восемнадцать. В самом соку деточка. Уже жильё и работу пытаемся подыскать. Но сами понимаете… Одна морока с ТАКИМИ.

Последняя фраза лощеным джентльменам была не особа интересна. Перебили, даже договорить заведующей не позволили.

– Отлично! Берём! – огласил один из «депутатов». – Я знаю такое место, где она научится работать ртом, даже не имея голоса.

Незнакомцы грязно заржали, толкая друг друга локтями.

– Тогда нам ещё ту, ту, и эту! – Другой его приятель дополнил мысль первого, вальяжно ткнув ухоженным пальцем в сторону моих подруг, неподалёку читающих книгу, шёпотом добавив: – Деньги, как обычно, наличкой.

– Я подготовлю все необходимые бумаги. – Сахарным голосом пропела директриса, протягивая пухлые ручонки джентльменам.

– И про конфиденциальность не забудьте! – Предупредили господа.

Они все втроём по очереди сцепились друг с другом крепким рукопожатием и торопливой походкой направились к выходу.

Мне было не особо понятно, о чём они там болтали. Да и вообще, если честно, не интересно. Взрослые дела. Очередные спонсоры пытаются уйти от налогов, задабривая сиротское отребье просроченными шоколадками.

Сидя за облезлым столом возле окна, я продолжала рисовать портрет моей мамы. Я рисовала её каждый день. Её лицо, её красивые, мягкие руки, лучезарную улыбку и добрые глаза. Чтобы не забыть. Чтобы помнить. Всегда-всегда помнить. И не сойти с ума от одиночества. Я рисовала её в разных позах, в разных местах, в обнимку со мной, с моей маленькой сестрой и любимым отцом. Никогда не забуду т-тот самый день… День, когда моя жизнь навсегда оборвалась. День, когда у меня ничего не осталось. День, когда мои самые близкие люди навсегда ушли. Ушли из жизни. И больше никогда не вернутся.

Всего несколько дней назад мне исполнилось восемнадцать. Вот и всё. Я совершеннолетняя. А значит меня очень скоро просто выпнут на улицу. Обездоленная пустышка! Столько лет прошло, а я до сих пор одна. До сих пор заперта в убогом клоповнике никому не нужных вещей. Немая оборванка с глубокой психической травмой. Кому нужна такая «радость»? Проще усыпить. Усыпить как собаку! Я ведь пропаду, там, в большом и холодном мире чёрствых людей. И почему небеса решили оставить мне жизнь? В той жуткой аварии погибли все, кого я любила. Лучше бы и я с ними тоже. Погибла.

Задумавшись, во время рисования, я случайно обронила стакан с красной краской на мамин портрет. Алая жидкость уродливыми кляксами растеклась по её красивому лицу. Меня затошнило. Кисточка выпала из рук, тело сковала нервная дрожь, во рту пересохло, а сердце забилось где-то в ушах. Нет! Я не должна думать об аварии. Не должна! Иначе… будет только хуже.

Считанные секунды оставались до начала припадка, как вдруг, я почувствовала осторожное прикосновение в области плеча. В ноздри ударил знакомый приторный запах бульварных духов. Это была наша заведующая – Жанна Михайловна. Она так сильно любила свои духи, что была чертовски эгоистична к мнению окружающих. Меня запах её духов всегда отрезвлял. Точнее, отрезвлял от дурных мыслей. Как аммиак, например.

– Милая, а у меня для тебя чудесная новость!

Я на секунду отвлеклась от горестных мыслей и даже от того, что новый рисунок был испорчен.

– Очень красивая работа! – Она, видимо, ляпнула это из вежливости. А сама втихаря настрочит рапорт психологам, что якобы у меня произошла вспышка скрытой агрессии-депрессии. Потому что на моём рисунке словно только что расчленили человека. – Но красного, кажется, много. Это что, кровь?

Что и требовалось доказать.

Огромные тёмно-карие глазища директрисы осуждающе прищурились, а хватка на предплечье, наоборот, усилилась.

Ненавижу, когда ко мне прикасаются!

– Нет. Я случайно опрокинула краску. – Жестом объяснила Бурёнке. «Бурёнка» – так заведующую втихаря называли детдомовские. Потому что тётя Жанна постоянно жевала жвачку, курила, любила носить в ушах огромные золотые кольца и весила ровно столько, сколько весит годовалый телёнок.

– Ладно, не расстраивайся. Так вот… – Она продолжила разговор, – Представляешь, милая, тебя удочерили! Какое счастье! – Когда она это озвучила, я снова принялась рисовать мамин портрет, ощущая затылком, как губы заведующей растянулись в змеиной улыбке.

Вот и настал тот самый день. День, который я ждала восемь лет. День, который я представляла себе каждую свободную минуту. У меня появится дом. И семья. Интересно, какими они будут?

Сначала я обрадовалась, но затем радость сменилась грустью. Внутренне я задумалась: действительно ли мне нужна новая семья?

А если они мне не понравятся? Если я им не понравлюсь? И смогу ли я принять новых родителей, также как своих? Погибших…

Думаю, вряд ли.

– Ну, дорогая, ты рада? – Жанна тряхнула меня сильней.

В ответ я лишь пожала плечами, продолжая тщательно прорисовать мамины руки, представляя, как она гладит меня этими руками… Нежно, с заботой. Как старательно заплетает волосы в косы.

– Это, наверно, для тебя безумно неожиданная новость? Но не переживай! Твои будущие опекуны очень хорошие люди. И очень обеспеченные. Ты должна быть послушной, чтобы тебя не вернули обратно. Договорились? Это твой единственный шанс. Шанс начать жизнь с чистого листа, а не отправиться на консервный завод и до самой старости жить на подачки социальных служб.

Я нехотя кивнула. В груди жжёт и распирает странное напряжение.

– Вот и отлично! А сейчас я провожу тебя в твою комнату. Нужно собрать вещи. Твой новый папа уже ждёт тебя в машине.

Неужели? Так быстро?

* * *

Жаль, что у меня не хватило ума задуматься над тем, почему какие-то там неизвестные люди решили удочерить совершеннолетнюю? А зря.

Наверно, я просто очень сильно обрадовалась. В тот момент меня накрыли сильные эмоции. Я ведь об этом так долго мечтала! О родителях, о любящей семье, о новом доме. Думаю, я смогу справиться со своими чувствами и смогу впустить в свою унылую жизнь новых людей. Хотя бы попробую. Бог дал мне шанс. Шанс начать всё заново, а не гнить медленно, закрываясь ото всех, отсиживаюсь в холодной, покрытой плесенью кладовке.

Мои новые опекуны будут очень добрыми, щедрыми, заботливыми людьми. Они позволят мне поступить в университет и больше никто не будет надо мной издеваться. Ни мальчишки из соседней группы, которые вечно дёргали меня за косы, обзывали, поколачивали и ржали над тем, что я не могу ответить – ни словом, ни делом. Ни воспитатели. Которые любили избивать меня грязной шваброй и закрывать в холодной кладовке с крысами на целую ночь. Просто потому, что им мало платили. А они таким образом избавлялись от своих внутренних проблем, или собственной несостоятельности, выплёскивая злость на слабой жертве. Как, например, наша уборщица.

Я ведь не могла ничего рассказать заведующей. Как и не могла закричать, когда она лупила меня шваброй, за то, что Ларису Викторовну не устраивала её унизительна работа с копеечной зарплатой. Никто не слышал моего плача. Никто не слышал моих криков. Всем было плевать.

После жестокой расправы уборщица угрожала мне, что, если я проболтаюсь – утопит в ведре с помоями, а начальству скажет, что я сама решила утопиться. Якобы потому, что устала от такой жизни. После аварии превратилась в невменяемую истеричку.

И естественно, поверили бы ей, а не мне. А я уже привыкла к скотскому обращению и жила лишь просто потому, что надеялась на лучшее. Жила в память о маме, которая закрыла меня своим телом, а сама погибла, в тот момент, когда в нашу машину на бешеной скорости врезался грузовик. Просто так сдаться и порезать себе вены… станет оскорблением её чести.

Я надела самое лучшее платье, которое только нашлось в моём убогом гардеробе. Волосы заплела в тугую косу, а вот косметикой никогда не пользовалась. У меня её просто не было. Была лишь одна единственная бледно-розовая помада, которая пахла прогорклым маслом.

Вещи собрала за пять минут. Моё ущербное приданое состояло из пары застиранных платьев, альбома с красками, блокнота для записей, с помощью которого я общалась с людьми, и трёхлапого медвежонка-рюкзачка, оставшегося у меня в память о младшей сестре.

Этого мишку подарила ей я. В день аварии у Катюши был день рождения. Моей сестрёнке исполнилось всего лишь четыре года. В тот день сука судьба преподнесла ей жестокий подарок. Маленькому, беззащитному ребёнку… Отобрав у неё жизнь в день рождения. В день рождения!

Удар был настолько сильный, что медики говорят, что погибли они мгновенно. Без мук и боли. Даже понять ничего не успели…

Когда я смотрю на потрёпанную игрушку, мне кажется, что я до сих пор вижу на ней кровь. А вот выкинуть не могу! Ведь у меня больше ничего не осталось. Всё наше имущество отобрали плохие дяденьки в качестве оплаты за долги отца. А меня… меня засунули в сиротский приют.

После гибели семьи, на фоне мощного шока, я потеряла не только себя, но и голос. Ровно тогда, когда нашу машину раздавил грузовик.

Глава 2

– Боже, Алина! Ты почему надела это убожество? Быстро переоденься!

Испугавшись внезапного крика директрисы, я резко подскочила на месте, неловко выронив на пол рюкзачок сестры, когда позади себя услышала звонкий цокот каблуков, сопровождающийся недовольным мычанием заведующей.

– Вот, надень другое платье, – протягивает новенькую подачку, упакованную в целлофановый пакет с логотипом нашего детского дома, – ты должна произвести хорошее впечатление на своих новых хозяе… родителей! – Она невольно заикнулась, выдавив на пухлом лице коварную улыбку.

– Ладно. – Жестом ответила я, принимая «подарок».

В принципе новое платье ничем особо не отличалось от старого. Разве что материал был более приятным и ткань пахла фабрикой, а не хлоркой. Взглянув в мутное зеркало, висевшее на ободранной стене напротив шкафа, я увидела своё отражение. Ничего нового! Кроме строгого платья чёрного цвета, длиной чуть выше колен, украшенного белым кружевным воротничком и такими же кружевными манжетами. Строго, но мило.

Природа наградила меня длинными, цвета глубокой ночи волосами, большими синими глазами, бледной, практически белой кожей, небольшой аккуратной грудью и длинными ногами, на которых, в тон к платью, сейчас «сверкали» поношенные балетки из клеёнки.

– Так-с! Надень ещё и белые носочки. Вот ведь милота! А волосы мы, пожалуй, распустим. – В зеркале появилось отражение вполне себе довольной Жанны, которая с головы до ног жадно сверлила меня своими змеиными глазками. От этого недоброго взгляда у меня по спине пронеслись холодные мурашки. Не дождавшись подчинения, женщина сама стащила резинку с моих волос. Сжав кулаки, я как обычно промолчала, мечтая уже как можно скорей покинуть стены приюта.

Я всегда считала, что лучше жить на кладбище, чем в приюте, где условия для существования были не лучше, чем, к примеру, в тюрьме строго режима. Здесь с воспитанниками обращались как с животными. Поэтому часто случалось такое, что некоторые воспитанники не доживали до следующего утра. Некоторых, то есть счастливчиков, забирали в новую семью. А некоторые… сбегали на крышу и заканчивали свою безнадёжную жизнь одним быстрым прыжком.

– Вот так намного лучше. Ты очень красивая! – Хлопки по спине, я наблюдаю очередную высокомерную улыбку в отражении мутного зеркала. – Маленький, хрупкий ангел. Сама невинность.

К чему были сказаны все эти лести? Она как будто замуж меня сватает, ей-Богу, а не с новыми родителями знакомит.

Жанна Михайловна лыбилась настолько приторно, будто только что выиграла миллион. Я предположила это в шутку, интуитивно. Но оказалось, что в каждой шутке есть доля истины. Потому что управляющая действительно неплохо обогатилась в тот день. В день, когда обманом продала меня как скот на заклание.

Заведующая, одной рукой, взяла меня за руку, другой – пакет с вещами, и повела меня на улицу. Только вот почему-то не к главному входу, а в сторону чёрного. Тогда я не обратила на это внимание – слишком сильно волновалась. Настолько сильно нервничала, что даже забыла собственное имя.

«Я – Алина. Приятно познакомиться! – Мысленно репетировала речь для опекунов. – Спасибо что э-э-м выбрали меня. Обещаю, буду покладистой и послушной. А ещё скромной, тихой, трудолюбивой. Только не возвращайте обратно в приют! Пожалуйста. Умоляю!»

Как же я им скажу об этом? Знают ли они язык жестов? Надо хотя бы написать благодарность в блокноте. Заранее. Не то растеряюсь и алфавит забуду.

Где же радость? Где улыбка? Почему сердце так бешено в рёбра вколачивается, а тело парализует покалывающая дрожь?

Странное предчувствие. В горле – привкус металла, а в мыслях – разъедающее беспокойство. Такое, словно мой внутренний Ангел-хранитель мне что-то нашёптывает. Предупреждает. Просит развернуться и бежать куда глаза глядят. Без оглядки.

Жанна тащила меня по тёмным, пропитавшимся сыростью коридорам, пока мы, миновав кухню, не оказались на улице перед служебными воротами, за которыми был припаркован большой тонированный фургон, а в паре шагов от машины, под старым дубом, важно покуривая сигару, стоял незнакомый мужчина в строгом костюме чёрного цвета и в солнцезащитных очках.

Сегодня на улице было ветрено и прохладно. Ясное небо затянули тяжёлые тучи темно-серого цвета, не оставляя ни единого намёка на солнце, даже несмотря на то, что начался бархатный сезон, после жаркого лета, перед холодной и дождливой осенью. А этот респектабельный господин отчего-то надел очки. Хм… наверно для стиля.

– Добрые день, Григорий! А вот и мы! – Радостно взвизгнула Жанна, махнув пухлой ручонкой с золотыми часами.

Мужчина деловито кивнул, лениво бросил окурок в лужу и, отдёрнув подол пиджака, уверенной походкой двинулся к нам навстречу. Ноги подкосились. Колени сковала ледяная дрожь. А окружающий мир перед глазами завертелся будто на каруселях. Что со мной происходит?

Непроизвольный шаг назад. Я обхватываю себя руками. В этот момент над нашими головами громовым раскатом раздается вороний крик. Взгляд в небо – я вижу, как стая иссиня-чёрных воронов нападает на одинокую голубку. Они кричат, кучкуются в небе, атакуют, разрывая нежную плоть несчастной жертвы на рваные куски. Настолько агрессивно, что с неба крупными хлопьями сыпется снег из серебристых перьев, вперемешку с кровавыми каплями, а их противный хриплый «кар» режет мне уши и курантами отбивает в висках. – Проклятые стервятники! – Шипит директриса, брезгливо стряхивая с левого плеча своего темно-красного пиджака птичий пух. А у меня слёзы в глазах застывают, при виде чудовищной жестокости. Плохой знак.

Директриса толкает меня в спину, улыбаясь, как Чеширский кот – подло, коварно, до самых ушей. Глаза женщины лукаво поблескивают, а на лице расплывается хитрая маска. Лёгким кивком головы Жанна Михайлова здоровается с гостем, который уже торопливо поднимается на крыльцо по разбитым ступенькам.

– Привет, Алёна! – Посылает мне радушное приветствие мой новый папа.

– Алина… – Буркнула заведующая, скрипя зубами. – Ой, Лина! Линочка! Алина! Прости! – Хохотнул господин в смокинге, почесав коротко подстриженный затылок.

На вид, ему около сорока. Обычная, среднестатистическая внешность, без какой-либо изюминки. Типичный образ хладнокровного бизнесмена-трудоголика. Жаль, не видно какого цвета у него глаза. Так некультурно – знакомиться в очках.

Руку мне протягивает, новый папочка, улыбаясь на все свои тридцать два идеально выбеленных зуба: – Рад знакомству! Поехали, малышка! Тебя ожидает много приятных сюрпризов.

Странно, а ведь он даже не представился. Кто такой, имя, чем занимается? Куда мы поедем? Возможно, он всего лишь шофёр? Скорей всего да! Просто помощник. Ведь мои новые родители уж точно должны безошибочно знать имя будущей дочери, а не мычать, заикаясь на каждой букве.

Я попыталась улыбнуться, но со стороны, наверно, получилось как-то кисло. За руку его взяла. Как вдруг, наши ладони неприятно обожгло током. – Это вам, Жанна. Как договаривались. – Одной рукой со мной поздоровался, а другой – протянул заведующей чёрный дутенький мешочек. – За троих.

– Благодарю. – Она обрадовалась ещё больше, радушно принимая в объятия шуршащую упаковку. – С вами приятно иметь дело! – Взаимно. – Коротко ответил мужчина, будто по заданному, чётко отработанному сценарию, натянув на лицо маску железного робота. – Босс просил передать, чтобы через месяц была ещё одна поставка. – Сколько нужно товара? – Дыхание директрисы заметно участилось, будто она только что пробежала километровый кросс, а крысиные глазки хитро прищурились. – Чем больше, тем лучше. – Я поняла! Отберу для вас товар самого отменного качества! – Ну вы уж постарайтесь… На этом странном диалоге мы распрощались. Только вот Жанна особой любезностью не отличалась. Жадно вцепилась в пакет обеими руками и прочь поспешила, внутрь здания, сильно хлопнув дверью, ничего не сказав на прощание.

Со стороны её поведение выглядело так, будто она только что избавилась от тяжёлого груза. Или от мусора. Я для неё, как и другие воспитанники, была безродной вещью. Грязным тараканом, с которого она имела свои грязные денежки. Ощущение предательства ржавыми гвоздями въелось под самую кожу мозга, но я старалась не зацикливаться на собственных разрушающих мыслях. Я попыталась улыбнуться, когда мужчина повёл меня к машине. Быстро достала из рюкзака блокнот, набросав парочку вопросов:

– Привет! А как тебя зовут? Ты мой новый опекун? Куда мы едим?

Хотела протянуть блокнот незнакомцу, но он сделал вид, что не заметил мои записи. Быстро открыл дверь фургона, жестом приглашая внутрь.

– Меня зовут Григорий. Я работаю на твоего опекуна. Ни о чём не волнуйся, садись в машину. – Натянуто улыбнулся он, протягивая руку, чтобы помочь забраться внутрь.

– Окей. – Безмолвно шепнула я, осторожно забираясь в салон немаленького автомобиля, в котором было непривычно темно и пахло кожей, с примесью сигар.

Глаза ещё не успели адаптироваться к темноте, поэтому я не сразу поняла, что в машине я оказалась не одна. А когда поняла, дверь за моей спиной с силой захлопнулась.

Я вздрогнула. По спине побежали ледяные мурашки. Меня бросило сначала в жар, а затем в холод. Когда там, в салоне, на самых дальних сидениях, я увидела двух девушек. Я их хорошо знала. Им тоже совсем недавно исполнилось восемнадцать, они ещё не успели покинуть стены приюта. Мне сказали, что их тоже удочерили. Но зачем? Зачем кому-то понадобились совершеннолетние девушки? Бессмыслица.

Они лежали неподвижно. Глаза закрыты, а рты, напротив, едва приоткрыты. Но самое ужасное было то, что их руки были связаны тугой верёвкой.

Что происходит? Я инстинктивно развернулась, бросившись к дверям. Дёрнула за ручку – надёжно заперта.

– Укладывайте её уже, чего тянете? – Послышалось со стороны водительского сидения. Эти грубые слова принадлежали Григорию.

Я почувствовала, как кто-то грубо схватил меня за плечи, заломил руки за спину, а к лицу припечатал кусок влажной ткани, со специфическим, до тошноты неприятным запахом. И как я только могла не заметить, что в машине, помимо девушек, были ещё двое мужчин? Кажется, это они разговаривали сегодня утром с заведующей.

В этот страшный момент, я думала, что умру от страха, что моё сердце не выдержит и лопнет от ужаса! Зачем они это делают? Наверно я сплю. Но сон не может быть таким реальным.

Последнее, что я услышала перед потерей сознания – надменный, басистый хохот. А последнее, что почувствовала – грубые, шершавые ладони, которые с силой вцепились в мою правую грудь и властно сдавили сосок.

Через несколько секунд я провалилась в бездну. Холодную, глубокую, наполненную лишь болью и страданиями бездну.

Глава 3

Весь период, который я провела без сознания, мне снились кошмары, в которых ядовитыми змеями клубились самые мерзкие мысли. Начиная с того, что меня похитили с целью, чтобы разобрать на органы, заканчивая вариантом сексуального рабства.

Ну зачем я им? Зачем? Тело – тощая спичка, на лице – хронические синяки, психика подорвана, сексуального опыта ноль. Да ещё и с голосом огромные проблемы! Что с меня поимеешь? Разве что органы.

Хотя, даже в темноте, перед тем как лишиться чувств, я заметила этот жадный, всепожирающий взгляд одного из похитителей. На его упитанном лице вспыхнула кривая усмешка. Он смотрел на меня так, как голодный волк смотрит на беспомощную жертву, мечтая содрать с неё шкуру.

И хорошо, что я потеряла сознание. Но перед смертью ведь не надышишься? Надеюсь, меня всё-таки разберут на органы.

Но мои пожелания остались без внимания. Мучения только начинались. Тогда я ещё даже не догадывалась о том, что жестокая судьба бросила меня в самый настоящий и беспощадный ад.

– Шевелитесь, уроды! Опоздаем!

Когда я открыла глаза – поняла, что болтаюсь вверх тормашками на чьём-то твердом плече, а этот кто-то грубо орёт мне на ухо.

– Тащите их вон к тем контейнерам, с надписью «Осторожно, дикие обезьяны»!

В глазах всё плывёт, веки слезятся, окружающий мир размыт. Я вижу лишь грязный металлический пол и чувствую запах протухшей рыбы. А голова как раскалывается! Как-будто меня несколько долгих часов били железной битой. Я часто-часто моргаю, мычу, извиваюсь, требуя, чтобы меня немедленно поставили на ноги и отпустили.